Текст книги "О любви еще раз"
Автор книги: Олег Попенков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Олег Попенков
О любви еще раз
Посвящаю моей жене,
любимому Чижику
Грустные песни
Повесть
Всё начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия, тоска и подвиг –
всё начинается с любви!
Роберт Рождественский
Глава 1
Летели счастливые 60-е. Страна дышала тяжко завоёванным миром и трудовыми свершениями: целиной и полётами в космос; возводила сибирские стройки и строила коммунизм, до которого, казалось, уже совсем чуть-чуть и можно будет дожить, дотянуться!
Правда, главного «кукурузника», обещавшего в приказном порядке ввести коммунизм в СССР в действие к 80-му году, уже успели отстранить от занимаемой должности.
Н. С. Хрущёв сумел не только развалить практически всё, за что брался: от сельского хозяйства, до образования и науки, но и своим нахрапистым, неуважительным нравом «достать» своё окружение – советскую партийную номенклатуру, которая и отстранила его от власти, отправив на «заслуженный отдых».
При этом, в сущности, никаких кардинальных изменений в громких лозунгах «фасадного» социализма не произошло. Амбициозные задачи сыпались на голову рядовых коммунистов и советского народа, идущего «впереди планеты всей», точно из рога изобилия: «догнать и перегнать Америку», «ликвидировать противоречие между городом и деревней», «выполнить и перевыполнить» и т. д. и т. п.
Политическая жизнь в стране била ключом. Многодневные партийные съезды чередовались с пленумами ЦК и многочасовыми докладами на них Генерального секретаря партии, вещавшего о достигнутых великих рубежах в политике и экономике и не менее великих планах на будущее. Их транслировали по всесоюзному радио и всем каналам бурно развивающегося телевидения.
Среди народа ходили слухи о том, что на самом деле генсек не стоит за трибуной, а сидит на невидимом для всех прозрачном стульчике! Потому так долго и выдерживает на ногах, хоть и не отличается особым здоровьем, скорее наоборот!
Правда, в самом начале своего правления новый Генеральный секретарь, Л. И. Брежнев, сменивший вульгарного предшественника и положивший начало «пожизненному» руководству партийной элиты, менявшей друг друга на высшем посту генсека, ещё вполне себе герой!
С его приходом к власти сбылась мечта советской номенклатуры. Теперь можно было в полной мере неторопливо наслаждаться властными привилегиями!
Постепенно стареющая партийная верхушка превращалась в застойную касту, не пускающую в свои ряды никого из молодых и талантливых руководителей. И тем подписала исторический приговор самим себе… и стране. Но пока СССР ещё жил и динамично развивался.
***
Первого мая весенний воздух звенит от многоголосья демонстрации трудящихся, несущих подретушированные портреты престарелых членов Политбюро, красные флаги и бумажные цветы.
«Всё ради человека и во имя человека!» – так звучит основной лозунг партии.
Народ же шутит:
– Мы видели этого человека! – намекая на членов политбюро и лично Генерального секретаря Л. И. Брежнева.
По маршрутам движения праздничных колонн развёрнуты буфеты, торгующие исключительно кондитерскими изделиями и прохладительными напитками. Но дальновидный народ уже навеселе, и не только от весеннего воздуха, ибо уже давно всё предусмотрел.
Продавщицы в белых накрахмаленных колпаках зябнут. Торговля идёт вяло: вся закуска в виде бутербродов и пирожков разлетелась за считанные минуты, а больше никто ничего не покупает. Кондитерские изделия и лимонад спросом не пользуются.
И солнце, как назло, не греет – то выйдет на минуту-другую и щедро обласкает лучами, то вдруг надолго спрячется в набежавшие невесть откуда серые тучи.
В продуктовых магазинах по случаю праздника «выбросили» дефицит – варёно-копчёную колбасу. Километровые очереди. Люди покорно ждут. В одни руки дают не более килограмма. А на следующий день снова к кульману, к станку, в поля…
Ранним утром, с 6:00 до 6:30, во двор многоэтажного дома ежедневно приезжает фургон с молокопродуктами: свежим творогом, сметаной и молоком.
Молочница тётя Валя заходит в каждый подъезд поочерёдно:
– Малако! Малако! – кричит она однотонно, распахнув входную дверь, и будит своим криком ещё спящих жильцов. И те, непричёсанные, досыпая на ходу, послушно тянутся вниз к фургону, накинув на себя рубахи и брюки, с авоськами и бидончиками в руках, организуя маленькую очередь у своего подъезда.
А тётя Валя уже разливает молоко по бидонам большим алюминиевым половником.
Как важно напоить ещё спящих детей перед садиком и школой настоящим, свежим молоком! А оно – отменное, желтоватое от коровьего жира и пахнет лугом!
А ровно в полдень, когда в квартирах трудятся только одни лишь хозяйки семейств, отправив своих мужей на службу, во дворе снова крик:
– Точу ножи, ножницы! Точу ножи, ножницы!
Это пришёл знакомый осетин – мастеровой дядька Армен, который повсюду носит с собой на плече станочек с ножным приводом и «поправляет» всем желающим их кухонные ножи.
А ещё возится с заточкой опасных бритв для бывших фронтовиков, всё время уверяя и клянясь, что делает это в последний раз, потому что уж очень это кропотливая и неблагодарная работа. И на заточку немецкой стали (трофейных бритв «Золинген») уходит чуть ли не весь камень – так тверда и качественна сталь!
Он никогда не улыбается и всегда серьёзен, даже беседуя с босоногой детворой, которая, конечно же, тут как тут, наблюдает за его работой.
Мужчина спускает со лба защитные очки, как у авиатора, и принимается за дело. От бруска летят искры, и ножи получаются острые-преострые! Готовые, их заворачивают в полотенца и уносят домой удовлетворённые хозяйки.
Все вокруг дружат, собираются вместе, поют песни и танцуют. Живут более чем скромно. Почти без мебели. Но весело! В атмосфере ожидание лучшей жизни: вот-вот, уже скоро. Осталось совсем чуть-чуть, нужно только поднапрячься и потерпеть! И тогда уже – «каждому по потребности!».
Никто не знает, что значит – по потребности и кто будет её, эту самую потребность, определять. Но всё равно верят, не задумываясь, и трудятся не покладая рук.
В парках и городских садах по летним воскресным дням играет духовой оркестр. Музыканты, в основном военные, всё ещё одеты в гимнастёрки без погон и офицерские сапоги. А на их груди поблёскивают в унисон с горящими на солнце трубами боевые награды – немые свидетели отгремевшей войны.
Зимой на городских площадях заливают катки, а из радиоточек доносятся бодрые песни советских авторов. Повсеместно организованы пункты питания с горячим чаем, какао, пирожками с повидлом и бутербродами.
Румяные продавщицы в валенках и белых халатах поверх пальто приплясывают на морозце и бодро перекликаются друг с другом. Светит солнышко, играет музыка, рядом подруги – весело!
Открыты двери многочисленных библиотек и читальных залов. СССР – самая читающая страна в мире!
В своём непримиримом споре о вечной истине сошлись физики и лирики. Молодёжь штурмует горизонты: молодые специалисты после окончания вузов добровольно едут на работу в российскую глубинку, комсомольские стройки переполнены теми, кого «позвала Родина». Всюду романтика дальних дорог и свершений. И в космосе мы впереди! Но чего-то всё-таки не хватает… Чего?
Ещё мало кто задаётся вопросами: «Куда идём и что на самом деле строим?» Но страна напряжена. Хочется верить в лучшее, и люди верят.
На трудовые подвиги их поднимают мажорные фортепьянные звуки утренней зарядки, доносящиеся из радиоточки и жизнеутверждающее хоровое пение юных пионеров, способное исцелить даже тяжёлое похмелье.
Вечера молодёжи в Политехническом музее в Москве, которые смотрит и слушает вся страна. Читают свои стихи молодые поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Римма Казакова, Роберт Рождественский, Белла Ахмадулина.
В Политехнический!
В Политехнический!
По снегу фары шипят яичницей.
(А. Вознесенский «Прощание с Политехническим»)
В зале негде яблоку упасть – столько здесь людей! И… тихо. Все затаив дыхание слушают стихи молодых авторов. А после зал взрывается аплодисментами. Люди встают со своих мест…
Первые КВНы и первые ведущие: студенты ВГИКа Элем Климов и Александр Белявский.
Чуть позже формируется дуэт ведущих: Светлана Жильцова и Альберт Аксельрод, на смену которому, по его же просьбе, приходит никому не известный студент Московского института путей сообщения (МИИТ) Саша Масляков.
На пробах он не понравился, и его чуть было не забраковали. Но он проявил себя на людях! И его оставили.
Саша очень любит галстуки, особенно на своих друзьях и знакомых. Ему кажется, что они лучше, чем его собственные. И завязаны интересно!
Искромётный юмор студенческой молодёжи и недовольство их слишком уж острыми шутками председателя Гостелерадио СССР Сергея Лапина.
«Непартийное» творчество первых советских бардов. «Неправильная» молодёжь танцует рок-н-ролл и твист. Стиляги в смешной пёстрой одежде: брюки-дудочки, которые можно снять с себя лишь при помощи мыла и только из положения лёжа. Потом наоборот: брюки клёш, да ещё с цепями и пуговицами от самого колена до лодыжки.
Мода приходит с «дикого Запада» в виде повсеместно продающегося журнала «Америка» и американских вестернов, заполонивших экраны кинотеатров: «Великолепная семёрка», «Золотая пуля», «Полуночный ковбой» и другие.
В каждом киоске «Союзпечати» журналы более вольных во всех отношениях стран социалистического лагеря, Югославии и Польши: «Урода» и «Шпильки».
А рядом уже зацветает поганым цветом вскормленное западными спецслужбами и международным масонством ядовитое диссидентское движение, призванное «раскачать лодку».
Бесталанные стишки будущих нобелевских лауреатов, треньканье на трёх гитарных аккордах блатной лагерной лабуды, распространение отстуканного на случайной печатной машинке антисоветского самиздата.
И фамилии главных диссидентов А. Гинзбурга и И. Бродского удивительнейшим образом совпадают с небезызвестными их историческими предшественниками, так много сделавшими в своё время для уничтожения Российской Империи и её приемника – СССР.
ДЛЯ СПРАВКИ:
Российские банкиры Гинзбурги – родственники международного финансового масонского клана Варбургов, одни из тех, кто привёл к власти Гитлера и оплатил его «восточный поход». А киевские магнаты Бродские – родственники самих Ротшильдов!
И те и другие активно финансировали большевистскую революцию в России, а потом долгие годы совместно с революционной властью грабили её национальные богатства.
Но, возможно, вся эта история с известными фамилиями – всего лишь простое совпадение? Подумаешь – знакомые фамилии! Причудливая игра истории, да и только? А люди ни при чём? Или всё-таки при чём?..
Может, не случайно так получилось, что диссидентское движение в СССР возникло не когда-нибудь, а в конце 50-х? Ведь именно тогда, в 57-м, в Гааге усилиями эмигрантских организаций и «друзей России» был проведён конгресс «за права и свободу в России», где была отработана программа действий для внедрения в нашу страну тех самых пресловутых «свобод»?
Свобода от чего или кого? А главное – для чего?
Итак, на дворе разгар послевоенной оттепели. Всё, что было хорошего и плохого, составляло признаки того давно и безвозвратно ушедшего времени, когда люди Великой страны дышали воздухом надежды и веры в светлое будущее.
***
Эвелина Копейкина, в девичестве – Трамерам, немка по отцу – антифашисту, имела прозвище Трам-тарарам среди близко знавших её людей за сильный, почти мужской голос, за то, что всё в её присутствии приходило в движение, гремело и падало.
Она была смешной, нескладной и даже немного нелепой, но открытой и доброй, способной на искреннее чувство. В её характере не было полутонов: Эвелина могла или любить, или ненавидеть. Всё, абсолютно всё было написано на её бесхитростном лице: и печаль, и радость.
Но главное, молодая женщина умела сопереживать и чувствовать чужую боль как свою собственную. Она вечно кому-то помогала, кого-то подменяла на дежурствах, о ком-то хлопотала и беспокоилась.
Была безотказной и лёгкой на подъём. Кормила всех страждущих: от опустившихся бродяг, потерявших человеческое обличье, до бездомных кошек и собак. И её саму искренне любили все, кто её знал. Любили за доброе сердце и умение сострадать всем и каждому.
Эля, как звали её подруги, много лет служила проводницей на железной дороге, сопровождая вначале военные эшелоны, а после войны поезда дальнего следования, катаясь от своего родного Саратова до самого что ни на есть Дальнего Востока и обратно. Время в пути доходило до 15-16 суток, а иногда, из-за сильных снежных заносов зимой, и до всех двадцати!
Подруги-проводницы, уставшие от одиночества, неприкаянности и вечной жизни на колёсах, сбивались в часы долгожданного отдыха в шумные кампании и пили водку, коротая за бесконечными дорожными историями однообразные, ничем не примечательные дни.
Реже пили портвейн, или, как его называли в народе, – «партейный», за любовь к нему номенклатурных работников. Но баловались дорогим напитком нечасто, в основном в радостные минуты. А их можно было пересчитать по пальцам…
Спиртного, особенно «беленькой», было вдоволь: напиток поставляли подружки – официантки вагона-ресторана. Там всегда имелись излишки из-за постоянного недолива, «непредвиденного боя стеклотары» и других незамысловатых ухищрений торговли.
Эвелина в застольях не участвовала. Сидела абсолютно трезвая и грустно наблюдала за тем, как постепенно набираются её «девочки», вдоволь хватившие лиха за свою недолгую жизнь.
Пить рюмками принято не было. Наливали до половины в гранёные стаканы и опрокидывали легко, как воду, подражая мужчинам. Копейкина никого не осуждала, винила во всём войну.
Она не употребляла спиртного вовсе потому, что, выпив, становилась, по её собственному определению, «полной дурой» и начинала петь. Петь громко. От её сильного голоса выли бездомные собаки и звенела стеклянная посуда.
У женщины не было слуха, но не петь в такие минуты она не могла. Это было сущее наваждение, волна необоримой силы, идущая откуда-то изнутри. Возможно, это заменяло ей бабий вой, копившийся годами где-то у неё внутри, кто знает? Впрочем, случалось такое с нею нечасто и всегда, как говорят, при веских основаниях.
Впервые она крепко выпила и неожиданно для себя самой вдруг запела в 44-м, когда принесли похоронку на её Копейкина, погибшего при освобождении Киева.
Подруги говорили: «Не верь, ошибки случаются часто!» Но она почему-то сразу поняла, почуяла сердцем: пришла беда! Да и не мог её Славка, имевший слабое зрение и с детства носивший очки, выжить на той страшной войне. Человек сугубо гражданский, освобождённый от строевой службы по зрению, уходил на фронт добровольцем.
На вокзале у эшелона она едва узнала мужа – так изменилась его внешность: в военном обмундировании с шинелью-скаткой через плечо, мешком сидевшей на его узких плечах гимнастёрке, с винтовкой и в пилотке. Как странно было видеть в его руках оружие! Вот книгу – другое дело!
Позже почему-то одна и та же глупая и навязчивая мысль всё время лезла ей в голову: «Успел ли Копейкин хоть раз выстрелить из своей винтовки по врагу?» Ей казалось нелепой само это предположение в отношении человека, который в своей жизни не обидел даже муравья!
Второй раз Эвелина запела по пьяному делу уже после войны, в голодном 47-м, когда в самом начале месяца «потеряла», как считала сама, не обвиняя никого, с кем ехала в набитом битком холодном трамвае, сразу все продуктовые карточки, которые выдавались на месяц вперёд.
Погибнуть ей и её маленькому сыну Вовке не дали соседи и сослуживцы, неожиданно взявшие шефство над ними. Ежедневно, по нескольку раз приходя в их дом, приносили кто хлеб, кто кашу, кто яблоко. У кого что было. А иногда и остывший за время пути борщ.
Женщине не нужно было объяснять, что значило оторвать в то голодное время лишний кусок хлеба от своей семьи…
Случались и другие, более мелкие истории – причины грустных песен, но о них как-то не помнилось.
А вот последний раз в памяти остался. Тот «песенный запой» произошёл с нею уже в конце пятидесятых, когда она совсем уж отчаялась покинуть с сынишкой угловую холодную комнату в опостылевшем дощатом бараке, получив очередной решительный отказ от железнодорожного начальства в квартире в готовом к сдаче, четвёртом по счёту ведомственном доме.
Словом, всё её «песенное творчество» было не от хорошей жизни, и Эля не хотела вспоминать то, что было с ним связано.
***
Вчера из-за аварии на узловой станции их состав отправили на переформирование, подцепив часть вагонов к другим поездам. А девчонок и её саму вернули по домам с попутными рейсами. Так что в пути она в этот раз была совсем недолго: чуть более четырёх суток.
Открывая ранним утром входную дверь в пустующую двухкомнатную квартиру на первом этаже, Эвелина очень хотела, чтобы случилось чудо и из своей комнаты выглянул сын, Володька. Она почти явственно услыхала его голос:
– Привет, ма! Как съездила?
Женщина даже зажмурила глаза от радостного ожидания.
Но… чуда не случилось. Её Володенька теперь далеко от неё. В Западной Сибири, на комсомольской стройке, куда он уехал со своими друзьями-сослуживцами сразу после демобилизации из армии.
Сын служил на Тихоокеанском флоте долгих четыре года. Время тянулось медленно, превратившись для женщины в настоящую пытку, в ожидание очередного коротенького письма. И вот, наконец, её роднулька вернулся!
Эвелина не находила себе места от радости и гордости за него, повзрослевшего, настоящего мужчину! А как шла ему флотская форма! На груди у сына горела медаль и знак «За дальний поход».
Каждое утро он делал зарядку во дворе, а потом обливался по пояс холодной водой, и от его разгорячённого тела шёл пар. А после он аккуратно и тщательно гладил брюки, добиваясь идеальной стрелки, чистил одёжной щёткой пиджак и драил до блеска, как на флоте, полуботинки чёрным гуталином.
Она не успела даже наглядеться на него, как вдруг сын объявил ей, что уезжает вновь. Теперь на сибирскую стройку!
Повесив на вешалку в коридоре синий форменный китель и сбросив с усталых ног опостылевшие дорожные туфли фабрики «Скороход», Эвелина поспешила открыть окна в комнатах и на кухне: в квартире стоял запах пыли и спёртого воздуха.
Войдя в комнату сына, женщина привычно заскользила глазами по стенам. На них весели фотографии Вовки и его сослуживцев. Ребята в морских бушлатах и бескозырках. Их лица светлы и беззаботны. Ребята смеются.
Рядом боксёрские перчатки и фото кумира всех мальчишек мира – великого американского боксёра Кассиуса Клея, ставшего после принятия ислама Мухаммедом Али.
А вот и фотографии популярных актёров: отечественных и иностранных. Среди всех выделяется своей юной красотой американская актриса Дорис Дэй.
«И откуда у него эта фотография?» – задумалась Эвелина. А потом вдруг вспомнила, что ближайший друг Владимира, Пашка, работает в студии кинопроката и после смены очередной ленты снабжает его фотографиями актёров и целыми фрагментами фильма, унося их прямо с рекламных стендов кинотеатров. Качество фотографий удивительное!
На них неведомая чужая жизнь. И лица людей какие-то иные, отличные от наших…
Ах, как хотелось Эвелине такую невестку, как на фотографии! Женщина вновь вернулась взглядом к Дорис. Ведь её Володьке уже 25 лет! Глядишь, и появился бы у сорокатрёхлетней бабки свой внучок или внученька! Как страшно быть бабкой в такие годы, но ведь иначе и внуков не понянчишь!
Эвелина вздохнула, вспомнив свою непутёвую жизнь: замуж выскочила чуть не после школы, да только бабьего счастья ей так не досталось. Хорошо хоть, сына заимела в законном браке!
Да и было ли оно вообще, счастье-то? Родителей своих она не помнила: умерли оба, когда она ещё была совсем маленькой. Только бабушку свою, которая и вырастила её, помнила и любила. А о других родственниках слышать от неё как-то не приходилось. Всех их, если когда-то и были, унесло лихолетье тридцатых да сороковых годов.
Женщина оторвала взгляд от стены с фотографиями.
В следующий момент она застыла в оцепенении: форточка в комнате была распахнута настежь, а окно и вовсе лишь прикрыто на один шпингалет. Стоявший же прежде на Вовкином столе бобинный магнитофон «Комета» бесследно исчез. От него остался, словно нарисованный на коричневом дерматине, чистый от пыли чёткий квадрат, ясно говоривший о том, что на этом месте что-то прежде стояло.
«Украли!» – обмерла Эвелина Генриховна. Её ноги подкосились, и тело обессиленно опустилось на стул.
Кроме магнитофона и пальмы в квадратной кадке, в их с сыном квартире красть было нечего. Но «дерево», как называл пальму Владимир, стояло на своём месте. А вот «Кометы» не было.
«Что ж я сижу? В милицию надо заявить!» – подхватилась Копейкина.
***
Июльский день догорал, постепенно остывая. Ветер стих, как всегда к девяти вечера, и в воздухе стала разливаться приятная вечерняя свежесть.
Принарядившаяся молодёжь высыпала на улицу. Девчонки, вернувшиеся домой с работы и учёбы, накрутили на головах невообразимые причёски (как в иностранных кинолентах), достали туфли на высоких каблуках и мини-юбки. И заспешили на улицу, где юные чаровницы с замиранием сердец ловили восхищённые взгляды парней.
– Вот это да! – вздохнул Женька Калинин, украдкой поглядывая на изменившихся до неузнаваемости девчонок, сбившихся в стайку у второго подъезда. – Эх, сейчас бы танцы устроить! Да только музыки не достать! – сокрушался парень.
Женька давно неровно дышал к стройной симпатичной Галке, соседке по подъезду, носившей на голове, не в пример своим подругам, аккуратную чёлку – девушка с самого раннего детства занималась художественной гимнастикой во Дворце пионеров.
Для парня она была особенной, не похожей ни на кого из девчонок двора. Темноволосая, с точёной фигурой и лёгкой походкой стройный красивых ног. Казалось, что девушка не идёт вовсе, а плывёт по воздуху над асфальтовой рекой. И парень мечтал только о ней!
Он и сам занимался спортом, посещая Дворец и пытаясь найти себя то в одной, то в другой секции единоборств. Но, вообще-то, спорт, а особенно боевой, его интересовал мало: драк и конфликтов хватало и в повседневной жизни. Просто он хотел быть поближе к своей тайной любви. Парень всё планировал вызвать девушку «на разговор», но… не решался. Да и как найти повод? Подкатиться так просто не позволяла мужская гордость!
– Танцы, так танцы! Это мы запросто устроим! – отозвался местный заводила и непререкаемый авторитет среди всех юношей двора Педро.
Ребята поглядели на своего вожака с нескрываемой надеждой.
По-настоящему юношу звали Петром. Загорелый и крепкий, с гибким телом, он был ещё и бесстрашен. За особые заслуги, проявленные в уличных мальчишеских боях, и справедливость к нему сразу прилипло новое прозвище из недавно прошедшего в кинотеатрах города приключенческого фильма «Ихтиандр».
Да и как могло быть иначе? Ведь в той знаменитой киноленте злодея, почти что предводителя морских разбойников, Педро Зуриту так талантливо и романтично сыграл такой же юный и удивительно милый и притягательный, несмотря на отрицательную роль, Михаил Казаков!
А, как известно, сила воздействия отрицательного примера всегда мощнее положительного, тем более в бесшабашной молодой жизни.
– А где мы музыку возьмём? – недоумевал Женька.
– У Вовки же магнитофон «Комета»!
– Но ведь он в Сибирь уехал и мать его, тётя Эвелина, в поездке! Как же мы магнитофон-то добудем?
– Очень просто: я форточку открою и через неё в квартиру залезу! Они ведь на первом этаже живут!
– Знаешь, Педро, может, не надо? – засомневались ребята. – А то ещё не поймут да подумают, что украли магнитофон. Ещё чего доброго, кражу припаяют!
– Да ладно вам! Кто подумает? Чего припаяют? – передразнил Педро. – Если бы Вовка не уехал, а был здесь, разве бы он пожадничал и не дал нам свой магнитофон? – урезонивал своих друзей парень.
– Ну, ясное дело, дал бы, – дружно согласились ребята.
– А после танцев я его снова на место верну, мне на работу выходить во вторую смену, так что выспаться я ещё успею! Тётя Эвелина приедет ещё не скоро. Никто ничего и не узнает! – заключил парень.
– Ну, ладно, давай! – согласно загалдели друзья.
При помощи перочинного ножа форточка открылась без особого труда, и худенький, с осиной талией Пётр проник в квартиру на первом этаже. А уже через минуту вожделенный магнитофон стоял на подоконнике распахнутого окна.
Как только заиграла музыка, Женька, решившись, двинулся в сторону опустившей глаза Галины.
Всего через несколько минут во дворе уже кружили нарядные молодые пары, а люди постарше, открыв окна своих квартир, любовались ими, со слезами на глазах вспоминая свою так безвременно прерванную войной юность.
