Текст книги "Непрофессионал"
Автор книги: Олег Себастьян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Звонили еще, но Сергей завалился на кровать и считал, сколько раз прозвенит несчастный аппарат. Потом заснул и пробудился поздно ночью. Проблуждав полночи из комнаты в кухню, обратно, лег и вскочил в восемь утра со свежей и ясной головой. Появилась поставленная задача – получить паспорт, для чего надо было выйти из квартиры, добраться до военкомата. Потом, он уже не сомневался, встанет следующая задача...
Сергей не раз убеждался впоследствии, как вовремя позвонил ему телефон и голос оставшегося для него навсегда неизвестным человека жестко определил ему его обязанности. Он покинул свою квартиру и опять очутился в прежнем городе, приказав себе не вспоминать и ничего не рассказывать. Только ночами летел на бреющем полете вертолет над бесконечной желтой равниной, и расплывался проклятый белый минарет справа от дороги...
Он редко вспоминал войну, как, сквозь пелену вспоминают детство. Уже не мог вспомнить, как кого убивал. Иногда просыпался в страхе от последнего лязга затвора. Но никогда не тяготился воспоминаниями. Просто тогда он не был таким, как теперь.
Сергей просидел на кухне до самого восхода солнца. Заглянула жена, пощекотала ему ухо быстрым поцелуем и убежала. Сергей видел ее под окном, идущую слегка вразвалку, как утка. Стало зябко – оказалось, он сидел в одних плавках, обернулся – на часах уже было восемь часов. Рабочий день начинался через полчаса, было время собраться. К телефону на том конце подошли сразу, так что он, покраснев, путаясь сообщил, что ему надо встретить родственника. От сухого "хорошо !" стало противно, он уже подумал, а не поехать ли и рассказать, но представил себе кислую мину Жидкова, как тот будет торопиться и отмахиваться : "Коли надо, так встречайте...", потом, будто невзначай, позовет Мелещенко, станут выяснять сроки...
Невский проспект был еще пуст. Сергей еще не отвык за несколько лет, иногда ходить пешком через весь город – целый год после возвращения из Афганистана беспокойство тянуло его к ночи на улицу и в любую погоду он доходил до Невского, причем по самым черным закоулкам Московского Парка Победы, по неосвещенным улицам, параллельным Московскому проспекту, испытывая щекочущее наслаждение, ныряя в какие-то подвалы, парадные при виде милиции, пешей и колесной. Потом длительные путешествия предпринимал только по выходным дням, а, когда женился, раз в месяц ноги несли его от Черной речки к Петроградской, дальше через Кировский мост, Марсово поле, до Витебского вокзала. Жена ворчала, Сергей не оправдывался и сразу проходил на кухню, где сидел часами...
Сергей шел, озирая верхние окна роскошных домов. Только сейчас он заметил деревце, пробивающееся на мансарде особняка напротив Аничкового дворца. Остановился, удивленный, что никто не видит его, медленно двинулся к площади Восстания. Но как он ни старался, Невский невозможно было пройти больше, чем в час и он свернул на Литейный. С Литейного пошел по Пестеля в Соляной городок, проскочил одним духом мимо Летнего сада, через Марсово поле, и очутился на середине Кировского моста.
На солнце нестерпимо горели два шпиля – Петропавловской крепости и Адмиралтействе, и купол Исаакия. Майский день перешел рубеж, на миг замерев от гулкого полуденного выстрела. Сергей двинулся на Петроградскую сторону, притормаживая ускоряющийся свой бег, снова скользил взглядом по верхним окнам, но уже думал о том, что надо ловить машину и ехать в аэропорт...
Время социализма истекало – на площади Льва Толстого, едва он поднял руку, останавливались легковые машины, мешая друг другу. Сергею же хотелось поехать на такси, но они либо везли еще кого-то, либо называли несусветную цифру. Сергей, не споря, хлопал дверью. Был уже час дня – ему надоело и он сел к средних лет мужчине, который, не дожидаясь объяснений, показал на сиденье рядом с собой. Сергей почувствовал к нему доверие, глядя в лобовое стекло, сказал, куда ехать. Водитель, чуть улыбнувшись, поглядел на Сергея и дал газ.
Вел он машину очень аккуратно, не быстро, но без остановки. От легких подпрыгиваний и качков машины сладко подсасывало. Сергей сжимался в кресле. "...Ты будто на 'бэтээре', только автомат не захватил..." – не отрываясь от дороги, заметил водитель. Сергей посмотрел на него внимательнее – он мог быть и кадровиком в штатском и ушедшим в запас...
Сидящий за рулем быстро глянул на Сергея : "Николай, служил в Гардезе, Джелалабаде, в восемьдесят втором, двести первая... " Сергей кивнул, пожал протянутую руку, сказал о себе. Они перебросились несколькими очень короткими фразами.
В аэропорту Сергей достал четвертной, водитель дал сдачи пятнадцать рублей : "Ты что, со своих не беру..." Они еще раз пожали друг другу руки и Сергей пошел в зал ожидания.
Международным был старый аэропорт, из которого Сергей начинал летать в незапамятные времена, в Прибалтику, Крым...Потолок низко нависал над самой головой, вызывая желание пригнуть голову. Встречающих было немного – едва ли три десятка человек, но в зал заходили, в зале толкались и из зала выходили все время. Среди пассажиров стало заметно больше русских, многие из них держались уверенно, с презрением глядя на толкающихся и тех, кто никуда не летел.
Сергей сразу нашел табло прибывающих рейсов – рейс 567 из Гамбурга значился в строке со временем 14.20 как ожидаемый на посадку. Сергей от волнения не мог стоять, он выбрался из немногочисленной кучки встречавших, сумевших образовать плотную толпу, нетерпеливо заглядывающую в двери. Он впервые видел, как прощаются с отъезжающими на ПМЖ, наверное в Штаты. Его внимание привлекла группа – улетала молодая семья, похожи на евреев, жена блондинка, рыдала на плече строгой, сдержанной дамы. Поодаль стоял, очевидно, отец с черным, то ли от слез, то ли от загара, лицом. Стояли еще пожилые и молодые, немного смущенные. И среди них не скрывающий радости молодой, высокий парень, горделиво оглядывающий провожающих его семью и посторонних. Его взгляд упал на Сергея и в нем была только брезгливость...Сергей внимательнее посмотрел на его жену, она уже только всхлипывала и сморкалась в маленький платочек. Сергей не имел друзей и знакомых, собиравшихся уезжать, он все годы, что учился в институте, постоянно слышал о том, что уехал такой-то, что вскоре собирается уезжать еще кто-то. Новости подобного рода исходили, в основном от евреев, но Сергей евреем не был, и даже за свое темные немецкие корни гонений от власти не испытал. Более того, она облекла его доверием на исполнение интернационального долга, не считая еще, что два раза до того выпускала за границу. Так что, счетов собственно с властью у Сергея не было. И еще – ему казалось невозможным, что можно плакать от того, что ты будешь жить, но только в другом месте... "...шестьдесят семь произвел посадку. Встречающих просим пройти в зал прибытия..."
Заколотилось сердце, прерывая дыхание, в самом верху горла. Сергей, пошел, не чувствуя ног. По обе стороны прохода люди наклонялись вперед, заглядывая друг под друга, на миг повинуясь окрику дежурной по залу, раздвигаясь и снова, сбиваясь в толпу. Сергей встал посередине прохода, не смешиваясь с остальными. Ему были видны прибывшие – не очень много. Впереди группа жизнерадостных рослых девах, все в джинсах. Они шумно проходили пограничный контроль и с хохотом вывалились и загромоздили проход. Сергей непривычно для себя встал на цыпочки и вытянул голову, как вдруг девицы организованно и моментально очистили зал. Вышло еще несколько человек.
Среднего роста худощавый мужчина протянул паспорт пограничнику, тот очень бегло его просмотрел, проштамповал и возвратил. Мужчина резким взмахом, как отдергивают руку после удара, спрятал паспорт в карман серого пиджака и повернулся к выходу. Тот же колючий взгляд, небольшой крепкий подбородок, скулы... Сергей шагнул к нему, их щеки стиснулись, железные пальцы Мацана вцепились в плечи Сергея, они замерли и не двигались. Сергей еще крепче прижимал лицо к лицу Мацану, чувствуя побежавшую влагу по своей правой щеке, обеими руками держался за его шею, уже разревевшись, все еще боялся разреветься при всех...
Сергей вытирал глаза рукой, шмыгая носом, видя чистый белый платок у лица Мацана. "...Подожди меня снаружи, я барахло возьму!" – раздался скрипучий голос, с еле уловимым акцентом. Сергей пригляделся к капитану. На том впору сидел серый костюм, легкие светло-коричневые туфли, на запястье висела сумочка. Выражение лица потеряло прежнюю неторопливость, резкой границей обозначились подбородок и скулы, глаза из насмешливых стали недоверчивыми. "А ты все тот же!" – еле обозначилась улыбка. Сергей вспыхнул, что он знает о нем! "Какой-то чуть растерянный..." – и Мацан при виде закипавшего Сергея, расхохотался. Сергей никогда не слышал, как он даже смеется, увидел прежнюю насмешку в глазах и гнев его испарился.
Пока Мацан ходил за своей сумкой, Сергей успел отказать трем таксерам и двум частникам. Но когда они встали около остановки рейсового тридцать девятого, лихо подвернул разбитной дядя, широким жестом распахнул перед ними дверцы, Сергей, не уверенный, собрался было отказать и этому, но Мацан пригласил Сергея на заднее сиденье . Сергей, не зная его планов, полез в машину, Мацан захлопнул дверцу : "На Исаакиевскую площадь !" и они тронулись.
Сергея прервал молчание первым : "'Духи' загнали нас к сбросам, мы ушли по веревкам в каньон... " Мацан повернул лицо к нему. "...Витаса там ранило в спину..." и снова взглянул на Мацана. Тот ждал. "Всю ночь просидели, утром похоронили. Потом спустились к Тарину, снова напоролись на 'духов'...Суток трое пробирались – там кишлаки одни, вышли в предгорья Шах-Максуда, нас подобрали 'вертушки'...""Где похоронили ?" – Сергей не понял, заметил, как водитель повернул в их сторону ухо и сказал : "...В песке – в каньоне песчаная поляна, я такие видел в Фанских горах!" Мацан, смотря через лобовое стекло, кивнул. Таксист схватился за руль, объехал иномарку, вдруг решившую прямо из дальнего ряда свернуть направо на Благодатную, и крякнул. До Московских ворот ехали, не проронив ни слова. Мацан, казалось, ждал продолжения рассказа Сергея. "...А ретранслятор тогда не поднимали – не было. Кагэбэшники на следующий день смотались, Михалычу дали п...лей, за то, что не обеспечил движение по трассе. Все, что было, бросили туда...Самое интересное, что никто ни о чем не спрашивал !" "Осадчего поставили на роту ?" – прервал Мацан. "Временно. Потом, я уже получил приказ, прислали молодого, энергичного из Венгрии!"
Такси выехало на Сенную, полетело по переулку Гривцова. Мацан велел остановиться на набережной Мойки, едва машина свернула налево.
Разгулялась по-летнему жаркая погода, ни единого облачка на небе, ни дуновения. Мацан сказал : "Я ведь из Ленинграда, не был лет десять, как кончил школу!" "Ты где жил ?" "На Писарева..." "Так мы соседи, а я – на Красной! А в какую школу ходил ?" "В двести тридцать пятую..." "На Пряжке..." "Да, напротив дурдома..." Сергей по-новому посмотрел на Мацана снова в нем было чужое, на этот раз серый костюм.
"Пошли по Герцена !" – предложил Сергей и, не ожидая согласия Мацана, пошел первым наискосок через широченный Синий мост, Мацан слева от него. Сергей по привычке шел очень быстро, Мацан легко принял его темп.
"Мы уже через два часа были около того спуска..." – глядя прямо перед собой, начал Мацан. Глаза его сузились, щека изредка дергалась. "Полчаса перекуривали. Кадышев стал совсем плох, наверх еще кое-как доплелся, а вниз тащили по очереди на себе. Очень был извилистый каньон – просматривался сверху метров на сто, а потом вилял из стороны в сторону. И очень крутой..." "Провалились ?" – спросил Сергей, вспомнив телефонный разговор. "Я до сих пор не понял, что произошло, очнулся уже в трещине, чувствую, как стою на чьих-то плечах, и медленно-медленно погружаюсь..." "Да-а" вздохнул невпопад Сергей. "...Потом каким-то образом оказался наверху, на снегу, пальцев не чувствую, глянул, а ногти сорваны...Отросли уже за несколько лет!" добавил, заметив, что Сергей стал приглядываться к его рукам. "...Рядом со мной – Гусь. Я его растирать, он ни слова не произнес, даже не стонал, только кожа хлопает на ребрах и синее пятно на них, как чернила вылиты...Ребра пропороли легкие, изо рта пузырьки. Как я его вытянул?..С ледника сползли, а он уже не шевелился...Тихо умер..."
Они вышли на угол улицы Писарева к игрушечному особняку и, не сговариваясь, пошагали вдоль Адмиралтейского канала, тогда еще канала Круштейна.
"...Можешь дальше себе представить – в горах, один, без всего, с одним ножом. Решил пробраться к месту высадки, но там сплошной крутяк, стал обходить – путь-то один был – все время налево, по каким-то ущельям, набрел на речушку, пошел вниз по ней, вылез на мокрые камни, не удержался и слетел...Глаза открыл – передо мной сидит, молодой, лицо мне отирает.Руками пошевелить не могу, оказалось, от слабости. Поодаль – старик, еще несколько, помоложе, все с ружьями...Ребятишки заглянули раз, их плеткой погнали..."
Сергей припомнил свое блуждание и некоторое время слушал вполуха. Но Мацан рассказывал будто самому себе : "...Оказались каким-то захудалым родом из гильзаев, но гордые !..Насчет меня приходили не раз, и торговались, и просили. Одну делегацию поперли, чуть не застрелив прямо в юрте...Кочевали по равнине... Однажды, холодно было, засобирались спешно, меня силком усадили на верблюда, пацан его хворостиной гонит, а тот солидно вышагивает...Потом, слышу стрекот, наравне со мной, метрах в пятистах 'вертушки'...Верблюд все так же чинно ноги переставляет, теперь я уже всех их подгоняю, ору, они от страха к ущелью, меня бросили. Я на верблюде, как падишах, вокруг пусто, а 'вертушки' наконец меня разглядели и заходят на боевой разворот...Ко мне бежит длинная дымная полоса, я верблюда луплю по бокам, а он ни на миг не ускорился, как шел, так и въехал в ущелье...Полоса от меня метрах в пяти оборвалась, верблюда под зад воздушной волной поддало, он – меня, а я метров десять в горизонтальном полете влетел между скалами...'Вертушки' еще повыли, покрутились, а мне и в голову не пришло, что это свои!.. Потом, совершенно внезапно нагрянули западники, немцы-журналисты, одна – молодая, из Гамбурга. То ли меня стало жалко, то ли они свой интернациональный долг исполняли! Со мной разговаривали, Ульрика по-русски свободно чешет, оказалось, жила в 'гэдээре', уехала к родственникам на Запад...А бабаи сообразили, что за меня можно содрать, стали меня прятать. Раз несколько суток продержали в каменной дыре – просто тяжеленной плитой завалили и ни есть, ни пить, под себя ходить. Ходить только нечем было! Но Ульрика оказалась упрямой. Однажды меня приодели, повезли под конвоем, долго-долго везли. Прибыли в Пешавар.
Жили месяц в каком-то караван-сарае. Каждый день разные люди, головорезы, обкурившиеся, просто оборванцы, все оружием трясут. Меня разглядят – нож в руку, бороду рвет. Мои телохранители, таких бы нам в контингент, сидят невозмутимо, перед ними уже толпа собирается, чуть только подходит на три метра, плюху...
Устроили встречу с нашим консулом. Этот поставленным комсомольским голосом мне : 'А почему вы не пытались установить контакт с советским командованием или решили отсидеться?..' Я был уверен, что хоть фамилию спросит, аллах с ним, именем, покраснел, стыдно стало. Перед Кудратуллой. Афганцы-то все поняли, меня по спине незаметно похлопывают. А этот вдруг :'Ваши товарищи, между прочим, нашли в себе мужество поднять восстание...' Я глазами хлопаю, в горах о чем услышишь, кроме воя ветра. Ула, тоже присутствовала, извинилась перед этим скотом, рассказала мне. Никто не понял, реакция все-таки осталась, этому в рыло, ко мне – полиция, охрана, мои – за ружья. Ульрике губу разбили, меня отметелили...В общем, Родине такой хам стал не нужен !"
Сергей же вспомнил, как давно, по телевизору, в программе 'Время' сообщили о восстании 'советских военнослужащих, незаконно удерживаемых на территории Пакистана'. Его трясло потом целую неделю, от слов – '...несмотря на требования советского посольства...'
"...Самое смешное, что после такой выходки, я стал цениться выше. Со мной разговаривали какие-то субъекты, подозреваю – бывшие белогвардейцы, предлагали вступить в воинство Аллаха. А отказываться стало трудно – меня, как сообщила Ула, вычеркнули из всяких списков...Потом снова вернулись в Афганистан, запихнули в вонючую кошму, проходили через наши заставы. Я даже слышал, как над моей головой разговаривали по-русски...Не поверишь, ревел, молил, чтобы обшмонали бабаев! Пытался бежать, догнали, к счастью, мои же хозяева, иначе бы до сих пор торчал в Азии..."
Сергей с удивлением слушал правильную, почти литературную речь, пропал даже иностранный акцент, а сама речь носила неистребимый питерский отпечаток. Мацан, увидев, что Сергей задумался, прервал рассказ : "Удивляешься ? Я по-русски впервые за три года говорю только сейчас, из русского помню только школьную грамматику, согласования падежей и прочее. Пока жил у кочевников, забыл даже фамилию Михалыча. Михалыч и все..." Сергей, кстати, сам не помнил фамилии командира полка, в голове пополз список, но Михалыч в него не попал. Сергей тряхнул головой : "Как ты оказался в Гамбурге ?" Мацан хотелось выговориться, он продолжил с места, на котором остановился : "...Даже жениться уже собирался, у вождя дочке пятнадцать исполнилось, я, правда, прикинул, что – тринадцать, у них календаря нет, живут по лунной хиджре...В общем, невеста в самый раз! Меня уже отпускали одного бродить по окрестностям, для страховки ошивался рядом Кудратулла..." Мацан с удовольствием неторопливо произнес 'ошивался'.
"...Но идти было некуда! Немцы пропали надолго!..
И однажды я оказался под Сеидгаром. Ушел на несколько дней, совершенно свободно. Наши не летали, о русских не слышали, край будто вымер. Мне захотелось обследовать хребет Джаншах, так сказать, на свободе! Место, где ты залез, мне даже и сейчас страшно вспоминать, но там оказалось множество узеньких ущелий, каньончиков, по которым можно было пройти весь хребет насквозь. И в одном ущельице я наткнулся на крыло, точнее, часть крыла...Самолет задел, вероятно, вершину и разлетелся по нескольким ущельям...А в другом, километрах, в пяти, намертво застрял фюзеляж! Я пошнырял кругом, полез вовнутрь...Знаешь, за чем нас посылали ?.." – Мацан впервые через несколько лет в упор глянул Сергею в лицо. Сергей дрожал от необъяснимого волнения. "Нашим афганским друзьям посылали валюту!.. Я разыскал все три мешка, валюта слегка заплесневела, но целой оставалось еще много...Я одурел, стал лихорадочно соображать, как я это все потащу через границу, потом принимался считать пачки, потом перетащил мешки в пещеру... Никогда, даже после, не видел столько денег! Мне захотелось переодеться, отмыться в душе!.. Я возвратился в жалкую юрту кочевников в настроении, как будто мне осталось провести последнюю ночь в грязи. Потом ясно понял, что это ничего не изменит, провалялся неделю в лихорадке! Когда встал на ноги, меня снова понесло к тайнику. Пришлось таиться еще пару месяцев, как вдруг опять нагрянули немцы. Ульрика с отчаянием сообщила, что за меня назначили огромный выкуп, а деньги может дать только какой-то их фонд помощи военнопленным... Сколько, ору ей, а она только качает головой : "Целых сто тысяч долларов..." Я упал от дикого хохота, я хохотал, никак не мог остановиться, выскочили бабаи, не решаются ко мне подойти, а я хохочу и сквозь слезы переспрашиваю, 'сколько ?', и меня снова крючит... Пришел в себя, спросил, кому отдавать и возьмут ли наличными...Ула подумала, что я уже съехал, особенно, когда попросил три дня, но, слава богу, оказалась достаточно умной...Как я доставал деньги, точнее, вынимал из мешка, это отдельный детектив. Прежде всего, надо было усыпить подозрение кочевников, с чего вдруг меня потянуло в горы...Я сказал, что нашел могилу друга ('бачи', стал немного разговаривать), у них все-таки понятия выше наших. Вождь Сафиулла – благословил меня, мне до сих пор стыдно за обман, не поверишь!.. В общем, притащил эти жалкие сто тысяч, всего десять пачек стодолларовых купюр, незаметно пихнул Ульрике, поместились в сумку от фотоаппарата. Потом разыграли целый спектакль – другой немец отлучился на три дня, якобы за деньгами. Больше всего страха было, чтобы у Улы не обнаружили раньше времени или не украли! Выкупали меня без меня, немцы сидели целый день в юрте с вождем, еще приехал какой-то представитель 'духов'. Меня позвали, когда уже деньги передали, представитель на хорошем английском предупредил меня, чтобы я не поднимал более оружия, иначе ждет кара аллаха, тем более за меня поручились западные государства – это он мне сказал. Чуть меня снова не охватила истерика, Ула, молодец, сдерживала меня...
Когда кончилось сидение, я заметил, что афганцы вроде бы жалеют, что продешевили, а может, что со мной расстались, метил я все-таки в зятья вождю, черт знает...На границе с Пакистаном обошлось без приключений, границу охраняли 'зеленые', ограничились фотоаппаратом. Немецкое посольство успело оформить визу, пока я торчал в Афганистане. Тогда казалось, что это невероятно скоро, теперь-то я немецкую бюрократию хорошо знаю, когда увидел на календаре июль 1985, понял, что не скорость надо благодарить...В Германии через год дали вид на жительство...Родина, вроде, меня помиловала, так что живу пока в Германии, вольном городе Гамбурге !"
Ноги сами вели их – они незаметно для себя миновали Конногвардейский бульвар и выходили на Дворцовую площадь. Площадь уже переставала быть символом официоза – трибуны частью разобрали, частью свезли, оставшиеся являли вид полуразрушенный. "Все так же..." – кивнул на сооружение Мацан. Сергей, отсутствующе оглядев их , согласился. Когда Мацан рассказывал, он время от времени переставал слушать и тайком приглядывался к спутнику капитан несмотря на безостановочный разговор, тем не менее отдалился еще больше, он не был неуверенным, просто замкнулся. И еще, Сергей понял ясно, что у него не было никакой цели приезда... Разговор, между тем, заглох. Они все-так же быстро шагали мимо Нового Эрмитажа. "Ты женат? Где работаешь?" спросил Сергей. "Не женат. Не хочется. На Ульрике мог бы жениться, но она относится ко мне, как врач – что болит, чего не хватает...Познакомиться негде, не в гаштете же, у них отношение к браку как к бизнесу – помолвка, брачный контракт... Это, если хочешь стать своим! А так, баб навалом – и негритянки, и турчанки, и наши... Русских видеть не хотел, резать так резать. Один раз только уговорили зайти, эмигранты, так и не понял, немцы, евреи или диссиденты : Россия – страна рабов, Запад – скука, нет широты души... Если уезжаешь навсегда, так забудь, что было... Тем более, диссиденты, борцы за свободу... " – Мацан махнул рукой. В нем было необычное противоречие, между тем капитаном, командиром роты головорезов, и человеком в сером костюме, не чуждым размышлениям. "Леша !" – неожиданно для себя сказал Сергей. Мацан вздрогнул : "Имя помнишь!" "Удивляешься ? Я же помню, как Горелый к тебе обратился..." Мацан заходил желваками. "Ты сам-то ничего не забыл!" "Если бы забыл, то никогда бы не прилетел!" – глаза у Мацана были сейчас не колючими, а усталыми : "С такой радостью улетел, потом всякие хлопоты – бумажки получить, там подписать, страховки, уйма бумаг, побольше, чем у нас...в Союзе...или как вы сейчас называетесь !" "Пока РСФСР !" "...Когда остался один в квартирке – мне этот Gehilfsstiftung снял повалился на постель, телевизор включил, ничего не понимаю. Мельком о России сказали, а я уже как посторонний смотрю, не заметил как заснул. Отсыпался несколько дней...
Журналисты пронюхали, первую неделю прямо охотились. На курсы немецкого пошел, я – к восьми утра на занятия, до двух, пешком по городу до квартиры и никуда не выхожу, сплю, учебники читаю, телевизор смотрю. Ульрика предлагала на выходные туда-сюда скататься, я за полгода, пока курсы не закончились, никуда не ездил. Устроился в туристическую фирму, группы по Европе сопровождал. Однажды такая тоска накатила, попалось объявление в legion etrangere, плюнул – на работу не пошел, поехал во Францию, отбираться. Под Парижем у них база. Кроме меня, всякий сброд, хотя трое было ребят профессионалов, один точно 'афганец', вроде меня, вздрогнул, когда я к нему, будто невзначай, по-русски обратился. Но изобразил 'I don't understand you', я вначале хотел ему по морде дать, сука, своего языка стыдится. Потом себе сказал 'сам, мол, кто'... Французы от меня пришли в дикий восторг, отобрали из сотни пятерых – меня, конечно, парня этого, негритоса и двух еще. Последние двое просто шпана какая-то. Мне говорят, что меня пошлют на спецподготовку, чтобы уже через месяц в дело... Я все-таки офицер, переспрашиваю, в каком звании. Те даже удивились, переглянулись, рядовым, а как вы хотели! Я тут же, ни слова не говоря, вышел. Пятьсот франков жалко стало. С работы меня, натурально, поперли. Я – на биржу труда, мне – вы не гражданин Германии, я – к Ульрике. Стыдно!.. Она мне сначала лекцию прочитала о капиталистических отношениях. Отчитала меня как мальчика! А куда мне идти, что знал – забыл, умею только убивать и производить разведку. В их армию ! Не возьмут ! В security – мне это вот! Пошел тренером в спортивный клуб каратэ. Для начала потребовали от меня диплом, причем немецкий, на худой конец международный. Откуда я бумаги возьму, в общем, пришлось одалживаться, пойти на курсы тренеров. Слава богу, опыта боевого с избытком, диплом выдали через неделю. Теперь – старший тренер в Jugendsportklub, от учеников отбою нет!" "Сейчас, надеюсь в отпуске !" Мацан усмехнулся : "Я теперь добропорядочный бюргер." Сергей предложил : "Присядем!"
Они уселись на скамейке на центральной аллее Марсова поля, за спиной Суворова. Сергей кивнул на длинный фасад : "Здесь мать моя работала". Мацан думал о своем. "Сергей, ты знаешь, хожу по своему городу и не верю, что когда-то здесь жил. Как будто в тумане". Сергей смотрел на него, стараясь припомнить капитана Мацана, видел перед собой человека с дрожащими, как мираж, чертами и никак не мог представить его себе целиком – лишь отдельные движения, подергивание лица, неожиданно для самого себя спросил : "Почему ты позвонил мне ?" Мацан медленно поднял глаза : "...Ты ведь был последний, с кем я разговаривал. Потом..." И он встал : "...Ты прикрывал мне спину..." Сергей не выдержал, скривился рот, он отвернулся. "Пошли дальше..." Голос Мацана прозвучал глухо, как вчера, в телефоне. Сергей медленно встал, они пошли рядом, не глядя друг на друга, дальше, на блеск золотого шпиля Инженерного замка...
Сергей проводил Мацана до 'Астории', что-то удерживало Сергея предложить ему остановиться у него дома, потом до него дошло, что его бывший командир – иностранец, то есть паспортный контроль, виза, приглашение...Да и они не были они так близки, просто Мацану нужно было понять, что у него еще оставалось дома, из-за чего стоило возвращаться!
Сергей попытался вызвать в себе зависть к воскресшему капитану, но находил только равнодушие. И еще он ясно понял, что Мацан тогда, несколько лет назад, в ущелье, испугался... Сергей не стал лезть дальше в сумраки чужой души. Потому что почувствовал, как очутился на краешке бездонного колодца собственной...
Сергей доехал на электричке, от которой было всего десять минут ходу. Дома он уже был в девять вечера. Жена удивилась, что он не прошел на кухню по своему обыкновению после долгих прогулок, и лег спать в десять часов. "Рано на работу!" – объяснил он жене.
Он провалился в темноту до четырех утра. Встал, тогда и увидел, что еще четыре часа. Над крышами едва заметно отливало голубовато-розоватое свечение. Сергей поежился от предутреннего холода и устроился возле теплой жены, доспать – доваляться пару часов.
... Он стоял на каменном склоне, поросшем жидкой травой, между зубчатыми гребнями. Выше оставался перевал, с которого он только что спустился. Под ним расширялось книзу ущелье, заваленное изъеденными ржавым лишайником камнями. Между валунами сновали огненные силуэты, застывали и через некоторое время до него доносился унылый свист... Сурки...Выход из ущелья скрывался под мореной. Ему оставалось только, перескакивая с камня на камень, выйти к дороге...Он был один, не считая автомата, он знал точно, что не страдал ни от голода, ни от жажды... Только вниз !
Сергей подтянул штаны, ремень автомата и сделал шаг. Поднял глаза от ботинок и замер... По камням поднимался человек...
Ему сперва хотелось крикнуть, но что-то в походке человека было такое, что он застыл на месте. Человек двигался размеренно, неутомимо, как механизм, прямо к нему. Сергею показалось, что свист сурков и завывания сзади на перевале поглотились ватной тишиной... Он попытался отойти в сторону, присесть, чтобы его не заметили, но ноги не сгибались.
Идущий скрылся под каменным выступом. Сергей помчался назад, к оставленному им перевалу в мертвой тишине, не слыша стука ботинок...И оглянулся...Страшный озноб сковал тело...
Человек вырастал над перегибом в пятидесяти метрах от Сергея, постепенно, сначала шапка, походившая на панаму, незнакомое, загорелое лицо, плечи, распахнутый жилет на голой груди, пятнистые штаны, высокие ботинки... Ярко озаренный солнцем !
Он шел на Сергея, бесшумно ступая по камням, не замедляя и не ускоряя шагов. Сергей, не в силах оторваться от него, начал мелко дрожать.
На голове человека была обычная вылинявшая армейская панама, которую довелось носить и Сергею. На правом плече покоился ручной пулемет. Взгляд Сергея опускался ниже и он не мог понять, что находится на груди под развевающимися полами жилета. Другая рука человека мерно отмахивала в такт шагам. Когда он подошел на десять шагов у Сергея встали дыбом волосы... При каждом шаге открывалось красное мясо на теле, лишенном коже. Сергей видел, что кожа была содрана от пояса до кончиков пальцев, в точности как 'рубашки', которые снимали с пленных 'духи'. Красный палец с черным ногтем легко касался спусковой скобы на пулемете. Красная ладонь с веером кровеносных сосудов раскачивалась как маятник. На груди – сизые мышцы, перевитые красной паутиной, в запекшейся крови. Сергея не тошнило – он окаменел. И внезапно в поле его зрения попали закрытые глаза на загорелом лице. Но фантом двигался легко, не спотыкаясь, и стало ясно, что он пройдет, не задев его. Сергей против своей воли поворачивался к нему и, когда их разделяло несколько метров, веки шагавшего начали раскрываться, открывая мертвые глаза, в упор глядящие на Сергея. Те глаза не отрывались от его глаз, и...улыбка раздвинула плотно сжатый мертвый рот... Голова в панаме со скрипом повернулась к Сергею, ему даже показалось, что она кивнула ему, чуть прикрыв, будто успокаивая, веки, и человек пошел выше, к перевалу. Сергей, как зачарованный, следил за исчезавшей за перегибом склона фигурой, сначала пропали ботинки, медленно укорачивались ноги, пропал пулемет на плече, а когда к Сергею вернулся слух, оказалось, что вместо панамы он смотрел и смотрел на дальний выступ на склоне...
