Текст книги "Яблочко. Газеты (СИ)"

Автор книги: Ольга Биченкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Биченкова Ольга Евгеньевна
Яблочко. Газеты

Книга «Яблочко. Газеты» начата мной в 2016 году.

Мария Жиглова

Яблочко

Ах, мамка ты худая,

Ох, какая ты простая,

Жизнь подъяремная,

Жизнь холостая.

Выбрала я вышку

После развода.

Утонуло мое счастье,

Кануло как в воду.

Яблочко ты, яблочко.

Да яблочко матросское -

Подложила мне свекровь

Муженька неброского.

И опять меня сдала,

Сдала в нехорошее

Место. Я пошла в кабак

Водку пить с Серешею.

А роман с Серешей был

У меня во браке.

Чехов Олечку прозвал

Рыжею собакей.

На тебе я не женюсь,

Мне сказал Сережка.

Отравлюсь, да не скажу,

От кого поноска.

До тюрьмы ведь довела

Старая москвичка.

В Сибирь сослана была,

Имя стало кличкой.

Двадцать лет – да век житой,

Не родила сына.

Глаза в воду опущу,

Рядом, чай, трясина.

Голова-то яблочко,

Яблочко матросское.

Не сносить мне головы.

Курю папироски я.

Я ждала все двадцать лет,

Век житой жила я.

Только вышло тридцать бед

Все с родного края.

Райские яблочки,

Тишина в округе.

Здравствуйте, ангелы,

Милые подруги.

Ангелы как девы

С крупными руками.

Михаил архангел был,

Стоял между нами.

Здравствуйте да здравствуйте,

Видно, не жилица.

Вот какая канитель -

Я опять в больнице.

Жду матросскую печаль.

В песне разлитую.

Бог, поставь на мне печать,

Только золотую.

Михаил архангел был.

Посмеялись, Боже.

Бог ты мой, меня забыл

Подождать прохожий.

Это что за канитель?

Я опять устала

И писать, и жить как тень.

Оказалось мало

Лет мне, снова с топором

Мой убийца ходит.

А в дому опять погром

С бурей в непогоде.

Я жила все тридцать лет,

Не было веселья.

А теперь один ответ -

Лошадь с карусели

Скажет мне: "Давай, давай,

Только дай стихами".

Здравствуйте, ангелы,

С крупными руками.

Метр с кепкой

Это не картинка,

Это божество.

Я ведь не скотинка,

Правда, ничего.

Я ведь ничего еще,

Я живу пока.

Вам привет, товарищи,

С песней ямщика.

Вот берет архангел меч,

Снова погадала.

Голова слетела с плеч,

Показалось мало.

Вышла ростом я чуток,

Метр да вот с кепчонкою.

Муж меня всегда волок

Пиво пить девчонкою.

Водку пил, как наша Русь

Вся, мой муж хороший.

Говорил: "С тобой, Марусь,

Калика перехожий

Будет жить", и на рассвет

Я опять молилась.

Сорок лет или тридцать лет -

Все Господня милость.

Век летать мне на крылах,

Плакать на рассвете.

Бог, однако, не Аллах.

Все мы – божьи дети.

На крыле Пегас стоит,

Ничего не жду я.

Будет текст? Не лыком шит

Ангел. Я торгую

Делом, текстом и стихом.

Душу не продать мне.

Ремесло мое с пером

Было благодатью

Камне легче мне таскать

В египтянском плене.

Стих давать – что отдавать

Душу. На колени

Стану я, мой мир крестя

Весь двумя руками.

Ремесло – да не шутя -

Что ворочать камни.

Шепот, речь, и старый пруд

Кружится натужно.

Это все Сизифов труд,

Никому не нужно.

В поколении после Смуты...

В поколении после Смуты,

Когда даже дышать нельзя,

Коммунисты и баламуты,

Собираетесь вы, друзья.

И космата Петрова поступь

В старой курточке из Европ,

И выходит наш Павел-апостол

На Руси в утонувший сброд.

Дурно пахнем и мы в России,

Человек одинок как перст.

Вы Христа ли не посетили,

Когда в садике ждал арест?

Вы, иуды искариоты,

Собрались за столом, пока

Все российские патриоты

Осознали суть кулака.

Вот тоска, и удары в челюсть.

Мне убиться? Я не могу,

Забиваясь от слова "нелюдь",

Пробираться, как ватнику

Стать нельзя уже царским фартом,

И опять – подождать еще?

Поздравляю вас с пятым марта,

Умер вождь. И последующее

Поколение в новых хатках,

Как в берлогах, на кухне чай

И сиротами Русь брюхата.

Если хочешь, не отмечай

День рожденья и дату смерти.

Что мне сделать с тобой, мой бог?

Я не верила. Вы поверьте.

Грязен Петр. И тяжелый смог

От сожженного в прах романа,

Сигарета курится как дурь.

Что ж вы скажете без обмана?

Обещаете мне лазурь?

Небеса не навек закрыты.

Полицай или партизан

Не убьет ли? И карты биты,

Нет, уже про двоих сказал

Полицаю ребенок битый.

Столько снять золотых зубов,

И подумать, что шито-крыто,

Лыком шито число гробов.

Дым отечества так приятен,

Что почти превратился в прах.

На Руси очень много пятен -

Золотуха, желтуха, крах

Человека святого, дети,

Не родившись, уже пошли

В небеса. Вы теперь поверьте

Богу. Есть Бог, как слово "пли"

И "аминь" означает "верно",

Дым Отечества – без огня

Все сгорит в это дело скверно,

Но, пожалуйста, без меня.

Хорек

Жил-был хорек, как бурундук,

Где ел он, там и спал.

А Водопьянова, стук-стук,

Пошли пытать в подвал.

Был Водопьянов слаб и мал,

Его чекист пытал.

И день, как ночь и темный лес.

"Пошли стрелять в подвал".

А в той ночи, а в том лесу

Хорек спокойно жил,

И бурундук, и тот барсук,

И волк утробно выл.

А Водопьяна расстрелял

В Хатыни страшный полк.

И не вернуться уж в подвал,

И плакал серый волк.

Увы, враги, не стоит так -

Стрелять, где мы живем.

И расстреляли, и никак,

Не в жизнь, да ни о чем

Не думая, давайте – жить.

Без похорон – нельзя.

И в черный лес уходит жизнь.

Поверимте, друзья?

И Водопьяна вовсе нет,

И цыкает зубком

Его отец, и на тот свет

Отправится потом.

И нету сил мне рассказать,

Откуда жизнь придет.

Опять – печаль, опять – печать

И одичалый сброд

Вокруг гуляет улицей,

Россия – как капкан,

В котором волк сутулится,

Овца и Водопьян.

Вера

Я верую в Бога, в Христа Иисуса,

А вы мне сказали, отребье и трусы,

Что бога-то нет, ведь бога-то нет,

И что духа свята простыл даже след.

Да, вы – человеки и вы – краснобаи,

Когда к вам гарсон в кабаке подлетает

И носит икру – паюса, паюса,

И бога действительно нет полчаса

И час нет, и год нет, он спит в поднебесье

Умерший, живой ли? Не надо нам песен,

Не надо нам Пасхи ль? Уйти навсегда

Не надо ль отсюда, где кровь и вода,

И водка рекою, и давятся смехом,

Как грецким, фисташкой, миндальным орехом?

Не надо ль уйти? Скажем, в мире пока.

Как черти резвятся. Стакан коньяка

Подносит гарсон. И не слышно уже

Ни звука, ни стона, ни свиста вожжей.

Пора запрягать, но мы пьяны уже.

Ни звука, ни ржанья, ни звяка ножей.

Кого-то убили, кого-то купали

В шампанском, и деньги уже сосчитали.

Россия мне мать и ужасно пьяна,

И вот поколение Смуты до дна

«Рояль» выпивает. И мертво уже

Мое поколение длинных ножей.

Отец пионер был, и ты пионер.

Отец был невером, и ты будь невер...

Январь-февраль 17 года, в 100-летие февральской революции.

И сидит такой Алеша пригожий,

Перееханный каликой прохожей

Да зарезанный каликой в погожий

День, когда обычно нет смерти.

День, когда у смерти нет выходного -

Каждый день, когда шара надувного

Нет у детки (у Алешки надулись

Губы, в молоко обмакнулись).

А калика тот все к мамке искательно -

Я водить буду дитятю старательно,

Погожу за окиян, похожу как царь Салтан,

А царевна Лебедь снова там и там.

А царевне Лебеди везде

Места нету – а к мамаше быть беде.

Мужичок один берется за бердан,

А Алешка смотрит в океан.

Там и лебедь белая плывет,

Царь Гвидон опять смиренно воду пьет,

(Подражаю я Высоцкому, могу

Лучше ли?) стоит на берегу.

Выйду, выпью море-океан,

Не сожгу, так просто жажду утолю.

Нет на нем и места берегам,

Только больше берега я не люблю.

Вот и сказке про Алешеньку конец.

Мне воды, воды, воды и снова вброд.

Там калика перехожий, здесь венец

Смертный. Как на лапах, гусь плывет.

У Алешки ни игрушки, ни шара.

Возвращается домой он в вечера,

И на небе, и на небе – небеса,

Видно, бог ложился спать на полчаса.

А калику перехожего того

Не берет ни смерть и ни болезнь.

Видно, бога нету у него,

Нет и рая, нет и ада. Вот как, песнь.

Я у песенки спрошу, где мой конец.

Где ее конец, там, видимо, и мне.

А Алешка скушал огурец

В поднебесье и принес земле камней.

Комья, комья, бурые комки

Цвета ржи и цвета ржавчины и лжи.

Славно волосы-то красить под-блондин.

Сладко ль жить? А лучше, что один.

Команда

Мы – расстрельная команда,

Мы – красивы пацаны.

Говорим себе: "Атанда",

Носим модные штаны.

Все ж таки пацанка Оля,

Хоть и стоит три рубля.

Незавидна наша доля,

Называться словом "бля".

Говоришь, что ты без роду-

Племени, глядишь, как в воду.

Словом, в рот воды набрать

– Научиться рисовать

Татуаж, плести косички,

Не замарывать штаны.

Зажигать себя от спички

С керосином. Вы больны?

И, от русских с перегаром,

Не духами – только тронь, -

Выезжает коней пара

Или просто сивый конь.

Сиволапый наш папаша

Купит ситцу на кровать.

Мама, съев овсяной каши,

Сядет за рояль играть.

Нет ни воли, ни покоя.

С перегаром, сиволап

– Мама, что это такое? -

Выше плинтуса, как шкап,

Криво стоя на ножонках,

Маленький Исус опять

Виден, и опять иконка

В кошельке, где сотен пять.

Брык Эзопа

Эпиграф: Я на улице росла,

Меня курица снесла.

В России вдруг распались времена,

И я ту связь продолжить рождена,

Освободить от думы в шалаше

Любви, и от остатков черной грязи

Лицо, рубашку, волосы – от вшей,

И в этой вечной первобытной мази,

Где полу-черт, а полу-бог и ты -

Двойник, пришедший следом ненароком.

"Сотри случайные черты",

И я иду – и выйду Блоком.

***

Я отравлена как будто этой вязью прибауток.

От Москвы и до Сибири – в путь мой было не до шуток,

И весна со мной играла злую шутку, шутку злую:

Как любовь, казалось, мало – мне, а я тебя ревную.

Я тебя ревную очень. Очень сильно, Й мой краткий.

Имя скажешь? За могилой. Только сети, сети кладки

Дома красного, а то есть, дом кирпичный все мы строим,

Из фундамента – младенцы убиенные, поспорим?

И уже за мною с вами тут приходят черти злые,

То, когда нарисовали – привиденья расписные,

Нет меня на месте с вами, нету и чертей под Пасху,

Строим дом, младенцы злые рисовали эту краску.

Нет меня, а двойники-мол ходят, к смерти величаясь.

И к тебе, мой друг, приходят двойники, себе являясь.

Это Ирка, это Женя, это милые другие.

И от спеси их невольной больно мне, и снова – Лия

И Россия-Лорелея, и Жена видна под Пасху.

И любовник милый умер, и лежит его указка.

Вот, небитых очень мало остается на Руси.

Это сказка, росска сказка, все что хочешь попроси.

Стрекоза в раю

На Антаресе был Рай,

Только ты не умирай!

Вот и Бог, и ад и рай,

Ты, что хочешь, выбирай:

Эта жизнь была бы раем,

Но сегодня умираем,

В эти змейкины глаза

Смотрит нынче стрекоза.

Отражается сегодня,

Словно в шаре новогоднем,

И в фасетках – змейка всё.

Вот хорошее – еще.

Мы в раю совсем свои,

Сладко свищут соловьи.

Прыгай, брат, сегодня за

Борт, в стрекозьи-то глаза,

За меня и за него,

Если есть и у кого

Есть сегодня жизнь ещё.

И в фасетка – змейка всё.

Выбрать – жизнь, ан-нету слов.

На Антаресе у нас

Живы все? И не от снов

Выбираем в этот раз.

Хошь, чего-нибудь приснится?

Выбираю этот сон.

Пусть стрекозы, а не птицы,

Пусть пивка один флакон.

Я не знаю, слов-то нету -

Разом кончились слова.

На Антаресе комета

Прям размером со слона.

Солнце, лето, Лорелея -

Мне аукнет Мандельштам.

Позовите брадобрея

Бороды рубить купцам.

Петр, Петр, рая ль нету?

Что ты? Не провыбирай.

На Антарес ходу нету,

На Антаресе был рай.

Ваш Ленин кудряв был и златоволос,

А раньше кудряв был Младенец Христос.

А вы говорите, что Сталин был с вами?

Пусть Марксово пышет красное знамя

На улице; пусть губы бледнеют, трясутся.

С молитвой? Не надо Христа Иисуса?

Смотри, перетопят нас всех как котят.

И знамя трепещет, и очи глядят.

Смотри в эти черные страшные очи -

В них правда, и люди как гуси гогочут.

Пусть марксово реет красное знамя.

Те, кто с ними – все, кто не с нами.

Идите на улицы, пусть революцией

Отнимутся деньги у буржуа.

И шлюхи пусть выйдут, устав от поллюций,

И снова воскликнем: "Ура!" Не ура.

Не дура ль я? Снова с молитвой Младенцу

Иду и Жене я Святой помолюсь.

Венками повиты кровавые ленты,

Вставай, большегрудая римская Русь.

Мне сорок девять лет, и я живу одна.

И в этой жизни я уже дошла до дна.

Когда придет конец, то, хоть и не в раю,

На Страшном я суде пред Богом воспою.

Запой-ка, ангел, песнь, песнь нову пой, гусляр.

И Божии уста откроет Вечный Царь

И скажет: Что тебе, душа, на суд влекома?

Ты мне, поэт, скажи – со счастьем ты знакома?

Нет денег у меня купить себе пальто,

И зиму проводить – черт знает, не на что,

И скажет Судия: "Душа, на суд влекома,

Ты мне, поэт, скажи: со счастием знакома

Была ль твоя душа? Покой и воли нет,

Иди, Пантелеймон пролил свой чудный свет,

Я исцелил тебя, а родину твою

Спасу, и будешь жить, как ангел, ты в раю".

Твой мир стихов горбат, натружена спина,

Когда умрешь, поэт, тебе ли не до сна?

И я живу одна, и ангел надо мной,

И снова я стою под желтою луной.

Как желтая луна, стихи мои звучат.

Как бубен с бубенцом, стихи мои кричат

О том, что рая нет и жизнь – не вечный пир.

Приди же, ангел мой, и свергни мой кумир.

Кумирня? И елей? И свечи ввечеру,

Когда я не умру? Когда, скажи, умру?

И мир – кумир, и долг. Идет бессменный полк,

И долог путь в ночи, и долог путь, как долг.

Из Фета. Гроза.

Громокипящею струей ревет гроза, и все застыло

Перед грозой, и нет могилы,

Раз видно Гебу предо мной.

И рвутся ветром дерева, и ночь, и пыль взметает ветер,

И, кроме ветра, нет на свете

Уж ничего во мгле ночной.

Громокипящею струей на майский холод льет погода,

И лета ждать уже три года,

И слышен шум и плеск речной.

Когда крушение гроза мне предвещает этой жизни,

То я замолвлю об отчизне

В молитве слово пред Тобой.

***

Это – музы лопотанье,

Это – ветра трепетанье,

Это – "мучаясь в хвощах"...

Это – Рыба-Кит, и диво

От больных пернатых лива.

Это – песнь об овощах.

Мне явился мой художник.

И поставил он треножник.

Это – жертва. Заберите

Жертву. Исаак, возможно, ждет.

И, за Бродского толкаясь,

В Слово Божье упираясь,

Книжный червь тоску грызет.

Книги. Вот моя усталость.

Сколько книг читать осталось -

Даже не пересказать.

Двину пальцем, вижу горы.

И идут опять Егоры,

Вижу мертвеца опять.

От-любезный старикашка,

Звали Ольгой, вышла – Машкой.

Это – слово, имя, пять.

Пальцев пять, как чувств на свете.

Есть шестое чувство, дети.

Это – карканье стиха.

Вещий вран стихи приносит,

Илие он мясо носит

И, не ведая греха,

Илия-пророк грозится.

Вдруг – гроза к чему помстится?

Это – слово, имя, пять.

Вру, однако, промолчать

Не смогу об этом деле.

Вот и вороны запели.

Рифма будет – слово "мать",

Но не матерно опять.

Как однажды мне приснилось

– про присловье выйдет сказ -

Что однажды поженились

Марья, Степа, и зараз

Вышли детки. Хоть не много,

Двое вышли у нее.

И, оставив сказки Богу,

Не подклонимся змее.

Льстивой бабой Машка стала,

Пьяным – муж ее Степан.

И детей рожать устала

Эта дура, и в капкан

Водки, ласки и мужчины.

Чин по чину у нее.

Волоса, прически, шины

У машины, и белье

Итальянское, и неслух

Сын курил и выпивал.

Дочь – сначала для невесты

Платье шить, потом провал.

Брак? Нельзя ли постараться

И складнее написать?

Что, поэты – тунеядцы?

Да, конечно, рифма "мать".

Гость

Как собака ест усталую кость по утрам,

И когда ко мне не приходит гость,

То я жду его. И вчера

(в новый день) рукам от боли покоя нет,

Что рассыпаны на столе.

Эти ссоры, покой и навечный свет,

Я умру, и мир на золе

– Зеленый, черный, краткий, как этот прах...

Что останется от меня?

Вот и рай, Достоевский, паук в углах.

Мне не надо в раю ни дня.

Как собака ест усталую кость,

так и я живу. Ввечеру

Нет меня или есть? И приходит гость.

Я не знаю, когда умру.

Этот гость приходит всегда невпопад.

У него молоток и нож.

Он бросает взгляд, я бросаю взгляд

На него, и закат – как вино.

Рассекает землю; приходит ночь,

А луна так сегодня низка,

Что усталый пес говорит мне: "Дочь,

Закопай отца-старика".

И уходит гость, и опять канва,

Только пес у меня и кот,

Кошка старая тоже есть, слова,

Гамлет, "Гамлет" и старый год.

Гусли

Играй, играй, затейница!

А на часах – безделица,

А врачеве все молятся,

А гусельки горят,

Свечой горят сгоревшею,

Мы – люди уцелевшие,

Мои врачи все молятся

И, как один, твердят:

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

А гусельки с псалтырькою,

А бубны-то – все с книжечкой,

Певец-то все – с кинжальчиком,

Танцует и поет.

С кинжальчиком кандальник мой,

А гусельки – с псалтирькою,

А бубен все позвякивал...

Вперед, вперед, вперед.

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

Как выйду-то я рано в лес,

На море посмотрю потом,

А после уж – на исповедь.

Часами петухи.

Кукушка нагадала мне

Двенадцать лет отселе жить.

Не много ли, не мало ли?

Доселе петь стихи.

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

А врачеве не воскресят,

Кукушкам разве вера есть?

Кто исповедался Тебе?

Есть разница Тебе?

А пушки басом говорят,

А Сирия огнем горит.

И снова двое умерли -

Сидельцы на губе.

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

Кто исповедался Тебе?

Какая, брат, тут разница?

И есть ли Ему разница,

Кто – человек или зверь?

Приду к нему на исповедь,

К священнику Василию...

Скажу четыре слова враз:

Я верую. Не верь.

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

И все врачи торопятся

И все врачи твердят:

Вот, часа в три

На часы посмотри.

Ложись-ка, ты, милочка, спать.

Послушай меня,

Ведь не будет ни дня,

Когда ты придешь умирать.

На Неве

И бежит одна в красивом платье

По дороге по Литейной столбовой.

Храм Казанской растянул распятье

Над краснеющей, желтеющей Невой.

Мне не видно красного острога,

В Петербурге – желтые дома.

И стоят "Кресты". И здесь у Блока

Старая квартира. Кутерьма.

И суму старик рабочий сунет

В руку малолетку-пацану.

Здесь мой Петроград чуму рисует

И звезда восходит. Одному

Видно лишь, что грянет эта буря,

В городе, что станет над Невой.

В облаках цветов ляпис-лазури

Слышен только грохот грозовой

Не с улыбкой Перуна-Зевеса.

Громовержец собирает брань.

Нет, пришел, как из дому, повеса

И позвал смотреть на эту рвань -

В рваных куртках паненки и панки

В черноту идут к себе в приют.

Тихо. Только едут эти танки,

Гусениц ворчание. Идут

То цари, то нищие, в величье

Этих улиц мы. Но не один

Мой поэт, выходит, ставит фишки

В казино и карты. Чу, един

Бог посмотрит на блатных и нищих.

И, как Красный Дом, стоит острог.

И, как соловей-разбойник, свищет

Зимний ветер, кутая снежок.

Эпиграмма на двадцатые годы

Однако встанет на котурны

Простой народ литературный.

Однако сядет за котурны

Простой народ литературный.

Из поэмы «Сталин»

...Когда бы не было той оси,

Вращалась б мира вдалеке.

И голосов многоголосье

Царит в несчастном старике.

Нет, мой Евгений поэтичный

Не стал добычею людей,

И то, что нам казалось пищей,

Теперь не сходит с площадей

Московских. В них горит причастье

Христовых войн. И не один

Поэт – сегодня соучастник

Пасхальных этих именин.

Придите в крепь. И ночью всходит,

Горит вечерняя звезда.

На круг Манежной кони входят,

Чтобы расстаться навсегда.

А утром – новое вступленье.

В мир города вошел тиран.

Его сомненья – в наученье

Тем, кто увидит столько ран!

И городские эти лики

Метафорический пиит,

Воткнувшись в новые интриги

Пером своим, изобразит.

Как некогда, с вождем не споря,

В Сибирь ушел и лес валит

На берегу ли Бела моря

Какой-то русский инвалид.

Завязка – вот. Сюжет нестарый

Ложится нитью под перо,

И рушится с-под пьедесталов

Дзержинский, леший, пух-перо

Под трактором с одним прицепом

И краном башенным, и вот

Так остро-безнадежно цепок,

Так наступает Новый год

В России девяносто первый,

И я одна к тебе иду,

И рушат памятников вервия,

И дым, и ночь. Тиран – в аду.

Серый волк

Я – одинокий серый волк

И серая волчица.

А дом – зубами щелк да щелк:

Вдруг что-нибудь случится?

Меня склоняет, а не вас,

Чужой, как мусульманин.

А вы – подумали сейчас,

Вдруг что-то прикарманит?

А я кормлю стихом людей

И продала я дачу.

Скажите, что: поэт – злодей

И страшно неудачлив?

Я жду, пока сердца горят.

Вы пишете доносы.

А я иду, куда глядят

Глаза, без папиросы.

О нет, я все еще курю

И матерюсь негромко.

Скажи, к какому алтарю

Ведет дороги кромка?

Ведь на обочину поэт

Выходит не случайно.

Мне скоро 49 лет.

(Забывчиво и тайно.)

**

И синюшный бродяга из лесу вышел.

Налил спирта из фляги, потопал ногами.

И Егору безвестное смерти выше,

Чем они – наяву, с пятью сухими хлебами.

Вот и церковь, и нищета из старенькой хаты,

Где скотина не пашет, красота не дышит.

Заодно я с тобой, да и Бог за тобой

За себя, за меня и за чудо свыше.

Тюрьма

"У природы нет плохой погоды,

Всякая погода – благодать".

Только той погоды мне три года

За решеткой в тюрьмах не видать.

Якуб

Якуб – словно бес рогатый,

На духу – Иван пархатый,

Умер он и после смерти

Утверждает: "Вы не верьте"

И гласит, что Бога нет,

Собирая шти в обед.

Крики, гомон, к неудаче

Всё. Молитесь наипаче,

Как в вселенский Судный День.

Тень наводит на плетень

Матушка, и со второго

Дня не доена корова.

Умер отчим, но до Дня

Судного нет у меня

Ни слезинки, ни отрады

Нет; вы помолитесь, гады,

О несчастном Якубе,

То есть Божием рабе.

Вот не доена коровка,

В каждом деле есть сноровка.

Норов лют у матушки,

Страсть не любит ведь стихи.

Рассказала: хороводит

Мать, а дочка носом водит

И не верит ничему

Больше, даже одному

Батюшке отцу Евсею.

Позвонили, попросили

Слово доброе сказать

И акафист прочитать.

Согласился, не дурак:

Все не делают за так.

И на бочку – капитал.

А отец Евсей устал

От нарядов, вышиванок,

От методы "кнут и пряник",

И под водочку придет

Подчитать постом народ.

Как и русская неделя -

Это чтобы не говели,

А к причастию пришли.

И причастие внутри.

Здравствуй, милая Украйна.

Сало, масло, хлеб и край наш

Мне дороже самоцветов.

Что дороже? – Да ваше лето.

Летом строжится мужик

И работает как жид

На полях и огородах,

Только деньги канут в воду -

Вот инфляция-с и Крым.

И проблема – Третий Рим,

То бишь москали в Донбассе

Как живут? Не водку квасят,

А идут под пулемет

Укров в смерть, не на живот.

Ты прекрасна, душа моя

Ты прекрасна, душа моя.

Только что мне? по берегу

Ты идешь, будто вшивая.

Я и кости собрать не могу.

– Отчего отчий дом угас?

Или нет у меня огня?

Господь-Бог Отец, в первый раз

Молю Бога за пришлеца.

Мне нельзя с тобой говорить.

Иудей он был, еретик.

Оттого ли, что ели сныть?

Потому что я не из книг.

Я взяла это за собой,

Все приданое – стих да речь.

Неугодна, письмо пропой,

Проживешь 49 лет.,

Говорю я с тобой, говорю.

Только ветер ответ давал.

Господи, в головы царю

Кто подушку-то подавал?

Спи, окраина. Вот сарай.

Как прекрасна твоя душа.

Только голову подавай,

Когда будут рубить сплеча.

О красоте

Стремиться к красоте

И не искать уродства,

И в этой темноте,

Не ведая сиротства,

Молиться и кричать,

Средь призраков рыдая,

Но только не узнать

И не понюхать рая

При жизни. Наказал

Меня Господь безносой,

Курносой солью лиц.

И, не задав вопросов,

Блаженный Августин

Мне кланяться сказал.

И снова, ликом вниз,

Увижу я вокзал

С сибирской солью лиц,

Безносой и картавой.

А переливы птиц

Носато правят нравы.

Улыбка

Улыбка с ветерком,

Приятственно играя,

Летела с пухлых губ,

Всю грусть превозмогая.

Бандит ведет такси,

Внутри таксомотора,

От страха попросив

Шофера прикурить,

Она смеется так

Красиво и задорно,

Что остается гнать

Таксисту; нам же – жить.

О женщинах

Эти женские уловки -

Краски, маски и головки

Женские кудрявые,

И ворота ржавые