Текст книги "Горечь испытаний"

Автор книги: Олесь Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Простите, а где же дети? – спросил Парсел.

– Дети... д-да, дети, – монотонно произнесла Нори Пэнт. И смолкла, закрыв глаза.

– Дети отправлены на рождественские каникулы к родителям Арчи, пояснила миссис Уординг. – Арчи и Нори и сами собирались к ним завтра. Они живут в Буффало. Арчи уехал бы и раньше, да все надеялся, что вот-вот найдет работу. то есть сначала-то он был просто уверен, что без дела ему слоняться недолго. такого электрика поискать надо. А какая у Арчи была голова! Золотая была голова у Арчи...

Раздался нервный крик: "Арчи!" За ним послышались громкие рыдания, и Нори Пэнт вновь потеряла сознание. Маркетти и доктор перенесли ее в спальню на второй этаж, куда вместе с ними направилась Рейчел. Джерри и миссис Уординг остались вдвоем. Парсел медленно прошелся по гостиной, разглядывая развешенные на стенах типографские копии работ американских пейзажистов, недорогие сувениры, приобретенные по случаю и расставленные и разложенные на полочках, столиках, шкафчиках. остановился на какое-то время перед маленькой копией с картины: мощный водопад где-то высоко в горах, в его водах тонут лиловые лучи заката; почти у подножия горы костер и рядом с ним маленькая человеческая фигурка. Копия этой картины запомнилась ему с детства. Она тоже висела в их доме.

– Представляете? – говорила меж тем соседка Пэнтов. – Он застрелился на квартире у своей любовницы, этой бесстыдницы Джудди Коллинз. Ну, эта смазливая стенографистка, знаете, с его же завода? Паршивка! Это же надо тащить к себе в постель человека, у которого жена и трое детей! Все они, нынешние, на один манер – им на все, кроме своей похоти, наплевать. Арчи, конечно же, как любой уважающий себя мужчина, побежал к ней, как только она ему подморгнула.

– А что, были ли какие-нибудь симптомы, что он может наложить на себя руки? – осторожно прервал ее Джерри.

– В том-то и дело, что нет! – воскликнула миссис Уординг. – Ничего похожего! На другой день, как его уволили, Арчи встретил меня на улице и сказал: "Привет, крошка Дорис!" Это он меня так звал, уж не знаю почему, смущенно улыбнулась миссис Уординг, проведя руками по своим пышным бедрам. Весельчак – одно слово. Я ведь вовсе и не Дорис, а Луиза. так вот он и говорит: "С сегодняшнего дня я в отпуске. Хоть раз в жизни отдохнув свое полное удовольствие. Как думаешь, крошка Дорис, – имею я право за сорок пять лет жизни хоть разок как следует отдохнуть?" – Миссис Уординг прошла в следующую комнату – столовую – и крикнула оттуда: "Проходите сюда, мистер, не знаю как вас звать". ничего не ответив, Джерри отправился за ней. "Идиотизм какой-то, – вздохнул он. – Теперь выслушивай бредни этой дуры. И все – из-за каприза Рейчел"

– Вам, наверное, хочется смочить горло, – говорила она, раскрывая при этом настенный бар. – Пусто. Пусто. все пусто... Я вам расскажу, – она захихикала, понизив голос. – Арчи Пэнт пристрастился к бутылке. Да не так, знаете ли, по рюмке-другой. нет, он стал пить всерьез. И чем больше времени он был без работы, тем отчаяннее он в бутылку заглядывал... Впрочем, может быть, что-нибудь найдется в этом маленьком холодильнике.

Она протянула руку, намереваясь открыть дверцу небольшого "вестингауза", как вдруг раздалось угрожающее рычание и рядом с миссис Уординг вырос сенбернар. Задом своим он прикрыл дверцу холодильника, а мордой стал теснить миссис Уординг прочь. Поначалу она с недоумением, даже со страхом глядела на собаку, тихонько приговаривая: "Кинг, ты что, дуралей? Ну что ты, что?.." Потом рассмеялась, сказала: "Умора! Арчи научил этого громилу никого не подпускать к его холодильнику. никого из женщин, то есть. А мужчина запросто может открыть его, взять все, что ему захочется. Вот попробуйте!" И видя, что Джерри не торопится к "вестингаузу", произнесла просяще: "Ну попробуйте, мистер. Пить охота до ужаса". Джерри медленно подошел к сенбернару, погладил его голову, почесал между глазами. Кинг завилял хвостом, тоскливо взвизгнул, отошел в сторону.

– Здесь ничего, кроме пива, нет, – протянул Джерри, окинув взглядом полки "вестингауза". – Вам достать банку?

– Он еще спрашивает! – радостно завопила миссис Уординг. – Если вы мне сейчас же не дадите пива, я возьму и умру от жажды. Прямо здесь, вот на этом стуле. Две, мне две банки.

Она молниеносно сдернула колечко и приникла к холодной жестянке губами. В перерывах между глотками Джерри мог слышать нечто похожее на "Прелесть! Чудо! Блеск!. Он вскрыл одну банку и для себя, но сделал лишь два-три глотка. Пиво показалось ему чересчур горьким, чересчур холодным. "Когда же я в последний раз пил пиво? – подумал он, поставив банку на стол. – Лет двадцать пять-тридцать назад. А ведь когда-то с огромным удовольствием прямо-таки купался в этой пенящейся влаге. И мне было наплевать на то, что она как на дрожжах, вздувает живот и растит ранний цирроз".

В столовой неслышно появился Маркетти.

– Хозяйке дома несколько лучше, сэр.

– Значит, миссис Парсел сейчас спустится к нам? – спросил Джерри.

– Миссис Пэнт попросила миссис Парсел побыть с ней еще несколько минут, сэр.

Джерри недовольно сжал губы: "Видимо, беременность делает Рейчел такой чувствительной. Разумеется, я понимаю – семейная трагедия и все такое. Но если нам сейчас начать заглядывать во все... плохо устроенные семьи, мы не сможем завершить эту печальную Одиссею и к двухтысячному году...".

– Молодой человек, – обратилась миссис Уординг к Маркетти. Выпейте-ка с нами пива. Да-да, возьмите его в этом холодильнике. И передайте мне пару банок. Да не смотрите с опаской на этого Кинга. Вас он не тронет.

Покончив еще с одной банкой, женщина сказала Маркетти: "Вы не женаты? Я так и думала. Я всегда здорово угадываю. Что, нет? И не женитесь. зачем все это – семья, дети, бесконечные проблемы? Была бы я поумнее, это я имею в виду – в молодости, ни за что не вышла бы замуж, ни за сто тысяч, ни боже мой! И у одинокого забот куча. Чего их умножать во много раз? Нет, вы не подумайте чего-нибудь такого. У меня и муж что надо, и дети в порядке. И все же свобода – о-о-о!" – она хитро прищурилась и погрозила пальцем Маркетти. Итальянец, как всегда, неопределенно улыбался.

– Что же, мистер Пэнт, вы говорите, был рад своему вынужденному отпуску? – Джерри внимательно смотрел на миссис Уординг.

– Что вы! – возразила она, открывая новую банку. – Месяц назад, нет, пожалуй, полтора, я встретила его утром. Это был другой человек. Да-да, совсем другой. Отнюдь не весельчак. И потом, небритый – это нехорошо, когда мужчина перестает бриться. Я хочу сказать – следить за собой. А он мне тут и говорит как раз: "Ты знаешь, крошка Дорис, трое из моих приятелей, ну, которые вместе со мной выбыли из игры, трое угодили в дом для добрых дураков". Это так Арчи называл психлечебницу. "Ты понимаешь, сразу трое, чуть не в один день. А двое возбудили дело о разводе". Я ему говорю: "Не слишком ли ты много спиртного принимаешь последнее время, Арчи?" А он мне и отвечает: "Что ж, по-твоему, лучше на укольчики сесть? Или на порошочки? Тогда вообще никаких денег не хватит. И дом заложишь, и машину потеряешь. А без нее, сама знаешь, какой же ты человек?"

Джерри вышел в гостиную, прислушался к тому, что происходило на втором этаже. Там, однако, было тихо, не слышалось даже приглушенных голосов. "Горько, конечно, сознавать, что в сорок пять лет человек может выйти из игры. И из жизни даже. Как вот, например, этот бедняга Арчибальд Пэнт, – думал Джерри, возвращаясь в столовую. – Но, значит, где-то он дал слабинку, где-то неосторожно подставил свой бок, в который не замедлила ударить судьба. Видимо, выживает тот, кто постоянно думает о защите своих боков. И не только думает, но и имеет силы и умеет оградить себя от любой неожиданности. Конечно, ни к чему Рейчел разводить сюсюкания с этими людьми. Впрочем, трудно было удержать ее от поездки сюда. Такой случай, да еще на рождественской вечеринке, не часто бывает. Теперь надо хотя бы впредь уберечь ее от подобных непредвиденностей... Да, вечный закон жизни погибает слабейший. В этом отношении сегодняшний день ничем не отличается от любого дня сто тысяч лет назад, миллион лет назад. Вечный закон жизни. Жестокий, но единственно верный".

– Позавчера вот в этой самой столовой мы с Арчи пили "Дикого индюка", – громким шепотом сообщила миссис Уординг. Норри готовила ужин на кухне. А он мне знаете, что сказал?

Она поднялась со стула, подошла к холодильнику. Сенбернар зарычал громче прежнего, обнажил клыки.

– Злое, глупое животное, вот ты кто, – обиделась миссис Уординг. Ну что на меня рычишь? Я же пошутила, ты видишь?

Сенбернар зарычал еще злее.

– Я сяду на место, – махнула рукой женщина и капризно приказала Маркетти: – Дайте пива! Вы же видите, что этот зверь готов перегрызть мне глотку из-за дрянной банки пива

Маркетти, на которого Кинг не обратил ни малейшего внимания, быстро сделал то, о чем его просила миссис Уординг.

– Так вот, позавчера он мне и говорит, – продолжала она. – "Я думал, говорит, что я ухожу в отпуск. А знаешь, что это было на самом деле? Все эти девять месяцев? Я только теперь понял – каждый день я умирал. Ну, каждый день умирала какая-то частица меня. И вот теперь перед тобой не живой человек, а мертвец. Все умерло, все. А то, что я все еще двигаюсь, ем, сплю – все это уже происходит после моей смерти. ты меня понимаешь, крошка Дорис?" Как вы думаете, господа, он уже знал тогда, что через день застрелится?

Послышались негромкие шаги, кто-то спускался по лестнице. Джерри и Маркетти поспешили в гостиную. Вдогонку им миссис Уординг выкрикнула: "Джентльмены! Кто же бросает женщину одну? Был бы здесь мой муж, он бы научил вас хорошим манерам!"

Рейчел – это была она, – остановилась на последней ступеньке, умоляюще посмотрела на мужа:

– Джерри, ей надо помочь. Все это так ужасно... И эти похороны нужно устраивать. А у Норри... У миссис Норины Пэнт ни единого цента...

– Похороны возьмет на себя предприятие, – попытался успокоить жену Джерри.

– Ах, разве только в этом дело? – со слезами в голосе воскликнула Рейчел. – Все время, пока я сейчас была там, у нее наверху, она раз сто или больше повторила одно и то же: "На этой земле мне больше нечего делать". Я говорю ей – у вас же трое детей! Жить надо хотя бы ради них. Сначала она со мной вроде бы и соглашалась, но потом всякий раз твердила свое. А перед моим уходом знаешь она что сказала? Она сказала, что никаких детей у нее нет, и мужа нет и не было, и она актриса варьете и завтра отбывает на гастроли в Европу.

– Она что же – просто заговаривается, или... – Джерри вытер слезы со щеки Рейчел. А она, глядя широко раскрытыми глазами куда-то мимо него, сказала: "Доктор шепнул, что если это через день-два не пройдет, ее придется госпитализировать. Хорошо, что ты не разрешил приехать сюда никому из администрации предприятия. Она их всех ненавидит".

– А меня? – неловко улыбнулся Джерри.

– Ты и я не в счет, – серьезно сказала Рейчел. – Мы появились на сцене несколько месяцев спустя, как уволили ее Арчи.

– Дорога, нам надо ехать, – отметил Джерри, глянув на часы. – Не беспокойся, пожалуйста. Клянусь Всевышним, я распоряжусь и насчет похорон, и насчет счетов от медиков и насчет дальнейшего. "Черта с два буду я швырять деньги на ветер, – подумал он тут же. – Хоронить, платить за лекарства! Да у меня их столько, таких Пэнтов! Каждый десятый Пэнт. У меня не благотворительное общество, нет!"

– Печальная истина, – проговорила дрожащими губами Рейчел, сама пытаясь утереть слезы, которые, однако, вновь и вновь падали на ее щеки. Хрупко создан не только сам человек. Хрупко все то, что он – в свою очередь – создает. Машины, жилища, одежда... Семья, наконец. Еще меньше года назад была счастливая людская ячейка. А теперь? Отца нет. Матери тоже почти нет. Что будет с детьми?.. Ужасно!..

Рождественскую неделю Парселы проводили на ранчо Кеннеди. Всего там собралось человек тридцать – родственники, самые близкие друзья. Ранчо, в отличие от северного имения на Кейп Код под Бостоном, расположено было на юге Флориды. Оно и стало-то собственностью семьи Кеннеди случайно, ведь они были северянами, и, естественно, не имели никаких владений в "этом рабовладельческом паноптикуме". Однажды (было это в тысяча девятьсот восемнадцатом году) пришло извещение о том, что полковник Сондерс погиб на фронте в Европе, а так как никаких родственников кроме Кеннеди у него не оказалось, то флоридское имение перешло к ним. Это имение и жило ожиданиями наездов Кеннеди от Рождества до Рождества. "Неделя имени славного полковника Сондерса!" – весело смеялись Кеннеди. И любили эту теплую, тихую, радостную неделю на юге.

В "День Подарков" (второй день Рождества) Джон и Джерри с женами с утра отправились на пляж. Президент хотел закончить свой разговор с Джерри, который они начали еще в сочельник. Мужчины сбросили халаты и, подставив тело ласковым лучам зимнего солнца, пошли вдоль песчаного берега. Джерри, как всегда на юге, носил большие темные очки. Джон, напротив, очков не признавал и, щурясь на ласково блестевшие небольшие волны, слегка похлопывал себя ладонями по груди, животу, ногам. Он был намного выше Джерри, великолепно сложен и, когда был без корсета, как сейчас, походил на атлета в хорошей форме. Джекки, глядя на них издали, улыбнулась, подумала: "Дон Кихот и Санчо Панса! И в натуре обоих есть схожесть с этими литературными героями. Джон в это время обдумывает, как бы ему повыгоднее обстряпать свои делишки". Разумеется, она не сказала об этом своем наблюдении Рейчел из боязни ее обидеть. Однако у Рейчел,глядя на Джона и Джерри, возникли свои ассоциации, о которых она тоже решила не делиться с Джекки. "Самонадеянная молодость важно шествует рядом с обогащенной опытом мудростью. Глядя на них, очень трудно понять, кто хвост, а кто голова".

– Многие ставят мне в вину, – усмехнулся Кеннеди, – что я позволил случиться на Кубе тому, что случилось. Вот ведь и вы, Джерри, в глубине души осуждаете меня.

Джерри хотел что-то возразить, но Кеннеди взял его под локоть:

– Не надо, Джерри. Ведь ты же сам отлично знаешь, что это так. Самое неприятное для меня во всем этом то, что я же больше всех нас раздосадован поворотом событий в Карибском море.

Он посмотрел на линию горизонта, где волны были совсем белесыми. Подумал о чем-то встряхнул головой. Стал слегка ударять пальцами рук по своей груди:

– В девяноста милях отсюда те самые красные колхозы, о которых мы с тобой, помнится, говорили после твоего возвращения из одной из поездок в Россию. И это мне, по-твоему, должно нравиться?!

– Но так думают не только здесь, дома, – с легким раздражением заметил Джерри. – Так думают и за границей, Джон. В России многие считают тебя прогрессивным, весьма, я бы сказал, прогрессивным американцем...

– Меня мало волнует, что обо мне думают русские, – сухо оборвал Парсела Кеннеди. – Я не тщеславен.

"Кокетничает мистер Джон Кеннеди, – улыбнулся про себя Джерри. – Да что толку со мной кокетничать? Этим нужно заниматься со своими биографами. По крайней мере, хоть историю обмануть попытаться можно".

– Что же касается моих мало разумных соплеменников, продолжал так же сухо Кеннеди, – то им следовало бы быть несколько более понятливыми. Мы не можем сейчас рисковать судьбами Америки из-за одного этого паршивого островка.

– Не кажется ли тебе, Джон, что бациллы с этого острова неудержимо движутся в Центральную и Южную Америку?

– Вопрос по существу, – быстро повернулся к Джерри Кеннеди. – В качестве ответа у меня такой же вопрос по существу: "Неужели у Америки не хватит мозгов, людей, и оружия, чтобы перекрыть все пути этим бациллам?"

– Всего этого, пожалуй, у Америки хватит, – кивнул Джерри. – ты забыл, впрочем, еще один компонент успеха.

– Что же это? – живо спросил Кеннеди.

– Решимость действовать, – твердо проговорил Джерри. Не обсуждать в многочисленных комиссиях и комитетах, подкомиссиях и подкомитетах; не планировать на низших, средних и высоких уровнях всевозможных учреждений и ведомств, штабов и групп штабов. А действовать. Может быть, иногда и с ошибками. Но – действовать.

– Предположим, – задумчиво проговорил Кеннеди. – Предположим. Какое бы действие предпринял ты, Джерри, будь ты на месте президента?

– Всестороннее и массированное вторжение, – не медля ни секунды, ответил Джерри. Джон Кеннеди добродушно рассмеялся:

– То есть, – спросил он, все еще улыбаясь, – предстать перед всем миром этаким громилой с ножом в одной руке и пистолетом в другой – так, выходит, следует поступить, по-твоему. Пойти на прямую конфронтацию с русскими, что само по себе может завести нас всех в тупик небытия?

– Но это, по-моему, тот случай, когда все средства хороши! – громче обычного заметил Джерри. Кеннеди опустился в одно из просторных соломенных кресел, стоявших под одиноким тентом, знаком указал Джерри на кресло рядом. "Не может, не хочет и никогда по своей воле не отречется от главной заповеди – вседозволенности", – думал Кеннеди. Слуга, высокий щеголеватый негр, принес на длиннейшем проводе телефонный аппарат – Джона вызывал брат из Небраски, где он проводил каникулы с друзьями.

– Джерри, ты когда-нибудь занимался историей? – испытующе глядя на Парсела, спросил Кеннеди, закончив разговор с братом. Но тут же, увидев недоброе выражение глаз собеседника и что-то вспомнив, добродушно воскликнул: – Прости, ну как же – ведь ты прослушал полный курс всеобщей истории в университете Святого Лойолы в Чикаго! Тем не менее, не сочти это за экзамен, и ответь на один вопрос. Просто я себя хочу проверить. Так вот этот вопрос: "Почему кончались неудачей все или почти все революции прошлого?" Последняя русская пока не в счет. Пока.

– Причин много и они всегда бывали различными. Однако... – Джерри сказал это быстро, но, словно запнувшись, замолчал, задумался.

– Вот именно – однако! – подхватил Кеннеди. – И это "однако" есть не что иное, как физическое устранение вождей!

"Это верно, – думал Джерри, глядя на Кеннеди. – Верно для всех времен и народов, начиная с восстания Спартака и до наших дней. Еще не известно, как бы все повернулось в России, если бы в восемнадцатом году Каплан стреляла чуть точнее. Вполне вероятно, что мы не обсуждали бы с Джоном то, что мы вынуждены обсуждать сегодня. И всего-то каких-то один-два выстрела..."

–".. В соответствии с моим настоятельным предложением Центральное Разведывательное Управление заканчивает разработку нескольких вариантов физического устранения Фиделя Кастро, – устало произнес Кеннеди.

"Молодец, мальчик, – одобрительно размышлял Джерри. Только такие вещи надо делать сугубо тайно. Даже имея дело с ЦРУ. Ох, какое огромное множество свершений в истории так и остается тайным, не становясь, слава Богу, явным. О многом приходится думать, делая историю. И о том, чтобы руки выглядели чистыми. Право, кому охота мараться..."

– Да, в случае успеха все "лавры" – исполнителям, словно читая мысли Джерри, слабо улыбается Кеннеди. – Исполнители – наши друзья, кубинские иммигранты. Народ разный, но отчаянный...

"Отчаянный, – усмехается Джерри. – Более точное для них определение отпетый. Впрочем, такие людишки всегда кстати. И иностранцы, и свои собственные. Чем, например, плох мой Бубновый Король из Гарлема? И деньги делает и дела... А иностранцы?"

Джерри разыскал глазами Джекки с детьми и Рейчел. Только что искупавшись, они растирались мохнатыми полотенцами, чему-то смеялись, о чем-то говорили под другим тентом ярдах в трехстах от того места,где находились Джерри и Джон. Вот к женщинам подошел Ричард Маркетти, присел на корточки перед Рейчел. Она толкнула его рукой, засмеялась. Он легко повалился на спину, смешно задрыгал ногами. тотчас же подскочили маленькие Кэролайн и Джон-младший, упали на него. началась забавная возня.

"Иностранцы, черт бы их всех побрал!" – подумал с откровенной неприязнью Джерри, наблюдая издали за Маркетти. Завтра женщины с детьми отправляются на два дня в Эверглейдс. Что ж, сама по себе поездка в этот роскошный национальный парк похвальна, слов нет. Однако Рейчел опять попросила, чтобы их сопровождал Дик. "Джерри, любовь моя, – сказала она, смешно потершись носом о щеку Парсела. – Тебе ведь Маркетти на эти два дня совсем не нужен, ведь так? Ни на вот столечко не нужен! А нам он мог бы здорово помочь. И дети с ним гораздо более управляемы. И мало ли что в пути может случиться". "Спаситель однажды – спаситель всегда, – деланно засмеялся Джерри. – Пусть будет по-твоему. Он мне и впрямь в эти два дня не будет нужен. Джерри подумал также о том, что будет лучше, если итальянец не узнает про тех иностранных визитеров, которых они собирались приватно принять с Джоном в эти два дня. Приезжали инкогнито высокопоставленный немец из ГДР и два арабских шейха, и избавиться на это время от лишней пары глаз было весьма кстати.

Однако Джерри уже второй месяц волновало другое. "Иностранцы... По данным Ларссона, Маркетти не просто проявляет признаки внимания к Рейчел, он явно ухаживает за ней. Она появлялась с ним на новоселье у Беатрисы, на открытии выставки Малых Голландцев и импрессионистов. Сегодняшняя ее просьба о том, чтобы он сопровождал их в Эверглейдс, далеко не первая. Конечно, они почти одного возраста и смотрят на многие жизненные проблемы одинаково... Какова цель его ухаживаний? Чем таким особым обладает он, чего нет у меня? Одна молодость против всего того, что стоит за мной? Очень мало вероятно. Почти совсем невероятно... Если... Если Рейчел не увлеклась им. Что вполне вероятно. А почему бы и нет: он молод, недурен собой, тактичен, сдержан... Наконец, он спас ей жизнь. А женская благодарность, как справедливо писал один из европейцев прошлого века – самое преддверие любви. Но ее слова, ее нежные уверения, что она не мыслит жизни без меня в таком случае они все должны быть фальшивы? Немыслимо. Я слишком хорошо знаю, что человеческому коварству нет ни пределов, ни границ. Но Рейчел зачем ей это, зачем ей вновь нищета, вновь все то, от чего она с такой радостью ушла? Вопросы, вопросы... Я хочу сам себя обмануть ими. Я же отлично знаю, что если приходит чувство, все вопросы отступают вдаль, уходят прочь. А если не уходят, то их безжалостно изгоняют. Но как же так ведь Рейчел на пятом месяце беременности? Нет, все совпадает. Маркетти работает у меня как раз полгода. неужели Рейчел и этот итальянец... этот проклятый итальянец..."

Еще с минуту Джерри с ненавистью разглядывал Маркетти,который болтал теперь о чем-то с Джекки Кеннеди. услышав свое имя, Джерри встал и увидел, как Джон, готовый войти в воду, повернулся к нему и звал его. Джерри помахал Кеннеди рукой и пошел навстречу волнам. Он любил морские купания во Флориде. Любил за удивительно "легкую" воду, которая как бы сама несла тебя безо всяких твоих усилий; за какой-то удивительно приятный и вместе с тем неуловимый запах, который он ощущал только здесь и нигде больше; за тот психологический настрой, который появлялся у него всегда именно здесь и который был чрезвычайно важен, чтобы получать высшее, абсолютное удовольствие от морского купания – полное отсутствие боязни, что тебя может ухватить за руку ли, за ногу, за туловище какое-нибудь злое чудовище или рыба. И сейчас, как всегда, Джерри отплыл на какое-то расстояние от берега, лег на спину и закрыл глаза. Блаженно покачивало, в ушах мерно шумела тихая вода, солнце ласкало кожу лица... Когда Джерри вышел на берег, Джон Кеннеди сидел под тентом, пил виноградный сок, просматривал какие-то бумаги.

– Нет, ты только посмотри, что пишут о нас эти макаронники и боши! нервно рассмеявшись, Джон передал Джерри две газеты. тот взял, прочитал сначала по-немецки: "Американцы ярко выраженные неврастеники атомной эпохи. Они суетятся и дергаются. Они взирают на мир сквозь прорезь танка". В итальянской газете был также жирно отчеркнут карандашом абзац: "США не способны принять мир таким, каков он есть, ибо – в силу специфики своего развития – они лишены исторической памяти".

– Да? – Джерри вопросительно посмотрел на Кеннеди.

– Это мы-то лишены исторической памяти? – возмущенно воскликнул тот. – Мы, которые тысячу раз спасали этих самых европейцев – и от холода, и от голода, и от кризисов. От большевизма, наконец!

Джерри налил себе слабенький мартини, укутался в большую мохнатую простыню, расположился поудобнее в кресле... "Все правильно, все, к сожалению, справедливо, – думал он, отпивая мартини, слушая Кеннеди. – У тех же немцев и, уж конечно, у итальянцев эта самая историческая память исчисляется тысячелетиями. зато мы, как молодая нация, со спокойной совестью заявляем на весь мир: "Бог ныне вручил Америке исстрадавшееся человечество!" Вручил – и баста. Нам-де, мол лучше знать, ведь он же нам вручил это самое исстрадавшееся человечество".

– Если мы лишены исторической памяти, – никак не мог успокоиться Кеннеди, – то европейцы начисто лишены исторической благодарности. Кто в двадцатые годы предоставил займы Германии? Кто в сороковые годы взорвал два атомных устройства и тем самым отрезвил вооруженные до зубов орды русских, опьяненных своими победными маршами?..

– Ты знаешь, Джон, что им больше всего не нравится, этим европейцам? – Джерри обезоруживающе улыбался. Зная манеру Джерри улыбаться так, когда он готовил свой очередной подвох, Кеннеди нахмурился, молчал.

– Им не нравится та часть нашей военной доктрины, которая гласит: "Мы готовы сражаться до последнего европейца".

Президент встал, сделал несколько шагов, остановился у одного из металлических столбов, поддерживающих тент. "Неужели Парсел действительно думает, что сегодня самую большую угрозу Америке представляет ядерное самоуничтожение? Или демографический взрыв и голод?". Он сел в кресло, взял стакан с виноградным соком, и, решив, что выдержанная им пауза достаточна, сказал:

– Как ты думаешь, что опаснее для нашей страны – большой ядерный конфликт или перенаселение со всеми его последствиями?

– Ядерного конфликта бояться – последнее дело. К нему надо быть готовым каждую секунду, его надо начинать превентивно, в нем надо побеждать.

– Н-не знаю, не знаю, – тянет Кеннеди. – Как это у тебя все просто. Я бы сказал – примитивно.

"Это та самая гениальная простота, на которой стоит и будет стоять Америка", – думает Джерри. Вслух спокойно замечает:

– А у меня есть парочка аналогичных вопросов. Я не касаюсь этической стороны вопроса. На данном этапе развития человечества это несколько преждевременно, хотя... Как ты думаешь, что опаснее для нашей страны рост, я бы сказал, в геометрической прогрессии ненависти к американцам со стороны всех, кто входит в категорию так или иначе развивающихся, или истощение запасов в мире всего того, что необходимо человеку для его дальнейшего существования и развития?

Джерри тут же подумал, что он мог бы добавить еще одну страшную опасность для рода человеческого: опустошение, отчуждение и, наконец, уничтожение личности. Но и того, что он уже сказал, было достаточно, чтобы вспыхнул диспут о реальности Судного Дня.

– Дик, – Джекки Кеннеди лукаво посмотрела на Маркетти. Вы всегда производили на меня впечатление человека, который любит животных.

– Вы не ошиблись, мэм.

– Вот уже полчаса, как – я не сказала бы "самая красивая", и не сказала бы "самая преданная", но определенно "самая доверчивая" из нас ждет вашего приглашения поиграть в мяч.

Джекки погладила голову лежавшей у ее ног шотландской овчарки: "Лэсси хорошая девочка! Лэсси хочет поиграть и покупаться вместе с мистером Маркетти!". Маркетти ударил большой разноцветный мяч ногой, и через минуту человек и собака носились по волнам вдогонку друг за другом.

– Ну что, он уже двигается? – с любопытством обратилась Джекки к Рейчел.

– Вчера я совершенно определенно почувствовала, что он толкнул меня ножкой прямо в ребро. Первый раз! Это было так явственно, что я, почувствовав этот удар, оторопела.

– Значит, перевалило на вторую половину, – ласково улыбнулась Джекки.

– Но ведь будет мальчишка, правда? – доверительно заглянула ей в глаза Рейчел. – Ведь девочка не может быть таким буяном! Он мне полночи заснуть не давал, все колотил пяточками в разные места.

– К сожалению, нет таких симптомов, которые положительно указывали бы на пол ребенка. И сегодня, как и миллион лет назад, эту загадку наверняка можно разгадать лишь после рождения ребенка, – вздохнула Джекки. – А пока он находится под сердцем матери, пол его – большая тайна, чем структура колец Сатурна.

– Но я же чувствую, – недовольно воскликнула Рейчел и сама удивилась тону своего голоса. – Я же чувствую по удару, что это нога мужчины!

– Когда я ходила с сыном, – Джекки положила руку на плечо Рейчел, – я почти вообще ничего не ощущала. А девочка, боже мой, каких только "гранд-шоу" от нее я не натерпелась! Бывали дни, когда я с уверенностью твердила: "Джон, у нас будет тройня, как минимум".

– Дети... – задумалась Рейчел. Она осторожно погладила себя по животу. И вдруг ощутила толчок точно в то место, где в этот момент находилась ее ладонь. "Словно он что-то хочет сказать мне уже теперь", подумала она, прижав к животу обе ладони. Однако повторных толчков не было. "Почти все женщины, которых я знаю, хотят родить мальчика. И это так естественно. Ведь мальчик – это наследник лучших качеств любимого мужчины, его преемник, продолжатель рода. Мы меньше всего думаем о девочках, о дочках, ибо любим своего единственного мужчину самоотверженно. Пусть Джерри не красавец, пусть, но мой сын возьмет от него именно то, за что я люблю Парсела, чем горжусь: его ум, его силу, его мужественность. Наверное, девочек хотят одинокие матери. Это тоже естественно. Для них дочь будущая подруга, самый близкий человек. Ах, ну к чему вся эта философия. Иногда я чувствую себя самкой зверя. Он кормит семью, мое извечное призвание – ее продолжать, растить молодняк, хранить жизнь. Хранить жизнь моих детенышей... Если бы я была зверем другой породы, мне было бы наплевать на всех чужих детенышей. Но ведь вот я не видела троих детей Норины Пэнт, а мне стало безумно их жаль. Как своих..."

– Хотите одну совсем не рождественскую историю? – печально улыбнулась своими большими глазами Рейчел.

– В мире столько еще слез и печали, – неопределенно протянула Джекки.

– Но эта история, – возразила Рейчел, – произошла несколько дней назад и, представьте, прямо на наших глазах.

– Джон говорил, что вы ездили в Кливленд, – теперь глаза Джекки смотрели заинтересованно.

– Верно, в Кливленде это и произошло, – вздохнула Рейчел...