Текст книги "Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны"

Автор книги: Олег Таругин

Соавторы: Алексей Ивакин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Интерлюдия

Курсанты наматывали восьмой круг, яростно долбая сбитыми каблуками плац. Саратовская пыль забивала глотки так, что все строевые песни они орали на одной ноте – что тебе «Катюша», что «Три танкиста», все едино. Едкий пот заливал глаза, но однорукий старлей был неумолим. То носочек плохо курсанты тянут, то с ноги кто-то сбился, то слов у песни не слышно.

Лишь после третьего обморока строевик остановил занятие, и курсанты немедленно попрятались в чахлой тени акаций.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – откашлялся, наконец, Виталик Крупенников.

– Обращайтесь, Крупенников.

Старлей так и стоял на солнцепеке, не заходя в тень, лишь лениво похлопывал палочкой по сапогу, не обращая на жару никакого внимания.

– Товарищ старший лейтенант, зачем нам вся эта шагистика? Мы же на фронт скоро поедем, а не на парад!

Строевик присел, разглядывая покрытое грязными разводами лицо курсанта:

– А ты как сам думаешь?

– Не знаю…

– А кто такой боец Красной Армии знаешь?

– Ну… Это политически грамотный, образованный, подготовленный тактически и…

– Боец РККА, Крупенников, это частица единого и могучего организма. Умная, грамотная, подготовленная частица, самостоятельная и инициативная. Но частица. Один в поле не воин, а вместе мы – непобедимая армия. И чтобы боец научился себя чувствовать частью армии, как раз и нужна строевая подготовка. Научишься чувствовать плечо товарища на плацу – значит, и в бою его не потеряешь. Понятно, Крупенников?

– Понятно, товарищ старший лейтенант!

– Ну, раз понятно… Становись! Шагооом… арш! Песню запеее… вай!

– Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой…

Сотня натруженных молодых глоток снова взревела, и снова серая пыль поднялась над приволжскими степями…

* * *

– Значит, майор, тебе неважно, какие у них судьбы были? – незнакомый голос за спиной прервал воспоминания. Крупенников резко обернулся. Перед ним стоял низкорослый полноватый майор, цепко осматривающий новоиспеченного комбата серыми глазами. Неспешно поднес руку к фуражке:

– Майор Харченко. Начальник особого отдела батальона.

– Майор Крупенников. Командир батальона, – козырнул в ответ Виталий.

– Знаю, майор, все знаю. Работа такая, – без тени улыбки сказал Харченко и взял комбата под локоть. – Пройдемте, товарищ майор, поговорим.

Они зашли в избу, где недавно Крупенников знакомился с офицерами батальона.

– Тебе, комбат, может, и не важно, – продолжил особист, когда они сели за дощатый стол. – А мне очень даже важно. Я тебе вот пополнение привел, комбат, аж сто человек. Понятно, что среди них есть и случайно оступившиеся. А есть и настоящие враги, предатели и подонки. И моя задача – успеть этих врагов выявить до того, как они дел натворят. Понимаешь, майор?

– Понимаю, товарищ майор, – кивнул Крупенников. – Но ведь они уже натворили. Куда уж дальше-то?

– Ну, смотри, комбат. Привел я сегодня одного лейтенанта. Бывшего, естественно. Месяц еще на фронте не пробыл, а на передовой – так и вовсе ни одного дня. Часть его на станции ночевала, и бойцы на путях цистерну спирта обнаружили. Так тот лейтенант не только не пресек мародерство, но и возглавил его. А спирт тот метиловым оказался… В итоге пятнадцать человек скончалось, еще десять – ослепли.

– А лейтенант? – спросил Крупенников.

– А лейтенант, сука, непьющий оказался. Говорит, хотел со взводом подружиться. Вот и скажи мне, комбат, кто этот лейтенант? Дурак или враг? Или то и другое?

– Не знаю, – честно признался Крупенников.

– И я пока не знаю, – вздохнул Харченко. – А знать обязан. Самое страшное, знаешь что?

– Что?

– Лейтенант тот – сын врага народа. Отца его приговорили к высшей мере социальной защиты, а сыну доверили Родину защищать. И он пятнадцать человек убил. Своих. Ему еще раз шанс дали. И я тут затем, чтобы этот пацан свой шанс до конца использовал. Чтобы ему потом жить не было бы стыдно. Или чтобы погиб он. Но – смертью храбрых. Вот такая у меня алгебра войны, комбат. Понимаешь?

Крупенников молча кивнул.

– А ты говоришь, знать не хочешь, кем они были, – продолжил Харченко. – Так что, майор, ты заходи ко мне. С делами знакомиться.

– Ознакомлюсь, товарищ майор. Когда время будет.

Харченко хмыкнул и встал. Надев фуражку, повернулся к Крупенникову:

– У тебя, комбат, времени здесь не будет. Запомни это.

И ушел, хлопнув дверью.

Особист оказался прав. За неделю у комбата не нашлось ни одной свободной минуты. Предписания, наряды, приказы, планы, отчеты…

Это только в кино война – стрельба и подвиги. Для рядового – это изматывающая физическая работа. Для командира батальона не менее изматывающая писанина. И нельзя просто подписать, нужно обязательно вникнуть. Например, обосновать перед начальством перерасход патронов на учебных стрельбах. Это в сорок втором экономили на учебе – не было ни времени, ни ресурсов. А вот уже с весны сорок третьего части, отведенные на переформирование и отдых, продолжали тренировки. И что характерно, никто не возмущался этим. Даже ветераны сорок первого, прошедшие через тот кровавый ад, послушно ползали по-пластунски и отрабатывали штыковой бой. Все понимали: кровь спасается по́том. И штрафники, хотя и ворчали по старым, офицерским еще привычкам, послушно совершали марш-броски, рыли окопы в полный профиль, собирали-разбирали оружие на скорость. Да, Красная Армия образца сорок четвертого года научилась многому. Но и отучилась от многого. Например, от шапкозакидательства.

Даже замполит на своих политинформациях постоянно подчеркивал, что скоро армия вступит на территорию Германии. В этом сомнения нет и быть не может…

– Но, граждане переменники, необходимо помнить, что раненый зверь, загнанный в свою берлогу, дерется с удвоенной, а то и утроенной силой.

Проходивший мимо замполита комбат удивился – откуда субтильный очкарик-замполит знает, как звери в своих берлогах дерутся? Или набрался штампов на политкурсах в армии? Не похоже. Бойцы слушают его внимательно, да и говорит он увлеченно.

Знакомство с замполитом произошло при весьма забавных, если не сказать комических, обстоятельствах. Тот попросту свалился комбату на голову. В прямом смысле этого слова. После разговора с особистом майор вышел на воздух. Проходя мимо машин, с любопытством разглядывал пополнение – без ремней, со следами сорванных погон и орденских колодок, больше напоминавших арестантов, а не солдат. Впрочем, таковыми они являлись и фактически, и юридически. Разглядывал и думал, что Свинцова надо утвердить в должности комроты и отправить в штаб фронта предписание на повышении в звании.

Пока рассматривал и размышлял, на голову Крупенникову свалилось что-то мягкое, сбило фуражку, а потом еще и чем-то твердым ударило по голове. Оказалось, это замполит выкинул, не глядя, из кузова мешок с газетами, а потом попытался лихо спрыгнуть сам. И угодил комбату каблуком в темечко. Хорошо, что вскользь, и хорошо, что каблуки без новомодных подковок. Замполит долго извинялся, но Крупенников только досадливо махнул рукой и ушел по своим делам, потирая вскочившую на макушке шишку.

За неделю Крупенников поговорил с замполитом только раз, когда тот принес на подпись план своих политинформаций. Но комбат был так замотан, что только рявкнул на него:

– Ты кто?

– Я?

– Ну, не я же!

– Зам… Заместитель командира по политической части… – пробормотал сбитый с толку очкастый парень.

– Вот и иди, занимайся своими политическими делами! Некогда мне!

Замполит исчез. Крупенников досадливо помотал головой, отгоняя мысль, что он так и не узнал, как его фамилия. А через неделю за Крупенниковым явился офицер связи из штаба фронта.

Вернулся майор только через сутки. Привез кипу приказов, в том числе и о повышении Свинцова, и сразу собрал совещание.

– Задача, товарищи, перед нами простая. Более того, архипростая, – начал Крупенников. – Завтра ровно в семь ноль-ноль батальону стоять, в полном боевом, у дороги. Подойдут грузовики. Нас перекидывают на северный фланг фронта. Мы идем на острие наступления, сбиваем заслоны, прорываем оборону, расчищаем дорогу гвардейцам. В усиление придается танковый батальон. Новые «тридцать четыре-восемьдесят пять».

Командиры одобрительно загудели. Наконец-то доведенный до ума «Т-34-85» мог драться на равных даже с «тиграми», при умелом, конечно, использовании и разумной дистанции. Да и надежностью отличался.

– Собственно говоря, нашему батальону доверена высокая честь, – дождавшись, когда офицеры приутихнут, продолжил комбат. – Мы должны первыми войти на территорию Восточной Пруссии.

Крупенников опустил слова командующего фронтом: «Если сможете…» Опустил намеренно. Впрочем, это сделал бы любой нормальный комбат.

– Прошу замполита донести до переменного состава эту информацию. Кстати, старший лейтенант… А какая у вас фамилия? – неожиданно спросил Крупенников.

Замполит вскочил, зачем-то поправил круглые очки и, втянув голову в плечи сказал:

– Финкельштейн, Яков. Извините…

– А чего извиняешься, замполит? – повернулся к нему всем корпусом Харченко. – Стесняешься еврейского происхождения?

Замполит опять поправил очки, вечно съезжающие на кончик носа:

– У меня мама русская, между прочим…

– Да хоть китаянка! – усмехнулся особист. – Мы тут все люди советские, вне зависимости от национальности.

– Вам-то хорошо, – с неожиданной обидой сказал Финкельштейн. – А у меня как фамилию узнают, так сразу начинают…

– Что начинают, Яш? – подал голос Заяц.

– Раз еврей, сразу в замполиты, чтобы на тепленькое местечко!

– Это кто так сказал? – прищурился Харченко.

– Да это не здесь, – мотнул головой замполит.

– Яша… – проникновенно сказал Заяц. – Во-первых, ты на еврея ни разу не похож. Во-вторых, ты даже не обрезан, я в бане видел. А вот Иксамбаев из моей роты обрезан. Я тоже в бане видел. В-третьих, у тебя медаль «За отвагу» есть?

– Есть, – кивнул замполит.

– И «звездочка» есть?

Замполит снова кивнул.

– А «За оборону Москвы»?

– Есть, сразу после ополчения получил…

– Так вот, Яша… Кто тебе еще раз скажет, что ты поц, ты сначала сам ему в рожу дай, а потом нас позови. Мы еще добавим. Понял, Яша?

Под общий смех Крупенников продолжил:

– Яков, а вы откуда родом?

– Из Омска, а что? Не из самого, правда.

– На зверя ходил?

– Так батя у меня еще с царских времен там осел. Сначала на зверя хаживал, потом на беляков. Потом женился на маме, меня родил. Потом мы вместе хаживали… – забавно было слушать сибирские словечки из уст Яши Финкельштейна.

– На беляков? – хохотнул кто-то из офицеров.

– На беляков я не успел, а вот на зверя – бывало. А почему вы спросили, товарищ майор?

– К слову пришлось. Очень уж ты ладно про зверя в берлоге докладывал. Как по писаному.

– Так я по писаному. В смысле, доклад из фронта прислали. Вот я и читал.

Крупенников махнул рукой. Смех смехом, а делом надо заниматься.

– По прибытии на место получим двойной боекомплект. Сухпайки также двойные. Спирт получать будем по ходу наступления.

– Серьезно все… – качнул головой Лаптев.

– Серьезнее некуда. Итак, товарищи офицеры, получаем карты…

И началась обычная командирская работа.

Глава 2

Будущее, 2297 год

Впервые за всю историю человечества собрался Единый Штаб Обороны. Возглавлял его сам Автарк Восьмой – Клаус Маурья. Буквально на ходу историки анализировали военные труды предков, пытаясь понять военную систему, давно и прочно забытую эйкуменцами. Общим голосованием были выбраны из сенаторов начальник штаба, начальник оперативного отдела, начальник особого отдела, верховный комиссар и прочие адъютанты с ординарцами. Кто и чем должен заниматься, мало кто понимал, но времени для настоящего изучения катастрофически не хватало. Ящеры, как пока называли Чужих, руководствуясь скудными внешними данными, полностью оккупировали Западный сектор и продолжали выдавливать людей из Северного и Южного секторов, захватывая планету за планетой.

– Сограждане, начинаем заседание Штаба. Начальник, доложите обстановку!

– Я? – поднял лысую голову сенатор Надей Пелетье.

– Именно вы.

– Обстановка… А нет ее, обстановки. Я не могу сказать, что сейчас происходит. Ящеры каким-то неизвестным нам способом блокируют гравитационную связь, так что получать новые данные нам попросту неоткуда. Да и передавать их, эти сведения, похоже, просто некому… Могу сказать только одно: через несколько суток после потери связи планета оказывается захваченной противником. Что при этом происходит с населением, мы все примерно представляем. Это все.

– Надей, это точно или вы предполагаете?

– Я точно предполагаю! – упрямо повторил начальник Единого Штаба. Сидящие по обе стороны от Автарка консулы переглянулись и синхронно кивнули.

Автарк заметил их движение. Поджал губы и плотнее запахнул символическую красную тогу. Тогу, которую не надевали со времен Римской империи. Тогу – символ войны. О том, что это одеяние не слишком-то и удобно, Автарк старался не думать. В конце концов, когда человечество на грани гибели, чем-то нужно и жертвовать…

Правый консул встал. Обвел тяжелым взглядом присутствующих. И произнес короткую фразу:

– Мы погибаем!

Левый консул подскочил и почти крикнул:

– Протестую! Это давление на Сенат! То есть на Штаб!

Потом они оба снова синхронно кивнули и сели.

Автарк поморщился. Пожевал губами и продолжил:

– Сограждане! Нам нужен план. Хоть какой-нибудь.

– План? – с горечью в голосе буркнул начальник оперативного отдела. – Электронный мозг, когда мы загрузили в него всю историю военного искусства, предложил на выбор несколько вариантов – усиленный фланг Эпаминонда, прямую атаку фалангой по примеру Александра Македонского, косую атаку Фридриха Великого, «бег к морю» Шлиффена, концентрические удары Рокоссовского. А какой толк всех этих стратегий в космосе? Или в масштабах целой планеты или планетной системы? К какому морю мы должны бежать? Где наносить основные и вспомогательные удары? Мы позабыли науку войны, потеряли былое умение! Единственное, что нам остается, – вооружать население. И надеяться на лучшее… ну, или хоть на что-то надеяться…

– И это все? – спросил Автарк.

– Не совсем. Есть еще Гвардия.

– Гвардия? И что могут сделать рота шотландских гвардейцев и рота кремлевских курсантов?

– Хотя бы умереть с максимальной пользой, Автарк.

– Мы все умрем. А нам не нужна смерть, нам нужна жизнь. И победа в этой безумной войне…

– Автарк…

Клаус ударил тонкой папкой по столу:

– Повторяю: и это все, что могут предложить лучшие умы человечества?!

Несмело поднял руку начальник научного отдела:

– Можно, согражданин Маурья?

Тот кивнул.

– Есть предложение. Возобновить эксперименты с проникновением во Время.

Правый консул тут же подскочил:

– Запрещено поправкой Джексона-Линдсена.

Следом вскочил Левый консул:

– Поправка Джексона-Линдсена отменяется в чрезвычайной ситуации.

– Чрезвычайное положение не объявлено. Отклонено.

– А я еще не ввел чрезвычайное положение? – искренне удивился Автарк.

– Нет! – в один голос ответили сенаторы.

– Тогда ввожу! – рявкнул Автарк.

– Принято, – так же в один голос сказали консулы и одновременно сели.

– Продолжайте, Ученый, – кивнул Клаус Маурья.

– Итак, нам необходимы настоящие солдаты. Воины. Бойцы. Мы уже проанализировали исходные данные. Выдергивать по одному человеку из каждого времени нецелесообразно. Во-первых, это потребует массу энергии. Во-вторых, много времени уйдет на адаптацию воинов друг к другу и к нынешнему времени. Гораздо экономичнее перенести из прошлого целую воинскую часть, уже спаянную, обученную, прошедшую войну. Таких объектов мы насчитали лишь несколько. Наиболее близкий к нам по времени – отряд китайского спецназа из середины двадцать первого века. Минус один и очень весомый: если они сочтут нас врагами, то мгновенно перейдут на сторону ящеров…

– Что надо сделать, чтобы они так не сделали?

– Расчет показывает, что наше общество абсолютно не соответствует идеям китайского социализма середины двадцать первого века. Контакт маловероятен.

– Понятно. Далее.

– Американские морские пехотинцы начала двадцать первого века. Расчет показывает, что они откажутся воевать, так как мы не сможем обеспечить уровень комфортности боевых действий.

– Чего не сможем обеспечить?!

– Обеспечить уровень комфортности, Автарк!

– А разве на войне бывает комфорт? – искренне удивился Главнокомандующий.

– Архивные данные говорят, что нет. Но американцы начала двадцать первого века были свято убеждены в этом.

– Хм… Оставьте этот вариант как запасной. Что еще?

– Мы остановились в изучении на уровне середины двадцатого века.

– Почему?

– Понимаете, можно перетащить сюда даже спартанцев времен царя Леонида…

– Даже так?

– Никаких особых ограничений по глубине проникновения в прошлое у нас нет; впрочем, дело вовсе не в этом. Важно то, что эти спартанцы не умели толком ни читать, ни писать. В совершенстве владели только холодным оружием. Слишком долго их обучать нашей технике. Если вовсе возможно, уж очень сильна окажется инерция мышления.

– Понятно. Хорошо, так что у нас с ХХ веком?

– В середине ХХ века шла самая кровопролитная война за всю историю человечества. Вторая мировая.

– Можно подробнее?

– Конечно. Зачинщиками этой войны были так называемые немцы, которые напали на всех. Потом русские победили немцев ценой огромных потерь. Правда, с небольшой помощью американцев и англичан. Ну, еще немного с помощью французов.

– Я помню школьный курс истории, – раздраженно бросил Автарк, будто и не просил только что рассказать подробнее.

– Так вот. Лучшие армии того времени – немцы, японцы и, соответственно, русские.

– Поясните.

– Немцы тогда отличались невероятной дисциплиной и хладнокровием. Японцы – отчаянной храбростью. Русские…

– Что?

– Всем в совокупности. И самое главное, наплевательским отношением к собственной жизни. Именно поэтому они и смогли победить. К тому же немцы в те годы были одержимы идеей превосходства их нации над всеми остальными, как, впрочем, и японцы. Безумная храбрость у них сочеталась с безумной жестокостью – в отличие от тех же русских. Например, японцы ставили на пленных бактериологические и микробиологические опыты, немцы физиологические. Русские были более гуманны.

– И что именно вы предлагаете, согражданин Ученый?

– Предлагаю вытащить из прошлого элитную часть русских военных формирований. Так называемый штрафной батальон.

– Что это такое?

– Это бывшие офицеры, совершившие те или иные уголовные или воинские преступления.

– Преступники?! – ахнул Автарк, подскакивая.

– Да, согражданин, преступники. Но преступники, имеющие трехлетний опыт войны. Преступники, имеющие военное образование. Преступники, искупившие свою вину кровью. Преступники, которые могут спасти нас. Всех нас…

Маурья помолчал и покосился на консулов, однако те хранили молчание. Значит, закон не нарушен и спорной ситуации нет. Можно ставить на голосование.

– Кто за русский штрафной батальон? Прошу поднять руки. Кто против? Воздержался? Единогласно!

Автарк снова встал и слегка поклонился в сторону Ученого:

– Приступайте, согражданин. Надеюсь, мы никогда не пожалеем о принятом решении.

Консулы переглянулись и кивнули.

– Да, и подготовьте мне подробную сводку по событиям Второй мировой войны. Мне ведь придется общаться с нашими… гостями.

Теперь кивнул, старательно пряча улыбку, только лишь один Ученый.

– Стоп! – вдруг сказал Автарк и снова сел в кресло. – А как же хронотеории? Парадоксы бабочки и прочие петли времени? Причинно-следственная связь, наконец?

Руководитель научного отдела улыбнулся:

– Вот тут-то как раз все продумано. Мы вытащим подразделение, однозначно обреченное на смерть. Буквально в последние доли секунды перед их гибелью мы применим хронозаморозку и вытащим солдат в наше время. Никаких парадоксов не будет.

– Подразделение уже выбрано?

– Аналитики еще работают. Как только найдем подходящих бойцов, приступим немедленно. Просьба подключить лабораторию к дополнительным источникам энергии и снять все ограничения по ее расходованию.

– Принято. Выполняйте. Заседание окончено.

Над миром людей забрезжила слабая, очень слабая заря надежды.

Глава 3

Прошлое, 1944 год

Колонна студебекеров не задержалась и прибыла точно к семи утра. Батальон уже стоял у дороги в полном боевом снаряжении. Крупенников скомандовал, и солдаты сноровисто погрузились в грузовики; сам комбат вместе с особистом и начштаба уселся в штабной «Виллис» с открытым верхом. Вопреки ожиданиям Крупенникова, никакой охраны для штрафников предусмотрено не было. Особист понял его мысли и усмехнулся, запрыгивая в джип с легкостью, плохо сочетавшейся с грузным телом:

– А зачем охрана? Из штрафбата не бегают. Ну, куда ты без документов и знаков различия из прифронтовой полосы денешься? Первый патруль сцапает.

– А если лесами? – спросил комбат.

– И дальше что? Всю жизнь прятаться? За побег из штрафного батальона наказание одно – расстрел. Да и свои не дадут сбежать.

– Почему не дадут? – полуобернулся майор к особисту.

– А это уже моя новация. Подразделение, в котором случается ЧП, ставится на самый опасный участок. Если в атаку, то первыми, на пулеметы или под танки…

– Своеобразная децимация…

Лаптев индифферентно разглядывал лес, мимо которого проезжали, старательно делая вид, что разговор его нисколечко не интересует.

– Майор, а тебе не кажется, что командир батальона должен в бою решать, какое подразделение и где будет драться? – Крупенников впервые назвал особиста на «ты». А чего, собственно, бояться? В одном чине ходят…

– Майор, ты того, не залупайся, – негромко сказал, нагнувшись к комбату, Харченко. – Задачи у нас разные, но выполнять мы их должны сообща.

– Задача у нас одинаковая. Выиграть войну с наибольшим эффектом и с наименьшими потерями, майор.

– Ничего ты, Крупенников, так и не понял! – раздраженно отмахнулся особист, откидываясь на спинку сиденья. И замолчал – то ли оттого, что не хотел дальше продолжать разговор, то ли дорога пошла ухабистая. «Виллис» трясло так, что пассажиры подпрыгивали на креслах, ежесекундно хватаясь за поручни и борта кузова. Была б над головой твердая крыша – шишек бы набили о-го-го сколько…

В конце концов, Крупенников не выдержал и рявкнул на водителя:

– Да поосторожнее ты! Не картошку везешь!

Тот втянул голову в плечи и постарался ехать аккуратнее, однако помогло это не шибко – дорога была в хлам разбита танками, саушками и арттягачами еще во время наступления. Проселок дорожники ремонтировать не собирались – людей не хватало даже на ремонт главных дорог. Тряска стала меньше лишь тогда, когда колонна свернула на укатанную лесную дорогу. Правда, пыли меньше не стало. Зато тенечек… Хорошо!

Кое-как устроившись на трясучем сиденье, Крупенников погрузился в размышления над заданием фронта. Батальону предстояло ночью сменить гвардейскую пехоту и за час до рассвета ударить без артподготовки по позициям немцев. По данным разведки, у немцев было три линии траншей, и батальону необходимо было пробить все три и закрепиться. Лишь после этого в прорыв должны были пойти танки с десантом. Затем батальону ставилась задача идти вслед за танками, добивая уцелевших фрицев и зачищая захваченные позиции. Хорошо, что перед ними стояли не эсэсовцы, а пехота третьего формирования, фактически – необученные призывники. Причина была, в общем, понятна: немцы спешно пытались заткнуть огромную дыру, образовавшуюся после гибели в белорусских болотах группы армий «Центр». Затыкали всем, что попадется, – полевыми дивизиями люфтваффе, девятисотыми штрафдивизиями, пятисотыми штрафбатальонами, тыловиками и зенитчиками, спешно перебрасываемыми даже из Франции. Но стальные клинья советских танковых армий рвали любую оборону фрицев, и на острие одного из таких ударов оказался штрафной батальон майора Крупенникова. Комбату вдруг вспомнилось старинное слово – «Чекан». Откуда оно взялось?

Внезапно сердце майора забилось часто-часто, потом вдруг замерло, пропустив такт, потом снова застучало по клетке из ребер. Быстро-быстро так застучало. Мир неожиданно замер, застыл на долю секунды. Замер водитель «Виллиса», закусив нижнюю губу, замерли листья на деревьях, замерла пыль в воздухе, замер, словно внезапно загустев, сам воздух. Затем краски исчезли, и все стало черно-белым. Странное чувство нереальности происходящего на мгновение охватило майора, но через секунду все прошло. Вернулись краски, звуки, запахи, ровно забилось сердце. Майор даже не успел испугаться.

Осталась лишь некая необъяснимая нереальность происходящего, и Крупенникову вдруг подумалось, что это не он. Как будто бы он настоящий глядит на себя со стороны, словно смотрит про себя кино или читает книгу. Причем фильм еще снимается, а книга еще пишется. Прямо здесь снимается и прямо здесь пишется.

Эти странные и даже откровенно-пугающие мысли были прерваны внезапным и вполне реальным разрывом. Впередиидущий студебекер внезапно вспух огненным шаром и опрокинулся набок, разлетаясь по обочинам пылающими обломками кузова и кабины.

Водитель «Виллиса» резко ударил по тормозам, и Крупенников вмазался носом в лобовое стекло. После чего немедленно выпрыгнул из машины.

– Немцы! Немцы! – бойцы штрафбата стали выпрыгивать из грузовиков, беспорядочно паля в окружающий дорогу лес.

В ответ из леса ударил еще один орудийный выстрел. И вспыхнул рвущимся бензиновым пламенем, развернувшись поперек дороги, еще один грузовик.

– Танки! – заорал пробегающий мимо Крупенникова боец. И впрямь из кустов, с хрустом сминая подлесок бронированным лбом и облепленными глиной узкими гусеницами, высунулся угловатый корпус «четверки». Похоже, всего одной… твари бронированной. Длинный хищный ствол семидесятипятимиллиметровой пушки, увенчанный ажурным грибом пламегасителя, уже выцеливал новую цель – всех делов-то панцерманам чуток башню довернуть – и ага…

– Пэтээрщики! Пэтээрщики! Валите эту суку! – стирая кровь, стекающую из разбитого носа, закричал Крупенников.

Но «эта сука», разумеется, оказалась плотно прикрыта пехотой.

И в лоб атакующим штрафникам ударили два пулемета «МГ» и винтовки…