Текст книги "Труден путь до тебя, небо!"

Автор книги: Ольга Апенченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

СБОРНАЯ КОСМОНАВТОВ – «СБОРНАЯ СССР»

КОСМОНАВТЫ торопились: они опаздывали на матч со своими тренерами. И как на зло, не успели отъехать и пяти метров – шофер Федя вогнал заднее колесо в глубокую яму. Новенький голубой автобус круто накренился, словно присел на задние лапы.

Старший преподаватель физической подготовки Федор Михайлович с легкостью акробата выскочил из машины и быстро осмотрел ее.

– Засчитают поражение за неявку на соревнования, – озабоченно проговорил он, – тут без хорошего тягача не обойтись.

Вдруг – глазам не поверил – машина чуть покачнулась. Шофер дал газ, и она медленно стала подниматься из ямы. Физрук обошел ее кругом: один из космонавтов стоял, широко расставив ноги, подпирая плечами тяжелую стенку машины. Он был похож сейчас на героя греческой мифологии Атланта, держащего на своих плечах небесный свод. В секунду подскочили другие космонавты и буквально на руках вынесли машину из ямы.

– Давай еще, Федя! – озорно засмеялись парни: им самим, видно, очень понравилось, с какой легкостью у них это получилось.

– Сильные ребята, – заговорила я с Федором Михайловичем.

– Сейчас – да, а приехали к нам сюда все-таки не такими… Приходите на матч – я вам расскажу.

Автобус подкатил прямо к площадке. Команда космонавтов вышла одетая в синие спортивные костюмы. Сетку привязали за деревья. Очистили площадку от сухих листьев и начали разминку. А листья летят и летят, медленно кружась в воздухе, словно птицы. Мяч носится, сбивая их на лету. Пришли спортивные тренеры космонавтов – их несколько, руководителей занятий, – и тоже стали разминаться.

– Интересный сегодня будет матч, – говорил Федор Михайлович, – встречаются ученики и учителя.

Но перед самым началом ученики вдруг куда-то исчезли. Физрук уже забеспокоился, кинулся искать. Вот идут, весело переговариваются, смеются. На синей майке у каждого появилась эмблема: «СССР». Только внимательно присмотревшись, можно различить, что она нарисована мелом. Забравшись в раздевалку, они, как мальчишки, малевали на майках надпись – из озорства.

– Проиграем партию – сотрем эмблему, – предлагает один из них.

– Нечего настраиваться на проигрыш, – говорит Юрий. – Выиграть надо.

По праву капитана команды он журит друга-космонавта.

– Рано, рано в мастера записались, – посмеиваются тренеры над самодельными эмблемами. – Стирайте лучше, пока не поздно.

Матч начался энергично. Космонавтам было бы очень лестно обыграть своих тренеров, а опытным игрокам, из которых кое-кто не раз выступал на всесоюзных соревнованиях, самолюбие не позволяет проиграть. Борьба идет за каждый мяч.

– Три – ноль в пользу тренеров! – объявляет судья. Слышатся колкие реплики:

– «Сборная СССР» сегодня не в форме!

– Не пора ли стереть громкие эмблемы?

На площадке космонавтов небольшое замешательство.

– Точней пасовку, точней! – подбадривает друзей Юрий.

Трудно выдержать атаку мастеров, еще трудней перейти в наступление на них – ведь кое-кто из команды космонавтов еще полгода назад не брал в руки волейбольного мяча. Но, может быть, это неравенство команд и придало сил товарищам Юрия. Они перешли в наступление.

– Пять – четыре в пользу космонавтов! – торжествующе кричит судья: он болеет за молодых игроков.

Еще несколько минут напряженной игры.

– Шесть – четыре!

Тренеры заволновались, стали переговариваться.

– Семь – четыре!

Мастера быстро сделали перестановку и стали, как кордон, непробиваемо. А потом мячи посыпались на площадку космонавтов, как яблоки:

– Десять – семь… – уныло объявил судья.

– Одиннадцать – семь… – едва слышно произносил он.

– Ребята! Ну что же вы делаете, нельзя проигрывать, – упрекал всех друг Юрия, как будто сам не был к этому причастен, потом принимался уговаривать: – Мальчишки! Давайте соберемся, ну давайте спокойней… Вот так, во…

– Двенадцать – семь… – уже безразлично считал судья.

Юрий молчал, никого не упрекал, никого не уговаривал. У него у самого что-то не ладилось сегодня – он проигрывал подачу за подачей.

– Тринадцать – семь, – безнадежно подал свисток судья.

– Отказывайтесь от эмблемы, пока не поздно! – кричали с площадки тренеров.

– Не откажемся! – слышали они в ответ. Космонавты проиграли, но эмблемы так и не стерли.

Старший преподаватель Федор Михайлович подошел после матча ко мне.

– Хоть вы и болели за них, а они все же проиграли… – сказал он с некоторым торжеством. – Надо было, чтоб проиграли – рано им еще зазнаваться.

– Но ведь вы же их тренировали, – пытаюсь вступиться за ребят.

– Э-э… Если б вы видели, как они играли месяцев пять назад… А теперь, смотрите, даже нам, тренерам, туго пришлось. Если по-честному – нелегко нам дался этот выигрыш.

– Ребята заметно окрепли здесь, – продолжал Федор Михайлович, – вот мой сосед, – он показал на небольшого коренастого парня, – приехал – летчик как летчик, а теперь его скорей за тяжелоатлета примешь: мускулы, смотрите…

Из разговора со старшим преподавателем и позже, видя космонавтов на самых разнообразных занятиях спортом, я поняла, что готовят из них здесь – нет, не чемпионов, не рекордсменов по какому-то виду спорта, а своего рода многоборцев. Хотя, если надо… Я слышала, как руководитель парашютной подготовки, известный рекордсмен мирового значения, сказал об одном из космонавтов: «Его бы я взял на любое мировое первенство…»

– Как-то нам бросили упрек – «где ваши рекорды, победы?» – продолжал Федор Михайлович. – А у нас ведь совсем другая цель: добиться, чтобы каждый из космонавтов был физически всесторонне развитым человеком. Вот мы и втягиваем их буквально во все виды спорта. Подбираем упражнения, которые развивают у них качества, нужные в профессии космонавта.

Трудно сказать, какие из спортивных занятий больше любят космонавты. Им все нравится. Азартно, как мальчишки, играют они в волейбол, баскетбол и футбол. Забывают во время игры обо всем на свете и уж конечно не думают, что она развивает у них такие профессиональные качества, как быстрота реакции, меткость, сообразительность. Это приходит само собой.

Полюбилось им и не знакомое никому раньше занятие – прыжки на батуте, которые они до этого видели только в цирке. Как-то, уже поздней осенью, ребята пошли к сетке, чтоб «покрутить сальто». На брезенте, которым был покрыт батут, лежал слой снега. Федор Михайлович стоял, раздумывая. А космонавты, не долго думая, подняли брезент вместе со снегом, стряхнули и начали «крутить сальто». Не у всех это ловко получалось. Юрий для такого занятия так просто тяжеловат. Нелегко здесь и тому, кто легок – только в цирке кажется, что гимнаст на пружинной сетке прыгает шутя, а попробуй… Мне дали испытать, что это такое: сетка выбрасывает куда-то в сторону, того и гляди – опрокинет навзничь, и уж какое тут «сальто», лишь бы только удержаться на ногах!

– Ну вот и испытали кусочек невесомости, – говорит преподаватель, помогая мне спрыгнуть с сетки.

– А теперь попробуй прыгнуть на земле, – советует один из космонавтов.

Я прыгаю, и ребята весело хохочут над этим нелепым прыжком после сетки, когда ног просто не оторвать от земли.

…Космонавты ждали зимы. Едва ударил первый мороз, а ярых хоккеистов не удержать: пришли на каток, он еще не расчищен – ничего! Взяли скребок и стали расчищать. Потом спохватились – ворот еще нет! Тоже не беда – поставили два сапога и начали играть. Скрестились клюшки, как копья. Только и слышны лязг коньков да звонкие удары. Большие фигуры с тяжелыми латами на коленях носились, как молнии, по тонкому льду. Это было похоже на какую-то битву. Потом, возвращаясь с катка, космонавты сами над собой весело посмеивались.

– Помните фильм «Александр Невский»? – спрашивал один.

– Там ледовое побоище здорово сделано, – подхватывает другой, – псы-рыцари в белых балахонах носятся по льду, колошматят друг друга палками…

– Совсем как у нас, – замечает третий, – только бы еще шлемы от скафандров надеть – и пошли…

Ребята хохочут. Они любят шутку.

И снова – волейбольная сетка. Только теперь уже в зале. Зима. Но опять, как тогда, осенью, команда космонавтов играет с командой тренеров. Мастера теперь неспокойны: их ученики уже далеко не такие, как раньше. Да и судья собирается подсуживать им. Дело в том, что судья – это я. Никого не было сегодня свободного от игры, и ребята попросили меня судить. Как судить – я еще немного знаю, но как подсуживать?..

Свисток. Мягкая подача с площадки тренеров, короткая быстрая пасовка у космонавтов, резкий, стремительный прыжок Юрия – и мяч, будто снаряд, ложится у ног преподавателя. Второй мяч так же красиво «режет» товарищ Юрия.

Прошло пятнадцать минут матча, а космонавты так и не отдали мяч.

– Шесть – ноль!

Преподаватели делают перестановку в команде, тихо переговариваются, «консультируют» друг друга.

– Восемь – ноль!

– Позор! Надо во что бы то ни стало выиграть. Женя! Что с тобой сегодня? – шепчет старший преподаватель классному волейболисту.

– Девять – ноль!

Идет последняя борьба, где решает каждый удар. Все напряжено кругом, как струна. «Не отдать мяч!» – договорились космонавты. «Отнять мяч!» – это надо тренерам.

– Десять – ноль! Подсуживать мне не пришлось.

НЕВЕСОМОСТЬ – ЗАГАДКА?

И ВСЕ-ТАКИ она остается загадкой… – говорил доктор Владимир Иванович, еще и еще раз просматривая пленку. – Все можно предвидеть: перегрузки как будут действовать – знаем. Радиация… В принципе тоже знаем. Невесомость? Нет, не знаем! За-гад-ка! – повторил он.

– Давайте посмотрим еще раз документы Лайки, – предложил его помощник.

Поднимаются старые (да, теперь уже старые) книги записей, просматриваются рулоны пленки – единственной свидетельницы того, что происходило в том, самом первом полете живого существа по орбите…

– Вот здесь отделился носитель – смотри, как мечется, не поймет, что-то странное происходит с ней… – говорит ученый.

– А здесь уже успокоилась, – показывает ему помощник, – смирилась с тем, что придется обходиться без веса… Не так уж много на это ушло времени. Давайте подсчитаем: первая секунда, вторая, третья…

– И все-таки она – загадка, – настаивал на своем Владимир Иванович, – может быть, самая большая загадка, какую предстоит нам разгадать, когда полетит первый человек…

– Да, к сожалению, есть в космосе вещи, которые никак нельзя получить искусственно…

– Будем пытаться получить невесомость на Земле.

…Самолет идет на разгон. Вот уже двигатели работают на пределе. Летчик набирает высоту и плавно переводит машину в пикирование.

Снова набор высоты, и опять – пикирование. Когда смотришь с Земли – впечатление, будто нет в воздухе ровного места и самолет ковыляет по ухабам. Летчик «получает невесомость».

Самолет специально переоборудовали, ставили аппаратуру, на которой космонавты будут работать в условиях невесомости, в кабине пилота появились новые приборы. В воздухе следят сейчас особенно внимательно за визуальным прибором, по которому устанавливают невесомость.

Пилот энергично переводит ручку управления от себя, и стрелка на приборе прыгает на 0.

– Нулевые перегрузки! – передает он на командный пункт.

– Пятая секунда!

Самолет падает.

– Пятнадцатая секунда!

Самолет продолжает падать.

– Двадцать пятая секунда!..

Серебристая машина камнем несется к земле, а внизу, на аэродроме, спокойно стоят люди и, видя это падение, тоже считают.

– Тридцать!

– Тридцать пять!

– Тридцать шесть!

– Тридцать семь! Вышел!

– Эх… Немножко не дотянул… – разочарованно вздыхают летчики на земле.

Самолет опять отправляется «по ухабам».

– Лучше сорок раз по сорок, чем ни разу сорок раз… – запевает частушку веселый парень, глядя ввысь,

И опять – счет.

Для того чтобы космонавт испытал невесомость, известные летчики-испытатели совершили десятки полетов, в общей сложности провели в невесомости не секунды – часы.

…Непривычно было даже опытному летчику-испытателю работать. Стоило чуть дотронуться до рычага, сделать едва уловимое движение, как он подавался, будто от богатырской силы.

…Утром на аэродроме стоял готовый к полету на невесомость самолет. Но прежде чем взлететь…

– Космонавт Гагарин! – вызывает руководитель тренировок. – Представьте, что вы в воздухе, в состоянии невесомости. Проделаем все упражнения сначала на земле… Возьмите дозиметр, попробуйте создать мышечное усилие в семьсот пятьдесят граммов… Еще раз, еще…

Потом Юрию дают в руки обыкновенный карандаш и подводят к другому прибору, который похож на пчелиные соты с множеством гнезд. Это – координограф.

– Попробуйте попасть карандашом точно в первое, второе и третье гнездо, – говорит руководитель.

Это простейшее на вид занятие оказалось не таким уж легким. Но надо натренироваться. Один, два, три… Три, два, один… Лучше… Три, два, один… Один, два, три… Еще лучше.

– И еще одно небольшое задание, – руководитель протягивает планшет. – Напишите фамилию, имя, отчество, год и месяц рождения, место рождения. Поставьте дату, распишитесь.

– Что, без анкеты на невесомость не пускают, – засмеялся космонавт.

– Во время невесомости еще раз придется заполнить, – ответил руководитель.

Он не шутил.

Давно не сидел Юрий в кабине самолета, истосковался по небу, и вот посадили наконец и то… за пассажира. Только пассажиром ли? В кабине множество приборов. Надо работать. Десятки секунд. А сколько надо успеть сделать за них!..

Вот он пошел в первый полет. Это пока только знакомство с необычным состоянием. Первое знакомство с невесомостью произошло в детстве, когда он впервые прыгнул со стула.

– Да, да, это тоже была невесомость, – говорил профессор на лекции, – только длилась она какую-то секунду.

10 часов 05 минут. Юрий следит за ведущим пилотом, мысленно повторяет за ним все его действия. «Плавный перевод самолета из режима разгон со снижением на режим кабрирования…» Чувствуются перегрузки. Это знакомо. Летая на истребителе, он привык к ним.

Но вот необычная легкость. Повернул голову – и даже не почувствовал ее. Ноги как будто не свои – плавают свободно. Руки в первую секунду не слушаются, Юрий берет карандаш. «Надо попасть во что бы то ни стало… попасть в центр желтого круга…»

Трудно сказать, от этой мысли или под влиянием невесомости, но карандаш попадает точнее, чем на Земле.

Все время такое чувство, что вот-вот вылетишь из кресла. Вырвался из рук и поплыл карандаш. Чуть-чуть не улетел планшет. Разные мелкие предметы «снялись с якоря» и поплыли в воздухе. Удивительно: ни сам ты, ни что вокруг тебя не весит ни грамма. Юрий старается привыкнуть к этому. Осматривается. Видит Землю. И становится спокойнее.

Вот и кончился первый полет. Потом было много полетов, но об этом, первом, сохранилась запись Юрия Гагарина. Сразу после посадки он записал в журнале свое первое впечатление о невесомости:

«До выполнения горок полет проходил как обычно, нормально. При вводе в горку прижало к сиденью. Затем сиденье отошло, ноги приподняло с пола. Посмотрел на прибор – показывает невесомость. Ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. Поймал плавающий перед лицом карандаш…

Во второй горке после создания невесомости затянул ремни маски, подогнал ее, поправил, взял карандаш и попробовал вставлять в гнезда координографа. Получается хорошо, даже свободнее, чем на земле.

На третьей горке при невесомости при распущенных привязных ремнях попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. Ощущение приятное, где ногу поставишь, там и висит – забавно. Захотелось побольше подвигаться.

В общем, ощущение приятное, хорошее, ощущение легкости и свободы.

Изменений со стороны внутренних органов не было никаких. В пространстве ориентировался нормально. Все время видел небо, землю. Красивые кучевые облака. Показания приборов читались хорошо. После невесомости ощущения обычные…»

Вскоре и сами полеты на невесомость стали обычными. Опять вспомнилось детство. Его напомнило привычное в авиации слово «горка». Юрий увидел схему полета на невесомость в журнале у руководителя полетов – она и напомнила ему ту самую снежную горку, с которой катался он в детстве на салазках.

Вот она, схема. Чем не снежная горка. Когда поднимаешься на нее, таща за собою санки, – тяжело, и дышать трудно, и спина побаливает. Так и тут: самолет в горку – тяжело, с горки – как на салазках: летишь и себя не чувствуешь…

Только то было детство. А тут – серьезное дело. Себя ты можешь и не чувствовать, а работать обязан. И Юрий Гагарин работает:

– «Качалка-35»! «Качалка-35»! Я – триста двадцать третий! Я – триста двадцать третий! Как слышите? Прием.

– Триста двадцать третий! Вас слышу отлично. Выполняйте в условиях невесомости упражнения по связи.

– «Качалка-35»! Выхожу на связь.

 
Сквозь волнистые туманы
Пробивается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет она, —
 

передавал Юрий Гагарин на Землю.

Невесомость не исказила ни слова в пушкинских строчках.

На следующей горке Юрий достает планшет и авторучку – пора «заполнить анкету». Как только его чуть приподняло с кресла, он старательно выводит:

«Гагарин Юрий Алексеевич,

март 1934,

Гжатский район, Смоленской области.

Гагарин».

На земле потом его заставили еще раз «заполнить» все сначала. Вот он, листок, где трижды сделана Юрием Гагариным одна и та же запись. Против первой стоит пометка «Земля», против второй – «Невесомость», и третья подпись – «После невесомости». Руководитель полета взял планшет, внимательнее, чем специалист по почерку, сравнил каждую букву и то ли в шутку, то ли всерьез сказал:

– Вот не думал, что невесомость может улучшить почерк. Мои каракули только я сам и разбираю. Придется потренироваться писать в невесомости… Ну, как там пишется? – спросил он Юрия.

– Как в кино: авторучки не чувствуешь, руки тоже не чувствуешь, а буквы бегут, – засмеялся Юрий.

– Ну что ж, осталось нам научиться питаться. В следующий раз мы это сделаем, – сказал на прощанье руководитель.

Перед полетом он долго опять консультировал. Дал каждому из космонавтов тубы с питанием, показывал, как надо снимать колпачок.

– Смотрите, чтоб он не улетел при невесомости. Уплывет, и не поймаешь, – наставлял он. – Вот здесь есть специальная нитка – привязывайте, когда снимете.

В пластмассовом колпачке виднелось едва заметное отверстие, будто его проткнули иголкой, а в нем крепкая, как леска, бесцветная нитка. Все до мелочи продумали ученые. В воздухе Юрий с опаской поглядывал на белые тубы – не улетели бы. Но они были хорошо закреплены. На всякий случай он придерживал их рукой. Вот в этой, он знает, – сливовое пюре. Как-то оно будет глотаться при невесомости?.. Чудно: он прожил на свете двадцать шесть лет и ни разу не усомнился, сможет ли что-то съесть. «Было бы что… И побольше!» – говорил он всегда, со своим хорошим аппетитом.

Перегрузки и уже знакомая легкость…

Осторожно Юрий снимает колпачок и мигом подносит тубу ко рту, сжимает ее, как по утрам сжимает тюбик с зубной пастой, и с удовольствием, забыв про невесомость, глотает кисло-сладкое пюре… Жужжит киноаппарат – он фиксирует хороший аппетит Юрия Гагарина.

Ученые, проводившие тренировки космонавтов в условиях невесомости, постоянно следили за человеком в этих условиях. То и дело включался киноаппарат. Ему, правда, потребовалось больше времени, чем Гагарину, чтобы освоиться с невесомостью. В первом полете с кинокамерой что-то не ладилось. Девятнадцатилетний кинооператор Боря долго крутил аппарат, близоруко щуря глаза, заглядывал внутрь, разбирал и собирал по частям.

– Не срабатывает… – озабоченно рассуждал он, – не срабатывает вот эта защелка. Нет веса. Она без веса не может…

Вечером он поехал к товарищу по кинокружку. Вдвоем они долго искали, как же сделать, чтобы и невесомость была, и вес был… Трудная задача, что и говорить. Но девятнадцатилетние юноши, не раздумывая, взялись за нее и обхитрили невесомость. Что они придумали – это их тайна, их маленькое изобретение, патента на которое они никогда не спросят. Главное, что назавтра киноаппарат в условиях невесомости работал. Он отлично фиксировал невесомость космонавта.

Ученые разбирали документы тренировок. Вот Юрий Гагарин с дозиметром в руках. Задание то же, что и на земле, – сделать усилие, равное 750 граммам. Не сразу получается это при невесомости. И нажимает он вроде так же, а стрелка показывает за тысячу граммов – вот что значит невесомость: все делается неожиданно легко. Несколько тренировок, и рука космонавта уже привыкает к тому, что силы здесь надо куда меньше, чем на земле.

– Теперь она уже не совсем загадка, – говорил про невесомость после тренировок ученый. – Теперь мы знаем, что можно и пить, и есть, и работать, не веся при этом абсолютно ни грамма.

– Абсолютно ли? – придирчиво спрашивал его коллега. – Как ты ни крути, а абсолютная невесомость будет только в космосе. И неизвестно еще, какие она фокусы выкинет… Настоящее исследование, настоящая научная работа начнется там.

В тот день ученые подвели итоги проведенным с космонавтами тренировкам в условиях невесомости. Между прочим, там была такая строчка: «Лучше показатели при воздействии невесомости и при переходе от невесомости к перегрузкам у слушателей…» Дальше идет перечень фамилий, и где-то в середине этого списка: «Гагарин». В середине. Тогда еще ученые не знали, что ему, одному из многих названных, суждено продолжить их исследования – первому на себе испытать, что же такое настоящая невесомость. Не те десятки секунд, искусственно созданных в самолете, а более часа – в космическом корабле.

Восторги. Овации. Все это понятно. Но ученый остается ученым. Он с нетерпением ждал, когда они кончатся, чтобы в спокойной обстановке спросить Юрия Гагарина:

– Ну, как невесомость?

– Чудно сначала… Непривычно… Хоть и ожидал – летал в самолете, знал, что это такое, но то ведь было несколько секунд, а тут минуту летишь, пять, полчаса – и все паришь над креслом… Но потом освоился.

Ученых интересует все: и записи в бортжурнале – придирчивее, чем во время тренировок, рассматривают они почерк Юрия Гагарина. Они слушают отчетные сообщения о работе приборов, записанные Гагариным на магнитофонную ленту в космосе, запись его «разговоров» с Землей, просматривают рулоны пленки, делают замечания о его работоспособности в условиях невесомости.

Но свои собственные выводы сделал и сам космонавт. Он рассказывал о своих наблюдениях невесомости:

– После вывода на орбиту, после разделения с ракетой-носителем появилась невесомость. Сначала это чувство было несколько непривычным, хотя и раньше, до этого, я испытывал кратковременное воздействие невесомости. Но я вскоре к этому состоянию невесомости привык, освоился с этим состоянием и продолжал выполнять ту программу, которая мне была задана на полет. По моему субъективному мнению, воздействие невесомости не сказывается на работоспособности организма, на выполнении физиологических функций.

В процессе всего полета я вел плодотворную работу по программе. При полете принимал пищу, воду, поддерживая непрерывную радиосвязь с Землей по нескольким каналам как в телефонных, так и в телеграфных режимах. Я наблюдал за работой оборудования корабля, докладывал на Землю и записывал данные в бортжурнал и на магнитофон. Самочувствие в течение всего периода состояния невесомости было отличным, работоспособность сохранилась полностью…