Текст книги "Нелепая привычка жить"

Автор книги: Олег Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

В каникулы, когда веселый общежитский народ разлетался по домам, Виталий норовил остаться в Москве. Выбирался, конечно, иногда в Товарково, навещал мамку, привозил гостинцы, помогал по хозяйству – дров там наколоть или забор подправить, – но уже дня через три дома становилось невыносимо тошно. Москва, точно огромный сверкающий магнит, манила и не отпускала. И он потихоньку возвращался в непривычно, до гулкой тишины пустую общагу, занимался, находил себе временную работу или просто ходил по улицам, приобщаясь к жизни большого города, стремясь узнать его получше и стать здесь своим. И получалось. Не быстро, потихоньку, но – получалось.

В зимние каникулы четвертого курса случилось страшное. Рано утром Виталия, как обычно до последнего оттягивавшего поездку домой, позвали к телефону. С трудом, сквозь помехи и всхлипывания, он разобрал в трубке далекий голос соседки тети Мани Лукьяновой: «Витенька, приезжай скорее! Горе у тебя. Мамка померла…» Сорвался, в чем был, только куртку накинул на спортивный костюм. Как во сне прошли мимо сознания долгое ожидание на заснеженном перроне Киевского вокзала, электричка с заиндевевшими стеклами, цыганки, ехавшие в том же вагоне, – он всегда терпеть не мог цыган! – холодный тряский автобус. Пока добрался до Товаркова, промерз уже до костей, тетя Маня все ахала, отпаивала чаем с малиной и вела невеселый рассказ.

Выяснилось, что позавчера ночью у Зины схватило правый бок. Скрутило так, что хоть волком вой. Надо было бы вызвать «Скорую», но женщина не стала этого делать – ждала сына. А ну как ее увезут! Витенька приедет, а она в больнице. Нехорошо. Поэтому выпила анальгин, приложила горячую грелку – вроде бы полегчало. Уснула, утром все было будто бы ничего, а к вечеру началось опять. Тетя Маня, вставшая ночью на ведерко сходить, увидела в окне у Малаховых свет и какую-ту суету («Так и мелькает в окошке тень, так и мелькает!»), забеспокоилась и пошла узнать, в чем дело. Зинаида, вся скрюченная от боли, ни лежать, ни сидеть не могла, ходила взад-вперед по горнице, стонала и держалась за бок. Тетя Маня сразу же побежала в милицию, к телефону – врачей вызвать. Те приехали быстро, меньше часа прошло, заругались, уложили Зину на носилки, повезли, но доставить не успели. Гнойный аппендицит, заурядное, в общем-то, заболевание, не пожелал больше дожидаться. Зинаида Малахова скончалась от острого перитонита на сорок первом году жизни. А Виталий в двадцать лет остался круглым сиротой. Ни разу не виденный отец из далекой Прибалтики был не в счет.

Когда справили сороковины и горе немного улеглось в душе, Малахов понял, что в Товаркове его ничего более не держит. Живых привязанностей у него не осталось, а могилы… Ну, что же могилы. Могилы можно и из Москвы навещать. Без всякого сожаления он продал сначала коз и кур, а чуть погодя – и дом с садом. К его удивлению, оказалось, что все их хозяйство имело не самую малую стоимость.

Большинство его сверстников в подобной ситуации тут же потратили бы вырученные деньги на всевозможные удовольствия – кино, кафе, такси, одежду «от спекулянтов» и так далее. Виталий был не таков. Он купил только самое необходимое: магнитофон «Весна», несколько кассет, кроссовки и джинсы «Супер Райфл».

Все остальные деньги легли на сберкнижку. Малахов поклялся, что будет тратить их только на что-то серьезное.

Студенческое время пролетело быстро. Приближалось окончание института, выпускникам предстояло распределение. Виталий надеялся, что попадет на самое престижное место – в крупный НИИ-«ящик», о котором мечтали все его сокурсники, но туда его не взяли. Вакансий оказалось немного, и достались они, как водится, блатным москвичам. Малахову же предложили должность инженера на крупном заводе, что было похуже, но, впрочем, тоже неплохо. Институт был успешно закончен, диплом – красный! – получен. И Виталий из одного общежития перебрался в другое – заводское, в современном доме и квартирного типа. Да еще в паспорте появился штамп о прописке – не временной, на годы учебы, а постоянной. Он стал москвичом! Пусть пока без собственной крыши над головой, но москвичом!

…Кружка опустела, на керамической тарелке остались только крошки, но Малахов не чувствовал себя ни сытым, ни довольным. К тому же показалось, что в кухне становится душно. Он распахнул створки, и в комнату тут же ворвался весенний шум со Старой Басманной – кухонные окна у них выходили на улицу. Малахов задумчиво облокотился на подоконник. Поток воспоминаний вырвался из-под его контроля.

…После распределения вчерашний студент очень быстро понял, что на заводе ему не нравится. Разрабатывать, усовершенствовать и внедрять в производство новые технологии было абсолютно неинтересно. Если раньше он относился ко всему этому в теории как к необходимой ступени в достижении цели, ради которой можно было перетерпеть все, то теперь цель была достигнута.

Он уже поселился в городе своей мечты. И воплощать на практике то, что осточертело еще в институте, не было никакого желания. Неизвестно, что стало бы с Малаховым, если бы не очень вовремя начавшаяся перестройка. Закадычный институтский дружок Сашка Семенов одним из первых смекнул, какие радужные перспективы открылись теперь перед предприимчивыми людьми, и как-то быстро успел обратить в свою веру и соскучившегося на заводской работе приятеля. Получился отличный дуэт: у Санька были идеи, смелость и ловкость, приобретенная благодаря некоторому опыту фарцовки, у Виталия – деньги на сберкнижке, врожденное чутье и фото Рокфеллера над кроватью. Первым их совместным бизнесом, Малахов помнил это, как сейчас, была реализация партии ажурных черных колготок. Семенов уговорил купить несколько мешков этих штучек, подпольно состряпанных то ли в Ереване, то ли в Кутаиси. Колготки были сделаны грубовато, кустарное производство чувствовалось за версту – но они были черными, в крупную ячейку, то есть именно такими, какие наши соотечественники видели в западных фильмах и низкопробных иностранных журналах и искренне считали эталоном сексуальности. Все вышло так просто, что молодые люди только руками развели. В то время по Москве у станций метро и в прочих людных местах стали возникать импровизированные рынки, где продавалось буквально все на свете. Ребята покрасивее упаковали несколько колготок в выпрошенные у Сашкиной мамы пакетики, отнесли на первый попавшийся такой базарчик у метро «Белорусская», рядом со знаменитым на весь город цветочным рынком, и показали толстому кавказцу. Тот кинул хищный оценивающий взгляд, вынул из пакетика колготки, внимательно рассмотрел на свету.

– Сколько их у вас? Ребята сказали.

– Сколько просите?

Пока Виталий думал, что ответить, Санька с невозмутимым лицом назвал цифру, ровно в десять раз превосходящую сумму, которую они отдали за всю партию.

Кавказец поцокал языком:

– Вах, дарагой, што так много? Нэт. Сашка пожал плечами:

– Не хочешь – не бери, другие возьмут.

И повернулся, делая вид, что хочет уйти. Кавказец поспешно его остановил:

– Ну хоть немного скинь, да?

В конце концов ударили по рукам. И когда все мешки с колготками были переданы толстому кавказцу, ребята оказались в выигрыше один к пяти. Неплохо для первого раза!

С тех пор за что они только не брались… Торговали на вернисаже поделками из дерева, держали палатки, «челноками» возили трикотаж из Польши и косметику из Турции, пробовали перегонять на продажу иномарки и даже открыли на некоторое время маленький цех, где «варили» джинсы. Это дело шло особенно хорошо, жаль, «варенка» очень быстро вышла из моды. На заводе, где зарплата стремительно обесценивалась, Виталий стал бывать все реже. А при первой возможности и вовсе ушел оттуда. Заработанных денег ему вполне хватало на то, чтобы снимать хорошую квартиру. А прописка путем нехитрых финансовых манипуляций у него сохранилась даже тогда, когда он покинул заводское.

Конечно, не все затеи оказывались одинаково удачными, но, во всяком случае, ни одна их не разорила, наоборот, все приносили более или менее приличные доходы. К тому же за эти годы приятели немало помотались по городам и весям, посмотрели мир. «Так что мне повезло, что я в «ящик» не распределился, – много раз говорил себе Малахов. – Кто бы меня тогда за границу выпустил? Права, ох, права была бабушка – все к лучшему…»

Идея заняться мясом, как ни странно, пришла в голову Виталию. Обычно мозговым центром их союза был Сашка – ему быстро все надоедало, и он с удовольствием переключался с одного, в общем-то, вполне выгодного дела на другое, сулившее еще больший успех. Предложение друга он принял с энтузиазмом – в начале девяностых годов с продуктами в Москве было более чем плохо, парную говядину и телятину, доставленную с малаховской «малой родины», у них буквально отрывали с руками. Тогда им казалось, что и это тоже ненадолго, до следующей идеи. Но дело пошло, Виталий не стал от него отказываться – и, как выяснилось, не прогадал. И вот теперь, как говорится, «имеем, что имеем». Включая банковские счета, бизнес и офис с большим портретом Рокфеллера над столом в кабинете. Конечно, это не только его, Малахова, заслуга, ему очень повезло, что в фирме подобралась отличная команда, тот же Коля Тихомиров или Аркадий… А вот Санька проиграл по-крупному. Цветные металлы, на которые он вздумал перекинуться, оказались очень опасной затеей. В этом деле заправляли крутые ребята, которые шуток не понимали и самодеятельности не любили. Семенова угораздило повздорить с кем-то из них – и через пару дней его нашли в собственном подъезде с двумя смертельными ранениями…

Поток воспоминаний прервали трели мобильного телефона. Малахов взглянул на определитель: Борька Егорин. Чего это приятелю понадобилось в такую рань – времени без десяти десять? Хотя догадаться нетрудно…

– Алло?

– Витаська, друг, слушай, выручай! Тебе моя вчера-сегодня не звонила?

– Мне нет, а Ланке не знаю, я вчера поздно приехал. А ты что – опять?

– Ну да! Заехал вечером к Алиске в Усово, думал, ненадолго, часа два потрахаемся – и домой. Но что-то раздухарился, сам понимаешь… И уснул – проснулся только сейчас. А Алиска, сучка этакая, только рада, нет чтоб разбудить…

– Так чего ты от меня-то хочешь? – неизвестно зачем спросил Малахов. Он уже отлично знал, о чем сейчас попросит его Борис. Такое уже неоднократно случалось.

– Позвони Ленке, старик, а? Придумай что-нибудь! А я уже выезжаю.

– Ну ладно, черт с тобой, позвоню. Скажу, что мы вчера вместе встречались с Джо, партнером моим американским, и до утра в казино зависли. Но не забудь, что с тебя причитается!

– Спасибо, друг, я твой должник навеки!

Малахов мысленно плюнул и набрал номер Елены Егориной.

– Алло, Леночка? Привет, как жизнь молодая? Ну, молодец. Умница. А детки как? Что ты говоришь? Где ж он умудрился простудиться – тепло же на улице? А! Ясно. Ясно. Слушай, Ленусь, а Борька доехал уже? Я что-то ему на мобильный звоню, а он недоступен… А я ему очень важную вещь забыл сказать… То есть как откуда? Из казино! Мы же с ним всю ночь сегодня трудовую повинность отбывали – развлекали Джозефа, моего техасского партнера. Что ты говоришь? Даже не позвонил тебе? Вот засранец! Ладно уж, ты его сильно не ругай, сама знаешь, как он устает… И все равно подорвался, поехал мне помогать американца забавлять. А то я с ним уже замучился… Так что не волнуйся, скоро будет твой супруг. Ну что ты, какие женщины, мы только втроем были… Ладно, пока, Ленуськин. Федьку лечи, а то что это за дела – весна на дворе, а он болеть вздумал…

Он нажал кнопку отключения и облегченно вздохнул. Не слишком-то нравились ему подобные разговоры. Но выручить товарища – это святое.

Наверху, на втором этаже, послышался какой-то шум. Неужели Лана поднялась в такую рань? Нет, конечно, просто почудилось. Супруга и в будни-то никогда не вставала раньше одиннадцати. «Я – классическая сова», – утверждала она. Часто возвращалась домой за полночь, могла лечь спать и в три утра, и в четыре… Практически всю домашнюю работу в их квартире давно уже делали приходящие помощницы по хозяйству.

Виталий поставил кружку и тарелку в посудомоечную машину, стряхнул со стола крошки, перешел из кухни в гостиную. Развалился на диване, привычно потянулся за пультом от телевизора. По «МУЗ-ТВ» звучала одна из немногих современных песен, которые ему нравились. Красивая девочка, прижимая к груди руки, пела: «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть, я за ним – извини, гордость! – я за ним одним, я к нему одному…» Малахов с удовольствием смотрел на девочку, слушал эти, незатейливые в общем-то слова, звучавшие так пылко и искренне, и завидовал этому самому ему, которого так любят. Но клип быстро закончился, на экране появились танцующие негры, бубнящие рэп, и Малахов поспешил переключиться на другой канал.

До Светланы ему как-то не везло с женщинами. Первый (и крайне негативный!) опыт интимного общения он приобрел почти сразу, едва поселился в общежитии. В таких местах всегда можно найти легкодоступных девиц, для которых в русском языке существует немало обозначений. Во всяком случае, «давалки», как презрительно именовали у них в общаге студенток такого сорта, было еще далеко не самым худшим словом.

Ту девчонку Виталий почти не помнил, так, что-то расплывчатое – малиновые губы, кроваво-красные ногти, зеленые веки и отросшие корни обесцвеченных перекисью водорода волос. Он даже имени-то ее не знал, называл, как и все, фамильной кличкой – Жучка. Эта самая Жучка, учившаяся на курс старше, почему-то положила на него глаз и после первой же совместной вечеринки затащила его в постель, где Малахов, одурманенный спиртным и взволнованный эпохальностью предстоящего события, потерпел полное фиаско. Мужская сила напрочь покинула его, и это вызвало у разочарованной Жучки целый поток язвительных насмешек. Преследуемый ее замечаниями, он кое-как оделся и с позором удалился с поля несостоявшейся любовной битвы.

Удар оказался еще сильнее, чем отказ Галки Антиповой. Виталька два года зализывал раны, заделавшись на это время ну просто настоящим женоненавистником. Вылечила его от этих комплексов сокурсница Фая Айдарова. Эта татарочка, невысокая, кривоногая, некрасивая, тоже была из породы «давалок», но ею управляли совсем другие мотивы, нежели Жучкой, – не развращенность и жажда острых ощущений, а доброта и неумение говорить «нет». С Файкой Малахов встречался до самого окончания вуза. У них не было романа в прямом понимании этого слова – они не бродили, держась за руки, под луной, не строили совместных планов, не делились сокровенными мечтами и детскими воспоминаниями, не бывали вместе в кино и кафе и даже не считались парочкой. Просто когда предоставлялась возможность (у Люды Поповой, Фаиной соседки по комнате, были родственники в Подольске, и она часто ночевала у них), Виталий проводил ночь у своей татарочки. Его это очень устраивало – не нужно было никаких слов, объяснений и обещаний. Он покупал что-нибудь к чаю да иногда приносил апельсины, которые она обожала и запросто могла съесть несколько килограммов за один присест.

Конечно, Малахов не был влюблен в Фаину. Ему продолжали нравиться совсем другие девушки, чем-то похожие, на Галку Антипову – яркие, бойкие, знающие себе цену. Таких в их вузе было немало, но подойти к какой-нибудь из них Виталий никак не решался. Кто он таков? Ваня из деревни, больше никто. И на фиг он такой сдался московским красавицам? Ни наследство, ни диплом не прибавили уверенности в себе. На заводе юные сотрудницы уже смотрели на молодого инженера более внимательно, чем барышни из института, но и тут все отнюдь не было гладко. С фабричными девчонками, имевшими за плечами ПТУ, а то и просто восемь классов, ему было невообразимо скучно. И Виталий принялся ухаживать за так называемыми «серыми мышками» из хороших семей. От таких девушек – тихих, интеллигентных, сентиментальных, утопавших в собственных комплексах, день и ночь мечтавших о любви и принце на белом коне – он не боялся получить отказ. С одной стороны, они не были, точнее, не умели ощущать себя привлекательными и явно не страдали от избытка мужского внимания. Появление галантного, внимательного и заботливого поклонника становилось настоящим праздником в их скучной жизни. С другой стороны, у «милых скромниц», как он их называл, были добрые сердца и романтические души. Даже если кавалер им поначалу не слишком нравился, оттолкнуть его не позволяло элементарное человеческое сострадание. Они просто не решались обидеть своим отказом того, кто, как они считали, был в них влюблен.

Конечно, с «серыми мышками» тоже было достаточно проблем. С ними нужно было вести задушевные романтические разговоры и философские диспуты, нужно было знакомиться с их мамами, папами и бабушками, ходить по театрам и музеям. Но все это Виталия не слишком напрягало, даже наоборот, подобное общение ему нравилось и, если можно так выразиться, его обогащало. Девушки мягко и ненавязчиво учили его правильно вести себя за столом и в общественном месте, поправляли ошибки в его речи, подсовывали книги, которые необходимо прочитать каждому культурному человеку, и объясняли то, чего он в этих книгах не понимал. В «милых скромницах» Малахова смущало только одно – на таких девушках обязательно надо было жениться, а он пока этого не хотел. Не потому, что, подобно Паратову из модного фильма «Жестокий романс», норовил «дорого продать свою свободу». Скорее, тут подошла бы другая киноцитата: «Женитьба – шаг серьезный». Виталий понимал, что пока еще не готов к семейной жизни. И чувствуя, что отношения с той или иной скромницей уже дошли до такой стадии, когда остается лишь единственная возможная дорога – в загс, – он действовал по одному и тому же шаблону. Сначала резко сокращал общение, потом и вовсе пропадал на некоторое время, не приходил и не звонил (сами «мышки» не имели привычки обрывать телефон, они предпочитали сидеть дома и страдать), а потом вдруг назначал встречу под предлогом, что «надо поговорить». Это «поговорить» обычно превращалось в продолжительный монолог Малахова, сводившийся к тому, что его собеседница замечательный человек и, возможно, лучшая девушка на свете, что Виталий не сомневается, что уже очень скоро пожалеет о своем поступке, но… (здесь полагалось выдержать эффектную паузу и пару раз тяжело вздохнуть), к сожалению, сердцу не прикажешь… Так вышло, он встретил и полюбил другою. А потому благодарит свою расчудесную подругу за все, что у них было, и умоляет простить его. Хоть и понимает, что на самом деле ему прощения нет… И так далее и тому подобное. После подобного разговора «серая мышка», как правило, соглашалась, что он поступил благородно, и удалялась рыдать, а Малахов отправлялся на поиски следующей, с которой все повторялось с начала и до конца. Эта наработанная схема отлично функционировала почти десять лет. До тех пор, пока в его жизни не появилась Светлана.

Со своей будущей супругой он познакомился на дне рождения очередной «милой скромницы», Сашеньки Киселевой, дочки его заводского коллеги. Роман с ней тянулся дольше других и больше других утомлял Виталия, но из уважения к Сашенькиному отцу Малахов никак не решался с ней порвать. Они изредка встречались, ходили в кино, в театры и на выставки и совсем уж изредка оказывались в постели, где Саша постоянно очень много говорила, почему-то все время шепотом, хотя в квартире они были одни, и после секса, лежа в его объятиях, читала, шепотом же, Ахматову или Цветаеву. Она была уверена, что у них все хорошо, просто Виталий очень занят бизнесом и не имеет возможности видеться с ней чаще. Он же тяготился каждым свиданием, но жалел ее и никак не мог найти в себе сил для последнего серьезного разговора.

День рождения Сашеньки был в конце января. Малахов наконец дал себе слово, что эта встреча будет последней, и собирался уйти красиво. Помимо подарка (серег с сапфирами в обрамлении мелких бриллиантов), он принес ей еще и шикарный букет белых роз и два пакета деликатесов из недавно открывшегося в центре супермаркета. Именинница была на вершине блаженства – такой стол, как получился у нее, в начале девяностых был редкостью. На праздник собралось с полдюжины подруг, таких же «серых мышек», бывших одноклассниц и однокурсниц и нынешних коллег по работе – Саша была учительницей географии в средней школе. Из мужчин, кроме Малахова, был приглашен еще один – муж коллеги-математички, толстый, уже заметно лысеющий очкарик, удивительно похожий на балованного перекормленного ребенка, которого увеличил в несколько раз какой-то озорной волшебник. Безусловно, младенец-переросток чувствовал бы себя здесь королем, если бы не присутствие Малахова в его неброском, но очень стильном костюме от «Кельвин Кляйн». Очкарик то и дело бросал в сторону «соперника» неприязненные взгляды, и Виталия это очень забавляло. Бизнесмен разливал принесенное с собой вино, шутил с девчонками и прикидывал про себя, которую из них он увел бы с собой. Малахов не сомневался, что любая из них, включая счастливую супругу, согласилась бы на подобное предложение с радостью.

Когда он уже порядком устал от разговоров о стремительной инфляции, трудностях с доставанием продуктов и каких-то педагогических разрядах (что это такое и почему столь важно для них, Виталий так и не понял), раздался звонок. Сашенька пошла открывать, из прихожей раздались радостные возгласы. Малахов вместе со всеми с любопытством повернулся к двери… и не поверил своим глазам. Девушка, появившаяся на пороге, была просто воплощением его грез. Высокая и стройная, дорого и со вкусом одетая платиновая блондинка показалась ему ослепительной красавицей. «Милые скромницы» сразу поблекли на ее фоне; вновь прибывшая гостья выделялась среди них, как полная золотая луна выделяется на ночном небе среди маленьких звездочек.

– Моя школьная подруга Лана! – представила Сашенька. Красавица окинула взглядом комнату и уселась рядом с Виталием.

– Это мое место, – попыталась было протестовать именинница. – Давай я посажу тебя вот тут, рядом с Мишей.

– Ничего, спасибо, мне здесь удобно! – очаровательно улыбнулась Лана и повернулась к Малахову: – Ну что, наливайте мне штрафную и будем знакомиться!

До этого с ним ни разу в жизни не было ничего похожего. Виталий просто голову потерял. Он просто дурел от одного ее запаха. Ни одна из его знакомых женщин так не пахла… Даже Галка Антипова.

Вечеринка уже близилась к концу. Он вышел из ванной и увидел в прихожей маленькое столпотворение. Девчонки, сбившись в кружок, что-то горячо обсуждали.

– Что у вас тут стряслось, девушки? – приблизился к ним Малахов.

Лана подняла на него выразительно подведенные серые глаза:

– Да вот, представляете, надела новые туфли и натерла ногу.

Она изящным движением сбросила лодочку и продемонстрировала обтянутую прозрачными колготками ступню. Чуть выше пальцев действительно виднелась небольшая ссадина.

– Лана, ну как тебе не стыдно! – Сашенька покраснела так, будто ее подруга только что проделала нечто ну совершенно непристойное.

Виталий же не мог отвести взгляда от стройных лодыжек.

– Да, – сказал он, с трудом ворочая языком – во рту мгновенно пересохло. – Бытовая травма. До дома добраться сумеете?

– А у меня есть альтернатива? – пожала плечами Лана. – Конечно, я бы не отказалась, чтобы меня отнесли туда на руках, но…

– Транспортировку на руках не обещаю, но отвезти на машине могу.

– О, у вас автомобиль? И какой же?

– Вы будете разочарованы – не «Роллс-Ройс».

– Какая досада. Но, надеюсь, хоть не иномарка под названием «Запор-бенц»?

– «Форд Мондео» вас устроит?

– Вполне, – очень серьезно ответила Лана и посмотрела таким взглядом, который сразу перечеркнул всю шутливость их разговора.

– Но ты вернешься? – с отчаянием в голосе спросила Сашенька. У нее было лицо славянки, провожающей своего ясного сокола на смертельную битву со злобным ворогом. – Я думала, ты поможешь мне убрать посуду… Ты вернешься?

– Не знаю, – искренне ответил Малахов. И как в воду глядел. Вернуться ему было не суждено – ни в тот же день, ни потом.

До последнего Виталий был уверен, что для Ланы он – не более чем забава, развлечение от скуки. Просто избалованной красавице, как это раньше называлось в книгах, пришла фантазия отбить у невзрачной подружки состоятельного кавалера. Он опасался очередного удара и потому осторожничал, сдерживал себя и не проявлял инициативы. Но Светлана, к его удивлению, взяла все в свои руки. Не прошло и двух недель, как она впервые осталась ночевать в его холостяцкой квартире (обычно он старался не допускать туда женщин, предпочитая встречаться на их территории). В марте они уже жили вместе, в апреле подали заявление в загс, а в августе сыграли свадьбу в ресторане «Прага», где у нее было какое-то знакомство.

Первые несколько лет жизни с Ланой Малахов пребывал как во сне, все никак не мог поверить в свое счастье. Просыпаясь ночью, он вглядывался в лицо на соседней подушке и недоумевал – неужели эта женщина, которая так красива даже во сне, моя супруга?

Светлана, урожденная Журавлева, затем Мансилья, затем снова Журавлева и, наконец, Малахова, была коренной москвичкой. Ее предки, принадлежавшие то ли к дворянскому сословию, то ли к купцам первой гильдии, жили в столице чуть ли не с петровских времен. Родословной своей в семье очень гордились – как и тем, что дед Ланы по матери был в пятидесятых годах заместителем министра, а отец, скончавшийся менее чем за год до того судьбоносного дня рождения, несколько лет проработал за границей – в Монголии, в Польше и в ГДР. У них была большая двухэтажная (нечто совершенно необыкновенное по тем временам!) квартира на Старой Басманной улице, и Виталий, разумеется, перебрался жить туда. К тому времени он уже прочно стоял на ногах, фирма «Мит-сити» набирала обороты. Вскоре им удалось выкупить по разумной цене и соседнюю квартиру. В результате перепланировки и грандиозного ремонта Малаховы стали владельцами настоящих хором.

По специальности его супруга была лингвистом. Она окончила филологический факультет МГУ, который романтики именуют «факультетом невест», а злые языки «факультетом старых дев». Ко времени их знакомства Лана работала переводчиком, но вскоре после свадьбы стала жаловаться на усталость и с удовольствием приняла предложение Малахова «немного отдохнуть». Однако несколько лет назад сидение дома ей тоже наскучило, и Виталий, после долгих обсуждений, приобрел для нее небольшую парикмахерскую, которую превратили в салон красоты. Новое занятие необычайно увлекло ее, особенно теперь, когда у Ланы появилась ну просто неоценимая помощница со странным именем Таня Тосс. Этого чудо-администратора Виталий никогда не видел, но день и ночь слышал о ней и понимал, заочно, разумеется, что дама, похоже, действительно неплохой менеджер. Она отлично вела бизнес, то и дело придумывала какие-то рекламные акции и даже ухитрилась заманить к ним в клиенты несколько известных и влиятельных людей. Эта Таня Тосс взяла на себя всю трудную работу, Светлане же оставалось только привечать клиентов, заводить и поддерживать нужные знакомства, бывать в престижных местах и вообще, как она говорила, «держаться на уровне».

Рассуждения Виталия прервали мелодичные трели мобильного телефона. Определитель высветил на экране четыре буквы: ДОЧЬ. Малахов торопливо нажал на кнопку ответа.

– Привет, Вит! – Долька называла его тем же американизированным именем, что и Коллуэй. На «отца» или «папу» она так и не согласилась. Впрочем, и Светлану она уже очень давно не звала мамой. Но ту подобное положение вещей вполне устраивало.

«Это в пятьдесят лет приятно, когда у тебя дочь-тинейджер, – говорила супруга. – А в тридцать с хвостиком – ну ни капельки».

– Привет! – отозвался он.

– Ты как? – Дочь спрашивала только о нем. Светлана ее не интересовала.

– Я в порядке, а ты?

– А я плохо.

– О боже, что такое? – Малахов не на шутку встревожился. Чего другого, а уж подать повод для беспокойства эта юная особа умела, как никто.

В трубке раздался радостный девичий смех:

– Напугала? Вот здорово, я так старалась! Ладно, расслабься, я пошутила.

– Господи, ну и шуточки у тебя…

– Ты должен был спросить: «А почему плохо?»

– Спрашиваю.

– Потому что я очень давно тебя не видела. Уже неделю, наверное. И страшно соскучилась. Вот.

– Ну, так давай сегодня увидимся, – облегченно вздохнул Малахов. – Тебе во сколько в институт?

– Да, в общем-то, скоро пора выходить. По субботам у меня с утра английский, мог бы уже и запомнить. Но вечер сегодня свободен, последней пары не будет…

– Тогда давай встретимся! Может, приедешь в кафе около моей работы? Знаешь, это на…

– Знаю, в эту тошниловку ты меня уже водил! Нет уж, спасибо. Лучше пересечемся в каком-нибудь цивильном месте.

– Тогда сама придумывай где.

– А я уже придумала. Приезжай ко мне, ладно?

– Приеду… Хотя нет, котенок, извини, ничего не получится. Совсем из головы вон – мы с Ланой идем сегодня на ужин к Джозефу и Наташе. Хочешь с нами?

– А если хочу?

– Ну и чудесно. Тогда мы заедем за тобой прямо в институт, договорились?

– Круто, я тогда без машины буду. Ох и оторвусь вечером, по полной! Как там, у американцев в гостях, спиртное наливают?

– Эй, смотри у меня!

– Да ладно тебе, Вит! Я же прикалываюсь!

– Стар я уже для таких приколов…

– Ой, прямо тоже мне, старик нашелся!

– А что ты думаешь? Сорок лет – это тебе не просто так. Больше половины жизни уже позади.

– У тебя плохо с математикой, Вит! – рассмеялась она. – Лично я считаю, что ты должен дожить лет до девяноста, как минимум. У меня относительно тебя большие планы… Ладно, мне уже бежать пора. Пока, до встречи!