Текст книги "Он – мой лёд"

Автор книги: Ольга Борискова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6

Оля

– Ольга Журавлёва? – задумчиво посмотрел на меня Рудов. – Та самая, о которой сегодня пишут все таблоиды? Девушка, сбежавшая от партнера и грозной матери-тренера?

Я только смущённо кивнула. На каток мы приехали едва ли не сразу из аэропорта. Единственное, что успели сделать – забросить к Пашке мои чемоданы. Перелёт прошёл без проблем, но чувствовала я себя странно. Всё произошедшее в Москве: последняя тренировка, поездка в Федерацию, встреча с Тимуром у лифта на лестничной площадке моего этажа морально вымотало меня, но ощущение было такое, что происходило это уже очень давно.

Одновременно уставшая и полная решимости, сил, я готова была выйти на лёд в ту же минуту, как шасси самолёта коснулись взлётно-посадочной полосы.

И теперь, стоя перед Рудовым, я ждала. Чего именно? Вопросов, неодобрения, отражённого во взгляде сомнения? Наверное, сомнения в первую очередь, потому что взять меня в группу – значило пойти наперекор моей матери. А готов был на это, я знала точно, далеко не каждый.

– Что же, – Роман Юрьевич вдруг по-доброму улыбнулся и подал мне руку, – характер в нашей профессии едва ли не главное, а я вижу, что этим качеством природа наградила тебя сполна! Переодевайся и на лед. Посмотрим, что ты умеешь.

Всё ещё готовая к вопросам, я протянула руку в ответ. Но вопросов не последовало. Твёрдо сжав мои пальцы, Рудов одобрительно кивнул. Сам бывший фигурист, сразу после завершения карьеры перебравшийся в Штаты, он был тренером с мировым именем. Высокий, статный, чуть за сорок – мужчина с приятным голосом и твёрдыми чертами лица. Глядя на него, я до конца не верила, что всё это происходит на самом деле.

– Покажи своей партнёрше, где находится раздевалка, – обратился он уже к стоящему рядом Паше. – И… – опять посмотрел на меня. – Добро пожаловать в команду, Ольга.

Оглушённая, я шла по холлу тренировочного центра, мельком отмечая детали: кожаные диваны вдоль стен, большие фотографии с запечатлёнными на них моментами триумфа и простые, с каждодневных тренировок.

– Так просто? – посмотрела я на Пашку. – Разве может всё быть так просто, Жаров?

– Ты же знаешь, что просто не будет, – отозвался он, остановившись возле двери.

Я невесело улыбнулась ему. Не будет, это я понимала. Но говорила я о другом, и он знал это.

– Прошу, – открыл передо мной дверь и включил свет. – Вообще-то, это девчоночья раздевалка, заходить мне не положено, но один раз не…

– Можешь не продолжать, – прервала я его. Нашла шкафчик, ключ от которого дал мне Рудов, и, открыв, осмотрела пустые полки.

– Оль, – позвал меня Жаров.

Обернувшись к нему, я взглянула с вопросом. Вид пустых полок всколыхнул смешанные чувства. В прошлое возврата не было, но и здесь я была ещё совсем чужая.

Словно бы почувствовав, что именно сейчас мне как никогда нужна поддержка, Паша подошёл и, взяв меня за руку, уверенно сказал:

– Всё будет в порядке. Обещаю тебе.

Я чуть заметно улыбнулась. Именно этого мне не хватало. Не только сейчас, но и там, в уже чужом прошлом.

Едва было Паша пошёл к двери, в раздевалку вошла девушка. Темноволосая, в короткой голубой куртке, она едва ли не с порога осмотрела меня с ног до головы и перевела взгляд на Жарова.

– Ты всё-таки привёз её, – сказала она с усмешкой и, подойдя к ближайшей скамейке, поставила на неё сумку.

– Это Маша, – Жаров вернулся обратно.

Девушка же, на ходу расстегнув куртку, как и чуть ранее Рудов, подала мне руку.

– Мария, – представилась она уже сама, хотя нужды в этом не было. – Мария Анохина.

– Оля, – ответила я, не став называть фамилию.

Хоть Анохина и не была, как говорится, спортсменкой топового уровня, слышать о ней мне приходилось. Как, безусловно, и ей обо мне. В узком, замкнутом мире фигурного катания вообще сложно было оставаться незамеченным, добившись хоть маломальских успехов. Так что все мы так или иначе заочно были знакомы.

– А я ведь не поверила, когда ты сказал, что прилетишь вместе с ней, – снова обратилась Анохина к Пашке.

Тот приобнял меня за талию.

– Как видишь, зря.

– Зря, – согласилась она и сняла куртку. Бросила на скамью рядом с сумкой.

Миниатюрная, тоненькая, она была воплощением жизненной энергии, и я поняла, что завидую ей. По-хорошему завидую. Потому что когда-то я тоже была такой: живой, открытой.

– Богданов уже дал комментарий по поводу твоего побега, – размотав шарф, она опять глянула на нас. Глаза её блеснули хитрым огоньком.

– Комментатор нашёлся, – вздохнула я и, расстегнув сумку, вытащила тренировочную форму.

– Не то слово, – Анохина открыла свой шкаф.

Пашка опять сжал мою руку и, ничего не говоря, улыбнулся мне.

Я же понимала, что когда-нибудь нам с Тимуром придётся встретиться. Снова. На льду. Чтобы выяснить, кто из нас чего стоит. Потому что в том, что он продолжит карьеру, я была уверена. От своих целей он не отступит. Не отступлю и я.

Да, пройдёт совсем немного времени, и мы встретимся. Обязательно встретимся. Вот только я уже буду другой.

Глава 7

Тимур

Стоя возле борта, я смотрел на пустующий лёд.

Оставшееся до начала тренировки время мне хотелось провести наедине с самим собой. Вой после скандального отъезда Журавлёвой поднялся такой, что несколько раз я, не сдержавшись, послал названивающих журналистов ко всем чертям.

Грёбаная общественность всколыхнулась, как яйца, взбиваемые блендером на слишком большой скорости. Липкие брызги во все стороны, только и успевай от дерьма отмываться. И каждый, чтоб его, так и норовил сделать вид, что знает причины.

Лежащий рядом на бортике телефон коротко завибрировал. Открыв присланную другом ссылку, я наткнулся на заголовок очередной статейки и, пробежавшись взглядом, выругался.

За сообщением последовал входящий с незнакомого номера, ответить на который я и не подумал.

Мир фигурного катания гудел, словно растревоженный муравейник. Болельщики, подобно двум враждующим сворам, разделились на лагеря, один из которых размахивал флагами в поддержку моей бывшей партнёрши, другой – в мою собственную.

Услышав за спиной звук приближающихся голосов, я невесело усмехнулся. Обернулся. Каримова, мать её за ногу!

– Прости, – подойдя, сказала моя новоиспечённая партнёрша, – я немного задержалась.

– Ты пришла раньше на, – посмотрел на дисплей телефона, – семь минут.

Она заискивающе улыбнулась. В чём-чём, а в том, что Каримова спит и видит, как бы набиться мне в пару, Журавлёва была права. Не прошло и пары дней, как именно это и произошло. Впрочем, против я не был.

Чёрт возьми! Не думал я всё-таки, что Оля решится вот так бросить всё и метнуться за бугор. И откуда только столько смелости взялось?!

Мысли эти вызвали у меня новую усмешку. Не думал. Наша последняя встреча засела в памяти злыми оскольчатыми воспоминаниями. Нужно было вытравить их от греха подальше как можно скорее.

– Пойдём? – подала голос Каримова.

– Иди, – холодно ответил я, не отводя взгляда от голубовато-белой глади льда.

Помедлив, Наташа сняла чехлы с лезвий коньков и, положив их рядом со мной, открыла дверцу бортика. Красивая девица, толковая. Только её попытки понравиться мне больше, чем есть, порядком давили на мозги.

Глядя, как она, расправив плечи, легко скользит по льду, я невольно думал об Ольге. Окончание сезона было потеряно и для неё, и для меня, но следующий уже маячил на горизонте. Что же, вот и посмотрим, кто кого. А кожа у неё хороша… Бархатная, нежная. И запах духов. Два с лишним года… Два с лишним проклятых года!

Подошедшая к началу тренировки на льду тренер встала рядом со мной.

– У неё хорошая растяжка, – заметила она, глядя на Наташу. – Лучше, чем у…

– Не хочу разговаривать об этом, – оборвал я тренера, пожалуй, грубее, чем стоило.

Вера посмотрела на меня, поджав губы, но ничего не сказала.

– Я сделаю всё, чтобы к началу сезона вы подошли в хорошей форме, – вновь заговорила она.

В этом я не сомневался. Как минимум потому, что иначе и быть не могло. Во-первых, потому что она имела от нашего успеха свой процент, во-вторых, потому что это было её обязанностью, в-третьих, потому что обойти Рудова для неё стало делом принципа. Было ещё в-четвёртых и в-пятых, но и каждого из трёх предыдущих пунктов хватило бы для мотивации сполна.

– Вы так и не разговаривали с Ольгой? – всё-таки спросил я.

– Нет, – отрезала Журавлёва. – И не собираюсь.

Ничего на это не ответив, я ещё раз посмотрел на дисплей телефона и, положив чехлы рядом с чехлами своей партнёрши, вышел на лёд. Заметив это, Наташа моментально направилась ко мне.

Высветленные волосы обрамляли её миловидное лицо, большие серые глаза окаймляли тёмные ресницы. Сама невинность, чтоб её…

– Теперь пора? – ещё одна заискивающая улыбка.

– Да, – ответил я коротко и, не глядя на неё, поехал в другую сторону.

Догнав меня, Наташа пристроилась рядом. Сделав пару кругов, мы остановились возле тренера.

– Мне нравится ваша синхронность, – заметила Вера.

Встрепенувшись, Каримова искоса взглянула на меня. И опять телефон…

– Простите, – бросил я, поняв, что забыл отключить мобильный на время тренировки. – Проклятые журналисты…

– Думаю, тебе всё же стоит дать интервью, Тимур, – задумчиво выговорила Вера, глядя на меня.

Я стиснул зубы. Нет. Никаких интервью. Никаких объяснений. Объяснюсь я позже и точно не с представителями СМИ. Нет.

– Нет, – ответил я и, оттолкнувшись от бортика, разогнался, чувствуя, как внутри нарастает гнев.

Шаг по льду, ещё один… Зашел на прыжок, взмыл в воздух и, скрутив три оборота, впечатал лезвие в гладь катка.

Все объяснения я приберегу для неё – для той, которую не отпущу. И не только объяснения.

– Скоро увидимся, Журавлёва, – тихо сказал я, глядя на пустую трибуну с противоположной от стоящих у бортика партнёрши и тренера стороны. – Скоро. Увидимся.

Часть 2

Глава 1

Год спустя

Оля

Разливающаяся над катком нежная музыка была настолько прекрасна, что заставляла забыться и полностью окунуться в танец.

На льду нас было только двое: я и Паша. Мгновение, и я, чувствуя в себе невероятную внутреннюю силу, коснулась льда лезвием конька, выезжая с выброса. Улыбнулась немногочисленным зрителям, пришедшим посмотреть на нашу тренировку, и поймала взгляд партнёра. Тройной прыжок, вращение – в каждом движении синхронность, лёгкость, дающая мне всё большую уверенность. Заход на поддержку – глаза в глаза…

Неожиданно для самой себя я споткнулась и, успев только мысленно выругаться, полетела на лёд, увлекая за собой Пашку.

Музыка мгновенно оборвалась, пришедшая ей на смену тишина вернула нас в реальность.

– Мать твою, Журавлёва, ты поосторожнее руками! – взвыл мой партнер, лежавший сейчас на льду с прижатой к лицу ладонью. – Ты мне нос сломала!

– Ой, мальчика обидели, – подъехавшая к нам Маша по-дружески обняла меня за плечи и хмыкнула: – Меньше будешь ворон считать!

– Машка, ты такая грубая, – протянул Паша, но глаза его светились смехом. – Хоть бы пожалела!

В памяти же у меня кадр за кадром мелькали картинки из прошлого. Другой каток, другие руки, другие глаза. Холодные, синие…

Глаза человека, мужчины, превратившего мою жизнь в ад, из которого я только теперь начинала выбираться. День за днём, месяц за месяцем я воскрешала в себе ту, которой была до момента нашей встречи с Богдановым. Но воспоминания, возвращающиеся порой точно так же, как в это мгновение, не отпускали меня.

Я помнила всё: бесконечные унижения, жёсткие пальцы, вжимающиеся в моё тело, презрение, сквозящее в его взгляде. Всё. И ту последнюю встречу у лифта, его прикосновения к голому животу, забыть которые почему-то не получалось, как я не пыталась сделать это.

– Нечего тебя жалеть, да, Ольк? – заставила меня вынырнуть из воспоминаний Маша. – И вообще, хватит лежать! Сейчас Роман Юрьевич придет, а вы тут прохлаждаетесь!

– Мы не прохлаждаемся, – я все-таки решила встать на защиту партнера. Зарядила я ему действительно сильно, пусть даже для парников подобное было в порядке вещей. – Мы отрабатывали элементы для короткой программы.

– Да видела я, как вы их отрабатываете, только и слышен ваш хохот! – наигранно возмутилась Маша и тут же сама широко улыбнулась.

Поднявшийся со льда Жаров поморщился, щупая нос, состроил недовольное лицо. С носом у него было всё в полном порядке, в чём я, в общем-то, и не сомневалась.

Подхватив Пашку, Анохина крутанулась вокруг него.

– Эх, вот отчего я одиночница? Везет тебе, Оль, не так страшно на льду, если что, можно неудачный прокат списать на косяки Жарова! А мне, – она скорбно вздохнула, – если только на трещинку во льду.

– Анохина, хватит язвить, – Паша взял Машкину ладонь в свою и потянул на себя. – Ты Журавлёвой не завидуй, я бы посмотрел, с каким визгом ты падаешь с поддержки. А она ничего, держится.

– Если бы у тебя были не крюки, а руки, она бы не падала!

Паша только недовольно покривил губами.

Повернувшись к бортику, я заметила приближающегося Рудова. Перехватившая мой взгляд Маша попыталась напустить на себя серьёзный вид, хотя обе мы знали – смысла в этом нет никакого.

Роман Юрьевич человеком был строгим, но справедливым и никогда не повышал голоса без надобности. Критиковал жестко, но по делу, умел грамотно распределять нагрузку. Одним словом, работать с ним было комфортно. В особенности мне, имеющей за плечами совершенно другой опыт.

– Молодежь! – Рудов подошёл к бортику. – Быстро разбежались, не создаем затор и работаем, а не болтаем! Или у кого-то из вас много свободного времени?

Голос тренера звучал строго, даже несколько резко, но возразить никто из нас не подумал. Здесь, в Штатах, система тренировок значительно отличалась от той, что была в России. Готов работать – работай, нет – что же… Заставлять никто никого не собирался. Да это было и не нужно. Каждый из нас знал, для чего он тут. В том числе и я. Жёсткие руки, синие, с застывшими в них осколками льда глаза…

– Ты что застыла? – спросил Паша, коснувшись моей ладони.

Я лишь качнула головой.

– Ничего, – ответила негромко и повторила, но уже не ему, а скорее самой себе: – Ничего.

А в мыслях снова и снова прошлое. Лёд, унижения, страх. И понимание, что совсем скоро нам предстоит встреча. Совсем скоро, потому что до чемпионата России осталось буквально несколько недель, а это значит, что волей-неволей нам придётся столкнуться. Возможно, не только на льду, но и вне его. И этого, наверное, боялась я куда сильнее.

Как правило, после тренировки мы втроём: я, Пашка и Маша заходили в одно из ближайших кафе, чтобы перекусить и обсудить последние новости.

Но сегодня настроя на дружеские посиделки ни у кого из нас не было. Уже завтра нам предстояло вылететь в Россию на чемпионат.

Переживала ли я? Да. Отрицать это было бесполезно.

– Я так давно дома не была, – призналась Маша, когда мы остались вдвоём.

Жили мы с ней в одной квартире, которую снимал нам тренер, ибо тех денег, что удавалось заработать, беря подкатки, хватало только на еду и самое необходимое. Однокомнатная, расположенная неподалёку от катка квартира была достаточно уютная, так что жаловаться не приходилось. Да и какое у меня вообще было право жаловаться?!

– Извини, – добавила Маша, не услышав от меня в ответ ни слова.

– Всё в порядке, – вздохнула я, поправив на плече лямку сумки с коньками.

Несмотря на то, что жизнь текла своим чередом, к шумной Америке до конца я так и не привыкла. На Родину меня тянуло безумно, но я знала – нельзя! Не для того я сбежала, бросила всё, что мне было дорого.

Да и куда мне было возвращаться? Своего у меня не было ничего, а квартира матери… Как я могла назвать домом место, где никогда не чувствовала себя по-настоящему свободной, не была счастлива? К тому же, о том, что мать простит меня, можно было забыть хотя бы потому, что просить прощения я не собиралась – было не за что. Кто из нас кого предал – не важно. Важным было лишь то, что даже спустя год я всё ещё оставалась чужой. И там, в России, и здесь.

Всё, что я могла, как и прежде работать, работать и ещё раз работать. Только теперь я знала, для чего именно, и сама хотела этого.

– Когда-нибудь у меня будет то место, которое я смогу назвать домом, – после затянувшегося молчания всё-таки сказала я и посмотрела на идущую рядом Машу.

Она ответила мне одним лишь взглядом, без лишних, ненужных слов. На два года младше меня, она была весёлой, жизнерадостной и в то же время не по годам мудрой. Что она могла ответить мне? Как и Паша, она читала одно из недавно вышедших интервью моей матери, где та заявила, что у неё больше нет дочери.

Совсем скоро… Совсем скоро я увижу её. И Тимура. Я очень надеялась, что мой страх перед ним ушел в небытие и никак не повлияет на выступление. Потому что он и так сломал во мне слишком многое, слишком многое отобрал. Большего позволить ему я просто не имела права.

– Ольк, – мы уже легли спать и выключили свет, когда вдруг послышался встревоженный голос Машки.

– А?

– Завтра едем в Россию и… я так переживаю! А что, если я завалю выступления и не попаду на чемпионат Европы?

– Завалишь – поедешь на следующий год, – после недолгого молчания отозвалась я, вынырнув из опять некстати нахлынувших воспоминаний.

Ещё несколько дней назад мне казалось, что я готова к этой поездке, к предстоящим встречам, а теперь вдруг поняла, что нет.

Что придёт в голову Тимуру, когда мы снова окажемся рядом? Как я могу быть готова к тому, о чём даже представления не имею?!

Вздохнув, я перевернулась на живот. И без того не идущий сон рассеялся окончательно.

– Да и вообще, Маш, что за пессимизм? Не верю, что это говорит мне Мария Анохина! – поддразнила её, пытаясь хоть как-то встряхнуть нас обеих. – Та, что всегда уверена в себе и не отступает ни при каких обстоятельствах! Куда она подевалась?

– Она уехала в отпуск, – невесело хмыкнула подруга и призналась: – Меня колотить начинает при одной мысли, что я реально могу поехать на чемпионат Европы!

– Мне бы твои переживания, – снова вздохнула и подмяла под себя подушку, в темноте пытаясь разглядеть силуэт Маши. – У меня другие страхи. Увижусь с Богдановым и… Не знаю, что будет. Как бы не накрыло меня, – теперь невесело усмехнулась уже я. – Впервые нам придется соперничать друг с другом на соревнованиях.

Анохина молчала. Привыкнув к темноте, я начала различать контуры мебели, неясные детали комнаты. С улицы раздался резкий звук автомобильного гудка, затем вновь повисла тишина. Поняв, что не усну, я присела и, подобрав ноги, обвила их руками.

– Знаешь, – заговорила снова, – весь этот год я пыталась понять его. Пыталась понять, что двигало им эти годы. Два года, Маш. Два года мы катались вместе. Это ведь не две недели и не два месяца…

Неожиданно для самой себя я поняла, что впервые говорю о наших с Тимуром отношениях настолько откровенно. Только откровенность эта не осталась бесследной для меня же самой – горло сдавило, к глазам подступили незаметные в темноте, но хорошо слышащиеся в голосе слёзы. А я-то думала, что больше не плачу… Даже находясь за тысячи километров от меня, проклятый Богданов делал меня слабой.

– Почему он так относился ко мне? – тихо спросила я. Не подругу, может быть, саму себя, а может быть, пустоту.

Машка заёрзала, и я поняла, что она тоже присела в постели. Судя по всему, сон сегодня не грозил ни одной из нас.

– Тут все просто! Он завидовал тебе, – вдруг выдала она.

Мышление у неё вообще было странное. Порой казалось, что она смотрит на некоторые вещи с тех сторон, с которых другому человеку бы в жизни на них взглянуть не подумалось.

– Мне? – не скрывая скептицизма, переспросила я.

– Да, – немного подумав, подтвердила Маша. – Когда вы встали с ним в пару, у тебя, фактически, не было никакого прошлого. Над тобой ничего не довлело, Оль. Как бы странно это ни звучало, ты была свободна. Да и возраст… Сколько ему сейчас?

– Двадцать пять.

– А тебе только двадцать недавно исполнилось! – в тишине послышался её выдох. – С одной стороны – не так много для парника, а с другой…

– Ерунда это всё, – отмахнулась я и, откинув одеяло, поднялась. Подошла к окну и повторила по слогам: – Е-рун-да.

Небо было чистым, висевшие в вышине светлячки звёзд напоминали рассыпанные по чёрному бархату бриллианты.

Распахнув окно, я впустила в нашу квартирку свежий ночной воздух. Услышала шаги позади.

– Не ерунда, – возразила Маша. – Ты сама знаешь, что такое в фигурном катании пять лет.

– Ему же не тридцать, – губы мои невольно тронула грустная улыбка.

Встав рядом, Машка опёрлась локтями о подоконник.

– Тем более, с его данными. Каким бы он не был мерзавцем, таланта у него не отнять. Да и чисто внешне…

На этот раз подруга просто презрительно фыркнула.

– На себя посмотри, – она как будто даже немного разозлилась. – Сама красавица ещё какая. И таланта у тебя ничуть не меньше, чем у него, Оль! У тебя все впереди, а насчёт него… тут я бы поспорила. Амбиций много, но что от них толку? Он же понимал, что в то время, когда ты только раскрываешься, его звёздочка катится к закату…

– Не сочиняй, – устав слушать её бредни, только и сказала я. Отошла от подоконника и, включив свет, позвала: – Пойдём чаю выпьем, раз уж всё равно не спим.

– Я не сочиняю, – никак не успокаивалась Машка.

Как были босые, в тонких пижамных майках и белье, мы вышли на кухню. Тряхнув головой, Маша провела по тёмным волосам. Включила чайник и уверенно посмотрела на меня:

– Тимур просто-напросто начал тебя под себя подминать. Хотел, чтобы без него ты себя чувствовала никем и, надо сказать, у него это получилось. Сама подумай: что было бы, если б ты поняла, что с кем-то другим шансов у тебя больше? Что бы он стал делать?

– Хватит! – оборвала её я уже раздражённо. – Когда мы встали в пару, ему было двадцать два, Маша. Двадцать два. Поэтому то, что ты говоришь… – я приподняла руку, не желая ни продолжать, ни слушать и повторила. – Хватит.

Должно быть, она и сама поняла, что в словах её нет никакой логики, потому что продолжать не стала. Взяла чашки и, поставив на стол, опустилась на деревянную табуретку. Волосы её рассыпались по плечам, в глазах отразилась задумчивость.

– Тогда не знаю, – наконец выговорила она, и смысла в этом было куда больше, чем во всём, что она сказала раньше.

– Вот и я не знаю, – слушая, как шумит вода в чайнике, отозвалась я.

Зависти со стороны Тимура не было никогда. Всё, что было – ненависть. Обычная, неконтролируемая ненависть, выросшая из ниоткуда и не имеющая под собой ничего рационального. Чёрная, жгучая ненависть, вот и всё.