Текст книги "Численник"

Автор книги: Ольга Кучкина

«Замирает какой-то во мне человечек…»

 
Замирает какой-то во мне человечек,
мотылек, или бабочка, или кузнечик,
летом бархатным и летним ливнем вспоенный,
до последних сезонов не утоленный.
Замирает мой маленький, замирает,
замерзает и пылью морозной мерцает,
властелином колец годовых я смотрюсь, как шальная,
я с потерей внутри, а размера потери не знаю.
 

22 декабря 2002

Чарли

 
Прижался шелковою тихой сапой,
тугой струною натянулся ловко,
нечеловеческие опыт и сноровка,
и чувство локтя, тронутого лапой.
Мороз и ночь, а он сплошная печка,
и ни в одном глазу не одиноко,
зажмуришь этот – в том собачье око,
сожмуришь оба – чуткий ритм сердечка.
А днем, по возвращенье, – что за радость!
Как будто бы навек пред тем расстались!
Случайная находка – чувства завязь —
и столько лет горим, дымя и плавясь.
Что в человечестве по счету и расчету,
тем зверство безотчетно обладает.
Лизнет всего лишь в руку или щеку —
нам дыры черные любовь его латает.
 

6 января 2003

«Не удается соединиться…»

Памяти Бориса Рыжего

 
Не удается соединиться,
третья попытка кончается глухо,
узел не найден, дрожит единица,
клацнув отказом в привычное ухо.
Сокет ошибся, вот номер ошибки,
зря введены были имя с паролем,
не передать знака грустной улыбки,
что пополам с нарастающим горем.
Сервера имя, прошу вас, проверьте,
с пальцев на клавиши морок стекает,
срок до внезапной объявленной смерти
вечность как кошка поспешно лакает.
Сокет – гнездо в переводе на русский,
яйца все скопом кукушка сложила,
бой или сбой в той считалочке тусклой,
рвется тугая надсадная жила.
Рыжий глядит на стихи на дисплее:
вывесить душу бельем на веревке
резко на сайте…
Но, снега белее,
мертвый компьютер споткнулся на бровке.
 

7 февраля 2003

«Поэт, прозаик, драматург…»

 
Поэт, прозаик, драматург —
для посторонних должности,
металл, что плавит металлург,
важнее, чем изложницы.
Я знала быть или не быть
до выморочной страсти,
за это мало что убить
и разорвать на части.
Без кожи, содранной живьем,
по воздуху гуляла,
и взять туда, за окоем,
кого-то умоляла.
Но я жила, пока во мне
пылала эта лава…
Вина, виною, о вине —
а не о том, что слава.
 

14 февраля 2003

Старая пластинка

 
Зачем я ставлю старую пластинку
на мой больной советский патефон,
зачем припоминаю ту картинку,
где влюблена и он в меня влюблен?
Полузапретное крутилось танго
в каком-то тыща девятьсот году,
жизнь начиналась медленно и странно,
и отводила музыка беду.
Вот лейтенант, а вот его девчонка,
смешная пара: туфли-сапоги,
смеялись, цокая легко и звонко,
и не расслышали судьбы шаги.
Она войдет, как тот чудак с мороза,
не запылится, явится напасть!
Танцуем все, пока еще не поздно,
и кавалер живой
и хочет барышню украсть.
 

25 февраля 2003

«Словечки про железо, макнутое в сурьму…»

 
Словечки про железо, макнутое в сурьму,
в тюрьму ведут с обрезом иль, проще, в кутерьму,
где смесь беды с укором, и палый рыжий лист,
и альт, рыдал которым стареющий альтист,
бесстыдный куст жасмина, примятая трава,
моря аквамарина, кораллов острова,
потерянная строчка, сорочка без петель,
судьбы лихой отсрочка, горячая постель,
и птица на веранде, влетевшая в стекло,
и феня при баланде, что время истекло,
и острый серп небесный, и ржавая капель,
вечеря в час воскресный, нездешняя купель…
Промысливая бегло, чем промысел дарил,
в анданте и аллегро, из всех, что было, сил,
пред сном, как перед смертью, иль смертью, что как сон, —
кружишься круговертью, с альтистом в унисон.
 

2 апреля 2003

«Красавица в шкуре звериной…»

 
Красавица в шкуре звериной,
след зверя и пули вослед,
живое как будто бы мнимо,
и мертвого вроде бы нет.
Похоже, живешь наудачу,
удачу схвативши за хвост,
где мясу со шкурой в придачу
кулек полагается звезд.
Сезонны законы, как в джунглях,
и сшиты святой простотой,
на быстрых и медленных углях
вскипающей кровью густой.
Ах, вырваться бы на волю,
на свет, не в леса – в небеса!
В зрачок по бескрайнему полю
тигровая бьет полоса.
Тигровая шкура – когда-то,
а нынче – меха как шелка,
и путает факты и даты
кровавого цвета река.
Река роковых предсказаний,
река под названием Тигр,
в потоке провалов сознаний,
в азарте охотничьих игр.
Жена до бровей соболиных
закутана в соболя —
живое все мимо и мимо,
лишь мертвых приемлет земля.
 

4 апреля 2003

«Я грызу круглое зеленое яблоко…»

 
Я грызу круглое зеленое яблоко,
уставясь оком из аквариума аэропорта
в аквариум аэродрома,
где за толстым стеклом проплывают белые рыбы,
и мы смотрим друга на друга, как смотрят глыбы.
Круглая земля плывет днями и ночами,
вся в зеленых яблоках, как вначале,
хочешь, книгу Иова тебе почитаю,
утолю немного твои печали.
В половине шестого утреннего часа
блестящая связка небесных лент,
у половины щастья – здоровая биомасса,
у второй половины – воображенья эквивалент.
Из груза слипшихся образов-нарезок
проступает древняя рыба-Кит,
Иов доедает яблочный огрызок
и на меня глядит.
 

Шереметьево, 5 мая 2003

«Порвать все ниточки-веревочки…»

 
Порвать все ниточки-веревочки
с утра ли, в полдень, как придется,
от близких и от всякой сволочи
рвануть на взлет, наверх, где солнце.
Оставить слякотное крошево,
где ни просвета, ни отверстия,
раз не хотели по-хорошему,
примите все, как есть, последствия.
Отбросив правила с веригами,
забыв-прокляв Чечню с Ираками,
я в луже света звонко прыгаю,
и брызги от меня – Икарами.
 

5 мая 2003

Сады Орвелла

 
Розовое, желтое, фиолетовое
изголодавшийся зрак поглощает,
над – синее летящее ветровое,
под – лежачее изумрудное и смущает:
в моем отечестве пыль летит,
в чужом – как вымытый, лист блестит.
Orwell jardini, Orwell gardens —
сады Орвелла в переводе
тыща девятьсот восемьдесят четвертого,
упертого и потертого,
так по-разному сказываются на природе.
Я иду вдоль реки в садах Орвелла,
наперегонки чужой лабрадор и чужая гончая,
на склоне дрожат лиловые колокольчики,
и пока колокольчики лиловые,
ничего не кончено.
 

Дублин, 5 мая 2003

«Конопатый мальчонка, принявший облик лисенка…»

 
Конопатый мальчонка, принявший облик лисенка,
и сиротка-красотка видом как бы сорока,
оба действовали замечательно тонко,
не открываясь до срока.
Она прыгала пристойно по саду,
встряхивая черным с белым и пыжась,
он понюхивал кожаной кнопкой с фасаду,
сзади помахивая рыжим.
Он ступал бесшумно и безутешно,
зная, что предприятие безуспешно,
он притворялся, что от прогулки тает,
а она притворялась, что вот-вот взлетает.
 

6 мая 2003

«Дом призрения частный…»

 
Дом призрения частный,
через и, а не е,
там старухам несчастным
счастье, как по весне.
Ухажеры узоры
вяжут возле, как встарь,
сберегая, как розу Азора,
дряхлый свой инвентарь.
 

6 мая 2003

«Мелкая буржуазность Запада…»

Людмиле Петрушевской

 
Мелкая буржуазность Запада
стрекочет машинкой для подрезанья травы у дома
и лязгает ножницами,
округляя кустарник до состояния шара,
а после берет снаряжение
и идет играть в гольф
в чистом поле
с маленькими холмами и травяными лестницами.
Бьет ли их буржуазность посуду в кухне по вечерам,
а по ночам душит мужа либо жену в постели,
или это делает только русская антибуржуазность,
согласно Достоевскому и тебе, моя подруга,
я не знаю.
 

7 мая 2003

«Старые собаки ходят со старыми людьми…»

 
Старые собаки ходят со старыми людьми.
Старые люди ходят со старыми палками.
Прими их души, Господи, но попозже, прими,
когда они насытятся друг с дружкой перепалками.
 

8 мая 2003

«Нужда, чтобы срослось: земля и ветер…»

 
Нужда, чтобы срослось: земля и ветер,
египетская казнь, семья и вечер,
прорывы за предел, и переделки,
и со старухой близкой посиделки.
Жистянка-жизнь дрожит в одном флаконе,
ТВ мозги дурит, как вор в законе,
как от подножки, падают дома и люди,
и что-то еще будет, что-то будет.
 

5 июня 2003

«Из круга, из шара цветного…»

 
Из круга, из шара цветного
свалиться, как в черный квадрат,
где черное слово – основа,
и малый Малевич мне брат.
Мне братья и сестры в квадрате
ушедшие раньше туда,
где в прибыли, а не в утрате,
земля, и трава, и вода,
поэт и пустынник в пустыне,
посланник и в поле пастух,
где всех ожидают поныне
все те, испустившие дух,
и бывшие пленные духи
летают свободно окрест,
где не старики и старухи,
а край женихов и невест.
Открыта земля как натура,
простор голубой вознесен,
и круга цветов квадратура —
примстившийся утренний сон.
 

5 июня 2003

«…убегая, спросила спросонку вдогонку…»

 
…убегая, спросила спросонку вдогонку,
как спасти, не сгубить расчлененку-душонку,
рвет ее на куски сумасшедший с копытом,
ухмыляясь, что время такое.
Приемчик испытан.
 

5 июня 2003

«Все мокрое. Небесная вода…»

 
Все мокрое. Небесная вода
промыла каждый лист одушевленный,
в дрожащем воздухе тончайшая слюда,
лес упоен от корня до короны.
И пишет акварель аквамарин,
сквозь графику ветвей легко и слезно,
до слез прогноз наивный уморил,
что будет ясно, солнечно и звездно.
Ни звезд и ни луны. Сплошная течь.
Ни солнца. Но волшебной светосилой
из струй сквозь струи бьет, и эта речь
сплошного света – словно шепот милый.
Услышать свет, увидеть следом звук,
от запаха дождя сойти с ума беспечно —
все обеспечено для избранных, для двух,
великой влагой этой жизни вечной.
 

10 июня 2003

«На чем остановились мы?…»

 
На чем остановились мы?
Читай.
Читай до самой смерти Книгу Жизни!
Шампань все та же.
Но какие брызги!
Слизни – и смерть, как жизнь, перелистай.
 

27 июня 2003

«Что слезы в час поздний тротила…»

 
Что слезы в час поздний тротила,
что вопли в час скверных потех —
вы слышали смех крокодила,
знаком вам рептилии смех?
 
 
Рептилия мерзко хохочет,
что высшие пали без слов,
что в царстве зверей и пророчеств
хвосты отпадают у львов.
Хвостатые бьются кометы
и пылью небесной пылят,
в пыли что блины, что балеты,
и мусорный мается взгляд.
 
 
И сморщенный лик старикашки
на месте, где только что юн,
и падают наземь какашки,
и птица кричит Гамаюн.
 

21 июля 2003

«Круглые сутки, а не квадратные…»

 
Круглые сутки, а не квадратные,
а бьются об углы, загоняют в угол,
коленца выкидывают невероятные,
а не коленчатые, и голова кругом.
Круглый ноль и дурак круглый
вперегонки несутся по кругу,
крутит баранку ездок смуглый,
дырку от бублика оставив другу.
Сдвиги по фазе, крохотные сдвижики —
а миры обретаются и теряются,
кругаля совершают бывшие сподвижники,
а в руке не круглое яблоко, а падалица.
Круговая порука ряды смыкает,
круги на воде расходятся живо,
жизнь кладет пятак на лоб – и синяк сникает,
смерть круглые пятаки на глаза положила.
 

30 июля 2003

«В помидорном шаре – лето ошалелое…»

 
В помидорном шаре – лето ошалелое,
сахарные головы – луковицы белые,
перцы поросятами рыжими набычились,
вымахали тыквы видом необычные.
Розы и гортензии, а еще настурции,
семена Голландии, Англии и Турции,
голубая елка, туя в форме глобуса,
музыка из дома, типа, Вилли Лобаса.
Лучшая баранина у того татарина
куплена на рынке и не пережарена,
над мангалом дымным смех и блеск азарта,
водочная карта Р усского стандарта.
Лица оживленные, дружеские, милые.
Каждый над разверстою постоял могилою.
Жизнь прожита каждым наспех и с отчаяньем.
А случай, что выдался, в сущности, нечаянный.
Перламутром солнце небо заливает,
от грозы останки ветер завивает,
от гостей до дома километров сорок —
и внезапной скуки налетевший морок.
 

10 августа 2003

«…а еще Божий дар перепутать с яичницей…»

 
…а еще Божий дар перепутать с яичницей,
а еще разогреть конформизм на конфорке,
в личных целях мешок подобрать околичностей,
контур жалкой судьбы угадать на конторке.
В вальсе то ли печальном, то ль уморительном
кружит злое ничтожество в паре с событием,
время стрелками лязгнет, над всеми смотрителем:
праздник кончен, на выход, плебеи!
С отбытием!
 

23 сентября 2003

«Одна и в Пизе, с падающей башней…»

 
Одна и в Пизе, с падающей башней,
карт ненавистница, и гидов, и маршрутов,
бредет, ища как будто день вчерашний,
сама – вчерашний век как будто.
 

2 октября 2003

«У всех полубандитские дела…»

 
У всех полубандитские дела,
торопятся направо и налево,
закушены любые удила,
а глянешь – так король и королева.
Стаканами чужую хлещут кровь,
закапав белоснежные манжеты,
но тетя Ася, общая свекровь,
отмоет тайдом или же кометом.
И так опять сначала без конца,
и выгода утробу выедает,
и никакого милого лица,
и птичка никуда не вылетает.
Прости меня, поэзия, за то,
что из садов твоих на улицу бежала,
за полу легкого полупальто
хватала злоба дня.
Рука дрожала.
 

18 октября 2003

«Колдунья на ровном на месте…»

 
Колдунья на ровном на месте,
чувствилище гулов подземных,
убежище ветров предзимних,
невольник по страсти и чести,
в себя погружаясь, как в воду,
очнется в другом измеренье
и, сердца уняв замиранье,
вдруг выругается для виду.
Опорных три буквы заело.
Запьет остальное рассолом,
где норма и форма распылом,
а Золушка с ликом зоила.
Впотьмах в небесах куролесит,
опробуя грубые песни,
скандируя жесткие басни,
шедевр на шедевре при свете.
 

28 декабря 2003

«Звенела музыка в саду…»

 
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.
Анна Ахматова
 
 
Лежали устрицы во льду,
диск желтый красным наливался,
нас океан почти касался,
лежали устрицы во льду.
Звенели устрицы во льду,
декабрь пылал жарой за тридцать,
всё вне традиций за границей,
звенели устрицы во льду.
Сияли устрицы во льду,
и это было, было с нами,
слепыми розовыми снами
сияли устрицы во льду.
Сверкали устрицы во льду,
две тысячи четвертый ждали,
мы были счастливы едва ли,
сверкали устрицы во льду.
Темнели устрицы во льду,
и океан сливался с небом,
и красный шар ловился в невод,
и это было, как в бреду.
И остужали жаркий рот
нам охлажденные моллюски,
все было как-то не по-русски
и было жаль нас, как сирот.
 

30 декабря 2003

Тепловой удар

 
Прыг-скок, прыг-скок,
движемся в Бангкок,
по правой стороне,
как принято в стране,
а собаки тощие
лежат на площади,
им жарко,
их жалко.
Отдельно сидит сиамская кошка,
и сидят ананасы в земле, как картошка.
Теперь проехали пагоду,
жаркая погода надолго.
Каменный мешок —
обесчеловеченный Бангкок.
А где же населенье —
а населенье внутри,
в лавках столпотворенье,
заходи и бери.
Глазеть на чужой товар,
на жизнь чужую глазеть,
включиться в мировую энергосеть —
и получить тепловой удар.
 

2 января 2004

Воспоминания

 
Он уезжал впервые в страну Таиланд,
а я не знала, что влюблена,
а влюбленность доходила до самых гланд,
и словно белена была она.
А потом он вернулся, и было его не узнать,
больно поцеловав, ничего не сказал,
а я рыдала, не умея понять,
а он отошел, как поезд, покидавший вокзал.
А теперь и я улетела в Таиланд вослед,
я ищу его след и не нахожу нигде,
потому что ни на тайской, ни на чьей земле
нас больше нет.
А я ищу свои двадцать лет
в мертвой и живой воде.
 

2 января 2003

 
Какая-то улица с движеньем бешеным,
гостиница с молодежными номерами,
не говорят о веревке в доме повешенного,
и мы двое со смеху там умирали.
Умирала я. Он травил анекдоты.
Мы сидели в ресторане типа столовки.
Мне было страшно до икоты,
и я боялась выдать себя жестом неловким.
Он привез меня туда обглодать мою муку,
грузовики за стеклами скрипели тормозами,
а он не умолкал ни на минуту,
а я смеялась с растерзанными глазами.
Мы ели холодное с горячим и надирались,
И он лечил меня смехом как лучший лекарь,
утром мне был объявлен диагноз,
а днем началась эта потеха.
 

3 января 2004

 
Школьный друг мой Наталья,
видя, какие времена настали,
схватила руль в лапы
и повезла на юго-запад.
Там жил диагностированный шизофреник,
за визиты он не брал денег,
а брал медом, вареньем и патокой, —
его мозг требовал сладкого.
Он был ясновидящий и слегка раскосенький,
с обостреньем по весне и по осени,
и тогда ложился в больницу,
обостренно видя, что кругом творится.
Как-то весной нашли убитой врачиху,
и заплаканный медперсонал обратился к психу:
кто это сделал, милиция в затрудненье.
Ее сын убил, запросто отвечал гений.
Мы ввалились с дарами, от которых клеило рот,
а он был счастлив, как идиот,
Он попросил сесть прямо в хлам,
а я затряслась, будто пришла в храм.
Книги и вещи были свалены в кучу,
исчерканных страниц он разбрасывал тучу,
и, запихивая в рот липучую массу,
опровергал Гегеля с Марксом.
Он говорил, что первична не материя и не идея,
а энергия.
А в стакане никла орхидея.
Он бросил на стол колоду карт —
и последовал артефакт.
Одна черная карта легла не туда,
и он сказал: вас ждет жестокий удар,
а я, сказал, извините, устал
и принялся считать вслух до ста.
Я невольно схватилась за карту рукою босой.
Он сказал: вы сделали так, что удар пройдет
по косой.
Так мы мерялись силой с ним,
или с судьбой, или с Кем-то самим.
Псих говорил, что посетительница слаба,
но за ней стоит, нависая, судьба,
как нелепо и странно – языком он молол, —
что вы дерево и у вас сильный ствол,
от вашего дерева пойдут ростки.
А я загибалась от тоски.
Было это давно, лет сто тому.
И все вышло так, как виделось его уму.
 

4 января 2004

 
Джин с тоником. Нам тридцать лет.
Аэроплан летит в зеленую Канаду.
Он сходу затевает клоунаду,
я весело смеюсь в ответ.
Отель не бедный, фраки и ковры,
вина залейся, равно как и пищи,
судьбы дары для сказочной игры.
Стук в дверь – он на пороге, принц и нищий.
И оба, как щенки, дрожат,
он на колени падает внезапно,
к моим коленям нежностью прижат,
и оба знаем, что дороги нет обратно.
А между тем, она была, была,
обратная дорога дорогая,
другая дома игрока ждала,
в свою игру рискованно играя.
Сначала бросить, а потом вернуть —
классическая женская привычка,
а что не выдохнуть и не вдохнуть
кому-то – вот замок и вот отмычка.
Джин с тоником. Нам тридцать лет.
Все кончено. Пустеют ринг и сцена.
И это первая моя измена,
и первая измена мне вослед.
 

11 января 2004

 
Как яростны и глухи,
под треск сухой пощечин,
сходились в круг старухи
и не старухи, впрочем.
Кто жив, а кто-то помер,
а пол мужской и женский,
у каждого свой номер,
свой счет-расчет вселенский,
на рубль и на копейку,
и бабий гвалт сорочий —
занять собой скамейку,
согнав оттуда прочих,
лихой разбойный посвист,
то ль поздний, то ли ранний…
Строчит больная совесть
жанр воспоминаний.
 

12 января 2004

«У страха глаза велики…»

 
У страха глаза велики.
 
 
Великие глазницы страха,
зеленые глазные яблоки,
как падалица, вмиг попадали,
в скрипучую корзину краха.
Взрыв лжи, и взрыв разъединения,
остолбенелый взор отчаяния.
Все тем вернее – чем случайнее,
в черновиках – так почерк гения.
Семь дней клевала строчка кальций,
подглазья черным обводило,
яйцо в мозгу с ума сходило,
снесенное, как и другие яйца.
Взгляд изнутри, как тварь дрожащая,
глазами внутрь, – не спится, Гамлет.
Пришибленный краеугольным камнем,
мой страх со мной играет в ящик.
 

13 января 2004

«Огромное окно без занавесей смотрит в небо…»

 
Огромное окно без занавесей смотрит в небо,
квадрат окна пересекают огни самолетов,
мне надобно этого неба, как хлеба,
как лечебы от жизненных моих умотов.
Бетти встретит, приветит, напоит и накормит,
спать уложит с аэродрома,
точно по душевному размеру ее скромные
бело-черные двухкомнатные хоромы.
Петя Фоменко и Эфрос Анатолий Васильич
который год глядят со стены исподлобья,
мы вместе их тяготы там выносили,
мы вместе глядим на них с вечной любовью.
Все московские новости, как пылесосом,
Бетти высосет, обменяв на чикагские честно.
В этом углу ее жизнь все еще под вопросом,
в этом углу ей никогда не тесно.
 

14 января 2004

«Девочка-катастрофа, где ты, отзовись!…»

 
Девочка-катастрофа, где ты, отзовись!
Сахарным сиропом не казалась сладкая жизнь.
Всласть ломала и рушила, ни целого стекла,
примеривались душами, а кровью истекла.
Своею – да Бог бы с нею! Чужою – что во сто крат
кровит сильнее и режет, как камень в сто карат.
Мысли тайные, скрытные – распахнутые глаза,
он – муравей в термитнике, она – стрекоза.
Летала, блестя крылами, ловились ловцы,
и погибали сами, а были молодцы.
Как весело было, как страшно двоилась природная суть
той катастрофы вчерашней, что не знала
про Страшный суд!
Где ты, катарсис-девочка, Феникс из ничего,
собранная по мелочи, роскошь для одного?
Силою всем провалам равный внезапный взлет —
где ты, причислена к малым, великие тут не в счет?
Гармония-женщина водит царапанным пером,
уводит беду, уводит, чтоб не разрушила дом,
старается, лезет из кожи, спасая вишенный сад,
хочет и не может воротиться назад.
 

17 января 2004

«Какая долгая зима…»

 
Какая долгая зима,
мир, как орех, опять расколот,
незащищенная спина
привычно ловит жизни холод.
Забытый зябнущий апрель
прилепится еще не скоро,
запутанных судьбы петель
еще навяжем целый ворох.
И, глядя в ясное стекло,
мы уясним себе напрасно,
что сколько б вод ни утекло,
а все по-прежнему неясно.
 

18 января 2004

«Пах, пах, и убили…»

 
Пах, пах, и убили,
пах, пах, и еще раз,
еще и еще раз,
чужие убили,
друг друга убили,
убили на этой проклятой войне.
Другие же мы на войну не ходили,
чужие зачем нам, зачем нам чужие,
мы дома привыкли,
мы ближних привыкли,
привыкли мы ближних,
ближайших привыкли
по семь раз на дню без войны убивать.
 

18 февраля 2004

«Маленькое мое сердце…»

 
Маленькое мое сердце,
мужественное мое сердце,
как ты выдерживаешь то,
чего выдержать нельзя?
…Впрочем, не больше того,
что выдерживают другие.
 

19 февраля 2004