Текст книги "Зима. Секрет (СИ)"

Автор книги: Олеса Шацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

А-а-а, все понятно. Маленькая художница с большим планшетом еще не пришла. Тёма сидел один, уставившись в телефон, а перед ним красовались два столовых прибора и зажженные свечи в стеклянных вазочках. Еще и цветы купил – как же бесит.

– Привет! – плюхнулась я напротив, не выпуская руки Сосновского и заставляя его нырнуть следом. – Все, как ты просил: не опоздала, еще и компанию с собой взяла, чтобы никого не смущать. Знакомься – Влад, мой однокурсник, а это – Тёма, мой самый лучший и любимый друг детства.

Я сделала нажим на последнем слове, поднимая, наконец, на Тёму глаза.

– Правда, я хорошо постаралась?

Никогда не попадала в полный штиль. Рядом обычно кто-то крутился, смеялся, болтал, звенел стаканами и слушал музыку – это в кафе-то, в самое горячее, вечернее время. Но когда Тёмины пальцы зависли над телефоном, а потом сложились в кулак, меня словно накрыли крышкой, и веселье застряло в горле, вызывая желание раскашляться.

– Ты же не против? – едва закончила я, как пришлось схватиться за высокий бокал, из которого Тёма уже какое-то время потягивал воду.

Не знаю, почему меня настолько испугал его кулак. Он сжал его так сильно, что побелели костяшки, и я могла только догадываться, куда он упадет, чтобы оставить вмятину: на тарелку, на лицо Сосновскому или расколет мою бедную голову, как спелый манго. Что за чушь, попыталась я вернуть струсившие мысли на место: какое ему дело, с парнем я пришла или нет. Сам-то хорош: позвал на свидание третьей лишней, будто мне так хочется слушать, как они с Авдеевой будут обсуждать его пластичную спину… или рельефное лицо…

– А где же твоя девушка? – выскочило непроизвольно между одним глотком и другим. – Эти художницы такие ненадежные, не то, что мы, экономисты. Влад вон замерз, пока торчал на улице, а я ведь пришла пораньше. Правда?

Сосновский тоже смотрел на меня странно – не так, как я ожидала от парня, который весь день творил странные вещи. Они оба не сказали друг другу ни слова, но едва столкнувшись взглядами, перевели их на меня, словно я была мишенью с яркой красной точкой на переносице.

– Может, закажем что-нибудь? – голос окончательно меня подвел. – Кто хочет лапшу?

– Выйдем, – повернулся Тёма к Сосновскому и, вставая, так сильно оперся на стол, что тот качнулся, заставляя дрожать свечи и мою запятнанную ложью совесть.

Сосновский все так же молча поднялся, пряча руки в карманах куртки. Тёма был выше и крепче – никогда о нем так не думала, но раньше мне и не приходилось сравнивать его с другими парнями. В моей жизни был только он – формой и содержанием подходивший мне настолько, что я порой не знала, где заканчивается моя душа, а начинается его. Но вот они вышли на улицу, встали под окном, и я убедилась – в ярости Тёма просто огромный, страшный зверь.

Только бы не подрались. Только бы не подрались… Сосновский еще должен решить для меня задачи…

Они о чем-то переговорили, но не переходя черту. Со стороны даже показалось – спокойно, как будто обсуждали погоду или расписание общественного транспорта. Но я-то знала, что стоит за этой невозмутимостью: Тёма вел себя, как папочка, отчитывающий ухажера своей маленькой дочери. Интересно, если бы я повела себя также с его ненаглядной художницей, ему стало бы настолько же стыдно, как мне сейчас? На парах теперь можно неделю не появляться.

Они до чего-то договорились, потому что ощущение напряжения вдруг схлынуло, и Сосновский, не оборачиваясь на меня, ушел в сгущавшиеся сумерки, как будто наши прежние договоренности с самого начала были не более чем пшиком.

Ну, Тёмыч получит. Пусть только вернется, защитник хренов. Что он вообще о себе возомнил?

5. Прыжок

Как бы я ни храбрилась, смотреть на Тёму было страшновато, поэтому когда он снова сел за стол, я усиленно принялась обрывать лепестки с ближайшей гортензии и бросать их в подсвечник. Вечер был безнадежно испорчен, даже не начавшись, так что поредевший букет вряд ли бы расстроил Авдееву еще сильнее. Тем более что на часах уже пятнадцать минут, а ее все нет. Неужели так сложно было собраться вовремя?..

– Что ты устроила? – Лучше бы он хотя бы раз наорал на меня, чем шептать, как фильме ужасов. Мурашки тут же засобирались в длинную дорогу: через спину к самым пяткам.

– Нет, что это ты устроил? – парировала я, не скрывая раздражения. – Сам пригласил, а потом устраиваешь непонятную сцену…

Его кулак больше не пугал, и я осмелела:

– Кроме твоей бурной личной жизни, знаешь ли, у меня могут быть мои собственные заботы и проблемы. Макроэкономика, например. Забыл, как я чуть не вылетела в прошлом семестре?.. Но нет, тебя же волнуют только твой долбанный ужин и твоя долбанная девушка, а я пускай качусь из университета к черту!

Рука, лежащая между нами, словно опрометчиво выброшенный белый флаг, снова начала подрагивать.

– У тебя совсем мозгов нет? – спросил он угрожающе.

– Нет! – зло сказала я, отпуская, наконец, истрепанный цветок. – Именно поэтому я договорилась с Сосновским об обмене: он помогает мне с проектом, а я покупаю ему ужин. А теперь ни ужина, ни работы, ни симпатичного парня рядом, потому что у кого-то взыграл отцовский инстинкт. Что ты ему наговорил? Почему он так быстро ушел?

На самом деле, мне было плевать на Сосновского. Смотреть на Тёму по-новому – не как на лучшего друга или любимого человека, а как на парня, принадлежащего другой, – значило точно так же безжалостно отрывать кусочки от себя самой. Он сидел слишком близко – столешница теперь казалась ужасно узкой и ненадежной, чтобы спасти, если ему вдруг захочется перегнуться и вцепиться мне в плечи. Но какая бы кара меня не ждала, я уже сделала себе в десятки раз больнее, просто согласившись прийти на это чужое свидание.

– Ты же все сама видела в окно, ничего я твоему Сосновскому не сделал.

Как у него только совести хватало так нагло врать, не отводя глаз.

– Просто пригрозил шею свернуть, если подойдет ко мне, да? Давай-ка проясним, тебе, значит, можно теперь заводить отношения, а мне нет? Помнишь, как мы праздновали мое совершеннолетие? Тогда ты должен помнить, что это было три года назад!

– Ты все не так поняла, – чересчур миролюбиво сказал Тёма. Мне даже показалось, как в уголках его губ дрогнула слабая улыбка, но я сморгнула и убедилась – передо мной все еще сидел бестолковый эгоист, думающий, что пара месяцев между днями наших рождений позволяет ему решать, что для меня лучше.

Пришлось вспылить, напоминая, что характер у меня тоже не из желе сделан:

– Конечно, не так поняла, у меня же нет мозгов! – В отличие от него, я позволяла себе кричать, когда и где вздумается. – Тогда давай подождем твою девушку, чтобы я тоже смогла поиграть в заботливую сестренку! Куда она запропастилась? Ты на часы смотрел? Будь уверен, я переломаю ей все пальцы, если ты только вздумаешь взять ее при мне за руку.

И все-таки его это забавляло. Если поначалу я еще сомневалась, то теперь он даже не скрывал открытой насмешки: пялился, чуть склонив голову, и словно наслаждался тем, как я скручиваю себя в черный от бешенства жгут.

– Ты глупая, Лерка, а еще на экономическом учишься, – мягко, почти нараспев сказал он. – Даже твоему приятелю хватило ума посчитать количество тарелок на столе, чтобы понять, что он зря сюда пришел.

Я хотела возмутиться, не дослушав, но осеклась под его многозначительным взглядом. «Да-да, – вспыхивали искорки в его глазах: – Пример-то из начальной школы». Перед нами стояло только два прибора: один – для него, другой – для… В носу защипало раньше, чем в глазах, поэтому я подобрала сумку и скользнула по сидению в сторону выхода, чтобы опередить вот-вот готовые выдать меня слезы.

– Хорошо, что мы это прояснили. Надеюсь, твоя художница не заставит ждать себя еще дольше!

После уютного свечения ламп в кафе вечерний воздух оказался плотнее и гуще, скрадывая не только свет фонарей или вывесок магазинов, но и звуки: рваный, беспокойный стук моего сердца, шорохи шин, топот шагов позади…

– Лера, стой!

Я слишком поздно заметила их, иначе свернула бы в какой-нибудь закоулок потемнее.

– Пошел к черту!

– Ты не можешь просто так сбежать в закат, – схватился он за мою сумку. Слишком расплывчатый, неясный, как липнущая к спине не моя тень. – Это ни разу не романтично.

Даже не поплачешь нормально с этим придурком. Я смахнула не успевшие скатиться по щекам слезы и дернулась, стараясь сбросить его руку.

– Оставь романтику для своей девушки. Глядишь, портретов потом на целую выставку хватит.

– А ты ревнивая, да?

Всегда, когда мы не находили компромисса, Тёма бесил меня своей силой: закидывал на плечо или подхватывал и тряс, думая, что, если я буду болтаться вниз головой, после ругательств из меня высыпется и обида. Он пользовался своим преимуществом без всякого стеснения и даже наоборот – получая удовольствие от неловкости, в которую ставил меня перед всеми: смотри-ка, я могу делать с тобой, что захочу, дурочка! Но то, что прокатывало раньше, сегодня совершенно не годилось: мы не просто поссорились, мы больше не были друзьями, как бы трудно это до него не доходило.

Только почувствовав, как ноги отрываются от асфальта, я засадила ему под колено – удачно, потому что Тёма вздрогнул, но недостаточно, чтобы остаться в выигрыше самой. Его руки пробрались дальше, чем я бы хотела позволить – под распахнувшийся пиджак и в вырез рубашки, касаясь под тканью обнаженного плеча. Носом он уткнулся мне в затылок, зарываясь в распущенные волосы, еще чуть-чуть – и коснется шеи. И я забилась в неожиданном испуге, словно дотронувшись губами до кожи, он мог узнать на вкус все мои тайные мысли.

– Будешь моей девушкой? – вопрос застрял в волосах, и мне показалось, что он прозвучал только в моей голове. Я не ответила, потому что внутреннему голосу не пристало отвечать, какие бы желанные слова он не нашептывал. А Тёма молчал, словно его поставили на паузу.

– Отпусти меня, ладно? – попросила я шепотом. – Тут люди вокруг.

Он чуть сильнее прижал раскрытую ладонь к моему животу, словно сомневался, но потом все же ослабил объятие.

– Куда ты? – донеслось мне вслед, когда я на качающихся на ногах проковыляла пару шагов просто затем, чтобы не стоять на месте. Хорошо еще, что у меня не нашлось ни одной пары туфель на шпильках, и я надела ботинки – с каблуков я бы точно уже рухнула.

– Возвращайся в кафе. – Мой голос тоже можно было рисовать: простым карандашом, или углем, или самой обычной водой – потому что он не имел определенного цвета. – Твоя Авдеева, должно быть, уже пришла.

– Ты упрямая, как ослица, – нагнал он меня в два счета и зашагал рядом, не приближаясь слишком, но и не отставая. – Не успокоишься, пока я тебя носом в правду не ткну?

– Какую? Ту, в которой ты влюбился в художницу?

– Ту, в которой я влюбился в тебя.

Иногда он говорил мне такие вещи во снах, и всякий раз, проснувшись, я пронумеровывала их и складывала стопкой, чтобы доставать в самые трудные и беспросветные мгновения жизни вместо носовых платков. Я знала каждый из этих снов наперечет, но ни в одном из них мы не шли бок о бок по вечернему городу, болтая, будто ничего не произошло.

– Ты жалкий лгунишка. Скажешь еще, что все придумал и никакой Вики Авдеевой не существует?

– Существует, – согласился он. – Но все остальное я придумал.

– Забавно, наверное: меня так легко обвести вокруг пальца. Но ты не учел одного – я видела вас сегодня днем.

– Действительно, Лер? – насмешливо спросил Тёма. – И что же ты видела, поделись?

– Ты покупал своей девушке горячий шоколад.

– Если посчитать каждый напиток, который я купил для тебя, мы должны были начать встречаться еще в школе. Только все, что мне по-прежнему позволено – это таскать тебя на плечах, как маленькую. Может, дело совсем не в шоколаде?

Звучало резонно, но мне все еще не хватало фактов, чтобы так просто согласиться с ним. Не из чувства противоречия, а ради справедливости, ведь иначе я действительно выглядела полной дурой.

– Она рисовала тебя, ты не можешь этого отрицать.

– Да, и еще пара десятков первокурсников. Среди них даже парни были, представляешь? Если так подумать, на мне пробу ставить негде, посмотри!

Тёма задрал рукав свитера и сунул мне под нос руку, вынуждая остановиться посреди дороги. Стоило только повестись на полушутливый, знакомый тон, взглянуть на оголенную кожу, и я уже не смогла оттолкнуться пятками, чтобы увеличить между нами разрыв.

– Ну же, Лера, – на его губах мое имя словно стало вязким и податливым, как вишневая жвачка, которой он предпочитал даже сигареты. И меня непроизвольно захлестнуло теплом. – Иди ко мне.

Его рука словно стала одним из тех мостов, которые он искал, когда хотел выплеснуть адреналин. У меня тряслись поджилки, а он методично проверял оборудование, отключаясь от болтовни друзей, и только довольно хмыкал, если в самый последний момент я принималась уговаривать его не прыгать. Тёма не был бесстрашным: мы нервничали одинаково, хотя это он улетал в пропасть, а я оставалась на земле его ждать. Но стоило спросить, почему он не хочет найти увлечение попроще, и у него сразу находился ответ:

– Потому что хочу быть сильнее своего страха.

– Потому что могу сам выбирать высоту.

– Потому что люблю возвращаться и обнимать тебя крепче, чем обычно.

Как я могла пропустить такое?

– Знаешь, что самое обидное? – спросил Тёма, укладывая ладони вкруговую, туда, где им было самое место – под пиджак, забираясь в подмышки, где особенно чувствительно отзывалось на движения его пальцев. – Я столько раз признавался тебе в любви – и все впустую. Но стоило сказать, что я влюбился в какую-то другую девушку, и у тебя словно прорезался слух.

– Неправда, – глухо отозвалась я, не в силах оторваться от его свитера, к которому так приятно было прикасаться щекой. – Мы лучшие друзья, это нормально говорить друг другу всякие нежности, но разве такие слова могут значить что-то большее?

– Ты, в отличие от меня, ни разу не говорила, что любишь.

Ни разу? Он снова был до отвращения прав. Но как я могла признаться ему, если больше всего на свете боялась разболтать свой секрет?

– Скажи, – попросил он. – Иначе я решу, что сошел с ума и мне все привиделось.

Пришлось чуть отодвинуться, чтобы видеть больше, чем просто кусок ткани на его груди. Тёма смотрел необычно серьезно и внимательно, как будто все, что я должна была сказать, собирался поймать и запечатать – не просто в памяти, а в заранее приготовленную емкость.

– Лера! – нетерпеливо воскликнул он, как будто это было также просто, как пожелать ему доброй ночи.

Я на мгновение закрыла глаза, позволяя воображению возвести самый высокий мост из тех, которые когда-либо видела в реальности или на картинках. А потом проверила, крепка ли веревка, обвязанная вокруг талии, и, досчитав до трех, прыгнула:

– Я люблю тебя, Тёмыч. Слишком давно и слишком сильно, чтобы отдать какой-то Авдеевой.

6. Счастье

Целоваться с Тёмой было круче, чем все, что я пробовала до этого момента. Я могла бы перечислить свои самые любимые ощущения: тепло солнечных лучей в весенний день, когда можно скинуть душное пальто и снова открыть руки, вкус подтаявшего фисташкового мороженого, сладковатый запах гортензий и еще море других мелочей. Но вкус Тёминых губ был ни с чем не сравним. Даже с горстью ягод, которая так часто рисовалась мне в фантазиях.

Он целовался до жжения в легких: когда уже нужно вдохнуть, чтобы не потерять сознание, а оторваться невозможно. У меня почти сразу ослабли ноги, и не подсади он меня повыше, утыкая спиной в первую попавшуюся стену, я бы головокружительно свалилась прямо на тротуар. Мысли появлялись проблесками, все остальное время позволяя мозгу отдыхать в долгожданной блаженной пустоте.

Я люблю его.

Он любит меня.

Только попробуй отключиться. Только попробуй…

– Кто, черт побери, научил тебя… – чуть отодвинулся Тёма, хватая ртом воздух, как после долгого, трудного забега, – целоваться…

Я хотела спросить то же самое, но, в отличие от него, могла лишь цепляться за свитер, чувствуя, как под ногтями вытягиваются петли.

– Только не говори, что это Сокол… Я убью его.

Я едва удержалась, чтобы не расхохотаться – он мог назвать какое угодно имя, но вспомнил именно то, что нужно, как будто с давних пор держал его под рукой, чтобы достать в нужный момент. Даже мне бы не пришло в голову думать о бывшем однокласснике, когда рядом настолько тесно – до ожогов на коже – парень, которого я так долго ждала.

– Он хвастался, что у вас с ним что-то было. – Тёма спустился губами к шее, наказывая меня почти невесомым укусом. – Я не разбил тогда ему лицо только потому, что ты сказала – это неправда. И кто из нас жалкий лгунишка?

– Это же было еще в старших классах. – В ответ я забралась ему под свитер, чтобы царапнуть по пояснице. – Порядочные девочки не говорят о таком даже самым лучшим друзьям.

– Лера!!!

Пришлось заткнуть его возмущение новым поцелуем, пока, прячась в тени, мы не привлекли внимание кого-нибудь из прохожих. Вряд ли бы нас одернули, но мы все еще находились на территории кампуса, так что попасться могли и преподавателям, и однокурсникам. А я планировала закончить университет без ярлыка испорченной девицы.

– Лера!

Потрясенный, он выглядел слишком милым, чтобы я смогла удержаться и не подначить его еще сильнее:

– Если ты так заботился обо мне все эти годы, мог бы позаботиться и о том, чтобы самому меня всему научить.

Это было слишком жестоко. Тёма шумно выдохнул и опустил руки, возвращая нас обоих на землю. Неохотно коснувшись подошвами асфальта, я сотню раз пожалела, что вообще открыла рот, потому что даже дюйм между нами холодил теперь сильнее любой непогоды. Ветер мгновенно прокрался под пиджак, под рубашку, где только что столько нежных касаний оставили сильные пальцы, и мне пришлось постараться, чтобы вернуть их на место.

– Я пошутила. – Он не сопротивлялся, и это позволило мне пойти еще дальше – не бояться, а в открытую целовать его щеки, веки, лоб, спрятанный за длинной растрепанной челкой. – Но тебе и вправду стоило бы поторопиться. Пять лет – довольно долго для того, кто одним махом привык получать, что хочет.

– Ты – другое, неужели еще не поняла? – Он ткнулся носом в ключицу, но только затем, чтобы скользнуть еще дальше и взвалить меня на плечо, снова подтверждая, что, каков бы ни был статус наших отношений, Тёмыч всегда может распоряжаться мной по своему усмотрению. – Но ты права, – заявил он, возвращая голосу прежнюю легкость и щекоча меня под коленкой. – Я больше не хочу ждать и пяти минут.

– Что ты задумал? – спросила я, уже зная ответ и втайне обмирая от того, насколько безумно было самой на него провоцировать.

– Нам давно пора было сделать это.

– Если говоря «это», ты опять собираешься столкнуть меня с какого-нибудь моста, между нами все закончится прямо сейчас.

– Запомнила, да? – хмыкнул он. – Ты сама напросилась…

Я много раз думала, каково было бы просыпаться рядом не под работающий компьютер, но дальше вытряхивания из волос раздавленных чипсов и долгих споров, кому первому идти чистить зубы, фантазировать боялась. Он все бы узнал при встрече, только взглянув на мои красные от смущения щеки, и я говорила себе:

– Стоп, ты всего в шаге от того, чтобы потерять лучшего друга

Поэтому закусывала губу и старалась, чтобы за просмотром очередного фильма, мои грязные мыслишки оставались там же, где и теплая пижама – на мне. В шкафу давно валялось кое-что купленное про запас – гораздо тоньше и соблазнительнее, но Тёме знать об этом не полагалось. Сейчас я гораздо яснее понимала, что чаще он просто делал вид, что засыпал, не дождавшись титров. Остаться рядом до утра даже просто в качестве мягкой подушки или одеяла – ему хватало и этого. Должно быть, он тоже боялся потерять меня, сделав что-то, чего бы я испугалась. А я так долго была маленькой и глупой… Смеялась, доводила до бешенства, желала и до жути боялась признаться, подменяя одни чувства другими, чтобы сохранить свой секрет, от которого ни мне, ни ему не становилось легче. Каково было раз за разом говорить мне «Я люблю тебя» и слышать в ответ: «Тише, тебя же могут услышать и неправильно понять»?

Прижимая его этой ночью крепче, чем когда-либо, я шептала: «Люблю тебя, люблю… люблю», как будто должна была непременно ответить на каждое его неуслышанное признание, но больше всего меня поразило, что утро, о котором я так мечтала и которого так страшилась, ничего между нами не изменило.

Тёма все так же сонно ныл, отказываясь просыпаться, отбирал одеяло и называл меня спятившим жаворонком, а я рыдала от смеха, когда он рухнул с кровати, пытаясь схватить меня за пятку и вернуть к себе под бок.

– Ты зря переживала, – сказал он мне за завтраком, который мы, конечно, провели, там же, где и всю ночь. – Мы слишком долго были друзьями, чтобы, став парой, так легко об этом забыть. Просто теперь я знаю о тебе чуть больше, чем раньше – только и всего.

– Что, например?

– Оказывается, ты любишь, когда я делаю вот так…

И мы не пошли еще и на вторую пару.

Я долго думала, стоит ли мне искупить свою вину перед Сосновским и как это сделать. Мы не слишком-то общались раньше, чтобы убиваться из-за несостоявшегося ужина, но я все равно чувствовала неловкость, потому что использовала его, чтобы вывести Тёму из себя. В конце концов, я просто притащила ему приготовленный своими руками обед, а Сосновский оказался настолько любезен, что, не затаив обиды, помог решить пару задач для проекта. Тёма ревновал, но клятвенно пообещал не торчать под столовой и даже сдержал свое слово. Удивительно, каким он становился покладистым, если в его кармане болтался запасной ключ от моей квартиры.

Кофе, опрокинутый в сумку Вики Авдеевой временами тоже точил мою совесть, вынуждая идти с повинной и недельной зарплатой, которая могла бы хоть чуть-чуть скрасить разочарование из-за испорченной вещи. Но Тёма заявил, что ничего не знает об этом: Авдеева не оставляла свою сумку на скамейке, а значит, запас нарисованных спин был в целости и сохранности и не требовал пополнения коллекции. Я бы и не позволила ему оголяться – спина Тёмы, как и другие части тела, отныне были в полной моей собственности, и делиться я не собиралась. Так и не найдя владельца, лишившегося по моей вине сумки с рисунками, постепенно я успокоилась.

Но больше всего меня удивила моя собственная мама, когда я, приехав на выходных в гости, сообщила ей, что мы с Тёмой, наконец, вместе.

– А вы разве не встречались? – спросила она, не отрываясь от готовки. – Ты же сбежала с ним еще в школе. Почисти-ка овощи, дочь.

И я поняла, что теперь-то все точно в полном порядке.