Текст книги "Дезертир"
Автор книги: Олег Сурнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Сурнов Олег
Дезертир
Олег Сурнов
Дезертир
Где-то на северо-западе, где-то на юго-востоке, где-то. Деревушка. Без названия и особых достопримечательностей. Деревушка!!!!!!!!!: восемь домиков, река, теплое течение. Ниоткуда. Никогда. Нигде...
... – Сержант Барк. Я ничего не слышу.
Шум войны нарастал в ушах Вэлора.
– Я ничего не слышу!
Он кричал. но его крик был шепотом, шепотом внутри себя, когда не раскрывая рта ты пытаешься выразить засевшее внутри твоего разума. По сравнению с криком войны.
– Таржет, ты? Где твое лицо, Таржет? У тебя нет лица. Ты слышишь? Или это не ты? А! Это я! Да, это я! Я умер. У меня нет лица. Быстрее отсюда. Бегом. Пока никто не видит. А отсюда в Сайгон и домой.
– Нет больше Да-нанга. Хер вам всем собачий. И ты, Барк, получишь свою пулю, а с меня хватит...
Он пробирался сквозь джунгли и бежал не видя дороги. Ее не было. Ливень, кровь, грязь, москиты, мертвые тела, гной, вонь, исходящая от самой земли, и крик, этот душераздирающий стон войны...
... Дождь.
– Я слышу. Я слышу дождь. И нет больше крика.
Вэлор лежал на обочине дороги в луже и слушал дождь, он не мог вспомнить, каким образом очутился в этом месте, но он и не хотел об этом думать. Он медленно поднялся и пошел. Ему было спокойно, необычайно спокойно, как не было еще никогда...
Дождь, дождь без конца и края, дождь. Дорога, и та напоминает дождь. Порою кажется, что дождь льет не только с неба, но и поднимается с земли. Устал. Дорога кажется длинней, когда ты одинок.
Где-то я это слышал. Да, а когда ты еще не знаешь, куда идти.
Тогда еще хуже.
Сержант Барк. Пол хари. Да. Половину его вонючей хари разнесло.
Не жаль, нет, к черту его...
... дерьмо он. А Ник? А кому же я свои документы подпихнул? Не помню, не знаю, кто он там. И никто не разберется, и не будет разбираться. На хрена. А меня нет, нет меня, и все. Рядовой Стоун Кэнсер. Кто он такой? А я кто? Твою мать. Так и не прикуришь. Все правильно. Война для тебя кончилась, парень. А может быть, только начинается. А? Нет, дерьмо ты несешь, приятель. Интересно, сколько это времени я так сам с собой разговариваю? Можно и свихнуться.
... Все. Дошел. Деревня. Странно. Не должно ее здесь быть. Только если ее здесь действительно нет, сдохну через километр.
– Эй, служивый! – Бабка в черном платье поманила пальцем по направлению к старенькой хибарке, – заходи.
Стоун посмотрел на серое дождливое небо, кинул окурок и вошел в избу.
"Черт, свет слепит. Отвлекись."
– Спасибо что пустили. Не все такие приветливые.
За столом сидел потертый от времени дед и с неподдельным интересом разглядывал маленького черненького тараканчика, ползающего по тарелке с картошкой. Одет был дед диковато.
"Наверно, здесь так принято."
Бабка, выглядевшая чуть приличнее, пододвинула стул. И Стоун рухнул на него.
– Картошечки, солдатик?
– Да, бабуля.
– Дак ты уже почти дрыхнешь, рядовой, – произнес дед, ковыряя грязным ногтем в своем ужасном носе, – давай по стопарику, сыночек? Ать?
– Ать. Давай, – Стоун на миг оживился, – спасибо.
Откуда-то из-под табуретки старик извлек бутыль с мутной подозрительной жидкостью, которую вряд ли можно пить.
И как-будто уловив все подозрения Стоуна, он прокряхтел:
– Ххорошая, не трусь. Давай, бабка, чарки. Выпить надо служивому. А картошечкой заешь.
Стоун с большой охотой осушил свою порцию чудесного напитка и прикончил миску картошки, от чего в организме у него потеплело, и он начал засыпать.
– Щас мы, милок, с тобой покурим, а старуха тебе пока постельку приготовит. Мы хоть люди-то и диковатые, но всеж-таки добрые, – рассказывал дед, медленно давя тараканчика.
– Спасибо. Я уж думал – попрут, и шага не успею в дом сделать.
Стоун Кэнсер (или Джон Вэлор) и старик вышли на улицу и уселись на покосившееся крыльцо. Дождь как будто стал мягче.
– Ты здесь задержишься, солдат. Уж поверь мне.
– Что?
– Покурил? Давай спать. Эй, старуха...
"Партизаны. Свинячье дерьмо. Все равно война скоро кончится. Сорок второй. Славный сорок второй. Скоро наша победа. Вот он я, я иду по Красной свинячей площади. Да, я весь в черном. Славянское дерьмо мне кланяется. Нет. Они лежат и тухнут в вонючих канавах, да, валяются в собственном дерьме и жрут, жрут червей и подыхают. Мои славные ребятки мне кланяются. Да. Я это заслужил, мать вашу. И мы жжем эти сраные коммунистические тряпки, эти ихние знамена. Ха-ха... И древко знамени с размахом бьет мне по яйцам..."
– Черт, проклятье. Дерьмовый сон. Так все хорошо начиналось, полковник Генрих Майн, сорокалетний, седой и хмурый, поднялся с дивана и выглянул в окно. За окном белел пейзаж. Различные там дерьмовые березки да сосенки. Всякая там славянская недорастительрость.
Полковник был хмур, может быть от того, что его ударило в пах, может от того, что он вспомнил, что уже давным-давно не сорок второй, славный сорок второй, а довольно поганый для германской армии сорок четвертый. Что все дерьмово хуже некуда, и что пора бы подумать о том, как бы вообще выйти из игры. Раз уж она практически проиграна.
Подумал Майн и о том, что никакой Красной площади в его жизни уже не предвидится, и обнаглевшие партизаны постоянно подрывают поезда, и чтооо...
– Ну и хрен с ней!..
Взрыв. Поезд качнуло, завертело, подбросило вагоны как пушинки. И покатилось. Все в черную бездну. И мечты, и разочарования, и хвала, и ругательства.
Полковник Генрих Майн, раздраженный и хмурый, мелкий и ублюдочный эсэсовец, яростно и жестко вцепился в сиденье, из последних сил стараясь выжить в мясорубке. Завертелся. И потерял всякое понятие о сознании...
"– Значит так, Вэлор. Кому ты подложил свои документы?
– Ты плохо выглядишь, Барк.
– Я Барк? Я что, похож на Барка, а? – из темноты помещения на Джона Вэлора уставились гноившиеся глаза, резко выделявшиеся на фоне кровавой гримасы, красно-черное месиво внезапно затряслось, и из дыры, бывшей когда-то ртом, раздался отвратительный пугающий хохот.
– Ты смешон, Джонни, – проскрежетали гнилые остатки зубов, – ты всегда был смешон. Что ты вообще делал на этой войне?
– Ты мертв, Барк. Я это знаю.
– Ничего ты не знаешь.
– Я хочу проснуться.
– Не так просто, да, парень? Надо быть сильным, чтобы все суметь пережить. Так просто отсюда не уйти.
Кровавая маска смеялась, потешалась над Вэлором.
Он выбежал из палатки, но повсюду он видел мертвых людей, его бывших товарищей по оружию. Они внаглую насмехались над ним, над тем, что он был жив.
– Просто напросто не все так просто. Ты понял мой каламбурчик, парень?
То, что раньше было сержантом Барком, беззвучно произнесло эти слова, даже не слова – мысли. Но Вэлор их услышал, они пронзили его насквозь. И он проснулся..."
Солнце било сквозь окно прямо в глаза Стоуну Кэнсору. Сон полностью улетучился. Стоун обнаружил себя лежащим на довольно-таки древней тахте где-то в углу обширной комнаты, в центре которой располагалась кирпичная деревенская печь. Старик сидел на печи и покуривал что-то чумовое, судя по запаху.
Открылась дверь, и в сени вошла бабка, скрипя половицами и напевая что-то себе под нос.
– Дед, ты встал? Ой милок, и ты проснулся! Спал бы еще. Здесь спешить некуда.
– Нет, мне надо спешить.
– Куда это?
"А действительно, куда?" – Стоун абсолютно ничего не помнил, и не то, чтобы и не помнил, а ничего и не было, и быть не могло.
– Поесть мне, – прошептал Стоун, чтобы что-нибудь сказать.
– Конечно, сейчас все и поедим.
– Конечно.
– Да, ты иди умойся, солдатик, – дед покурил вонючую цигарку и кряхтя сполз с лежанки.
– Как поедим, я тебе окрестности покажу. Надо тебе где-нибудь посимпатичнее расположиться. Я даже знаю, где. Ээх, я все знаю.
– У вас тоже неплохо.
– Нет. У нас тебе не место.
– Почему?
– Ты не спрашивай, ты слушай. На другом берегу речки видишь дом? Вот туда тебе. Там тебя приютят, там ты нужен.
– Кто там живет?
– Увидишь сам. Вещички хватай и вперед.
– Нет у меня никаких вещичек-то.
– Привет, солдат. Свидимся еще.
Старик медленно поковылял к своей старой покосившейся избушке, на ходу раскуривая очередную пахучую дрянь. А Стоун пошел прочь от старого ночлега к новому пристанищу. Что его ждало, он не знал, но пока ему было все равно.
По пути к дому на том берегу речки, ему попалась на дороге пара ребятишек, игравших в какую-то странную игру, да кто-то выглянул из ближайшей хижины, и сразу же скрылся.
Вот и дом. Ничего примечательного. Четыре стены да крыша. У самого крыльца маленькая скамеечка и три березки возле окон.
– Открывай, хозяива! Я, вроде как, то, что вам нужно, – Стоун несколько раз саданул кулаком по двери и стал ждать.
Дверь открыла женщина лет тридцати, одетая в простенькое платьице.
– Заходи.
– Я вам что, действительно нужен?
– Почему бы и нет.
Стоун не был ни в чем уверен. Но он чувствовал лишь одно: она, она ему нужна. Как воздух, как мечта. От женщины исходил приятный запах чего-то забытого, что было давным-давно, а может быть и не было никогда.
– Мы поедим сейчас, милый. А потом ляжем спать.
– Но еще ж ведь только утро, зачем же спать? – тупо спросил Стоун.
– Нет, уже поздно, уже очень поздно.
Ее мягкий голос заставил Стоуна сесть за стол и поесть. Потом она увлекла его в спальню, и он вспомнил все, что когда-то ощущал и чувствовал.
Он не любил ее, еще нет, но был благодарен как мог...
... Ее тело было мягким и податливым, он полностью растворился в ней, стал ребенком на мгновенье.
– Как тебя зовут?
– Саша. Александра.
– Мне очень хорошо с тобой.
– Настолько хорошо, что ты только сейчас спросил мое имя?
– Ты знаешь, мне ничего не нужно кроме тебя. Я...
– Тщщщ. Успокойся. И все пройдет. Не надо о большом и вечном. Не ты первый, не ты последний. Поспи, ты устал.
– Я...
– Тщщщ. Послушай, я расскажу тебе. Когда-то давно в наших краях был рай. Здесь протекало теплое течение. В лесах жили добрые чудовища, а маленькие девочки собирали для них цветы. Драконы летали над холмами, а страшненькие лесные жители приезжали на единорогах в деревню и рассказывали сказки.
– Расскажи мне какую-нибудь.
– Я похожа на страшненького лесного жителя?
– Нет.
– Я знаю. Слушай.
– Ты похожа на цветок, сказочный цветок, который цветет один раз в жизни.
Она положила ему руку на грудь и нежно поцеловала.
– Мой хороший.
Давным-давно, когда не было ничего, как и сейчас?????????, жила одна маленькая девочка. Она не играла с другими детьми, ее не интересовало, как доить коров или рубить дрова. Она мечтала об одном – попасть в сказочный лес, а надо сказать, что в глубине простого леса был тайник, который открывал дорогу в неведомое, в сказку...
В дверь постучали. Внезапно. В растаявшем покое для Вэлора этот стук был неестественен, он был не отсюда, а откуда-то из прошлого, далекого и глубокого прошлого, за ним пришли, он это понял, ему не удалось...
– Это за мной.
– Но кто в такую погоду...
– Не открывай, это война. Она сама ворвется. Ее не нужно открывать.
Дверь распахнулась, на порог ступили двое. В серых мундирах, касках и с автоматами в руках. Их лица выражали крайнюю усталость и злобу. Они расступились, когда в комнату вошел третий. Он был в черном плаще, и на голове его была черная фуражка со свастикой.
На вид ему было лет сорок или больше.
– Нацисты здесь, вот тебе и вход в сказку. Здравствуй, война, давненько мы с тобой не виделись.
– Что ты там лопочешь, дрянь, – прорычал Генрих Майн, человек сорока лет, одетый в черное. Он оглядел комнату и вперил свой взгляд в двоих, лежащих в постели.
– Этого на улицу.
... Дождь, опять дождь.
По лицу, в пах, прикладом бил дождь.
– Ты кто такой? Имя, сволочь? Какие войска? Еврей? Вот дерьмо нам привалило, а плевать – в расход его.
– Оставьте его пока здесь, он уже почти дохлый, потом допросим, – Майн посмотрел с тоской на дом, – там меня ждет поприятней работка.
"Он должен на ком-то отыграться. Почему бы не на этом уроде. А девку, девку он трахнет, он уже давно не был с девкой. Она, конечно, не такая, как он хотел. О да! Белокурая Барбара или Марлен, да, Марлен с Фридрих-штрассе. Жена это толстозадого генерала, он трахал жену генерала, когда сам еще не был даже офицером. Белые ляжки, мясистая грудь. Сучка, настоящая сучка. Однажды, совсем обнаглев, он дал ей по роже, по ее блядской роже, у нее из носа текла кровь, а он трахал ее вовсю, она вопила от боли и наслаждения, а он трахал и трахал. Ничего, сука, тебе даже понравилось. Как давно это было. Как давно." – Воспоминания вихрем пронеслись в голове Генриха, пока он снова входил в дом. Он наклонился над кроватью и заглянул в глаза женщине.
– Клаус, Отто! Свяжите ее для меня. Я выебу тебя, сучка. Ты у меня сдохнешь.
... Она не сопротивлялась. Только отвернула лицо и попыталась закрыть глаза.
Нет. Не удалось.
– Смотри на меня, шлюха. Смотри, мразь, как это делает настоящий мужчина. Смотри.
Она остановила свой взгляд на дальнем углу комнаты. Там, где ее отец делал замеры ее роста. Пятьдесят шесть сантиметров, семьдесят два, восемьдесят три, метр пятнадцать, метр пятьдесят пять, метр семьдесят пять. Все, она выросла. Интересно, почему он не мерил ее целых двадцать сантиметров времени...
... – Папа, папа, смотри – я уже большая...
– Нет еще, не спеши, милая, подрасти успеешь.
– А я хочу быть большой.
– Зачем?...
... Боль. Черный человек трахал ее и бил, кровь, полилась кровь. Но она почти ничего не чувствовала.
– Так, так, паскудница, тварь, я научу тебя как воротить морду, когда немецкий офицер...
... Отец умер. Где-то после ее метра пятидесяти пяти. Это потом она уже сама себя замеряла. А мать? Да. Она помнит ее.
... – Мамочка, я не хочу.
– Ну что ты, моя умница...
Она вспомнила ее теплые ласковые руки. Она всегда могла согреться в ее об?ятиях, спрятаться, чтобы никто...
... – Все. Я кончил. Ладно, не буду тебя приканчивать сегодня. Надо что-то и на завтрак оставить, – Майн сполз с женщины и не застегивая штанов, плюхнулся на стул, который под тяжестью уставшего полковника зашатался и еле удержался, чтобы не развалиться совсем, – сигарету мне, и вы, двое, не трогайте сучку. Это мое мясо. Подыщите себе другое. Завтра. А сейчас пожрать и выспаться, я устал...
– А где этот. Солдат...
Майн старательно зевнул, и еле дойдя до кровати, повалился на нее не раздеваясь.
– Где он, я вас спрашиваю? Где он? Пристрелить его, живо!
Он закрыл глаза и не увидел ничего. Сны ему уже давно не снились, ни плохие, ни хорошие...
– Дождина. Мерзко-то как. Эй! Клаус, пошевеливайся! Черт, его нет. Ты слышишь меня? – Отто Диггер вышел во двор. Дождь поливал его небритое лицо. Солдата нигде не было. – Он ушел. Уполз, мать его!
– Майну это не понравится. – Второго звали Клаус. Война ему уже давно обрыдла. Он хотел покоя, жратвы и какую-нибудь бабенку, уже почти все равно какую. И еше ему давно хотелось спать, спать, спать и не видеть всего этого кошмара. – Мне плевать. Он сдох, и все тут. Так и скажем полковнику.
– Да, я очень надеюсь, что он сдох, Клаус.
– Пойдем внутрь. Нечего тут...
Дверь захлопнулась. И вновь, в который раз, остался лишь дождь. На этот раз бьющий и калечащий, жестокий дождь. Дождь...
... "– Мне надо дойти, доползти, добрести. Как угодно. По грязи, по дерьму – в лес, да, в лес. Может быть он и поможет мне, а кто еще поможет..." – Кэнсер шел, заплетаясь и почти ничего не видя перед собой. Все тело гудело. Кровь лилась с его разбитого лица и смешивалась с дождем.
Он уже брел сквозь лес, ветви больно хлестали его израненное тело, острые иглы колючек впивались в ноги. Он был абсолютно гол, и от этого еще более беззащитен.
" – Мне надо дойти. Я должен."
Он не знал, куда идет, и тем более не знал, зачем, но он шел и шел, пока не увидел свет.
" – Наверно, кажется. Господи! Не такое уж я и дерьмо."
Падая и погибая в который раз, Стоун понял, что он спасен...
... – Меня никак не зовут. Тем более не пытайся вспомнить имя того, кого нет.
Странное существо смотрело на Стоуна. Это был маленький человечек, похожий на плюшевого медвежонка, с маленькими ручками и ножками. Все его тело было покрыто шерстью, и на большой голове его торчали длинные ушки. Добрые глаза улыбались, а в мохнатых руках он держал странной формы сосуд с каким-то варевом.
– Волшебник. Помоги мне.
– Ты сам все прекрасно знаешь...
– Знаю.
– И не проси меня ниочем, солдат. Ты все получишь. Иначе бы я не пришел к тебе...
– Я думал, что это я к тебе пришел.
– Не смеши мою старость.
Волшебник выдал пару неблагозвучных звуков, напоминающих смешок.
– Когда-то этот гниющий лес был королевством...
– Я знаю.
– Да. Она тебе говорила. Ведь это Она была здесь... Но Она не виновата, все, что есть, то и должно быть... Как это не грустно...
– Но я смогу...
– А для чего ты здесь еше. Спи, солдат, всему свое время...
Стоун попытался привстать. Но тьма навалилась и увлекла за собой, просветляясь на мгновения неясными образами, знакомыми и совсем неизвестными ему.
Он видел сказки своего воображения. Он видел музыку и лето. Девочка лет восьми летела на золотом дракончике и заливалась смехом...
Когда она была там – никто не помнит.
... – Иди к нам, к нам... к нам...
Девочка звала его, а он даже не помнил своего имени. Имя ему было не нужно. Он был свободен и счастлив, но не мог прийти, не мог. Пока. И пока не началось страшное, а он чувствовал, что это может начаться, он проснулся.
... – Ты хороший человек. Это главное. Но это не все. Ты меня понимаешь? – Волшебник сидел на маленькой табуреточке и покуривал странной, можно даже сказать, магической, формы трубку. Почти из такой же трубки когда-то давным-давно Вэлор курил шмаль во Вьетнаме.
– Где? – неожиданно сам для себя произнес Стоун.
Рядом с Волшебником стоял высокий человек в рваной одежде. Когда-то, возможно, эта одежда была достойным украшением богатого и знатного человека, но теперь...
– Все в порядке, солдат. Вставай! – лицо говорившего представлялось усталым и изборожденным глубокими морщинами. Волосы на львиной шевелюре человека были все седы, лишь в глазах его светился бледным блеском огонь.
– Меня зовут Рыцарь. Здравствуй. Ты мог бы меня назвать и по-другому, если б захотел. Имена здесь ничего не значат.
– Но все-таки ты – Рыцарь.
– Да. И я готов помочь тебе. Но только помочь, научить, а сделать тебе все придется самому.
– Я сделаю...
– Не перебивай. Все-таки я не просто стар, меня вообще нет. Да-да. Как и Волшебника, меня уже давно не существует. Правда и не знаю, что лучше. Быть или не быть. А, что скажешь, Солдат?..
....... – Какое холодное утро, – Вэлор вышел из хижины Волшебника и ступил на мокрую от росы траву. Лес дышал надеждой. И Вэлор ощущал ее внутри себя. Он был одет в солдатскую униформу, непонятно откуда взявшуюся у Волшебника. Она не отражала определенный род войск, на ней не было знаков отличий и принадлежности к определенному государству. Даже эпоху, в которой носилось подобное, вряд ли можно было определить. Но сидела она удобно, по крайней мере первые несколько минут, ну а потом, потом можно и привыкнуть.
– Рыцарь?
– Да, Солдат, это я.
Рыцарь показался из-за деревьев, неся в руках какие-то неуклюжие свертки.
– Вот, парень, это тебе. Волшебник постарался.
– Это что?
– Винтовка М-16, меч Эскалибур, копье племени Ху-Дгэнг...
– Это где это такое обитает?
– Как, где? На островах Гу-Нбы, конечно...
– А, ну да...
– ... боевой топор викинга Олафа...
– Наверное, надо будет сказать какие-нибудь волшебные слова, чтобы это все заработало...
– ... пара нунчак и штык-нож от АК-47. Все.
– Диковатый наборчик.
– Ну что ж, пожалуй начнем, Солдат, – и Рыцарь кинул Вэлору меч...
...
– Ганс, приятель, кинь мне флягу, ты слишком долго ее мусолишь,ефрейтор Шульц Каффер посмотрел на часы. Четверть пятого. А время как застыло.
– Помнишь, Ганс, наш поезд взорвался, а мы вшестером уцелели, и машина уцелела, но надо ли нам радоваться, а, Ганс?
– Надо найти других. Я видел Майна.
– Полковника?
– Да.
– Ладно, найдем.
Четверо солдат вылезли из грузовика и принялись испражняться прямо на обочине, не заставив себя отойти подальше. Приказывал в этой шестерке Шульц Каффер, так как ему посчастливилось быть ефрейтором, когда остальные до сих пор оставались рядовыми. А кто и был разжалован в таковые за мародерство и прочие провинности, так часто встречающиеся на войне.
– Эй! Кай и вы, трое, хватит гадить. Залазьте в машину.
– Может ты не будешь меня торопить, – Кай, крепко сбитый немецкий юноша с физиономией выродка, только начал расстегивать ремень.
– Ефрейтор здесь я.
– Слез бы – посрал с простыми солдатами.
– Пошел ты к черту, Кай! Ладно, заткнитесь. Я, кажется, видел внизу что-то похожее на деревню. Поехали – прокатимся, доставим себе удовольствие...
Четверо влезли опять в машину, и затарахтевшая кляча пустилась вниз с пригорка навстречу крохотным домишкам, которые можно было назвать и деревней, если, конечно, было хорошо развито воображение.
... Полковник Генрих Майн проснулся уже ближе к вечеру, он сел на кровати, сердитый и хмурый, он хотел есть и, пытаясь вспомнить события прошедшего дня, увидел привязанную к спинке кровати женщину. Мгновенно осознав свое положение, Майн встал и позвал своих солдат. Те вылезли из соседней комнатушки, такие же заспанные и хмурые, как и их полковник.
– Господа рядовые. Я понятия не имею, где мы находимся, вы, я думаю, тоже этого не знаете. Какая-то сраная деревня, а? Ладно, сейчас Клаус и я сходим – осмотрим это поганое местечко. Может, пристрелим кого-нибудь, ты, Отто, будешь охранять девку.
Майн схватил солдата за воротник и подтянул его испуганную физиономию к своей.
– А захочешь взять ее – лучше об угол хером почешись. Мое – понял! Люблю я ее.
– Конечно.
Полковник заржал, а вслед за ним и оба солдата.
– За мной, Клаус.
Выйдя на крыльцо, Майн к своему удивлению увидел немецкий военный грузовик, медленно под?езжающий к деревне с противоположного берега.
– Может быть деревня занята нашими, господин полковник?
– Заткнись. Сейчас узнаем.
Водитель не решился ехать по хрупкому мостку и притормозил возле него. Из машины вышло шестеро человек, одетых в немецкую униформу.
Они перешли мост, и старший из них обратился к полковнику.
– Ефрейтор Шульц Каффер, господин полковник.
– Ты, кажется, был в эшелоне.
– Так точно, господин полковник.
– Кто с тобой?
– Рядовые Кай Дорф, Адольф Граббе, Генрих...
– Генрих? Да, к черту, я все равно никого не запомню.
– Мы все с того чертого поезда...
– Да, вы все с того чертого поезда поезда. Я догадался. Будем считать, что больше никто не уцелел, но и этого достаточно.
– Какие будут приказания, господин полковник?
– Да разнести тут все к чертовой матери.
– Старое доброе ремесло...
– Давайте, господа, так. Разделитесь по двое и обшарьте дома, сразу никого не убивать. Я сам решу.
Полковник подошел к остальным пяти, которые незамедлительно построились, нашел самую ублюдочную морду. И вдарил хорошенько прямо в нос, после чего, схватив морду за уши, подвел к своему лицу.
– Имя, рядовой!
– Кай.
– У тебя очень заносчивый вид, Кай. Меня надо слушаться, ты понимаешь?
– Так точно, господин полковник.
– И ты не будешь сразу никого резать, а сначала приведешь ко мне, а я решу, так?
– Так точно, господин полковник.
– Хорошо, мой мальчик.
Генрих поцеловал жертву в лоб.
– Это поганые славяне должны терпеть боль, а мы, немцы, должны восседать на троне, и давить их ножками этого трона. Так давайте же устроим здесь небольшое королевство...
– Вперед! Обшарить все дома! Всех жителей в центр деревни, сегодня будет праздник!
Полковник Генрих Майн распахнул дверь первого домишки, который попался ему на пути, и вошел внутрь...
....... – Ты неправильно держишь, парень.
– А в чем дело? А как надо?
Рыцарь стоял на корточках перед Солдатом и пытался вынуть из земли копье племени Ху-Дгэнг, которое обитает на островах Гы-Нбу.
– Ну что ты стоишь, Солдат. Помоги мне.
– Послушайте, Рыцарь! Половина этой ржавчины, что вы мне принесли, годится разве что для краеведческого музея, у вас в лесу тут есть краеведческий музей?
– Ладно, не строй из себя умника. Был у нас один такой, давно это было, так вот мы его...
В этот миг из чаши вылез Волшебник, и недосказанные слова Рыцаря повисли в воздухе.
– Стоит ли ссорится, благородные люди... Пусть возьмет то, что ему подсказывает сердце.
Стоун схватил винтовку М-16 и зачем-то прихватил меч, называемый Эскалибур.
Мгновенно Рыцарь навешал на него и другое оружие, разве что копье так и осталось воткнутым в землю.
– Волшебник, Рыцарь, вы куда?
Фигуры начали таять.
– Я же еще не готов? – Стоун ничего не мог понять.
– Вниз, спускайся вниз с холма, – принялись монотонно бубнить две расплывающиеся фигуры, – к вечеру выйдешь. Вот там ты и нужен.
– Вы не научили меня всему.
– А как же твои занятия в форте Брегге?
– Я не был в форте Брегге, вы меня с кем-то путаете. Я простой пехотинец. Я просто...
– Нет, ты не просто, – совершенно отчетливо произнес Рыцарь, – ступай. Сделай то, что должен сделать.
– И не бойся, – продолжил Волшебник, – мы-то тебе уже вряд ли чем поможем.
Фигуры уже полностью растаяли, осталась ?????????????лишь легкая дымка, и тихий голос еще продолжал говорить:
– Мы надеемся на тебя, Солдат... Очень надеемся...
И все, как будто ничего и не было. Ноги Стоуна понесли его вниз с холма, и он не заметил, как уже рубал мечом странные заросли непонятной растительности, как пробирался через топкие болота по грудь в вонючей жиже, как полз по песку и снова бежал через лес.
К вечеру Солдат вышел к деревне. За плечом висела винтовка, на поясе удачно примостился меч, а рука сжимала копье племени Ху-Дгэнг, некогда могущественного покорителя островов Гы-Нбу, ныне совершенно потерянного для истории и истребленного.
– ... Странно, – прошептал сам себе Солдат, – кажется я уже здесь сегодня был, все здесь очень знакомое.
Деревенька простиралась у самых ног Солдата, казалось, что с небольшого возвышения он мог просто ступить на нее, и подобно песочному замку, обрушатся домишки, собьется все в одну кучу, да и рассыпется, и жди вот, пока кто-нибудь возьмет – соберется да слепит новую...
... И он ступил.
Проходя по мосту, Солдат услышал в одном из домов голоса, смех и крики, тогда как другие избушки были все равно что вымершие. Нигде не горело свечи или лучины, и только в одном месте, в одном доме, в том, откуда он вышел, откуда был выброшен темной злой силой, и сейчас ему нужно было сразиться с этой силой и победить, а если и не победить, то по крайней мере стараться изо всех сил, потому что он обещал, потому что он единственный, кто может...
... но кому, кому было дано обещание?
Перед ним поплыли образы, неясные, неотчетливые. Это был и смешной маленький человечек из леса, и высокий мужчина с лицом воина, вечного воина... и Она, которая привела его сюда, только ради нее он мог вернуться и победить. А обещание он дал себе.
В голове закружились туманные сладкие воспоминания, желания прикосновения к тайнам, успокаивающий шепот и ощущение того, что все будет.., будет хорошо
... вряд ли это его слова, но Солдат уцепился за них. Чужие чувства проникли вовнутрь и вселили уверенность.
– Я готов.
Ноги подвели его прямо к двери единственного освещенного жилища. Солдат стоял на небольшом расстоянии от двери. Его дух и тело сосредоточились на одном. На последнем, но единственно нужном задании. Его вновь окружала ночь, а туманные небеса, потерявшие всякие очертания, разразились потоком слез...
... – Чертов дождь, опять зарядил . Почему он не может полить тогда, когда я этого захочу?
Полковник Генрих Майн сидел скроенном табурете, китель его был расстегнут, в одной руке дымилась последняя сигарета, тогда как другая сжимала стакан с местным мутным пойлом. За деревянным столом сгрудилась кучка его солдат. Почти все они были пьяны.
День ничего не принес, да и что он мог принести? Всех жителей деревни, всех двенадцать человек, за исключением девки, которую он запер на чердаке, Майн со своими солдатами согнал в одну избу, где и оставил до принятия решения по поводу их судьбы. Десять из двенадцать уже были почти старики, да двое детей – пацан и девчонка.
Был еще кузнец со своей женой, но тех пришлось пристрелить, зачем сопротивляться, когда немецкий солдат хочет осчастливить твою жену...
... Кузнец раздробил череп рядовому Каю Дорфу практически одним ударом. Ну и получил пулю. Женщину конечно можно было оставить, да черт с ней. У него есть самка, а на остальных ему плевать.
"Все равно все скоро сдохнем," – эта мысль настолько ярко отпечаталась в мозгу у Майна, что он практически протрезвел. Тяжело повернувшись на табурете, полковник Генрих Майн в мрачном ожидании уставился на дверь, как будто оттуда мог появиться мертвый кузнец...
... или кто-то другой? О ком он позабыл, кто был давным давно. Но кто?
Воспоминания нашли на него как дождь, внезапный и непокорный:
"Тяжелый удар по черепушке ублюдочного Кая Дорфа... тело без единого звука падает на землю... Все равно он бы пристрелил его за нарушение дисциплины, или за что-нибудь другое, нет, но что не говори, а дисциплину-то надо соблюдать, даже здесь, в этом проклятом месте... потом он стреляет в кузнеца, в крепкого мужика, который вряд ли когда бы согласился служить ему... мужик еще жив, и видит, как забивают до смерти его жену... ничего, я мог бы приказать затрахать ее до смерти...
...затрахать. Он трахает белобрысую девку здесь, в этом доме, на этой тахте, на которой сейчас развалился один из его солдат...
... Солдат.
... Все. Приехали."
Генрих Майн вспомнил, и пожалел, что начал вспоминать. Он подумал о том, что лучше даже было бы напиться, да так, чтобы и не помнить ничего и никогда и не вспоминать. Но он уже вспомнил, и он нашел, то, что искал, а может быть нашли его...
... И в дверь постучала ночь.
Мощный удар пробил дыру в двери, и лезвие странной формы выползло с той стороны дождя.
Полковник, вначале отшатнувшись, медленно подошел к выходу из дома и открыл дверь. Он открыл ее полностью, дабы больше не сомневаться в своих опасениях. Полночный визитер, тот, кого он ждал, стоял там, под дождем, под чертовски мерзким дождем, и смотрел прямо в глаза Майну.
Фигура казалась светившейся в дожде, как наэлектризованная.
Полковник на мгновение остолбенел, полностью выключился. Но только на мгновение. Человек из дождя что-то крикнул ему и начал отдаляться.
Майн, прийдя в себя, обернулся и увидел, что его подчиненные тоже вглядываются в дождливую ночь. Некоторые удивленно привстали, никто уже не смеялся и не пил.
– Что он сказал? Кто-нибудь расслышал? Клаус?
– Он зовет нас поиграть, полковник.
– Поиграть?
– Да. В игру на выживание. Пока что он ведет.
– Что этот рядовой может сделать? Он же один, а нас восемь, и мы настоящие солдаты, и мы господа, не так ли?
