Текст книги "Мое имя в твоем безумии (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

отвисшая, подрагивала, растягиваясь в улыбке, обнажающей крупные зубы.

– Юрка, – девушка сглотнула, – почему?

– Я скучал, – Шевельков проигнорировал вопрос. – Почему ты уехала? – он нервно дёрнул головой в

сторону, и Надя смогла разглядеть кривой уродливый шрам на щеке.

– Так было нужно, – Беликова отвела взгляд. – Отпусти меня, Юр.

– Ты останешься со мной, – молодой мужчина резко выпрямился на ногах и, развернувшись, пошёл к

лестнице, бросив через плечо: – Я принесу поесть.

– Отпусти меня, пожалуйста, – девушка старалась говорить спокойно, боясь разозлить человека с

неустойчивой психикой, да и осознание того, что всё может быть куда хуже, чем она думает, ещё не

пришло.

Лестница заскрипела, хлопнула крышка люка, и подвал окутала звенящая тишина, разбиваемая

лишь треском перегорающей лампочки.

К возвращению своего похитителя Надя успела переползти в другой угол помещения и сесть, привалившись спиной к грязной стене, опутанной паутиной.

Юрий расстелил на полу газету и поставил перед подругой детства банку с молоком и свежую булку

белого хлеба:

– Ешь.

– У меня руки связаны, – девушка показала запястья, стянутые верёвкой.

– Не пытайся сбежать! – предупредив, Шевельков развязал прочный узел и со странным блеском в

глазах посмотрел на оставшиеся красные полосы.

– Спасибо, – Надя размяла затёкшие кисти и, отломив большой кусок от булки, принялась жевать

его, запивая парным молоком.

Мозг отказывался строить какие-то планы, он всё ещё не мог принять происходящее, но здраво

рассудил, что кричать и отказываться от еды будет глупо.

Парень следил за каждым её движением, бесцельно водя лезвием ножа по голенищу своего сапога. В

его глазах была какая-то пустота, на дне которой ещё теплился огонёк жизни, едва заметный, почти

угасший.

– Ты отпустишь меня? – Беликова откинулась на стену.

– Мы будем вместе, так должно быть.

– А ты не хочешь узнать, чего хочу я?

– Это не имеет значения, ты останешься со мной, – поднявшись, Юра быстрым шагом направился к

выходу из подвала.

– Если я позову на помощь?

– Тебя никто не услышит.

И снова хлопнул люк, оставляя девушку в одиночестве. Закрыв глаза, она попыталась найти какое-

то решение, но ситуация была слишком абсурдной, бредовой и похожей на глупую шутку больного

человека, коим был Шевельков.

Время тянулось медленно, всё больше убеждая Надю в серьёзности её положения. Она обошла

подвал, но ничего, кроме старого хлама, не обнаружила. Выход был один – люк.

Поднявшись по скрипучим ступеням, Беликова толкнула массивную крышку, но та не поддалась, давая понять, что девушку надёжно заперли.

Кричать? В глухом подвале? Кто услышит её на окраине деревни, запертую под землёй?

Никаких истерик, только переговоры и попытка пробиться к разуму похитителя, надавить на него, напомнить о прошлой дружбе, и, быть может, он отпустит её. Надежда умирает вместе с хозяином, поэтому Надя не хотела сдаваться, да и не могла понять поступка своего друга детства. Может, это

его очередное обострение? Нужно выждать момент проблеска в его сознании.

К следующему посещению девушка подготовила целую речь, но слова застряли в горле, когда Юра

опустился перед ней на колени, вглядываясь в её лицо, и растянул губы в какой-то ненормальной

блуждающей улыбке.

– Юрка, отпусти меня. Это плохо кончится! – Надя поёжилась.

– Мы будем вместе, – он провёл холодными пальцами по её щеке, скользнул рукой вниз, вдоль тела, сжал бедро и двинулся дальше, остановившись на щиколотке. Подцепив шнурок, Шевельков

потянул его, развязывая, и снял с девушки кед, тут же занявшись вторым. – Это судьба.

– Что ты делаешь?

– Я ждал тебя, – отбросив в сторону обувь, парень двинулся вперёд, наваливаясь на ошарашенную

подругу детства. – Я слишком долго ждал.

– Слезь с меня! – Беликова вскрикнула, когда чужие крепкие руки зашарили по её телу, залезая под

рубашку. – Не прикасайся!

– Почему? Ты моя, – Юра провёл ладонью по немного впалому животу и расстегнул пуговицу на

джинсах. – Нам будет хорошо!

Надя вилась ужом, пытаясь выскользнуть из-под тяжёлого тела, кричала, отбиваясь руками.

Осознание происходящего накрыло внезапно, до этого притупленное, смутное. Сейчас она ясно

понимала, чего именно хочет этот человек, и страх влез под кожу, пощипывая и покалывая тонкими

иголками.

– Не трогай меня! У меня жених есть, отпусти! – девушка истерично визжала, когда пуговицы на её

рубашке отлетали с треском и сыпались на пол.

– Что? – Шевельков замер, тяжело дыша.

– Что слышал! Мой жених убьёт тебя!

– Или я его, – Юрий криво усмехнулся и резким движением потянул вниз джинсы, для чего ему

пришлось немного приподняться, чем и воспользовалась пленница, попытавшись ударить его

коленом в пах.

– Отпусти!

– Сука! – хлёсткая пощёчина, от которой голова Нади мотнулась в сторону, звоном врезалась в уши.

– Не дождалась меня? Ничего, ты забудешь его.

– Отвали, урод! – Беликова больше не сдерживалась, борясь за себя. Она не тратила время на то, чтобы прикрыть своё тело, она молотила кулаками Шевелькова и извивалась под ним в надежде

вырваться.

– Урод? – его глаза злобно сверкнули, а в голосе отчётливо слышался гнев. – А из-за кого я стал

таким?! – он снова отвесил девушке пощёчину и, намотав её волосы на кулак, сжал. – Ты же

помнишь, да? Почему ты никого не позвала? Почему ты не пришла ко мне? Ты даже не пыталась

узнать, жив ли я. Но я простил, – слова стали превращаться в бессвязный поток. – Я всё равно

простил, потому что люблю тебя. Мы будем вместе, нам больше никто не помешает, просто забудь о

других, есть только я и ты.

– Мне больно! – Надя всхлипнула.

– Тебе больно? – Юра крепче сжал пальцы. – Мне тоже было больно, ещё больнее, потому что ты

исчезла.

– Отпусти!

– Заткнись! – он вскочил и за волосы потащил вопящую жертву по полу в угол, бросив на кучу

грязных фуфаек. – Не хочешь по-хорошему?

– Оставь меня в покое! – Беликова сжалась, скуля от боли и страха.

– Я предупредил, – Шевельков начал быстро раздеваться, швыряя вещи на грязный пол.

– Не надо, пожалуйста! – девушка отползла к стене, прикрываясь руками.

– Ты будешь моей! – обнажившись, её друг детства приблизился и снова навалился сверху, вжимая

хрупкое тело в старое тряпьё.

Беликова брыкалась, но цепкие пальцы сорвали с неё бельё. Казалось, сопротивление, ещё больше

возбуждало парня, потому как его член, налившийся кровью, упирался в бедро девушки, отчаянно

кричащей и срывающей горло.

Сжав тонкие запястья, он коленом раздвинул её ноги, вжимаясь ещё теснее, давая почувствовать

своё возбуждение. Беликова всё ещё дёргалась, но её попытки были жалкими в сравнении с мужской

силой.

Заведя её руки наверх, он перехватил их одной, а другой скользнул между их телами, направляя

себя. Глаза девушки расширились от ужаса, едва она ощутила, как в её тело проталкивается большой

крепкий член, причиняя боль. Она зажалась, за что мгновенно получила очередную пощёчину и

усугубила своё положение, потому что теперь с ней никто не собирался церемониться.

Войдя до конца, Юра не остановился, он дёрнулся назад и снова вогнал ствол до упора, рыкнув и

перехватив ногу девушки под коленом, задирая выше. Мощные грубые толчки вбивали её в жёсткое, воняющее прелостью ложе и выдирали из горла отчаянные стоны, далёкие от удовольствия. Ничего, кроме боли, страха, ненависти и желания вырваться из этого подвала, ставшего её склепом, потому

что внутренне она умирала с каждой секундой.

Перестав чувствовать сильное сопротивление, Шевельков отпустил покрасневшие запястья и

обеими руками сжал кожу на бёдрах Нади, скользнул ниже, под неё, и стиснул ягодицы, продолжая

вколачиваться с гортанными стонами.

Отстранившись через пару минут, он перевёл дыхание и перевернул свою жертву на живот, обхватив рукой за талию и вынуждая приподнять таз.

Беликова вцепилась пальцами в ворох одежды и заскулила, когда скользкий член, распирая, снова

вошёл в неё. В этом положении было ещё больнее и противнее, потому что её драли, как последнюю

суку во время течки под забором, не заботясь о её ощущениях и удовлетворяя собственную похоть.

Рыдая, она уткнулась носом в вонючее тряпьё, вздрагивая от каждого движения насильника.

Сжав растрёпанные спутавшиеся волосы, он рывком потянул её на себя, заставляя подняться на

колени.

Надя не чувствовала своего тела, руки безвольно повисли, а глаза, залитые слезами, смотрели в

пустоту перед собой.

Её губ что-то коснулось, и она дёрнулась, но два пальца протиснулись ей в рот, цепляя язык. Сжав

челюсти, она вцепилась в них зубами и моментально вскрикнула от резкой боли, стрельнувшей сзади

от мощного удара кулаком по почкам. Рухнув на фуфайки, девушка поползла в сторону и снова

получила удар, на этот раз между лопаток.

– Я же хотел по-хорошему, – прошипел Юрий и навалился на неё, тяжело дыша. – Зря ты так, – он

резко сел и, дёрнув Беликову за волосы, ткнул её голову в свой пах: – Укусишь, сука, и тебе не жить.

Надя попыталась отвернуться, но тяжёлая рука надавила на её затылок. Она снова дёрнулась, желая

отстраниться, и получила удар по лицу. Резкий, наотмашь, он заставил её откинуться назад, прижимая дрожащие пальцы к разбитому носу.

– Подумай ещё разок, стоит ли сопротивляться, – Шевельков встал на колени, выпрямившись, и

опустил взгляд вниз: – Живо!

Девушка замотала головой, морщась от боли и стараясь остановить кровь, сочащуюся из носа.

Уговаривать мучитель не стал, он просто схватил её за шею, сдавливая пальцы, и дёрнул к себе:

– Соси!

Задыхаясь и хрипя, Беликова цеплялась руками за крепкую руку, лишающую её кислорода, и часто

моргала, не видя ничего перед собой из-за пелены слёз.

Хватка ослабла, и она закашлялась, отплёвываясь от попавшей в рот крови.

– Мне повторить?

Подрагивая, Надя сама приблизилась к паху мужчины и осторожно провела пальцами по

возбуждённому члену. Она не знала, как это делается, это было впервые, Андрей никогда не просил

её о подобном, но сейчас ей приказывали, и неподчинение вызвало бы ещё большую грубость.

Справившись с подступившей тошнотой, девушка приоткрыла рот, пытаясь вобрать в себя половой

орган и не думать о том, что совсем недавно он был в ней.

– Глубже! – на затылок снова надавила тяжёлая рука. – Шире рот открой! Кому сказал? – зарычав, Шевельков толкнулся бёдрами вперёд, вгоняя член в не привыкшую к такому глотку жертвы.

Беликова думала, что задохнётся, её затошнило с большей силой, глаза защипало, а горло запершило

так, что не было сил терпеть.

Она замычала, вызвав вибрацию и сильнее раззадоривая парня.

– Так лучше, – прохрипев, он стал двигаться, откровенно трахая Надю в рот. Но и этого насильнику

показалось мало, и он пальцами растянул её губы в уголках, причиняя ей ещё больше боли.

Теперь он наслаждался, засаживая девушке, наблюдая за снующим туда-сюда членом с похабной

улыбкой и всё сильнее растягивая кожу, будто желая разодрать её рот.

Она попыталась оттолкнуть его, но парень одной рукой в очередной раз вцепился в её волосы на

затылке, дёргая, остервенело, зло, болезненно, вдавливая повреждённым носом в жёсткую поросль в

паху.

Двинувшись ещё несколько раз, он замер, и Беликова ощутила пульсацию в глотке, а потом в неё

хлынуло что-то, заполняя и вызывая приступы рвоты.

Надю скрутило и, оказавшись свободной, она долго содрогалась в конвульсиях, пока из неё

выходило содержимое желудка вместе с вязкой спермой прямо на кучу тряпья.

Обессилено рухнув в собственную рвоту, она заскулила, закрывая ладонями лицо и размазывая

запёкшуюся кровь, перемешанную со слезами и мерзкой склизкой жижей, оставшейся на распухших

саднящих губах.

– В следующий раз не сопротивляйся, – Шевельков прохрипел, поднимаясь на ноги и отворачиваясь

от измученной жертвы. – Я принесу воды.

– Ненавижу, – единственное, что он услышал в ответ, сорванное, тихое, сиплое и едва различимое.

– Ты моя, – собрав разбросанную одежду, Юрий поднялся по скрипучей лестнице и выбрался из

подвала, громко хлопнув крышкой люка.

Надя выла от боли и унижения, сворачиваясь в комок и дрожа каждой клеткой ноющего тела. Она

будто смотрела на себя со стороны, такую жалкую, сломленную и разбитую. Хотелось лишь одного –

умереть.

Почему это произошло именно с ней? Почему именно этот человек? Слишком много разных

«почему» терзали её дрогнувший разум.

Два дня он не трогал её, лишь молча приносил еду и чистую воду.

Беликова с ужасом смотрела на синяки и ссадины на своём теле и с трудом открывала рот, треснувший в уголках после истязательств, которые всё ещё преследовали её в мыслях и напоминали

о себе болью и постоянной тошнотой.

Организм отказывался принимать пищу совсем или тут же отторгал её, стоило хоть одному куску

попасть в желудок.

Она больше не тешила себя иллюзиями, поняв, что попала в руки к настоящему психу, так не

похожему на её друга детства. Всё изменилось. Люди были правы, когда говорили, что Шевельков

ненормальный, и теперь она отчётливо поняла это, прочувствовав на самой себе.

Она стала его болезнью, одержимостью, навязчивой идеей, и он получил желаемое, бесконтрольно

захватив её в свою собственность и пользуясь как игрушкой. Его нельзя было назвать взрослым

ребёнком, нет, он выглядел и говорил порой, как совершенно здоровый человек своих лет, но

отрицать его безумие было бессмысленно, и его безумием была Надя.

Она сработала выключателем в его воспалённом больном сознании, шатком и расстроенном. То, чего он так долго ждал, внезапно возникло перед ним, маня и притягивая, не давая возможности

отказаться.

Он выстроил в своей голове выдуманную историю их отношений, создал иллюзию, которой жил все

эти годы, а когда иллюзия захотела растаять, просто сорвался, разодрав цепи собственного разума.

Беликова забивалась в дальний угол каждый раз, когда Юрий спускался в подвал. Ей было страшно

даже смотреть на него, видеть блеск косящих глаз и ненавистную улыбку, пугающую своей

дикостью.

Но он не трогал её, не подходил близко и не прикасался, лишь изредка тихо шептал её имя под нос.

А на третий день Надя пожалела, что он не забил её до смерти во время своего первого срыва.

Он ворвался неожиданно, с грохотом сбегая по ступенькам, матерясь и сверкая жуткими глазами, не

дающими порой понять, куда именно смотрит их обладатель.

Подлетев к испуганной девушке, он повалил её на холодный пол и начал судорожно сдирать с неё

потрёпанную одежду.

Беликова отбивалась, пыталась вырваться, чем ещё больше злила насильника, зарабатывая звонкие

пощёчины.

Вытряхнув хрупкое женское тело из одежды, он пинком под рёбра заставил Надю перекатиться на

живот, воя от боли.

– Тебя ищут, – орал Шевельков, стягивая с себя штаны. – Твой дед пропился и забил тревогу вместе с

этими суками Сорокиной и Собровиной. Говорят, что твоего ублюдка оповестили, и он уже едет

сюда, – навалившись сзади, парень злобно зарычал: – Я никому тебя не отдам, поняла?

Девушка трепыхалась под ним, стараясь вывернуться. В её голове билась единственная мысль –

Андрей будет здесь. Он найдёт, он обязательно найдёт её.

– Ты будешь только моей! – продолжал орать Юрий, вжимаясь пахом в покрытые отметками от его

пальцев ягодицы.

– Андрей, – невольно сорвалось с её губ тихим шёпотом, но этого хватило, чтобы окончательно

сорвать стоп-кран в черепной коробке её похитителя.

– Думаешь, он отыщет тебя? Кому ты нужна? Ты только моя, поняла? – взревев, он упёрся головкой

в промежность дрожащей девушки и зашипел, нагнувшись к её уху: – Ты будешь противна ему после

меня, – отстранившись, Шевельков схватил с расстеленной рядом газеты недоеденный пленницей

бутерброд и сгрёб с него сливочное масло.

Сунув руку вниз, он торопливо смазал член и, пристроившись к зажатому анусу, толкнулся вперёд, с

трудом проникая внутрь и встречая отчаянное сопротивление мышц.

Надя закричала, срывая горло и пытаясь выползти из-под тяжёлого туловища. Она корябала ногтями

грязный дощатый пол и выла в голос, давясь нахлынувшими слезами. Так больно ей ещё не было. В

неё настойчиво пробивался тугой ствол, проникновению которого толком не способствовало

использованное масло.

Беликова решилась укусить попавшую в поле зрения руку, упирающуюся в доски, но получила

кулаком в бок, а потом её с силой приложили лицом об пол, заставив забыть о боли сзади.

– Не рыпайся, сука, будет только хуже! – насильник двинул бёдрами, толкаясь вперёд. – Ты только

моя!

А потом не было ничего, кроме раздирающей боли, шлепков тела об тело и постыдных хлюпающих

звуков в кровоточащем заднем проходе.

Надя уже не сопротивлялась, она лишь скулила, уткнувшись разбитым лицом в пол и скребя

скрюченными подрагивающими пальцами по доскам, цепляя занозы.

Шевельков ритмично двигался, порыкивая и периодически шлёпая ладонью истерзанные ягодицы.

Его не останавливали вой и скулёж, тихие просьбы сквозь рыдания и дрожащие худые плечи, дёргающиеся с каждым толчком.

Он продолжал рвать хрупкое тело, покрытое синяками, пока, наконец, не содрогнулся, смешивая

свою сперму с чужой кровью и обмякая.

Надя еле дышала под тяжестью насильника, сопящего ей в затылок.

Он откатился в сторону спустя пару минут и посмотрел на свою жертву, распластанную на полу:

– Ты только моя, поняла?

Беликова не отвечала, продолжая вздрагивать и уже беззвучно рыдать.

Потянувшись к ней, он перекатил её на спину и навис сверху, расставив руки по обе стороны от

головы девушки:

– Ты больше не нужна ему, ты останешься со мной.

Надя бессмысленно смотрела в пустоту перед собой, и ей было всё равно, что продолжал делать с её

телом мучитель, выгибая его во всевозможных позах.

Она вся стала куском оголённых нервов и боли, не концентрирующейся где-то в одном месте, а

растёкшейся всюду.

Сознание угасало, теряя связь с реальностью и уплывая в темноту.

Когда Беликова очнулась, рядом с ней никого не было.

Всё тело ломило и саднило, в промежности горело и стягивало, а связки между ног были растянуты

так, будто она садилась на шпагат.

Лёжа на боку, она боялась пошевелиться, потому что каждое, даже незначительное движение

отдавалось острой болью.

Тишина давила, выворачивая разум наизнанку.

Сломанная кукла, не имеющая желаний и мыслей – вот кем чувствовала себя Надя.

Нахлынувшее безразличие к окружающему, доводящее до истерического смеха, вырывающегося из

надсаженного горла, захватило её полностью.

Она потерялась во времени, её сознание мутнело, пытаясь сбежать от реальности.

Ещё несколько минут, и она уже хохотала, забыв про боль.

Громкие тяжёлые шаги заставили её повернуть голову к лестнице.

– Что тут происходит? – Шевельков был зол, и его голос не мог скрыть этого. – Эти твари

прочёсывают лес! Вся округа на ушах, народ опрашивают! Что смешного? – подскочив к девушке, он с размаху ударил её ногой в живот.

Согнувшись и хватая ртом выбитый из лёгких воздух, Беликова не могла успокоиться, трясясь от

рвущегося смеха.

Удары посыпались один за другим, с матом, с руганью, криками и остервенением. Юрий пинал едва

дышащее тело, катающееся по полу бесхребетной игрушкой.

Присев на корточки, он тряхнул девушку за плечи и отшвырнул от себя, наблюдая за её полетом и

громким падением, после которого раздался сдавленный стон.

Сил кричать уже не было, и Надя лишь выла, получив очередной удар.

Подошва сапога прошлась по лицу, и из повреждённого носа хлынула кровь, последовавшая за

характерным хрустом.

Отлетев к стене, Беликова затихла.

– Всё ещё смешно, тварь? – Шевельков стоял над ней с искажённой гримасой, ещё больше

уродующей его. – Я не отдам тебя им, поняла? Ты навсегда останешься со мной! – ударив недвижное

тело ещё раз, он отошёл и заметался по подвалу, пытаясь найти решение.

– Надя, Надя, Надя, – торопливое бормотание было едва слышным, – мы будем вместе, – резко

остановившись, как вкопанный, Юрий издал какой-то невнятный стон и понёсся к лестнице, поспешно взбегая наверх.

Девушка, почти переставшая различать звуки, всё же уловила громкий хлопок, означающий, что

мучитель оставил её.

Сознание снова уплывало, не в состоянии справиться с болью, пронзающей тело.

Очнулась Надя от очередного приступа боли – её тащили за волосы по полу. Она попыталась

вырваться, но Шевельков сильнее сжал кулак и поволок её по лестнице наверх.

В нос ударил запах бензина, когда они оказались на поверхности. Бросив девушку, Юра забегал по

кухне, в которой они сейчас находились, сшибая табуретки.

– Я знаю, что делать, знаю, – бормотал он, переворачивая содержимое ящика стола. – Нас никто не

разлучит, мы всегда будем вместе, мы умрём вместе.

Беликова находилась в той стадии сознания, когда окружающее слишком далеко, чтобы признать в

нём реальность. Она смотрела на всё со стороны, находясь где-то в другом месте.

Кожу на лице стянуло запёкшейся засохшей кровью, сломанный нос ныл так, что боль в рёбрах

отступала на второй план, но больше всего беспокоил позвоночник, явно повреждённый.

В поле зрения смутно промелькнула канистра, кажется, именно от неё невыносимо несло бензином, разъедая слизистую в почти потерявшем обоняние носу.

Именно сейчас вспомнились слова деда Аркадия, обречённо брошенные несколькими днями ранее:

«… Поймёшь когда-нибудь, дурёха, что жизнь-паскуда хуже горькой редьки осточертеть может, а в

петлю лезть страшно.»

Наверное, так. Закрыть глаза и погрузиться во тьму, чтобы не чувствовать боли, не чувствовать

ничего и обрести покой.

Бросив горящую спичку на залитый бензином пол, Шевельков подошёл к девушке и сел рядом с

ней, обхватив свою голову руками:

– Никому тебя не отдам, Надя, никому. Только моя! – его слова долетали до неё обрывками. – Надя, Надя, Надя… Что же ты со мной сделала? Что сделал я?

А пламя взметнулось по обитым картоном стенам, сжирая всё на своём пути и подступая всё ближе.

Едкий дым заполнял лёгкие, осаждаясь в них копотью и раскаляя.

Беликова с трудом разлепила глаза, перед которыми дёргалось оранжево-красное полотно пожара, и

снова закрыла их, погружаясь в утопическую дремоту.

– Надюха, беги! – отчаянный надрывный крик, ворвавшийся в угасающее сознание, даже не

шевельнул её.

Бежать? Куда? Зачем? Как? Тело не двигается, воздуха не хватает, и нет никакого желания жить.

Осточертело. Пусть всё закончится.

Кажется, за забитыми окнами кричат люди, пытаясь сломать двери, укреплённые тяжёлым засовом, но теперь всё это не имеет значения, как и недвижное тело её друга детства, задохнувшегося в дыму, распластанное рядом с ней на полу и пожираемое языками пламени.

Горячо и нечем дышать. Больно. Или уже нет? Когда придёт долгожданный покой?

Языки пламени лижут кожу, но она уже не чувствует этого, забывшись вечным сном.

Ничего не хочется.

Ничего нет.

***

Старое деревенское кладбище, сокрытое среди густых деревьев, почти не пропускающих свет, и

гуляющий над могилами холодный ветер, качающий ветви.

Молодой человек с осунувшимся лицом, когда-то привлекательным и свежим, стоял над земляным

холмиком, опираясь рукой на деревянный крест.

В его глазах не было ничего, кроме тоски и боли, не покидающей его уже год.

– Андрей? – робкий тихий голос заставил парня вздрогнуть и повернуться.

– Екатерина?

– Вы помните меня? – рыжеволосая девушка неуверенно улыбнулась, прислонившись боком к

железной оградке.

– Я больше ничего не забываю.

Он помнил всё: поздний звонок и сбивающийся голос какой-то девушки, назвавшейся подругой

Нади и сообщившей о её пропаже, помнил шумный вокзал и пассажиров в душном вагоне поезда, тесный автобус и пролетающие мимо крыши домов, суету в деревне и прочёсывание леса, обход

жителей и измученное лицо старика с опухшими от слёз глазами.

Он помнил животный страх, сковывающий его с каждой минутой безрезультатных поисков, и самое

страшное – пылающий дом на окраине деревни Сазоново, треск лопающегося шифера, крики людей, двух мужиков, удержавших его, когда он пытался ворваться в горящее здание, будто почуяв, что

Надя там.

Помнил, как долго ехала районная пожарка, а местные жители носились с вёдрами, безуспешно

сбивая пламя, поглотившее все его мечты и надежды и отобравшее жизнь у самого дорогого ему

человека и у него самого.

Он помнил два обезображенных огнём трупа, над одним из которых рыдал дед Аркадий, проклиная

себя и весь свет, помнил, как не решался подойти ближе, всё ещё надеясь, что это чудовищная

ошибка.

А потом были похороны. Закрытый гроб опустили в землю, и очнулся Андрей только тогда, когда

тяжёлые лопаты стали засыпать яму. Бросившись вперёд, он взвыл, расталкивая могильщиков, не

позволяя им зарыть его жизнь.

Именно Катя оттащила его в сторону, вцепившись руками в грязную помятую рубашку и не давая

двигаться.

Они стояли, обнявшись, и он не выдержал, тихо беззвучно заплакав на плече незнакомой девушки, глотающей свои слёзы и вздрагивающей.

А потом он дошёл до уже зарытой могилы, в которой покоился человек, отобравший у него самое

дорогое.

Присев на корточки возле земляного холмика, он тихо спросил: «За что?»

В нём не было ненависти, была лишь боль, поглотившая его, как огонь поглотил на его глазах

мрачный пугающий дом.

– Сегодня год, – Катя нервно теребила рыжую косу.

– Да, – Андрей закурил, присев на сколоченную местными мужиками лавочку.

– Она любила вас…

– Я знаю, – Кузьминок опустил голову.

По тропинке медленно брёл ссутулившийся седой старик, опираясь на самодельную клюку.

Приблизившись, он окликнул Сорокину по имени.

– Дед Аркадий, здравствуйте, – девушка коснулась плеча старика и, придерживая его под локоть, помогла дойти до лавки и сесть рядом с Андреем.

– Здравствуй, сынок, – дед Нади закашлялся, прижимая кулак к сухим губам.

– Здравствуйте, как вы поживаете?

– А я не живу, милок, я даже не существую, – обесцветившиеся глаза стали влажными, когда старик

посмотрел на фотографию, прикрепленную к кресту.

– Я тоже.

– А тебе ещё жить и жить, – кряхтя, дед поднялся с лавки, и, достав из кармана замызганного

пиджака горсть карамелек, положил на могилу: – Надька сладенькое шибко любила.

– И пельмени, – Андрей невольно улыбнулся.

– Ага, домашние, – Катя всхлипнула, с трудом сдерживая душащие слёзы.

– Катюш, может, налепишь сегодня, – старик снова сел на лавку, – помянем?

– Налеплю, – Сорокина посмотрела на молодого человека: – Вы останетесь?

– Если дед Аркадий не против.

– Погости, внучек, мне одному совсем туго, – Беликов покачал седой головой. – Никого не осталось.

Три человека молча стояли возле могилы, такие разные, но объединённые общим горем, связавшим

их навсегда.

Потеря близкого человека – самое страшное, что может произойти, и вы умираете вместе с ним, отдавая часть своей души.

Боль притупляется со временем, раны стягиваются, но остаются грубые рубцы, которые до конца

жизни будут напоминать об утрате.