Текст книги "Переводы Н. М. Карамзина как культурный универсум"
Автор книги: Ольга Кафанова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Описание жизни семейства Добролюбовых в деревне приведено в соответствие с национальными российскими условиями. Карамзин-переводчик ввел много понятий, связанных с русским культурным и социальным бытом: «горница» (logement, chambre), «девка» (femme de chambre), «кафтан» (habit), «мужик» и др.
Он намеренно заменял предметы одежды: так, «корсеты» (corsets) превратились в «сарафаны»; «юбки» (jupons) – в «сборники» (как назывались кокошники со сборками); «круглые чепцы» (bonnets ronds) были заменены свойственными для русской культурной традиции «платками». При этом созданию национального колорита служили и вводимые переводчиком фольклорные и просторечные выражения: «не видать ни синего волоса» (ne voyer goutte – не видеть ни зги), «прытко» (rapidement), «давишний» (d’hier), «подзамешаться» (s’émouvoir).
Важно отметить, однако, что эти существенные изменения, связанные с русификацией, касались только «рамки» повествования, а каждая отдельная история внутри нее сохраняла свою иностранную специфику со свойственным ей репертуаром имен, географических, исторических, названий, реалий культурного и повседневного быта. Что касается обрамления, то в нем многие отступления от оригинала объясняются желанием Карамзина приблизить переводимое к нормам российского общежития. Например, скупая, почти протокольного характера фраза оригинала, передающая благодарность французской крестьянки за оказанную помощь, разрастается до сцены раболепства по отношению к господам-благодетелям, столь типичной в условиях крепостной страны:
«Cette pauvre paysanne montra une joie et une reconnaissance qui pénétrèrent m-me Clémir et ses enfants». (Эта бедная крестьянка проявила признательность, которая тронула г-жу Клемир и ее детей)2020
[Genlis S.-F.] Les Veillées du château , ou Cours de morale à l’usage des enfants, par l’auteur d’Adèle et Théodore. Lausanne, 1784. Vol. III. P. 87. Далее ссылки на издание даются в тексте с указанием тома и страницы. Перевод-подстрочник здесь и далее мой. – О. Б. Кафанова.
[Закрыть].
Перевод Карамзина
«Бедная крестьянка, приведенная в изумление таким неожидаемым благодеянием, долго не могла сказать ни слова; наконец, залившись слезами, бросилась целовать руки у добродушных своих гостей и благодарила с таким жаром, что они сами не могли от слез удержаться» (XIII, 132–133).
Прибегая к методу «склонения на российские нравы», Карамзин в ранних переводах их Жанлис продолжал традиции, сложившиеся в русской переводческой практике XVIII в. Имя автора цикла – Жан-лис – не упоминалось, что вполне вписывалось в эстетику классицизма. Стилистический уровень перевода неизменно повышался от истории к истории. Вначале в нем встречалось много калек с французского и буквализмов, например: «она <…> делала им разные вопросы» (IX, 48), ср.: «elle leur fit beaucoup de questions» (I, 48). Карамзин часто использовал лексические архаизмы: «любочестие» (vanité), «сей» и «оный», повсеместно употребляемые даже в разговорной речи персонажей. Он прибегал также к славянизмам высокого стиля: «соделать», «сокрыть», «зреть», «сопутствовать» (в значении «сопровождать»), «возводить» (о глазах).
За два года работы над циклом Жанлис Карамзин приобрел опыт передачи единого лексического и стилистического комплекса, вырабатывая способы изображения эмоционального состояния «чувствительного» человека. Чувствительность для Жанлис, как и для Карамзина на этом этапе, воспринималась в основном в этическом аспекте и не противопоставлялась классическому рационализму. Эта категория рассматривалась как свойство, совпадающее с общепринятыми нормами морали, как своего рода залог добродетели. Карамзин в годы своего литературного ученичества, отыскивая способы воспроизведения лексических и фразеологических особенностей произведений Жанлис, постепенно разрабатывал сентименталистскую стилистику. Очень показательно в этих переводах обилие эмоционально-оценочных прилагательных:
«нежные ласки» – «les tendres caresses»;
«нежные попечения» – «les tendres soins»;
«неизъяснимое удовольствие» – «la satisfaction inexplicable»;
«трепещущие руки» – «les mains tremblantes»;
«горестные мысли» – «les réflexions accablantes»;
«непреодолимый ужас» – «une certaine terreur insurmontable»;
«печальная повесть» – «ce triste récit»
«мучительное воспоминание» – «des souvenirs importuns».
Именно в переводах «Детского чтения» Карамзин выработал некоторые новые лексемы, усвоенные позднее русским литературным языком. Например, слово «добросовестность» впервые было употреблено в переводах из Жанлис2121
Войнова Л. А. Эмоционально-психологическая и морально-этическая лексика в повествовательной прозе последней трети XVIII в.// Процессы формирования лексики русского литературного языка. (От Кантемира до Карамзина). М.: Л.: «Наука», 1966. С. 207–214, 222–224, 229.
[Закрыть]. Воспроизводя описания «слез и вздохов», Карамзин создавал «психологическую терминологию»2222
Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М.: Гослитиздат, 1961. С. 314.
[Закрыть], подготавливая тем самым элементы собственной поэтики, о чем свидетельствуют почти кальки, вполне удачные:
Жанлис
«Je n’ai pu répondre à ce discours que par des larmes» (III, 60).
Карамзин
«Одними слезами могла я ответствовать на сии слова» (XIII, 105).
Жанлис
«À ce touchant spectacle, Delphine, hors d’elle-même, <…> ne peut exprimer que par des pleurs les doux sentiments de la tendresse qui remplissent son âme» (I, 47–48).
Карамзин
«При сем трогательном зрелище Дельфина, ответствовала одними только слезами которые исполняли ее душу» (IX, 58).
Жанлис
«… ensuite m-me Varonne <…> donna un libre cours à ses pleurs» (I, 97).
Карамзин
«После сего <…> г-жа Варон <…> дала свободное течение слезам своим» (IX, 117–118).
Жанлис
«… le repentir le plus amer rouvrait toutes les blessures de mon cœur» (I, 272).
Карамзин
«Горькое раскаяние растворило все раны сердца моего» (X, 124).
Стремясь в целом к точной передаче стиля французских историй, Карамзин, однако, как бы стирал нюансы, выражая целый ряд оттенков одним термином. Это происходило как из-за субъективных (неопытности юного переводчика), так и объективных (неразрабо-танности норм русского литературного языка) причин. Так, прилагательное «чувствительный» служило эквивалентом к разным по нюансам французским словам: «sensible», «touchant» («трогательный»), «attendri» («растроганный»). В свою очередь, слова «приятный», «приятность» служили для передачи отличающихся по оттенкам значений прилагательных и существительных: «agrément» («приятность»), «agréable» («приятный»), amusant» («забавный»), «charmant» («прелестный»), «grâce» («грация»), а также употреблялись в других случаях. Сравните:
Карамзин
«Пришедши в лета, не лишилась она искренности и тех приятностей, которые имела в детстве своем» (XIII, 101).
Жанлис
«… aussi Paméla, à dix-sept ans justifia-t-elle toutes les espérances que son enfance avoit fait concevoir» (III, 56). («Таким образом, Памела в семнадцать лет оправдала все надежды, которые подавала в детстве»).
Подобная практика объяснялась, по-видимому, не только трудностью подбора синонимов при недостатке развитости русского литературного языка, но и целенаправленной установкой на «приятность» и лаконизм.
Переведя последовательно одиннадцать историй, Карамзина продолжил цикл, дополнив его «сказкой», которую маркиза Клемир сочинила для своих повзрослевших детей. В выборе проявилась избирательность переводчика: из четвертого тома «Les Veillées du château» он взял только одну повесть «Daphnis et Pandrose». Примечательно, что непереведенной при этом осталась повесть «Deux réputations» («Две репутации»), резко выпадающая из домашней, интимной тональности «Вечеров» и представляющая памфлет против энциклопедистов.
Пожалуй, самой интересной оказалась тринадцатое по счету произведение – «История герцогини Ч***». Оно было взято из трехтомного романа Жанлис «Адель и Теодор, или Письма о воспитании» («Adèle et Théodore, ou Lettres sur l’éducation», 1782). Это эпистолярное сочинение, в котором элементы педагогического трактата соединены с сатирой на парижское светское общество, имело исключительный успех у читателей2323
Nicliborc A. L’œuvre de m-me de Genlis. Wroclaw, Series: Acta Universitatis Wratislaviensis, 1969. P. 43–44. В России роман стал частично известен в переводе П. И. Сумарокова: «Аделия и Теодор, или Письма о воспитании, содержащие в себе правила, касающиеся трех различных способов воспитания, как-то принцев и обоего рода юношеств». Ч. 1. Тамбов, 1791) и полностью в анонимном переводе 1792 г. («Новое детское училище, или Опыт нравственного воспитания обоего пола и всякого состояния юношества <…>»). Т. 1–3. СПб., 1792.
[Закрыть]. «Histoire de la duchesse C***» – фрагмент, переведенный Карамзиным, – исповедь много пережившей женщины, написанная в назидание потомству.
Героиня, оставшаяся безымянной, происходила из знатной итальянской семьи. Она начинает свое повествование с воспоминаний о первой влюбленности, которая стала возможной благодаря содействию ее подруги: «Подруга моя вышла замуж за маркиза Венузи, в которого она около года была влюблена; я знала ее тайну, и сия поверенность весьма разгорячила мое воображение и некоторым образом развратила мое сердце» (XIV, 147). Затем, на протяжении всего рассказа, она неоднократно будет говорить о пагубном влиянии на нее четы Венузи. На самом деле ничего предосудительного девушка не сделала, она только познакомилась с влюбленным в нее юношей, графом Бельмир, скрывавшимся от преследований своего дяди, герцога Ч***. Жанлис проповедует любимую ею мораль: залогом добродетельного поведения воспитанной девушки является безоговорочное послушание родителям. Ничего особенно необычного в этой требовательности не было. Фактически вплоть до середины 1830-х годов и в Европе, и в России свидания юных девушек с молодыми людьми происходили только с разрешения родителей и, как правило, в их присутствии. А родители разрешали дочерям беседовать и встречаться только с потенциальными женихами.
Однако в повести Жанлис молодая девушка невольно нарушила это правило, за что себя очень корила: «Я не смела рассуждать о всем случившемся; страшилась исследывать сердце мое, боялась спроситься у моей совести. Я не могла понять, каким образом без ведома матери моей и среди ночи была я в состоянии слушать молодого человека, совсем мне незнакомого, который осмелился говорить мне о своей страсти. <…> Опасность моего положения приводила меня в трепет» (XIV, 150–151). Встретившись с графом, кстати, совсем юным молодым человеком (ему было только восемнадцать лет) на маскараде спустя три месяца, она слезами выдала свою склонность. Бельмир надеялся просить ее руки через полгода.
Тем временем отец решает выдать дочь за посватавшегося герцога Ч***, не спросив предварительно ее согласия. Как послушная девочка, она повиновалась родительской воле, но с первого взгляда будущий муж ей очень не понравился: «Увидев его в первый раз, почувствовала я от него непреодолимое отвращение…» (XIV, 155). Он был хорош собой, «но в глазах его видна была некоторая коварность и свирепость, которая при первом взгляде занимала внимание более, нежели правильность черт лица его и хороший стан. Взор его был весьма проницателен и дик; и когда хотел он сделать его приятным, то видно было в нем притворство» (XIV, 154).
Итак, героиня была выдана замуж за человека, внушавшего ей ужас, но в повести не было еще намека на интимные страдания, которые появятся в женской литературе значительно позже, по-видимому, в творчестве Жорж Санд. Однако юная герцогиня была очень несчастна: «…вошедши в тот дом, где мне надлежало вечно жить – разлучась с моею матерью, с друзьями моими, со всеми знакомыми – почувствовала я в сердце своем такую ужасную горесть, которую описать не в силах» (XIV, 156). Вскоре она узнала, что граф Бельмир потерял своего отца и поручен до своего совершеннолетия под опекунство ее мужа, его родственника.
Молодая женщина для облегчения своих страданий решилась раскрыть свою душу в письмах к подруге; не называя имени, признавалась она, что не может «победить несчастной своей страсти» и говорила об отвращении к мужу: «Я писала к ней, что всякой день открываю в нем новые пороки, и в характере его вижу такую жестокость, которая весьма оправдывает мое от него отвращение» (XIV, 160). Забегая вперед, можно заметить, что впоследствии рассказчица винила себя в новой опрометчивости: «Таким образом новою безрассудностию усугубляла я несчастие свое» (XIV, 160). Герцог Ч***, будучи очень ревнивым, вскрывал все ее письма, считал ее неверной и начал вынашивать месть. Герцогиня Ч*** родила дочь, сама кормила ее грудью в духе идеалов Жан Жака Руссо, и радости материнства заставили ее немного забыть свое горе. Но как только она отняла ребенка от груди, ее муж осуществил давно продуманный им план мщения. Он увез молодую жену с ребенком в деревню, расположенную в двенадцати милях от Неаполя. В старинном замке, въезд в который осуществлялся через подъемный мост, в подвале находилась неизвестная никому темница, в которую не проникал ни один луч света. Там злодей и намеревался заточить свою жену, имитируя для всех окружающих ее смерть. Он все тщательно продумал: дал жене опиум, создал ее восковую копию, которую и положил в гроб.
Герцог Ч*** требовал от своей жены имени ее любовника, но та не могла назвать юного графа Бельмира, боясь за его жизнь. И тогда зверский план был приведен в действие: он отказался от светской жизни, поселился в средневековом замке, чтобы постоянно быть тюремщиком своей жертвы, жизнь которой он сохранял ради продления ее мучений. А она не в силах была описать своего потрясения: «Как изобразить мне почувствованный мною ужас, когда, открыв глаза, увидела я себя в подземной темнице, окруженную густым мраком и лежащую на соломе!… Я закричала – во глубине пещеры; эхо повторило жалостный вопль мой, привело в трепет и увеличило ужас мой» (XIV, 183).
Сам по себе этот материал мог бы послужить сюжетом для романа ужасов в духе Анны Радклиф. Позднее, в оригинальной повести «Остров Борнгольм», Карамзин использует мотив «женщины в подземелье» в традициях готического жанра2424
«История герцогини Ч***» послужила источником «Сицилийского романа» А. Радклиф и одного из эпизодов ее прмана «Тайны Удольфо». См.: Вацуро В. Э. Литературно-философская проблематика повести Карамзина «Остров Борнгольм» //Державин и Карамзин в литературном движении XVIII – начала XIX века. (XVIII век. Сб. 8). Л.: «Наука», 1969. С. 201–203.
[Закрыть], но Жанлис стремилась извлечь из него нравоучение. Страшная судьба молодой женщины, заживо погребенной в течение девяти лет, призвана была продемонстрировать спасительную веру в мудрое провидение, помогающую выжить в невыносимых условиях.
Морализацией проникнуто все повествование: рассказчица при каждом удобном случае говорит о пагубных последствиях духовной разобщенности родителей и детей, явившейся причиной ее несчастий. Переживания заключенной в нечеловеческих условиях выписаны с рационалистической обстоятельностью. Почти не касаясь физической стороны страданий молодой женщины, которая не получала ничего, кроме воды и хлеба, Жанлис изобразила ее быструю и психологически малообоснованную эволюцию от бунта против Провидения, желания «прервать нить жизни своей» до примирения, приятия своего положения, в котором она видела и свою вину. «Неописанное утешение» нашла она в молитве: «Большую часть дня или ночи, прохаживалась я по пространной своей темнице; сочиняла стихи, которые громко твердила; знав музыку и имея хороший голос, сочиняла я гимны и с величайшим удовольствием пела их и слушала эхо, мне ответствовавшее. Сон мой был покоен; приятные сновидения представляли мне отца моего, мать мою и дочь; я видела их всегда счастливых и довольных» (XIV, 202–203).
Спасение приходит внезапно: умирающий герцог Ч*** отдает ключи от темницы своему племяннику графу Бельмиру, имя которого страдалице удалось скрыть. Освобождение от страшного заточения несчастная женщина получает из рук своих родителей. После выхода на свободу она обычные явления жизни начинает воспринимать и ценить как чудо: «Прохаживаясь в поле или в саду, на всяком шаге я останавливалась, чтобы во всей подробности рассматривать представлявшиеся зрению моему предметы. Я не могла насытиться рассматриванием цветов, плодов, дерев, зелени, облаков, восходящего и заходящего солнца, зари – все сие было для меня восхитительным и величественным зрелищем» (XV, 21).
В финале повести Жанлис граф Бельмир, считая своим долгом, загладить свою вину, предлагает бывшей узнице руку и сердце. Однако героиня после девятилетних нечеловеческих мук в подземелье навсегда излечивается от страсти, обретает утешение в вере и устраивает брак дочери с графом Бельмиром, своим прежним возлюбленным, из-за которого она и была заточена ревнивым мужем в подземелье.
Карамзин в этой вставной новелле увидел потенциальные возможности другой нравственно-эстетической интерпретации. Выпустив вступление, в котором героиня Жанлис заявляет о дидактических целях, он сочинил собственное предисловие, особенности которого наиболее заметны по контрасту с почти буквальным переводом 1782 г. Сравните:
Предисловие Жанлис в переводе 1782 г.:
«Каким образом опишу я вам злосчастные мои приключения, коих напоминание единое еще и до сих пор приводит меня в ужас! О, дочь моя и возлюбленные внучата! Прочтите оные со вниманием! И да возможет послужить вам плачевное сие повествование примером и наставлением поступать в жизни своей со всякою осторожностию. Что одно токмо принудило меня сделать сие справедливое начертание»2525
Новое детское училище, или Опыт нравственного воспитания обоего пола и всякого состояния юношества <…>. Т. 2. СПб., 1792. С. 328.
[Закрыть].
Предисловие Карамзина:
«О, вы, которые любите замечать движения сердца человеческого и в рассматривании чувств его находите важнейшее и полезнейшее для себя упражнение! В жизни моей найдете вы для себя нечто примечания достойное – нечто такое, что может распространять ваши познания о сердце человеческом! По крайней мере естественная связь чувств и мыслей будет вам приятна. Вы не увидите совершенной картины, во всех частях оттененной кистию Рафаэлевою; вам представляется одно легкое начертание, но справедливое, во всех частях соразмерное – не карикатура. Снеситесь со своими опытами, наблюдениями, и вы конечно скажете: так!» (XIV, 145–146. Курсив мой. – О. К.).
Очевидно, что в этом вступлении Карамзин впервые наметил черты эстетики сентиментальной повести. Он выделил психологическую направленность: изучение человеческого сердца; поставил в центр внимания «идеальную» жизнь чувства; наконец, указал на момент незавершенности повествования в целом – вместо детального описания предложил, наоборот, не претендующий на исчерпывающую полноту набросок.
Изменение финала в переводе придало всей истории поэтическую тональность; Карамзин предложил иную развязку. Он психологически очень убедительно показав излечение героини после всего пережитого от всякой страсти: «изгнав уже давно из сердца ту страстную любовь, которая некогда была во мне столь сильна, не могла я даже и представить себе, как могут люди ей предаваться» (XV, 23). Однако хотя герцогиня и отказывается повторно выйти замуж, граф любит ее по-прежнему и поселяется рядом с нею в провинциальном уединении: «Будучи утешен дружбою, которую я ему оказывала, навсегда остался жить в Риме» (XV, 23). Таким образом, Карамзину удалось избежать рационалистической трактовки любовного сюжета и вместе с тем наметить главную идею многих своих будущих произведений – поэтизацию любви как смысла жизни, основы гармоничного существования человека.
В целом первые переводы из Жанлис были важным этапом в становлении Карамзина – переводчика и писателя. Некоторые пункты умеренно-просветительской программы Жанлис – понятие нравственного совершенствования личности, достигаемого в результате овладения своими страстями, внесословное истолкование добродетели, обращение к филантропии – совпадали с идеологией масонства, действенную сторону которого воспринял и молодой Карамзин. Совершенствуясь в передаче относительно внешних явлений лексики и фразеологии, он постепенно переключал свое внимание на внутренние проблемы сюжетообразования и характерологии. Истории из «Вечеров в замке» Жанлис лишь очень условно можно назвать «повестями», поскольку создавались они в рамках единого литературно-педагогического комплекса. Тем не менее, в последних частях переводного цикла ясно обозначилось желание Карамзина-переводчика усилить эмоционально-психологическую мотивировку поведения героев, подчас в ущерб дидактизму. «Деревенские вечера» не завершились «Историей герцогини Ч***». Карамзин добавил еще два рассказа, происхождение которых не вполне ясно: «Пустынник» и «Благодеяние». Э. Г. Кросс выдвинул гипотезу о принадлежности «Пустынника» самому Карамзину2626
Cross A. G. Karamzin’s first short story? // Essays in Russian History and Literature. Leiden: ed. L.H. Legters, 1971. P. 38–55.
[Закрыть]. И хотя произведение может служить наиболее наглядным примером формирования жанра и стиля сентиментальной повести, эта атрибуция остается спорной.
Сам Карамзин, безусловно, рассматривал эти переводы как свое ученичество: он никогда не пытался издать их отдельно, переиздать (как, впрочем, и остальные свои переводческие опыты в «Детском чтении»). С циклом Жанлис хорошо коррелировало произведение Х. Ф. Вейсе (Weisse, 1726–1804) «Аркадский памятник. Сельская драма с песнями в одном действии» (1789). В нем также утверждалось важное для сентименталистов и просветителей понятие чувствительности, понимаемое как «склонность к таким чувствованиям, в которых есть нечто нравственное»2727
[Дмитриев И. И.] Чувствительность и причудливость // Приятное и полезное препровождение времени. 1976. Ч. XI. С. 241. Подробнее см.: Орлов П. А. Русский сентиментализм. М.: Изд. Моск. университета, 1977. – 270 с.
[Закрыть]. Наряду с этими специальными произведениями для юношеской аудитории Карамзин поместил в «Детском чтении для сердца и разума» сокращенный перевод-пересказ поэмы «Времена года», который имел решающее значение для распространения славы Томсона в России и одновременно воспринимался в значительной мере как оригинальное сочинение, где впервые отчетливо прозвучал культ природы2828
Левин Ю. Д. Английская поэзия и литература русского сентиментализма // От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы. Л.: «Наука», 1970. С. 196–297.
[Закрыть].
Именно Карамзин выступил деятельным пропагандистом Томсона в России. В результате его сокращений более отчетливо выступили основные особенности поэмы: «непосредственное изображение явлений природы, ее изменений, созерцание природы человеком, который открывает в ней присутствие Творца и прославляет его»2929
История русской переводной литературы. Древняя Русь. XVIII век. Т. II. Драматургия. Поэзия. Отв. ред. Ю. Д. Левин. Гл. IV (авторы: Р. Ю. Данилевский, Н. Д. Кочеткова, Ю. Д. Левин). СПб.: «Дмитрий Буланин», 1996. С. 149.
[Закрыть].
