Текст книги "Мое имя в твоем безумии (СИ)"

Автор книги: Ольга Анафест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

часть 1

Забитый маленький ПАЗик, поскрипывая рессорами, медленно ехал по пыльной дороге, не знавшей

ремонта долгие годы. Колёса попадали в многочисленные выбоины и ямы, раскачивая душный

салон, заполненный деревенскими жителями.

– Васька, смотри, куда прёшь! Не дрова тягаешь! – морщинистая плотная бабка погрозила кулаком в

сторону водителя.

– Петровна, не гунди, чай, я не губернатор, чтобы асфальт катать!

– Будто губернатору дело есть до нашей глухомани! – фыркнул сгорбленный старик, сидящий возле

двери.

Перекрикивая друг друга, пенсионеры подняли спор на весь автобус, начав с губернатора и

незаметно перекатившись к безнравственности молодёжи, несколько представителей которой ехали

вместе с ними, хватаясь за шаткие поручни, чтобы не упасть.

Толкнув в спину бледную задумчивую девушку, именуемая всеми Петровна закряхтела:

– Чего в проходе встала, дай людям пройти! Понаедут городские…

– Какая ж она городская? – весело засмеялась тучная женщина, сидящая в середине салона. – Это

Надька Беликова, Аркашина внучка!

– Правда, что ль? – старуха сощурилась. – Вымахала, ууу, кобыла!

– Здравствуйте, Галина Петровна, – девушка вжалась в жёсткий вертикальный поручень, пропуская

ворчунью.

– Уехала, деда бросила, а теперь припёрлась? Пади, хахаль городской бросил? – так и не

дождавшись ответа, старушка, переваливаясь, спустилась по ступенькам, а автобус тронулся дальше.

Теперь пассажиры были увлечены созерцанием Нади, которую помнили семнадцатилетней

скромной девчушкой, работающей дояркой на единственно уцелевшей в районе ферме и тащащей на

себе домашнее хозяйство после смерти бабки.

Поёжившись под любопытными взглядами, девушка уставилась в окно на проплывающие мимо

деревья и крыши убогих перекошенных деревенских домишек.

Выскочив на ближайшем повороте, она поправила лямку набитой сумки и, вздохнув, пошла по

узкой тропинке вдоль леса к месту, которое ещё каких-то пять лет назад называла своим домом.

С каждым шагом, дающимся ей с трудом, на девушку наваливалось тяжёлое бремя воспоминаний.

Мать умерла при родах, отец, спившись после потери жены, спустя пару лет последовал за ней, замёрзнув в глубоком сугробе, а девочка осталась на попечении бабки и деда-алкоголика, любящего

прикладываться, как к бутылке, так и к внучке с супружницей. Побои не были для неё чем-то диким, они стали привычными и практически перестали приносить боль. К десяти годам Надя Беликова уже

в полную силу помогала своей бабушке по хозяйству и частенько оставалась с ней на ночные

сторожевые дежурства на ферме, чтобы избежать стычек с пьяным дедом.

В шестнадцать она, будучи ещё школьницей, подрабатывала на той же ферме дояркой. Именно в ту

пору умерла старая Елена Марковна, единственный человек, любящий нескладную девочку и

заботящийся о ней. Дед стал закладывать за воротник пуще прежнего, только руки больше не

распускал, боясь получить в ответ от хрупкой на вид кареглазой девчонки граблями или лопатой.

Закончив с отличием школу, Надя решилась оставить деревню, погрязшую в пьянстве, распутстве и

нищете. Собрав чемодан, она уехала в город и поступила в медицинский, о чём мечтала с раннего

детства, глубоко переживая смерть своей матери, которую никогда не видела из-за халатности врача-

забулдыги, не успевшего вовремя остановить обильное кровотечение у женщины.

Дед только покачал головой ей вслед и жадно припал к горлышку мутной бутылки, не

удосужившись уйти в дом с разбитого перекошенного крыльца.

Как иногородней, Беликовой выделили комнату в общежитии с двумя соседками, весёлыми

девчонками-зажигалками Лизой и Галей. Лиза была, конечно, спокойнее урагана Галки, но тоже не

особо отставала от подруги в попытках сделать из забитой провинциалки раскованную модную

студентку.

Бесполезное занятие они бросили спустя год, так и не добившись никаких подвижек. Надя, как

прежде, оставалась замкнутой, серьёзной и думающей только об учёбе. Ни о каких парнях речи не

шло, как ни пытались соседки по комнате знакомить её со своими друзьями. Деревенская простачка

игнорировала любые ухаживания, подарки не принимала, на сомнительные приглашения отвечала

отказом.

Как в её жизни появился Андрей, подружки проморгали, занятые своими многочисленными

ухажёрами.

Он просто оказался рядом с Надей, будто всегда был где-то поблизости. Девушки учились на

третьем курсе, а он был старше на пару лет и уже заканчивал юридический. Всегда милый, обходительный, весёлый, но готовый дать отпор, если вдруг кому-то вздумается прицепиться к нему, Наде или ребятам из их окружения.

Они и познакомились, когда Беликова возвращалась в общежитие из поликлиники, где

подрабатывала уборщицей, и, свернув в переулок, столкнулась с двумя подвыпившими мужиками.

Андрей проходил мимо со своим приятелем и услышал отчаянные крики, грохот и мат. Не

задумываясь, парни пошли на голоса и поразились увиденному: растрёпанная, хрупкая, как

тростинка, девчонка отбивалась от ругающихся верзил собственными туфлями, размахивая ими, как

самым смертоносным оружием.

Растолкав пьянчуг, спасатели сами едва не получили от разошедшейся и плохо соображающей

барышни. Успокоившись, девушка тряхнула чёлкой и по-мужски крепко пожала ладони парням, пробормотав:

– Надежда Беликова. Прошу прощения и спасибо.

– Виктор Прохоров, – друг парня с серьёзным видом ответил на рукопожатие, а Андрей

расхохотался и, растрепав и без того взлохмаченные волосы воинствующей девицы, представился:

– Прямо амазонка! Меня зовут Андрей, но если надо официально, то Андрей Кузьминок.

А потом всё закрутилось само собой: он проводил её до общежития и, забыв спросить номер

телефона, в следующий вечер караулил возле входа с потрёпанным букетом ромашек, сорванных за

ближайшим углом.

Почти каждый вечер он сопровождал девушку от работы до общаги, после стал проводить с ней

выходные в каком-нибудь парке, библиотеке или кафе. На близость парень даже не намекал, боясь

спугнуть Надю, шарахающуюся даже от мимолётных поцелуев в щёку.

Гораздо позже он узнал причину её поведения: перед самым отъездом из дома девушку едва не

изнасиловали, когда она одна возвращалась с сельской дискотеки и так некстати решила сократить

путь, пойдя через заброшенные склады.

Она знала этих парней, преградивших ей дорогу: двое были из соседней деревни, а трое учились

вместе с ней в школе, один даже в её классе.

Надя не была робкого десятка, но прекрасно понимала, что в данный момент силы не на её стороне.

Попытки звать на помощь быстро пресекли, зажав рот грязной ладонью. Её трогали везде, раздирая

одежду, сминая хрупкое тельце множеством крепких похотливых рук и весело комментируя

происходящее.

Бывший одноклассник Васька едко усмехнулся, мацая маленькую грудь:

– Эта сучка так и не дала никому из наших, а теперь решила свалить по-тихому. Видать, рожами мы

для этой цацы не вышли.

– Рожами, может, не вышли, а кое-чем другим побалуем! – хохотнув, парень из соседней деревни, которого все почему-то звали Шитом, спустил штаны. – На землю шмару, я первый попробую её!

Подчинившись, видимо, своему главному, остальные расступились, бросив помятое тело на сырую

траву.

Надя попыталась подняться, но её остановили ударом в живот.

– Лежи, сука! Не будешь дёргаться, тебе понравится, ещё и добавки попросишь!

У Беликовой не было сил кричать после удара, выбившего из лёгких воздух. Она отмахивалась

руками и ногами, но насильникам это быстро надоело, и они попросту распяли её на земле, намертво

пригвоздив конечности и лишив малейшей возможности вырваться.

Спасение пришло в лице местного дурачка Юрки Шевелькова, внезапно появившегося с дикими

криками и размахивающего дубиной. С этим детиной никто не связывался по двум причинам: силища у него была, как в русских сказках, богатырская, а при отсутствии ума пугала ещё больше, да

и дядька его был местным участковым, обожающим заталкивать всех подряд в «козлик» с мигалкой

и доставлять в отделение.

На какое-то мгновение он сумел отвлечь на себя нападавших, и Надя отползла в сторону, цепляясь

онемевшими пальцами за траву. С трудом поднявшись, она, шатаясь, побрела к дороге, ведущей в

деревню.

– Стой, мразь! – Васька, первым придя в себя, кинулся следом, но рухнул, как подкошенный, получив дубиной по голове.

Оклемавшись от ступора, остальные налетели на Шевелькова, беря его количеством.

Последнее разборчивое в криках и мате, что слышала девушка, было отчаянное и надрывное:

– Надюха, беги!

И она побежала, побежала, забыв о боли во всём теле, о порванной одежде, болтающейся на ней, об

острой осоке, режущей ноги, и о спазмах в желудке, желающем вывернуться наизнанку после

пережитого.

Беликова неслась, ничего не видя перед собой, едва дыша, хрипя и прижимая руку к колющему

боку, пока не увидела покосившиеся крыши домов родной деревушки.

В это мгновение она порадовалась отсутствию фонарей и тому, что её дом почти на самой окраине.

Вбежав в дверь, она задвинула тяжёлый засов, сползла на пол, закрывая лицо ободранными

ладонями, и зарыдала в голос, выплёскивая из себя скопившийся липкий страх, унижение и боль.

Дед громко храпел на лавке возле печи, старый пёс Полкан лениво скулил во дворе, в хлеву мычала

кормилица семьи Зорька, а молодой поросёнок Хакси шумно повизгивал в отведённом ему углу.

Поднявшись, Надя вышла в закрытый двор через заднюю дверь и скользнула тенью в баню, натопленную с обеда.

Она с яростью тёрла кожу грубой мочалкой, пытаясь отскрести от себя грязь чужих рук и с

ненавистью глядя на проступающие синяки и кровоточащие ссадины, невыносимо ноющие при

соприкосновении с горячей водой и жёсткой ворсистой материей.

– Надюха, беги! – истошный крик её спасителя гудел в ушах.

Надюха. Как давно никто её так не называл? А ведь когда-то смешной и вечно растрёпанный

мальчишка из соседней деревни обращался к ней только так.

Они дружили с Юркой с детства, хоть он и был старше на целых четыре года. Шевельков не давал в

обиду свою маленькую подругу, помогал ей, когда мог, на огороде, провожал из школы и срывал для

неё самые спелые яблоки в родительском саду.

А потом была авария, страшная, запомнившаяся всей округе: старенький мопед влетел в

здоровенный комбайн. Скрежет метала, стоны и отчаянный крик матери Юрки, потерявшей в тот

день старшего сына Лёшу и оставшейся с искалеченным младшим.

Парню было всего пятнадцать. Его буквально по частям собирали, и крепкий молодой организм

способствовал выздоровлению. Только вот выяснилось потом, что Шевельков сильно ударился

головой и, как следствие, частично утратил зрение и тронулся умом.

Он стал замкнутым, сторонился людей, периодически впадал в необъяснимое бешенство и пару раз

лежал в областной психиатрической больнице, откуда его возвращали домой с уверениями, что он в

полном порядке.

Общение с Надей, как и с остальными, прекратилось само собой, хотя она и пыталась идти на

контакт, будучи ещё наивной девочкой.

Весь трагизм случившегося Беликова поняла годам к пятнадцати, когда стала прислушиваться к

мерзким разговорам и смешкам в адрес её бывшего друга. Открыто с ним давно никто не связывался, потому что после травмы у него будто прибавилось силы вместо отнятого разума.

Она порой ловила на себе его взгляд, когда шла в соседнюю деревню в продуктовый магазин, но

каждый раз, когда Надя хотела заговорить с другом детства, он сбегал.

И после той истории она не поблагодарила его и даже не узнала, что с ним. Девушка просто не

нашла в себе сил выйти из дома и, собрав вещи, уехала через три дня в город, попросив соседку

Агафью присмотреть за дедом и скотиной.

Все эти пять лет она исправно звонила старику и посылала ежемесячно часть копеечной зарплаты, полученной на всевозможных подработках. В разговорах он лишь ворчал, просил не приезжать и

забыть о нём.

От единственной подруги, с которой она созванивалась, Беликова узнала, что дед Аркадий продал

корову, забил поросёнка и окончательно спился, запустив всё хозяйство.

Каждый раз, когда она готова была сорваться домой, её удерживали какие-то обстоятельства и

мерзкое окутывающее чувство страха перед прошлым. Если бы не срочные дела, она бы и в этот раз

нашла причину, чтобы остаться в городе рядом с любимым Андреем.

Но, согласившись стать Надеждой Кузьминок, ей нужно было выписаться из дедовского дома и

стать законной хозяйкой скромной двушки Андрея, с которым жила уже год. Жених настоял на

знакомстве с единственным родственником своей возлюбленной, поэтому девушке с трудом удалось

уговорить его приехать на несколько дней позже, чтобы она могла привести в порядок запущенное

хозяйство.

Надя остановилась, завидев крышу родного дома, и улыбнулась – всё же были и приятные

воспоминания об этом месте.

Ускорив шаг, она приблизилась к заваленному облупившемуся забору, толкнула скрипучую калитку

и вошла во двор, с теплотой в глазах осматривая разросшиеся кусты смородины, раскидистую

яблоню и забытые всеми клумбы, которые сама когда-то старательно вскапывала, засаживая

цветами.

На прогнивших ступеньках сидел сгорбленный сухой старик с трясущимися руками, бессмысленно

уставившийся перед собой.

– Деда! – девушка поставила сумку на землю и присела на корточки напротив него. – Дед, я

приехала!

Пустые глаза переместились на неё, и в них медленно забегало понимание:

– Надька? Едрить твою за ногу, козища, говорил же не приезжать!

– Деда, обними хоть! – она выпрямилась и, потянувшись вперёд, обхватила костлявые плечи

старика.

Он ворчал под нос для порядка, а сам неловко поглаживал дрожащими пальцами узкую спину

внучки, моргая, чтобы удержать накатывающие старческие слёзы.

У него не осталось никого, кроме этой девчушки, которую он так часто колотил в детстве, не

баловал, как другие деды своих внуков, а теперь старался оградить от самого себя и от деревенской

загнивающей жизни, которая сломит её, как когда-то сломила его.

– Надька, чего тебе в городе не сиделось? Ты ж говорила, что есть там у тебя кто-то?

– Есть, деда, есть. Он приедет с тобой знакомиться, пожениться мы решили, – девушка улыбнулась, осторожно садясь на ступени рядом со стариком.

– Хорошее дело, давно пора тебе! Засиделась ты в девках!

– Мне всего двадцать два!

– В наше время бабы к твоим годам третьего рожали!

– Бедные женщины…

– Эх, Надька, была дурой непутёвой, дурой и осталась, – дребезжащий старческий смех не скрыл от

Беликовой ноток радости. Значит, дед, хоть и запрещал ей приезжать, всё-таки надеялся увидеть

внучку.

– Дед, чего ты так себя запустил, а?

– А мне больше ничего не осталось. Поймёшь когда-нибудь, дурёха, что жизнь-паскуда хуже

горькой редьки осточертеть может, а в петлю лезть страшно.

– Пойдём в дом? – девушка поднялась, отряхивая штаны. – Я картошечки нажарю, хочешь?

– Как раньше?

– Да.

– А у меня и молочко свежее есть, Агафья с утра принесла.

Оказавшись в родных стенах, обвешанных паутиной, Надя вздрогнула, вспоминая проведённое

здесь детство. На неё накатила тоска и, чтобы отвлечься, она без умолку болтала со стариком, рассказывая о своей городской жизни, и чистила выуженную из погреба картошку, заботливо

принесённую той же доброй Агафьей.

Пока ровные ломтики свежей картошки шипели на сковородке, пристроенной на одноконфорочную

электрическую плитку, заляпанную и еле накаливающуюся, девушка позвонила Андрею, оповещая

его о том, что добралась нормально и с нетерпением ждёт его приезда.

Дед Аркадий с хитрой улыбкой косился на внучку во время телефонного разговора. Сбросив вызов, Надя повернулась к нему:

– Что?

– Ох, как птичка, щебечешь! Хороший парень хоть?

– Хороший, деда, хороший.

– Добро даю. Порадовала ты меня на старости лет, может, ещё и правнуков увижу.

– Конечно, увидишь!

Девушка достала из дорожной сумки привезённые колбасу, сыр и ветчину, накрывая на стол. Старик

ворчал, что она тратит деньги на ерунду, но внучка только отмахивалась.

Покряхтев, дед вытащил из-под лавки бутылку беленькой, но под прищуренным взглядом карих

глаз сунул обратно.

– Деда, без меня, ладно? Не могу видеть… пожалуйста.

– Ты, как бабка моя покойница, бухтишь!

Пообедав, Надя нагрела воды и вымыла посуду в старом замызганном тазу. Решив оставить уборку

на завтра, она переоделась в простую клетчатую рубашку, потёртые джинсы и удобные кеды.

– Деда, я в магазин схожу в Сазоново?

– Надька, – старик порылся в карманах заношенного пиджака и достал смятые купюры, – у меня долг

тама, отдай.

– Убери, у меня есть, – улыбнувшись, девушка перекинула через плечо сумку и вышла на крыльцо.

– Надька, ты это… прости за всё, ладно? – кашляя, прохрипел ей в спину дед Аркадий.

– И ты меня, – Беликова аккуратно спустилась по ступенькам, отметив, что надо будет попросить

Андрея поправить их, и, закрыв за собой калитку, пошла по пыльной просёлочной дороге в сторону

соседней деревни.

Любопытные бабки-сплетницы шептались, завидев её, а она приветливо кивала, здороваясь с ними.

Несколько раз приходилось останавливаться, переговариваясь со старыми знакомыми, интересующимися её городской жизнью.

Часть пути лежала через лесок, и Надя с наслаждением втягивала носом давно забытые запахи

густой хвои и трав. Трескотня птиц вызывала у неё улыбку, погружая в воспоминания, казалось, уже

такого далёкого детства.

На окраине леса перед Сазоновым она краем глаза взглянула на старый, покосившийся дом с

забитыми окнами и отделённый от всей деревни кривыми почерневшими брусьями сгоревшей много

лет назад фермы, которую до сих пор так и не разобрали. Она ещё помнила тот страшный пожар, крики людей и предсмертные агонии скота, оставшегося за запертыми дверьми. Мужики пытались

вломиться внутрь, где погибали, задыхаясь, животные и уснувший, вечно пьяный сторож дядя Коля, но падающие горящие балки всё больше перекрывали проход. Это была одна из самых страшных

ночей для всей округи.

Беликова содрогнулась от воспоминаний и снова перевела взгляд на старый дом, в котором когда-то, будучи маленькой девочкой, любила поиграть со своим другом. Сейчас он не выглядел жилым, он

был каким-то устрашающим, а на фоне остатков фермы, успевших порасти высокой травой и

кустами, казался ещё более пугающим.

Передёрнув плечами, Надя ускорила шаг, стараясь быстрее пройти неприятное место, вызывающее

мерзкое чувство страха.

Оставив развалины позади, она вздохнула свободнее и расслабилась, с интересом оглядываясь по

сторонам в поисках изменений, но всё было как прежде, лишь дома покосились ещё больше, выцвели

и потрескались наличники на окнах, раскрошился шифер на крышах, и бабки, сплетничающие на

лавках, ссутулились сильнее.

Девушка махала рукой знакомым, но уже не останавливалась, идя к единственному на ближайшие

три деревни магазину.

Кирпичное грязно-серое маленькое здание с почти отвалившейся вывеской «сельмаг» встретило её

пьяными криками собравшихся погудеть мужиков, устроивших себе место отдыха возле самых

дверей.

Кое-как протиснувшись через толпу гуляк, Надя оказалась в скудном царстве товаров, частично уже

залежавшихся и просроченных.

– Здравствуйте, – она улыбнулась неизменной пышной продавщице тёте Зине.

– Кто такая? – женщина пристально уставилась на девушку, а потом широко улыбнулась, обнажая

ряд пожелтевших редких зубов, среди которых был один золотой: – Беликова, ты ли это?

– Я, тёть Зин. Меня дед попросил долг отдать, сколько там?

– Ох, Аркаша, – продавщица покачала головой, доставая из стола толстую потрёпанную тетрадь, -

загнётся ведь, жалко старика, – ткнув толстым пальцем в одну из записей, она сложила на

стареньком, заклеенном скотчем калькуляторе цифры, и оповестила: – Девятьсот восемьдесят четыре

рубля.

– И дайте, пожалуйста, буханочку беленького.

– Тебе местного или с района?

– Местного, свеженького, – Надя блаженно закатила глаза.

– Соскучилась?

– Ещё бы!

– Правильно, – Зинаида поставила на стол буханку, – наши вкуснее ихнего пекут.

– Спасибо, – расплатившись и попрощавшись, девушка вышла из магазина и, вновь незаметно

проскользнув мимо пьяных мужиков, пошла обратно.

– Надька! – звонкий голос заставил её обернуться.

Ураган по имени Катька Сорокина повис на её шее, душа в объятьях.

– Привет.

– Ты чего не сказала, когда приезжаешь? Зараза патлатая! – конопатое чудовище с растрёпанными

рыжими волосами предприняло запретный приём в виде щекотки.

– Ой, хватит! – хохоча, Надя отбивалась от подруги.

– Сколько лет прошло! Ты изменилась, – успокоившись, Катя улыбнулась своей беззаботной

улыбкой. – Пойдём, до леса провожу хоть.

– Пошли.

Девушки делились рассказами о своей жизни за прошедшие годы, держась за руки, как часто бывало

раньше.

Подходя к сгоревшей ферме, Беликова вновь поёжилась и, решившись, спросила:

– А Шевельковы переехали?

– Неа, это Юрка все окна закрыл, из дома почти не выходит, – Сорокина поморщилась. – Ты уехала

как раз, его участковый на складах избитым нашёл, а дура Васильевна, соседка моя, побежала к

матери его и ляпнула, что забили парня. Сердце у Шевельковой прихватило, думала, что и второго

сына потеряла, слегла, да так и не выправилась, померла. А на Юрке всё, как на собаке, зажило

только дядька не смог добиться, кто его так. С тех пор и сидит дома. Но, знаешь, – Катя зашептала, -

бабы наши бегают к нему, сама видела!

– Зачем?

– Дура совсем, не понимаешь? Он, конечно, дурак, но, говорят, в этом деле хорош, только лют.

– В смысле?

– Ну, грубо девок берёт, мнёт сильно, – веснушчатый нос поморщился, – а им нравится, так и

таскаются по ночам. Вона, в прошлом году сёстры Коровины в клубе из-за него сцепились, поговаривают. Старшая тогда, Маринка, Настёне волосы знатно подрала.

– Вот это страсти.

– А чего? Он чуть ли не единственный в округе, кто не пьёт. Пусть дурак, зато пенсия есть, работящий. Рожей, конечно, не вышел, да тут не его вина, в драке подпортили, а ведь симпатичный

был.

– Сильно избили? – Надя невольно сжала кулаки.

– Сильно, места живого не было.

– Ладно, – поравнявшись с домом Шевельковых, Беликова обняла подругу, – пойду я.

– Приходи вечером к нам, в клуб вместе сходим?

– Не хочется, Катюш.

– Да ладно тебе! Тыщу лет тама не была, мы чуть-чуть совсем, ну?

– Уговорила!

Попрощавшись, Надя опасливо покосилась на мрачный дом и быстрым шагом прошла мимо, ощущая всей кожей чей-то взгляд на спине. Резко обернувшись, она заметила лишь тень, скользнувшую в калитку. Прибавив шаг, она почти пробежала часть дороги, идущую через лес, и на

подходах к родному Череминскому смогла перевести дыхание и расслабиться.

Дед уже успел выпить добрую половину бутылки, когда девушка вернулась. Покачав головой, она

прошла в свою старую комнату, с удивлением не обнаружив там никаких перемен, кроме

скопившейся паутины и пыли.

Вооружившись тряпкой и ведром с водой, Беликова наспех прибралась, освежив спальню и приведя

её в приемлемый для жилья вид.

Провозившись с уборкой и приготовив ужин, она ужаснулась тому, как быстро летит время.

Ополоснувшись в едва тёплой бане, Надя собрала волосы в низкий хвост и, оповестив деда, что

ночевать будет у Сорокиных, направилась в Сазоново.

– Ты как работяга оделась! – Катя поджала губы, глядя на подругу.

– А перед кем выпендриваться? – Надя пожала плечами, поправляя воротник на клетчатой рубашке.

– Могла бы туфли напялить!

– Ноги ломать? Мне и в кедах удобно.

– Эх, зануда ты, Беликова.

– Как видишь, это во мне не изменилось.

– Пошли, тама все наши уже, – Сорокина схватила девушку за руку и потянула к дверям хлипкого

деревянного здания, служащего местным клубом. Других развлечений в этой глухомани никогда не

было.

Катя ловко протискивалась между пьяными шатающимися телами, направляясь к дальнему углу.

Беликова оглядывалась по сторонам, замечая, что ничего не изменилось: вместо цветомузыки по

стенам развешана оборванная местами новогодняя гирлянда, тётя Аля сидит возле музыкального

центра, чередуя диски и кассеты, сигаретный дым стоит густым туманом, оседая в лёгких, на окнах

выстроились пустые бутылки, а люди ведут себя так же, как много лет назад, будто они застыли в

том возрасте.

– Привет! – Сорокина резко затормозила, и Надя врезалась в неё. – Узнали? Это Надька наша, ну!

– Беликова? – бывшая одноклассница Аня Собровина изогнула тонкую бровь, подкрашенную

карандашом. – Совсем не изменилась!

– Привет, – девушка обвела старых знакомых взглядом.

– Похорошела! – Костя Мингалёв, первая любовь, закончившаяся для Нади, толком не начавшись, широко улыбнулся. – Какими судьбами?

– Деда проведать, – Надя отмахнулась, не желая вдаваться в подробности.

– Белка! – радостный мужской вопль заставил её поморщиться. – Совсем забыла старых друзей! –

подвыпивший Гришка Разумов сиял, как начищенный пятак.

– Привет, Грих, – девушка обняла парня. – Тебя нельзя забыть.

– Ещё бы! Какой же идиот, кроме меня, рискнул бы тырить у вас яблоки, когда твой дед Полкана

отвязал и выпустил по саду погулять.

– О, это было то ещё зрелище! – Мингалёв хохотнул, вспоминая, как его лучший друг сиганул через

забор Беликовых, придерживая разодранные штаны.

– Было весело, – Надя засмеялась.

– Как там город? – Аня решила привлечь внимание к себе.

– Да никак, – девушка пожала плечами, – стоит себе.

– Скучно. Выпьем за встречу, что ли? – Собровина протянула бывшим одноклассницам по бутылке

пива.

– Отлично, – Катя ловко подцепила крышку зажигалкой.

– Спасибо, – Беликова кивнула.

Постепенно к ним присоединялись и остальные ребята, с которыми Надя училась или просто

дружила.

После второй бутылки пива ей стало легче общаться, неловкость будто ушла, оставив лишь

совместные воспоминания, пьяный смех и пошлые шуточки, отпускаемые парнями.

Костя пригласил девушку танцевать, шептал на ухо нелепые и неуместные признания, на что она

лишь тихо хихикала, периодически убирая его руки оттуда, где они не должны находиться.

Сорокина увлеклась Гришей, зажимающим её в углу, а Аня висла на каком-то здоровом мужике из

соседней деревни.

Давно забытые ощущения возвращали Беликову в прошлое, многое из которого она предпочла бы

забыть.

Но часто нам напоминают о чём-то весьма неожиданно, заставляя замирать и ёжиться от липкого

страха. Так было и сейчас, когда девушка столкнулась глазами с прищуренным ехидным взглядом.

– Какие люди! Ты ли это, Надежда? – шатающейся походкой к ребятам подошёл кошмар её

прошлого, человек, от которого веяло чем-то мерзким, тошнотворным и гнилым.

– Здорово, Вась! – Мингалёв пожал парню руку.

– Беликова, вернулась в родные края? – Васька Топоров, тот самый, кто пять лет назад вместе со

своими дружками напал на неё, теперь погано скалился, сверкая пожелтевшими зубами.

– Привет, – Надя невольно вздрогнула, отступая на шаг назад.

– Какая фифа стала, а! Недавно вымя коровам мяла, а теперь городская!

– Отвали, Топоров! – Катя резко встала между ним и подругой.

– Сорокина, не лезь.

– Вась, не начинай, – Гриша сжал кулаки, приближаясь.

– Ой, Разумов, давно ли ты в рыцари подался? Трахай свою шалаву на сеновале и не тявкай!

– Мразь!

Сцепившись, парни мутузили друг друга, катаясь по полу и собирая вокруг пьяных зрителей, улюлюкающих и поддерживающих то одного, то другого.

– Хватит! – Костя попытался вмешаться, за что получил внушительный удар в челюсть от лучшего

друга.

Драка превратилась в кучу-малу, как водится. Народ бросался в самую гущу, метеля любого, попадающегося на пути. Девушки жались к стенам, некоторые тоже лезли под кулаки или таскали

друг друга за волосы.

– Я пойду домой, – Надя дёрнула Катю за руку.

– Да, Надька, уходи лучше, мы-то привыкшие, а тебе мало ли прилетит от кого, – Сорокина кивнула

Ане, и они вместе отвели Беликову до выхода, отбиваясь попутно от пьяного сброда.

– Завтра увидимся.

– Не ходи через лес, ночь на дворе, – Собровина махнула рукой в сторону, – обойди по Большаку.

– Я к утру так до дома доберусь.

– Надька, послушай Аньку! – Катя вцепилась в плечи подруги. – Поговаривают, что зэк из Неи

сбежал на днях и на ферме заброшенной прячется.

– Глупости! – отмахнувшись, Надя помахала рукой и быстро пошла прочь от этого клуба, напомнившего ей то, что мучило её в кошмарах до появления Андрея, то, что она больше всего

хотела забыть.

Сазоново тускло освещалось двумя фонарями, которые ещё не успели разбить местные гуляки.

Беликова старалась поскорее покинуть деревню и вернуться домой, чтобы избавиться от мерзкого

ощущения, полученного после встречи с Топоровым.

На окраине она ускорила шаг, стараясь не думать об окружающей её пугающей темноте, до которой

не могли дотянуться жалкие блики уцелевших фонарей.

Поравнявшись с развалинами сгоревшей фермы, она вжала голову в плечи и почти побежала.

Какое-то неприятное чувство опасности сковало её изнутри, мешая нормально дышать.

– Надя, – еле слышный мужской голос вынудил девушку остановиться и осмотреться по сторонам.

– Кто здесь?

– Надя, – тёмная крупная фигура надвигалась на неё от обочины.

– Что вам нужно?

– Надя, – расстояние между ней и тенью сокращалось, но она не могла шелохнуться, скованная

страхом, – вернулась, – холодные чужие пальцы скользнули по щеке и замерли на шее, сжимаясь, – я

ждал тебя.

Беликова открыла рот, чтобы закричать, но голос отказывал ей, из горла вылетали невнятные

сиплые звуки, а ноги подкашивались, тяжелея. Рука на её шее давила сильнее, и девушка

мутнеющим сознанием уловила одно воспоминание из детства, когда они с друзьями, развлекаясь, душили друг друга полотенцами, вырубая на несколько секунд.

Что-то похожее было сейчас в этом жесте, потому что пальцы сжимались в определённом месте, явно не с целью лишить её жизни, скорее, временно ограничить доступ кислорода.

В состоянии паники и страха Надя уже не могла думать, она жадно хватала ртом воздух, но хватка

на глотке не давала ему проникнуть в лёгкие. Вцепившись пальцами в чужое запястье, Беликова

пыталась освободиться, но тело перестало слушаться, и она обмякла безвольной куклой, уплывая

своим сознанием в темноту.

часть 2

Надя с трудом разлепила веки. Голова кружилась, ломило затылок, а руки онемели, связанные

жёсткой верёвкой. Попытавшись приподняться, она застонала от боли и рухнула обратно на пол.

Единственным источником света была тусклая лампочка на потолке, но и этого было достаточно, чтобы девушка поняла, где находится – много раз в детстве она спускалась в этот подвал вместе со

своим другом.

Тяжёлые шаги по старой шаткой лестнице приближались, и Беликова замерла, прикрыв глаза.

– Надя, – пол рядом с ней жалобно скрипнул под подошвами сапог, – ты вернулась.

Решившись, она моргнула и пристально посмотрела на человека, сидящего на корточках: почти

бесцветные рыбьи глаза, один из которых заметно косил к носу, сломанному когда-то и сросшемуся

не так, как нужно, внимательно изучали её лицо, нижняя губа, выпирающая вперёд и будто