Текст книги "Зима. Секрет (СИ)"

Автор книги: Олеса Шацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Зима. Секрет
Олеся Шацкая

1. Лучший друг

– Надо встретиться, – сказал Тёма. – У меня новость.

Если бы он еще по телефону признался, в чем новость, я бы не пошла. Разбила бы телефон, закрылась в комнате и ревела в подушку, пока в глазах не закололо бы от сухости. Но сказал беззаботно:

– Ты же мой лучший друг, я не могу держать такое в секрете, – и я повелась.

Клюнула, как последняя дура. Не подруга, нет. «Друг», с которым можно позволять себе вольности: щупать за бок, проверяя, надета ли под свитером майка, считать невидимые ребра и совать мне в рот лишний кусок со своей тарелки – кушай, заморыш, а то ноги протянешь.

– Эй, Лерка, давай сделаем это, – сказал он, когда я получила неуд по макроэкономике и чуть не вылетела с бесплатного.

Мое сердце ёкнуло и заняло позицию на старте, но Тёма потащил меня к своим дружкам роуп-джамперам и заставил прыгнуть с какого-то старого пешеходного моста. «Это» с Тёмой, нескромно думала я, должно было стать самым потрясающим и прекрасным моментом в моей жизни. Но меня всунули в какие-то ремни, Тёма самолично щелкнул карабином, пристегивая веревку, а потом приблизился настолько, что я задержала воздух в легких, понадеявшись, что за полушутливым взглядом карих глаз кроется нечто большее, чем просто желание пожелать напоследок удачи. Я не могла умереть и так и не узнать, каковы его губы на вкус. Тёма тащился от вишневых жвачек – наверное, целоваться с ним было все равно что съесть целую горсть сладких ягод… Но он прикусил нижнюю губу, облизываясь, и продемонстрировал улыбку, от которой у меня одинаково сильно принималось стучать не только в затылке, но и в ладонях – от желания его придушить.

– Вот что такое настоящий кайф, – сказал он, сталкивая меня с моста и даже не пытаясь сдержать уже рвущийся за белые зубы смех.

Нет, Тёмыч, думала я, болтаясь между небом и землей и прерывая ор только для того, чтобы заглотнуть новый порыв беснующегося ветра. Кайф – быть рядом с тобой, даже когда все, чего мне хочется – это прибить тебя.

Экзамен я все-таки пересдала, пожертвовав недельным сном, но Тёма, конечно же, считал, что только благодаря его невероятной способности заряжать меня своим оптимизмом. Он таким и был – оптимистичным до кончиков волос паршивцем, в которого я влюбилась, даже не заметив, как и когда.

Мы дружили со старших классов, быстро сообразив, что прогуливать скучные уроки лучше вместе: вместе курили за ближайшим углом, вместе рубились в компьютерные игры и делились списанной у кого-то из одноклассников домашкой. Мне нравилось, когда он говорил, что дружить с девушкой круче, чем с парнем, потому что можно обниматься без опасения схлопотать по лицу. Но когда я вдруг поняла, что млею от малейшей его привычки, будь то зажимать сигарету между большим и указательным пальцами или перед вызовом к доске беспокойно лохматить челку, слово «друг» неожиданно встало прямо поперек гортани. Как и дружеские обнимашки.

– Эй, Лерка, – заводил привычно Тёма: – Вздумаешь встречаться с каким-нибудь хмырем, помни – сперва я должен буду его проверить!

– Это как? – спрашивала я, мрачнея.

– Выпью с ним, и если свалится раньше меня – нахрен тебе такой слабак.

Тёмыча попробуй перепить – он знал, чем хвалиться. В первый раз алкоголь я попробовала именно с ним, как и первый раз села за руль, в первый раз протанцевала ночь напролет в ночном клубе… Даже платье на выпускной мы выбирали вместе. Тёма присутствовал в моей жизни, забивая каждый ее злосчастный уголок, каждую щелочку, пока я не влюбилась в него до полоумия и не пожалела о том, что вообще его встретила. Надо было слушаться маму и подавать документы в лицей, который выбрала она, а не идти в ближайшую к дому школу. Жила бы сейчас спокойно. Не так, как будто я секретный шпион, вынужденный днем играть одну роль, а по ночам кусать кулак, накрывшись подушкой. А ведь цитаты и статейки в соцсетях с самого начала предупреждали: «Дружбы между мальчиком и девочкой не бывает!»

Больше всего я боялась, что Тёма однажды раскусит меня, и тщательно выстроенный за последние два года образ раскрошится под его виноватым взглядом, а вместе с лицом я потеряю еще и лучшего друга. Нельзя было этого допустить. Нельзя.

Он встретил меня после пары и потащил в кафешку, где подавали самый омерзительный кофе из всех, что я пробовала:

– Выкладывай, – приказала я, а он с загадочной улыбкой сначала сделал заказ, потом трепался о каком-то преподе, а когда перед нами поставили пару белых чашек и сахарницу, сыпанул в мой кофе побольше. – Пей.

– Эй! Я же терпеть не могу сладкое!

– Поздно, Лерка, сегодня мне нужно, чтобы ты была не только клевым чуваком, но еще и девушкой.

Внутри опять невидимо пробежались по музыкальному ряду, ужасно фальшивя в том месте, где трепыхалось глупое сердце. Тёма употребил слова «чувак» и «девушка» в одном предложении…

– Вот еще, – нахмурилась я и подозвала официантку, чтобы она принесла мне другой кофе. – Ты совсем двинулся, если думаешь, что я буду пить эту мерзость.

– Ле-ерка-а-а, – почти жалобно протянул Тёма. – Когда я расскажу тебе, что со мной произошло, тебе захочется выпить, а мне нужно, чтобы хотя бы до вечера ты сохраняла свой мозг в тонусе.

– Да не тяни уже! Ты выиграл в лотерею? Получил наследство? Решил бросить универ и свалить за границу?

Надеюсь, не последнее…

– Я влюбился, Лера, в самую потрясающую девушку на свете.

Официантка принесла новый кофе, но я, не глядя, схватилась за первую чашку и спрятала дрожащие губы за ее краем. Тёма подпер подбородок ладонью и взглянул на меня с отвратительной щенячьей нежностью.

– Сахарку, да?

От его улыбки веяло счастьем, а у меня на языке уже завязывался ком, проглотив который я предсказуемо расплачусь.

– Не мог с тобой не поделиться, ты же мой лучший друг, – опять повторил он фразу, от которой у меня ехала крыша.

Да не хочу я быть тебе долбанным другом!!! Вместо этого пришлось спросить:

– Тебя можно поздравить, уже признался, да?

– Ага.

Даже от целой сахарницы тошнило бы меньше, чем от приторности, с которой он готов был рассказывать обо всем, что было связано с их встречей.

– Помнишь, я искал подработку, и меня позвали натурщиком сюда, к художникам? Непыльная работенка, только сидеть в одной позе тошно. Зато разглядывай – не хочу… Ты хоть представляешь, сколько красивых девчонок мечтают рисовать с утра до вечера?

Ага, представляю. Явно больше, чем у нас, на экономическом.

– Они рисовали две недели. Пришлось даже раздеться, потому что они сказали, что у меня рельефная спина. Почему ты раньше ничего не говорила?

Спина у него была, что надо. Мы иногда выбирались к морю, и Тёма любил взвалить меня на плечо, чтобы с разбегу зашвырнуть подальше в холодную воду. Упирайся – не упирайся, он любил, чтобы было весело, и если веселье заключалось в том, чтобы довести меня до истерики, остановить его не смогло бы и цунами. Обычно я визжала и колотила его между лопаток, но даже этого хватало, чтобы почувствовать, насколько его мускулы крепки в реальности…

Я едва подавила раздражение.

– Хотел полюбоваться – пошел бы и сфотографировался. Фото печатают минут пять.

– Глупая ты, Лерка, – беззлобно сказал Тёма. – У меня теперь портретов – на весь факультет хватит. Хочешь, подарю? Анфас, профиль? Могу только одну спину, с автографом.

– Обойдусь, что я там не видела. Как зовут хоть твою художницу?

– Виолетта Авдеева – запомни это имя, она первокурсница и просто красотка!

Не знаю, что больше меня бесило: тот факт, что Тёмыч влюбился, или что пару недель скрывал от меня их знакомство. Мы рассказывали друг другу обо всем, даже самом сокровенном – это и цепляло нас друг за дружку крючочками: за руки, за плечи. Я знала его, как себя, и он мог то же самое сказать обо мне, если не считать крохотного местечка, куда я загнала свое настоящее чувство к нему. Открыть вдруг, что у Тёмы тоже имелось такое местечко, оказалось не просто неприятно – кошмарно. Наверное, так у всех влюбленных людей: розовощекая, счастливая, дурацкая любовь начинает захватывать тело через микроскопическую пору, распространяясь по венам вверх и вниз, пока не пробивается сумасшедшим блеском через один только взгляд. Тёма смотрел на меня и весь светился, а я гасила в себе не только сжатое до болезненной точки чувство, но даже саму мысль о нем. Лишь бы только он ни о чем не догадался.

Но я была не права. Однажды Тёма должен был сделать это – сказать в своей ироничной манере:

– Эй, Лерка, я встретил девушку моей мечты и теперь не принадлежу только тебе.

Мое сердце все равно бы разбилось. Сегодня, завтра – какая разница? Но он не имел права ждать, что я примусь прыгать от радости.

– Хочу как можно скорее вас познакомить. Давай сегодня вечером? На этот самом месте.

Паршивое кафе, паршивый кофе, паршивый вечер.

– Почему бы и нет?

– Я люблю тебя, Лера, – чмокнул он меня в макушку, поднимаясь, чтобы расплатиться.

– Отвали, долбанный чудик, – поморщилась я. – Тебе больше нельзя вести себя так двусмысленно. Что подумает твоя новая девушка?

– Что ты мой лучший друг.

Отлично. Просто отлично. Тёма был прав, как всегда: этим вечером я точно захочу напиться.

2. Соперники

– Не пойду, – бурчала я себе под нос, пока шла на следующую пару. – Глазеть, как они будут пить коктейль из одного стакана – фу!

Тёма давно говорил, что с девушкой, которую однажды выберет, рискнет на все эти милые нелепости: подержаться за руки под столом, пока никто не видит, заказать одно на двоих блюдо… Он был романтичным, каким бы хулиганом не старался казаться. Забраться хрен знает куда ради крутого фото, примчаться ко мне в аудиторию и разыграть срочный вызов в деканат, чтобы мы могли вдвоем прогуляться по пустому кампусу, стянуть с уличного прилавка заколку и украсить мои волосы – в его голове от идеи до шага не было расстояния даже в ладонь! Но именно это обещало – его девушке не придется скучать. Поцелуи под дождем и подвиги ради одной только улыбки прилагаются. Правда, не моей…

– Не пойду, – решилась я. Скажу, что загрузили после пар и откажусь. Должен же он понять, что в моей жизни могут быть вещи поважнее его влюбленности!

– Опять разговариваешь сама с собой, Морозова? – прилип к плечу Влад. – Странно это – уговаривать себя не идти и одновременно идти, не находишь?

– А? – пришлось даже обернуться, чтобы убедиться, что он говорит именно со мной, но позади больше никого не было. Значит, нагнал специально. – О чем ты вообще, Сосновский?

– Про девушек говорят – у них короткая память. Значит, ты настоящая девушка?

Он любил сказануть что-нибудь такое и ждать, пока краска не начнет покрывать кончики ушей, перетекая на щеки и шею. Влад Сосновский обладал удивительной способностью издеваться, даже когда пытался говорить комплименты, и я еще ни разу не смогла понять, зачем ему это. Лучше не отвечать, сам отвалится.

– Эй, Морозова, я с тобой говорю! – крикнул он в спину, когда я попыталась ускориться.

Не отвалится.

– Что тебе?

– Какая сердитая. Мы на одном курсе учимся вообще-то. – Он снова зашагал рядом, нарочно невпопад, чтобы ударять меня плечом. – Помоги мне с проектом по макроэкономике, а я взамен угощу тебя обедом.

В его улыбке скрывалось не злое, а хитрое, но если я что-то и знала о Сосновском – даже самых безобидных его словах всегда таился подвох. Влад был гением во всем, что касалось учебы – то, что мне давалось с зубовным скрежетом, он решал, даже не глядя. И это ему вдруг понадобилась помощь с проектом?

– С каким? С которым ты справился еще на прошлой неделе?

– Мне вернули его на доработку. Хочешь – сама посмотри.

Он порылся в рюкзаке и сунул мне под нос папку.

– Все честно.

– Ага, как же. – Взять папку в руки значило повестись, и я, проигнорировав, свернула в галерею, хотя от нее топать было гораздо дальше, чем напрямик.

– Морозова-а!

Он не стал догонять, но в аудитории все равно плюхнулся на ряд за мной. Пф, какая от меня помощь, если я сама чуть осилила теоретическую часть, а впереди еще вычислений как отсюда и до автобусной остановки. Кто бы мне самой помог. Сосновский бросил на стол записку, и я смахнула ее в сумку, чтобы не мусорить.

Незаметно достав телефон, я набрала Тёме сообщение с извинениями, но отправить не смогла, зависнув пальцем над экраном. Разве так уж важна моя обида, если Тёма, как бы сильно я не сходила по нему с ума, все равно оставался самым близким мне человеком? Мы держались друг друга, какие бы ни бушевали ураганы. Когда в старших классах умерла его мать, я неделю не вылезала из его дома, смотрела за ним, как за ребенком: поел ли, уснул. А когда Тёмыч сказал: «Давай свалим подальше», бросила в тот же день подработку и проехала с ним автостопом пару тысяч километров в один конец, пока родители не обратились в полицию. Меня могли сколько угодно запирать в наказание в своей комнате – Тёма все равно забирался через балкон, чтобы притащить попкорн и диск с новым фильмом. Он мог бы быть моим братом-близнецом, если бы не тот факт, что я любила его совсем не сестринской любовью. Но он не был виноват! И сейчас хотел разделить со мной совсем не горе, а большое счастье. И вместо того, чтобы поддержать, я написала: «Прости, Тёмыч, я в полной заднице с проектом, так что пусть твоя художница слопает за меня кусок пирога». Хорошенькое дело.

«Не пойду», – попробовала я опять себя убедить. Не слишком-то успешно, потому что даже от мысли пахнуло предательством.

Тёма словно услышал меня, потому что прислал в чате:

«Не забудь, в семь! Хочу поскорее познакомить двух моих самых любимых девушек!»

Придурок! Сказала же ему не называть меня так! Но свое сообщение все же удалила.

Как сложно… Придется отказаться от стольких дорогих и нужных привычек. Курить одну на двоих сигарету, когда у самой еще полпачки. Звонить среди ночи, потому что приснился дурацкий сон. Внезапно находить в своем кармане шоколадку, когда совершенно точно знаешь, что ничего не покупала. Разве справедливо отбирать у меня лучшего друга всего через какую-то пару недель романтических отношений? Эй, вселенский разум, мы были с ним вместе почти пять лет, это, простите, что-то да значит!

Хрен ей, по-настоящему разозлившись, я толкнула размышления в другое русло. Я не отдам Тёму какой-то там художнице, пусть она хоть тысячу раз красивее меня. Разве это преграда? Так, трухлявая ветка, перешагнуть через которую – плевое дело для человека, готового ради своей любви взять с разбегу Эверест. А я готова. Ну, почти…

Укрепившись в своей мысли, после пары я двинулась в деканат, чтобы забрать заказную корреспонденцию для доставки – приходилось подрабатывать, чтобы оплачивать крохотную квартирку поближе к кампусу и не ездить через полгорода домой. Тёме повезло больше, потому что удалось втиснуться в общежитие, но мне нравилось просыпаться и засыпать без мельтешащей перед глазами соседки, так что приходилось вкалывать.

– Сегодня только пара писем, – мне сунули небольшую стопку.

Исторический, медицинский… блин, дизайна нет. Придется выкручиваться.

Когда в запасе осталось только одно письмо, я двинулась к корпусу дизайнеров – у них там все было не как у людей: народ толкался на газонах с огромными планшетами для рисования, в холле торчала жуткая фигура, чтобы собрать которую, наверное, пришлось перерыть пару помоек в округе. Даже у деканата стены были увешаны странными картинами из камней. Как-то в ожидании секретаря я потрогала один – и он отвалился…

– Лера! – позвала меня Анжела Владимировна. Она тут же скрылась за дверью. – Положи на стол, я сейчас!

На столе у нее уже красовалось пару башен из бумаг, и я приткнула письмо под монитором. Не зная, что делать, я покачалась с носка на пятку. Нужно было непременно задержаться, чтобы она заметила – письмо-то для социологов, но Анжела Владимировна уже с головой погрузилась в шкаф, пытаясь что-то найти.

– У вас сегодня настоящий завал, – сказала я.

– Как всегда в начале семестра, – послышалось из шкафа.

– Давайте, может, я сама зарегистрирую письмо? – предложила на всякий случай. С Анжелой Владимировной мы довольно хорошо ладили – она всегда мило со мной здоровалась, иногда угощала леденцами и даже готова была потратить пару своих драгоценных минут, чтобы расспросить меня об учебе.

– Нет-нет, я сама! Сейчас!

Не прокатило. Еще бы она пустила меня за свой компьютер.

– Но вам все равно нужно расписаться в получении.

– Иду!

По селектору раздался раскатистый мужской голос – декан у дизайнеров, в отличие от всего остального, был строго-однотонным: строгим – в общении и однотонным – в выборе костюмов:

– Я жду!

Анжела Владимировна подпрыгнула и заметалась, выхватывая из шкафа сразу целую стопку папок.

– Давайте я зарегистрирую, – сунулась я под руку, – и распишусь заодно. У меня пара скоро.

– Хорошо, хорошо, – махнула она рукой и умчалась, раскачиваясь на шпильках, в кабинет декана.

Другое дело. Я влезла между башен и засуетилась, как будто не списки студентов искала, а взламывала личный банковский счет. Как ее там? Вика Авдеева? А-а…

С монитора на меня глянуло ангельское создание, как будто только сошедшее со страниц модного журнала. Виктория Авдеева оказалась не просто красоткой, она была воплощением всего того, что так нравилось парням в девушках: белоснежная кожа, большие глаза, длинные, чуть вьющиеся на кончиках волосы. Такую только защищать от малейшего дуновения ветра.

А еще она была полной противоположностью мне.

3. Месть

Ну что я ей скажу? Привет, ты забрала моего парня, поэтому я вырву столько твоих волос, сколько успею, пока нас не разнимут? Мысли путались точно так же, как и ветки перед глазами: внахлест, мешая друг дружке, и из-за этого я не могла рассмотреть ни девушку, ни собственных решений.

Поправочка! Тёма не мой парень.

Вика Авдеева оказалась даже лучше своей фотографии – к пышной шевелюре добавились миниатюрная, кукольная фигурка и такая тонкая талия, что я, наверное, смогла бы обхватить ее пальцами… Взять, например, и переломить. Бр-р!

Она была милой. Такой милой, что при других обстоятельствах я бы погладила ее по головке и предложила потаскать по кампусу планшет, который смотрелся у нее подмышкой, как надувшийся от ветра парус. В юбке до колен и джинсовой безрукавке с меховым воротником она выглядела изящной и современной, а двигалась – как будто слегка пританцовывала от невозможности устоять на одном месте. Наверняка парни в нее влюблялись пачками. Но разве Тёме нравились такие? Я не могла припомнить ни одного другого его романтического увлечения. Он, конечно, засматривался на девушек, мог сказануть что-нибудь по поводу коротких юбок или длины торчащих из-под них ног, но никогда не делал попыток с кем-то сблизиться, пока я была рядом.

Вот и ответ, подсказал изнутри гаденький голосок: ты, как присохший лейкопластырь, не опускала Тёму ни на минуту, чтобы он мог хотя бы попытаться построить отношения с другой. Потребовалось почти пять лет, чтобы ты поняла: люди вырастают даже из дружбы. Как будто дружба – это детский костюмчик, который рано или поздно все равно придется повесить в шкаф.

Вот и Тёма вырос… Чтобы быть с кем-то вроде Вики Авдеевой.

Бред – сидеть в кустах и теребить так и не доставленное социологам письмо. Время уже послеобеденное, и если не успею, возникнут лишние вопросы, особенно после того, как Анжела Владимировна не найдет в системе и следа зарегистрированной почты. Так можно лишиться удобной подработки и снова бегать по близлежащим кафе, в поисках тех, кто готов принять студентку только на полдня.

Тёмыч сказал бы мне:

– В любой непонятной ситуации просто бери – и делай!

Это было его девизом, правилом при встрече с любым препятствием. Он видел стену – и искал, за что бы уцепиться, чтобы перемахнуть ее. Утыкался в несправедливость – и разбивал в кровь кулак (или нос, если несправедливость оказывалась мощнее). А если ступал на шаткий мост – обвязывался веревкой и прыгал против ветра. Меня до мурашек пробирало всякий раз, когда он ухал вниз, раскинув руки, словно гравитация и любая другая сила не были над ним властны. Тёма ни за что не стал бы отсиживаться в кустах.

Просто бери – и делай, Лерка. Я вылезла, наконец, на дорожку и одернула свитер, смахивая налипший мусор. У меня, конечно, не такое миниатюрное сложение и талию не сжать в кулаке, но я и не уродина, особенно если накануне легла спать натощак и не забыла умыться. Тёмыч говорит, что я забавная – наверное, потому что могу его рассмешить, в каком бы сама ни была настроении. При мне он смеялся, запрокинув голову, от души, а мои внутренности всякий раз в ответ собирались в комочек, чтобы оставшееся пространство до пределов могло заполниться его заразительным счастьем. Всегда боялась в такие моменты, что не удержусь и поцелую его.

Просто подойду к ней и что-нибудь скажу. Привет! Кажется, ты учишься на дизайне? А я люблю парня, который любит тебя конецтебестерва…

Надо что-нибудь выпить.

Пришлось завернуть к ближайшему кофе-автомату и выбрать первое, что попалось на ощупь, благо монеты с первого раза пролезли в отверстие. Пока внутри гудело и трещало, колдуя над моим напитком, Авдеева скрылась за колонной, и я могла теперь видеть только ее сумку, лежащую на скамейке. Должно быть, по-прежнему приплясывая (в туалет ей, что ли, постоянно хочется?), Авдеева завела с кем-то разговор.

– Эй, не спи! – ткнули меня в спину из образовавшейся очереди. – Кофе готов.

И правда. Я схватила стаканчик и опять выскочила на улицу, как будто без своей сумки Авдеева могла испариться. Но нет – ее тоненький голосок я теперь слышала, как будто он был совсем рядом. Ей отвечал другой, слишком знакомый, чтобы я могла отлипнуть от колонны и показаться.

Тёма.

Залезла бы снова в куст, найдись рядом хоть один…

– Когда ты снова попозируешь мне? – даже манерой разговаривать Авдеева смахивала скорее на ребенка, чем на взрослую девушку. Она тянула слова и, скорее всего, нарочно – на курсах по обольщению их учат или где? – У тебя очень пластичное лицо.

– А что со спиной? Больше не интересует?

Далась ему эта спина… Смеются, как будто ничего уморительнее не слышали.

– Я набрала уже достаточно материала, так что хочу порисовать для себя…

Буэ-э-э. Как можно флиртовать у всех на виду? Они же встречаются всего ничего, а уже милуются прямо в центре кампуса, где на них могут наткнуться преподаватели или кто-то знакомый. Я, например. От Тёмы еще можно было ожидать чего-то подобного, хотя бы потому что его мало интересовало не только осуждение других людей, но и вообще – мнение. Но ради девушки, он собирался постараться. Правда, девушка сама вела себя легкомысленно.

– Ты слишком много работаешь, давай я куплю тебе горячий шоколад, – сказал Тёма, и они, наверняка в обнимку, потопали прямо в мою сторону. – Сегодня вечером…

Пришлось обойти колонну так, чтобы остаться у них позади. Он открыл перед ней дверь, и у меня окончательно ухнуло вниз и настроение, и решимость бороться за него, и всякое желание вообще их видеть. Эверест, на который я планировала взлететь без разбега, опасно накренил свою верхушку прямо над моей головой, и я развернулась, чтобы позорно смыться.

На скамейке все еще лежала раскрытая сумка, о которой Авдеева, похоже, окончательно забыла. Можно было рассмотреть краешек пухлого альбома, до отказа забитого одной безобразно влюбленной спиной, и я подумала, как часто они оставались наедине, чтобы Авдеева смогла досконально изучить каждый ее дюйм и, наконец, обратить внимание на пластичное лицо. Рука сама собой вывернула стаканчик с кофе прямо на волнистый бумажный срез, и я испугалась гораздо сильнее, чем когда только представляла, как это сделаю. Кофе быстро затемнил белое, и я бросилась бежать, вспомнив, что у автомата прекрасно видно и скамейку, и сумку…

Телефон в заднем кармане джинсов завибрировал уже через пару минут, и я подпрыгнула, словно меня шлепком догнало наказание. Наверняка это Тёма – когда мне удавалось разозлить его настолько, чтобы он вышел из себя, он всегда опускал голос почти до шепота, но у меня тряслись коленки, как будто он обрушивал на меня бешеный вопль. «Идиотка! – обычно цедил он. – В следующий раз прикупи мозги вместо новой шмотки», как будто я из тех, кто любит торчать в примерочных кабинках. Но сегодня он имел полное право на меня накричать – я поступила более чем безмозгло.

– Ты хочешь отменить ужин, да? – спросила я, не дожидаясь, пока он затянет свое: «Идио-отка!»

– А ты приглашала меня поужинать?

Я посмотрела на экран – номер был незнакомым.

– Кто это?

– Тебе повезло, я абсолютно свободен. Где и во сколько?

– Влад? – внезапно догадалась я.

– У тебя первый приз, Морозова. За проницательность.

– Послушай, ты не так все понял…

– Одной макроэкономикой не наешься, так что я за большой стейк. Люблю medium rare.

– Но …

– Не парься, плачу я, как и обещал. Впрочем, дело за тобой, если, конечно, не потащишь меня в какую-нибудь уличную забегаловку без крыши над головой.

– Стоп, Сосновский! Откуда у тебя вообще мой номер?

– Пришлось потрясти кое-кого, раз ты не в состоянии даже записку осилить.

Этот парень грозил свести меня с ума своей непробиваемостью. Я вспомнила, как он подбросил мне сегодня какой-то клочок и пошарила наудачу поверх конспектов – так и есть: «Ты помогаешь мне, я – тебе» и еще какая-то ерунда.

– С каких это пор у тебя настолько плохо с учебой?

– Умничать вредно, Морозова, не слышала о таком?

Я была слишком расстроена, чтобы бороться с этой ветряной мельницей. Сосновского не переговорил бы даже Тёма, а он гораздо острее меня на язык. Они бы выбесили друга в два счета, окажись в одном месте и в одно время…

– В семь вечера, Сосновский, – я назвала адрес кафе – И если опоздаешь, я засуну тебе в глотку не только твой проект, но и мой собственный, даже если это будет грозить мне лишением стипендии.

– Месть – это хорошо, но я всегда на шаг впереди.

– Не знаю, о чем ты, но, надеюсь, ты прихватишь с собой все свое острословие.

– Тогда расчитываю увидеть тебя в юбке. Неплохой обмен?

Я отключила телефон – остановить этого парня можно было только так. Где-то внутри еще шевелилось сомнение, не слишком ли я перегнула, но когда представила, как передо мной опустится на диванчик кукла в жилетке с меховым воротником и, растягивая слова, скажет: «При-иве-ет!», желание оплатить Сосновскому сразу два стейка только усилилось.

Прости, Тёмыч, но если уж мне придется познакомиться с твоей новой девушкой, тебе придется познакомиться с моим новым парнем.

4. Слишком короткое свидание

«Расчитываю увидеть тебя в юбке» – ага, как же. Сосновский предъявлял заявки, как будто я была службой по выполнению заказов. В моем шкафу юбок отродясь не водилось, исключая те моменты, про которые мама говорила «официальные» и заставляла прикупить что-нибудь торжественное и пышное. Я бы надела выпускное платье, если бы оно оказалось под рукой, но хранить в и без того маленькой съемной квартире лишнее барахло было слишком расточительно. Я едва находила место, чтобы приткнуть пальто, а от входной двери и до кровати перемещалась в пару шагов – конечно, у меня тут целый магазин одежды.

И все-таки идти в кафе в чем попало было нельзя. Авдеева, конечно же, постарается выглядеть на все двести: сто – для Тёмы и еще столько же – для меня, чтобы сразу дать понять, где должен быть друг, а где – любимая девушка. Тёма мог быть насколько угодно выбешивающим, но с этой любовью даже его хваленый железный характер превращался в мягкое тесто, из которого Авдеевой разрешалось лепить какую угодно фигуру. Хоть второго мусорного человека для дизайнерского факультета.

«Ты так много работаешь, давай я куплю тебе горячий шоколад» – тьфу. Надеюсь, она налопается сладкого до диатеза.

Пришлось хорошенько порыться, но отыскались только джинсовые шорты, оставшиеся еще со школьных времен. С тех пор я немного поправилась и, честно говоря, думала, что это только к лучшему.

– Осторожно! Ты же проткнешь меня своими коленками! – жаловался Тёма, когда, разозлившись, я пинала его, куда попало. – У тебя вообще линцензия есть на ношение оружия?

Да, в школе я была тощей, с вечными ссадинами на ногах и локтях, как у какого-нибудь подзаборного бродяги. Но теперь, всунувшись в шорты и покрутившись туда-сюда, сочла, что стала выглядеть женственней. На самую чуточку.

– Надеюсь, Тёмыч, ты разозлишься, – сказала я, отправляя пожелание в мир. – Иначе я за себя не ручаюсь.

– Ты умеешь удивлять, Морозова, – заявил Сосновский, конечно же, притащившись на десять минут раньше. Как и я. Вряд ли его испугала перспектива съесть вместо ужина наши проекты, так что я до конца не понимала, зачем ему вообще нужно было ими прикрываться. Не ради же бесплатной еды. – Думал, ты опять спрячешься под что-нибудь длинное и теплое.

– Это называется одеваться по погоде, – сказала я, пытаясь углядеть, не покажется ли в окне кафе макушка Тёмы. Лучше бы эта парочка уже была на месте – тогда эффект от моих голых ног и висящего на локте кавалере будет сильнее. – Не слышал о таком?

– Придется согреть тебя, если замерзнешь, – и бровью не повел Сосновский. – Ты дрожишь? Не думал, что это случится так скоро.

Пришлось не слишком вежливо одернуть его руки, уже скользнувшие за спину. Но он был прав: в пиджаке поверх рубашки было еще ничего, а вот с открытыми ногами я погорячилась – под вечер как назло похолодало. Отбив легкую чечетку в лучшем духе Авдеевой, я дернула Сосновского за рукав куртки в сторону кафе:

– Пойдем. Но хочу предупредить сразу – во-первых, это не свидание, во-вторых, только позволишь себе лишнее – и сразу вылетишь в окно, в-третьих, мы будем не одни, а с моими друзьями…

– Заниматься макроэкономикой на глазах у всех – это извращение.

Почему все, что он говорил, звучало, как будто предложение из фильмов для взрослых? Сосновскому не мешало бы продезинфицировать рот.

– Я оплачу твой заказ, а ты решишь для меня пару задач из практической части, только и всего.

– А что будешь делать ты?

– Как мы и договаривались: испорчу твой проект. Ты ведь не думал, что я гуру в вычислениях?

Испорчу проект и еще настроение – кое-кому.

Тёма сидел за самым дальним столиком – где освещение было похуже, зато вместо стульев стояли два удобных диванчика. Я сразу увидела его небрежно спадающие на лоб волосы, которые он всегда ерошил, если сильно волновался или нервничал. Перед итоговым тестом, например, или прыжком с новой высоты. Но что такого волнительного было для него в нашем предстоящем ужине? «Эй, Лерка, познакомься с девушкой, которую я люблю – Вика» – только и всего. Тёма говорил мне и более стремные вещи: «Эй, Лерка, ты порвала штаны на заднице, когда лезла через забор, а через пять минут урок, ха-ха-ха». Нет ведь ничего проще, чем познакомить двух людей, предложив им вилки, которыми можно заколоть друг дружку…