Текст книги "Песня горна"

Автор книги: Олег Верещагин

Глава 4
Мой брат

В ночь на восьмое ноября Денис остался ночевать в отряде. Можно сказать, что «так получилось». Дел было полно, сразу после уроков он верхом съездил в Лихобабью и даже выкроил время, чтобы заглянуть – естественно, по делам – к Мелеховым. Затем они с Олегом сходили посмотреть на то, как идут дела в фельдшерской школе и новой поселковой больнице. Ну а потом из отряда отлучиться уже просто не удавалось – завтра должен был состояться приём в пионеры пополнения, и Денис, позвонив домой, сказал, что останется ночевать. Выяснилось, что его родители домой тоже не являлись…

Это был уже не первый раз, когда кому-то надо было заночевать «на месте», и в отряде даже выделили под такое дело комнатку, в которой поставили стол, два стула и две двухъярусные кровати, а на стену повесили простенький ручной умывальник со сливом. Правда, добраться до одной из кроватей удалось лишь под утро, потому что, казалось, в отряде в преддверии праздника собрались ночевать поголовно все пионеры, и у каждого и каждой срочное и важное дело персонально к Денису. Кроме того, ежечасно и тоже с делами заглядывали разные взрослые – от Балаганова до Полянцева и собственной матери Дениса, которая сухим тоном осведомилась, почему четверть учеников не прошла диспансеризацию, хотя на носу уже осенние каникулы? Был уже первый час ночи, время для разговоров о диспансеризации не очень-то нормальное, поэтому Денис возмутился и ответил, что пионеры прошли все. Третьякова смерила сына взглядом ироничной кобры с ног до головы, хмыкнула очень обидно, сказала: «Нннну-ну…» – и ушла.

– А мы тут при чём?! – сердито осведомилась Танька Васюнина, которая сбоку на столе писала какой-то план. При Валерии Вадимовне она возмутиться, естественно, не посмела, но Денис её возмущение не поддержал и печально произнёс:

– Выходит, что при чём… Десятую заповедь помнишь, Васюнь?

Васюнина ответила вздохом:

– «Я не буду ожидать, что кто-то сделает за меня любое важное дело, которое я могу сделать сам». Ясно. После праздника займёмся агитацией за диспансеризацию.

Денис покосился на неё:

– Жалеешь, что вступила в пионеры?

Ответом был долгий взгляд широко открытых глаз, полный чистого, насмешливого недоумения: ты чего, мол, дурак, что ли?..

…В общем, лёг Денис в три, а разбудили его в шесть, потому что в восемь начинался сбор, а в девять – выход. Разбудил Олег, который принёс из дома завтрак и парадку.

Денис тем не менее ещё какое-то время ворочался в кровати на нижнем ярусе с боку на бок, стонал, подвывал, потягивался, жмурился, прятался обратно под одеяло и вообще оттягивал момент подъёма, как мог. Но тут появились братья Раймонды, и отлёживаться дальше стало бессмысленно – Денис поднялся и сунулся к умывальнику.

Генка и Аркашка прибыли с шумом и гамом, для себя не очень-то обычным. Они только-только вернулись с латифундистских плантаций, на которые едва начало приходить что-то, похожее отдалённо на нечто приближённое к более-менее нормальной жизни. Денис уже знал, что жизнь в Седьмом Горном, по сравнению с латифундиями, была просто-напросто раем во многом и, если честно, от поездки Раймондов ничего хорошего не ждал, хотя отправились они вчера после уроков с твёрдым намерением заложить там основу для создания третьего в округе пионеротряда.

Основу заложить-таки удалось, но в грандиозной драке, предшествовавшей закладке, обоих братьев сильно потрепали: Генка смотрел на мир одним глазом – злым и довольным – и носил на весу забинтованные разбитые кисти рук, а Аркашке вышибли два молочных и один коренной зуб и сломали ребро. То, что братья довольно долго успешно держались вдвоём против дюжины нападавших, привело этих самых нападавших в изумление, и драка постепенно перешла в разговор, который удалось направить в нужное русло. Делегаты с латифундий обещали приехать через неделю после праздника…

«Да, Восьмое Ноября, – подумал Денис, вытерев лицо и садясь к столу, – в тесноте, да не в обиде!» Было уже ясно, что завтрак придётся делить на троих – хорошо ещё Олег явно попросил свою маму положить всего с запасом, а сам поел. Он знал, что этот праздник – суровый праздник. Даже где-то опасный.

Когда-то – в давние времена, в невероятно давние – люди обожествляли молнию, не зная, что это электрический разряд. И верили в духов предков. Потом настали времена, когда они узнали: молния – это просто электричество. И вместе с этим знанием пришло во всей своей жуткой нелепости полное безверие.

Полное .

Денис великолепно знал, что такое молния. Но он временами удивлялся и даже ужасался – как Земля вообще уцелела, попав на такой долгий срок в руки людей, не понимавших, что своими действиями они рушат психику нации, наращивают некротическое поле; людей, не понимавших, например, что деревья – живые. Не так, как люди, но живые. Людей, веривших в придуманных богов (иногда – чаще не веривших ни во что вообще!), но не слышавших криков предков. Людей… да людей ли вообще? Бывало, мальчишка, читая книги или глядя хроники, мысленно отстранял себя от них брезгливо: ну не могли эти похотливые, жадные, трусоватые существа с примитивными желаниями быть его предками, предками его друзей и знакомых, даже предками врагов – не могли быть! Может быть, только тут, в Семиречье, он понял: могли. И были. И были уже в те времена не только такие люди, потому и живёт Денис. Вот о настоящих людях и надо помнить…

Но и осторожным надо быть. В мальчишеской среде Петрограда шёпотом пересказывали жуткие и волнующие слухи: а вот в этот день… когда Грань стала тонкой… знаете, мальчишка… да, не вовремя зашёл… да, в такое место… а вот та девчонка сказала не то слово … Всё – и не ищи! Унесло, утащило, закрутило… А там даже взрослые…. А вот такое слыхали, а – прямо дома… Рассказы щекотали нервы и заставляли опасливо мечтать – вот бы и мне тоже…

Щекотка щекоткой, а Денис по-настоящему испугался, когда – шестилетний – на этом празднике, отойдя от родителей, вдруг ощутил, что он не один. Перепуганный мальчишка опрометью рванул от серой невской воды вверх – ко взрослым.

– Папа, пап! – Он даже вмешался в разговор отца с сослуживцем, не подумав, что за это может крепко влететь. – Пап, а чего они там… стоят?!

Борис Игоревич посмотрел на сына – испуганного, встрёпанного, с приоткрытым ртом, с расширенными глазёнками, в которых были недоумение и страх. Не стал ругаться. И его собеседник молчал тоже. Потом мужчины посмотрели туда, к воде. И Борис Игоревич, приподняв сына на руки, тихо сказал:

– Не бойся, Дениска. Это наши предки… те, кто защищал город. Они пришли посмотреть, как мы их помним… – Денис недоверчиво оглянулся, посмотрел на отца, кивнул. – А теперь, – мужчина опустил мальчика на тротуар, – иди обратно и скажи им, кто ты. Не трусь, иди да так и скажи: я Денис Третьяков, честь вам и хвала…

– И… идти? – Глаза Дениса намокли, он вцепился в отцовскую штанину. Как же идти, там страшно – хоть и надо было сделать всего пару шагов; оттуда таким холодом веет, папа шутит, наверное?! Но Борис Игоревич отнял от себя руки мальчика и строго повторил:

– Иди. И будь смелым. Им это понравится.

И Денис пошёл. Еле-еле пошёл. Но, держа спину прямо и без задержки, не опуская головы и не оглядываясь, только чуть похлюпывая носом. Пусть будет, что будет, но отец не увидит, что он трусит.

Он прошёл полпути к реке… и вдруг удивлённо понял, что нет больше страха. Хотя – честное слово – он отчётливо видел людей на берегу, только лиц не мог разглядеть. Люди были. А страха – не осталось. И холодом оттуда не веяло. Наоборот… Когда мальчишка подошёл и чуть дрожащим, но звонким голосом сказал:

– Здравствуйте, я Денис Третьяков! Честь вам и хвала! – и добавил сбивчиво: – И мы про вас помним, вы не думайте, что я маленький… и я не боюсь! – тогда вдруг словно теплом подули в лоб. Как мама, когда лежишь в постели и немного страшно, что ночь, – вдруг наклоняется и… это тёплое дуновение уносит самые злые страхи.

На миг он увидел, что у теней появились лица. Мужские, женские, даже детские. И вроде бы услышал: «Ты будешь смелым мужчиной, смелый мальчик!» И даже улыбнулся, и хотел ещё сказать… спросить… но они уже растаяли, и подошедший отец молча взял Дениса на руки. Мальчишка вздохнул и прижался к нему. Выдохнул в ухо:

– Значит, па, они живы?

– Живы, пока мы помним, – так же тихо ответил отец. – А теперь пошли маму искать…

– Я сам пойду, – заявил Денис. В самом деле – не будет же отец таскать на руках шестилетнего храброго маль… мужчину. Почти.

Но Борис Игоревич рассмеялся и посадил Дениса на плечи. И это было так здорово…

…Денис встряхнулся, поняв, что рискует остаться без завтрака вообще – лопать ухитрялся со страшной скоростью даже потерявший часть жевательного аппарата Аркашка. Ещё полгода назад Денис наверняка пошутил бы – «что вас дома не кормят, что ли?!», но сейчас воздержался. Хотя рабочие и жили получше, чем совсем недавно, но тринадцати– и четырнадцатилетний мальчишки, у которых были ещё две пятилетние сестрички-близняшки, дома явно не наедались. В отличие от Дениса.

– Поедите – и ложитесь поспите пару часов, – приказал Денис братьям и с удовольствием дожевал остаток бутерброда с колбасой. – Скоро выходить.

– Новенькие уже собираются, – подтвердил Олег. Денис изумлённо посмотрел на него:

– Седьмой час всего!

Олег пожал плечами:

– А ты чего хотел? Сидят снаружи на ступеньках как статуи.

«Чего я хотел? Поесть и поспать», – не без иронии подумал Денис. Вслух он сказал:

– Ночью заходил Балаганов, предлагал послать корреспондента для освещения знаменательного события…

Генка подавился. Аркашка вытаращился. Олег скривился.

– Я тоже так думаю, – согласился Денис. Откинулся назад на стуле и, с силой выбросив руки вверх и выгнувшись всем телом, прогнал последний сон.

Новый необычный день настал.

* * *

Когда выступали – опять шёл дождь, несильный и тёплый, и Денис скрывал усмешку, видя, как новички стараются, вопреки здравому рассудку, уберечь парадную форму от капель, чуть ли не проскользнуть между ними, из-за чего строй временами терял свою чёткость. Ну да ничего. Скоро они сообразят, что форма – это всего лишь одежда. И не больше. А сейчас пусть берегут.

К тому же в лесу дождь перестал, а строй сделался неактуален. Правда, с ветвей всё равно капало и даже местами лило, а идти было трудно, гораздо трудней, чем по дороге. Фактически приходилось всё время лезть вверх по не очень крутому, но скользкому и переплетённому корнями деревьев и кустов склону. Денис внимательно наблюдал: кто заскулит? К его удовлетворению, смешанному, впрочем, с некоторым удивлением, не скулили даже младшие, под которых он незаметно подстраивал темп движения. Видно было, что некоторые устали очень, другие – чуть меньше, но ни на одном лице, даже у девчонок, Денис не мог прочесть ничего, кроме упрямства. А ведь каждый нёс на себе довольно солидный (хоть и подсчитанный по возрасту и полу) груз – и за плечами в рюкзаке, и на поясе.

– Держатся, черти, – сказал Пашка, заскакивая на корень повыше Дениса и поправляя на волосах свою неизменную повязку (берет был заткнут под погон). – На стройку завтра пойдём?

– Завтра, – Денис подтянул себя туда же. Где-то впереди и слева раздалось вдруг странное, протяжно-жалобное «вууу-ааамммм!», и Пашка повернул голову туда, а «Медведь» с его плеча сам собой упал в руку.

– Горный тигр, – сказал он. – Далеко, но не запредельно.

– Оружие на изготовку, – скомандовал Денис, сам перекидывая по-боевому взятую из дома «Сайгу». Снова посмотрел на реакцию новичков: жившие рядом с лесом, они бывали в нём нечасто, да и не так глубоко. На этот раз страх многим скрыть не удалось, но в панику он ни у кого не перерос, и Денис повысил голос: – Через полчаса будем на месте, бодрей, подтянись!

Место для лагеря и торжественного действа было выбрано хорошо – каменная «тарелка» на горном склоне, на которой росли деревья и откуда открывался вид на леса и долину. До неё и впрямь оставалось шагать не так уж много. Точнее – не так уж много лезть вверх.

Тигр ещё пару раз прохныкал свою жалобную ноту, каждый раз – подальше – и замолчал. Но оружия никто не опустил; про повадки этих зверей всем рассказывал Пашка, да и остальные почитали немало, особенно ходила по рукам «Охота в лесах хребта Голодный», составленная Денисом. Может быть, тигр и имел какие-то виды на людей, но их было много, а что такое оружие и чем оно пахнет – зверь знал хорошо, поэтому и предпочёл удалиться.

Теперь притихший лес мог показаться безжизненным, но Денис понимал: это кажущаяся тишина просто вызвана тем шумом, который издаёт отряд. Неизбежным шумом. Бесшумно в лесу без долгой тренировки могут передвигаться очень немногие, кому это дано от рождения или кто вырос в таком лесу. А вот стоит даже малосведущему в лесных делах человеку сесть и посидеть полчасика спокойно – и жизнь вокруг закипит от корней до крон деревьев. Подумать, что сто лет назад тут была безжизненная степь, в которой кое-где стояли человеческие посёлки, было просто невозможно, даже немного смешно.

Шедший впереди Олег снял берет и замахал им. И уже через пару минут весь отряд стоял на «тарелке», переводя дух и осматриваясь.

Возгласы и выдохи, раздавшиеся вокруг, дали Денису понять, что место он выбрал правильно. Клочья низких дождевых туч, уже пролившиеся, плавали ниже отряда. Лес бугрился и падал волнами тёмно-зелёного моря, а слева, вдали, в него врезались новые кварталы Седьмого Горного («Вон мой дом!», «А вон наш!», «А наш за управлением, вон там!», «А вон папкина шахта!»). Справа, в обманчивой близости, поднимались над невидимыми отсюда озёрами строящиеся башни станции. Вдали дорогу к Балхашу и степь справа от неё освещало неожиданно пробившее тучи солнце – уже клонившееся на вечер…

Да. Это было красиво. И подавляющее большинство тех, кто стоял вокруг Третьякова-младшего, только сейчас с изумлением осознали, что земля, на которой они живут, больше, чем они могли себе представить даже на уроках в школе – в школе, которую, впрочем, почти все начали посещать «по-нормальному» совсем недавно.

– Разбиваем лагерь! – Денис дунул в свисток. – Звеньевые, кончай экскурсию! Ставить палатки, разводить костёр, готовиться к ужину!..

…К темноте дождь, принимавшийся было идти ещё пару раз, успокоился окончательно. Тучи никуда не делись, но отодвинулись и больше не сеяли морось. Костёр между поставленными буквой П палатками уже обеспечил отряд ужином, разросся, хорошо подкормленный ветками, оттанцевал свой танец и погас почти совсем, спрятал тлеющие угли до утра под слоем серого пепла.

Для того, что сейчас готовилось в лагере, костёр – верный спутник пионеров во все времена – на этот раз не был нужен…

…За плечом Дениса, в руках Тимки Ланца, склонилось отрядное знамя. На чёрном шёлке с золотой окантовкой растительного орнамента и золотыми снопами по углам в центре золотилась прямая ладонь. И на ней ярко полыхали три лепестка пламени.

БУДЬ ГОТОВ – ВСЕГДА ГОТОВ  – горело золото над гербом. А ниже герба шла надпись –

ПИОНЕРСКИЙ ОТРЯД ИМЕНИ РАДИЯ ПОГОДИНА.

В руках выстроившихся возле могучих деревьев пионеров, не колеблясь, ровным пламенем горели факелы. Мишка Гуляев вышел сбоку – сжатые губы и прямой нос, искры в ресницах – всё это выхватил костёр. За ним шагнули, плечо в плечо, барабанщики. В обтянутых перчатками руках Олега и Серёжки Марковых взметнулись, замерли на миг тонкие барабанные палочки – и, упав вниз, на тугую кожу чёрных с ярко-алыми языками пламени барабанов, вышибли страшный, потрясающий пространство и души, удар:

– Драм!!! – и тут же мелькнули в сухой россыпи: – Да-да-даммм!!! – и застыли на барабанах.

– Начинаем, – отчеканил Денис и холодным взглядом обвёл стоящий в пяти шагах перед ним квадрат новичков, пока ещё не пионеров, ещё… – Сейчас ещё не поздно повернуться и уйти. Потом сделавший это станет предателем. Принесённая клятва убьёт его. Это проверено. Минута. Есть минута, чтобы думать. – Он поднял руку. – Время пошло.

Лица мальчишек и девчонок напряглись и заострились. Сейчас они принимали решение… очень важное и даже страшное решение. Каждый наедине с собой, хоть и среди прочих. Это важно, вот в такой момент не солгать себе…

– Минута прошла, – сказал Денис, отследив ровно шестьдесят секунд. – Никто не хочет уйти?

Строй колыхнулся. Но это было шевеление всё того же волнения – никто не вышел. Денис кивнул. Помолчал ещё несколько секунд – и произнёс чётко, звучно:

– Денис Харатенко, для принесения клятвы на верность нашему братству – подойди ко мне…

…Глядя прямо в глаза тёзке, Денис-младший вытянул вперёд правую руку. В левой он держал новенький нож. Самую чуточку покривившись на миг, Денис провёл по подушечке ладони под большим пальцем. Кровь – странно чёрная и живая в факельном свете – показалась из разреза сразу, и Денис-старший, взяв галстук из стопки рядом, положил его на порез. На алой ткани расплылось тёмное пятно. Денис посмотрел на него лишь мельком.

Денис Харатенко звонко, взволнованно, даже немного взвинченно заговорил:

– Я, Денис Харатенко, вступая в ряды пионеров Империи, перед лицом своих товарищей и памятью предков торжественно клянусь и присягаю на честность, верность, храбрость и память. Всё, что смогу, – Отечеству! Всё, что смогу, – нации! Всё, чего не могу, – смогу! Если же я нарушу эту клятву – пусть не останется от меня на земле ничего, кроме позора! Слава России! Слава, слава, слава!

– Слава, слава, слава!!! – закачались факелы в такт резкому хору.

Денис быстро склонил голову. Третьяков-старший снял галстук с его руки и заученным движением повязал под воротник рубашки тёзки. Расправил ткань на груди.

Денис поднял голову.

У него не было глаз – обычных глаз. Вместо них были две яркие сияющие звезды.

–Пионер четвёртого звена, новичок Денис Харатенко, встать в строй! – скомандовал Денис. Они обменялись салютами, Денис повернулся – и пошёл на место. – Антонина Харатенко, для принесения клятвы на верность нашему братству – подойти ко мне…

…Костёр ожил снова, охотно выбросил вверх длинные острые языки, затанцевал. Тьма ночи вокруг сгустилась сильней, палатки казались стенами крепости, а новенькие галстуки на груди у сидящих возле огня на аккуратно уложенных брёвнышках были похожи на всё то же пламя костра – частички пламени, словно бы побратавшие мальчишек и девчонок друг с другом и с этим огнём.

Настало лучшее время такого вечера. Время, когда все дела сделаны, день позади – и можно сидеть у огня и говорить, не боясь, что тебя не поймут. Около таких костров нет места непониманию. А там появляется гитара – и всё, что нельзя сказать, для чего нет обыденных слов, становится возможным спеть или хотя бы услышать в песнях других… То чувство удовлетворения и братства, которое объединяет сидящих возле такого костра, невозможно описать словами. Можно только испытать самому.

Правда, в данный конкретный момент Генка Ишимов, ловко придерживая гитару, напевал совсем не серьёзное, хотя и с таким лицом, как будто читал какие-то очень важные заповеди… У него, среди прочих талантов, обнаружился ещё и талант к стихосложению, причём Денис, как ни старался, не мог найти в его стихах никаких изъянов – хоть сейчас печатай! Денис подозревал, что Генка уже отослал какие-то стихи в Верный, где два месяца назад начал выходить журнал семиреченских пионеров «Барабан»…

 
– Люди! Будьте царями природы
Без желанья животных казнить!
И собаку дворовой породы
Понапрасну не надо дразнить.
Вы котят не топите в канистре,
Не швыряйте объедками в нос.
 

Комаров… – Генка сделал вид, что задумался, потом под общий смех махнул рукой:

 
– Ладно, можно. Но быстро!
Чтоб без мук отошел кровосос.
Муравьев не давите ногами,
Не кидайте в варенье и клей.
Муравьи, как стрекозы с жуками, –
Санитары лесов и полей.
Не сбивайте шмелей полосатых
Из рогаток… И без выходных
Уважайте собратьев пернатых,
И чешуйчатых, и шерстяных! [11]11
  На самом деле – стихи Б. Лаврова.


[Закрыть]
 

Шум, смех, аплодисменты. От пристроенного девчонками сбоку над огнём здоровенного котла, который весь день, чертыхаясь, пёр на себе Петька Минаев, вкуснейше пахло пшённой кашей с луком и копчёным салом, но, когда кто-то сунулся снять пробу, следившая за кашей Милка треснула контролёра в лоб половником так, что тот сел обратно и ещё долго щупал пострадавшее место. А Денис попросил Генку:

– Ген, спой ту. Про ветер.

Ишимов покладисто кивнул. Вообще-то он очень стеснялся своего умения сочинять стихи, но когда начинал петь, то всё стеснение куда-то пропадало. Вот и сейчас – начальные аккорды Генка взял, глядя на гитару, чуть ли не спрятавшись за нею, но уже после первой строчки вскинул голову…

 
– Я ветер ловлю руками…
Не веришь? Поди взгляни!
И вот уже под ногами
Не чувствую я земли!
Я ветер ловлю руками –
И в небо без крыльев лечу…
Над поднятыми головами
Лихие кульбиты
кручу!..
 
 
…Не нужно быть фантазёром,
Чтоб так в облаках летать!
И я от тебя не скрою –
Ты тоже умеешь летать!
Купол под небесами –
Четыре поющих стропы!
И ветер лови руками!
Руками ветер лови!
Лови!
Лови!
Лови! [12]12
  На самом деле – стихи Нелли Путиной.


[Закрыть]
 

Конечно, после таких песен не хлопают. Все сидели и думали, что Генка оставил эту самую песню сочинским пионерам. И там поют строки, которые сложил мальчишка из Семиречья. Это было, если задуматься, странно, немного чудн о и в то же время очень приятно.

– Готово, можно есть, – нарушила общее молчание Милка. Она что-то ещё добавила, но её последние слова потонули в деловитом воинственном лязге котелковых крышек-мисок и ложек…

…В выскобленном до дна, а потом вымытом котле заварили чай, и на смену мискам и ложкам пришли кружки. Крепкий, очень сладкий чай пах дымом, в нём то и дело попадались мелкие угольки. Денис как раз от нечего делать пытался прикинуть, какая это по счёту кружка чая, выпитая им у костров, когда Серёжка Павлухин попросил:

– Денис, расскажи что-нибудь.

Денис посмотрел вокруг – мгновенно установилась тишина. Все теперь неотрывно смотрели на него – все ждали.

– Я расскажу, – кивнул Денис, устраиваясь удобней. Поправил на колене берет, стряхнул с него лёгкую пушинку пепла. Помолчал, глядя в огонь – не для позы, просто так на самом деле было легче собраться с мыслями. – Это не про нас. В смысле, не про русских. Но всё равно, мне вспомнилось это, и я расскажу, как рассказывали мне, когда к нам в отряд приезжали скауты с Островов. Я расскажу про человека, которого звали О’Флагерти и который был до Войны бандитом, а во время войны стал героем, хотя и не перестал быть бандитом. По крайней мере, так говорили многие… но их имён мы не помним, а именем бандита О’Флагерти названа одна из школ столицы Англо-Саксонской Империи. Сейчас вы поймёте, почему… [13]13
  Историю бригадира Ирландской Республиканской Армии О’Флагерти читайте у А.Афанасьева в книге «Временно живые».


[Закрыть] – Денис снова помолчал, слушая тишину. Даже сучья в костре горели, казалось, бесшумно… – Это было в Лондоне. Вернее, в том, что осталось от него. Кто видел, как ползут по стенам чёрные черви букв чужого языка? Кто видел, как, рыча: «Смерть крестоносцам!» – звери убивают людей, давно не понимающих слова: «Крестоносец»? Umainn uilebheist. Вha iad a’ toirt seachad b а s air an t-sr а id an-diugh… [14]14
  Чудовища вокруг нас. Сегодня они раздавали смерть на улице… (гэльск.).


[Закрыть] – вспомнил Денис врезавшиеся в память слова скаутского вожатого, который сам был ирландцем и вставил их в тот рассказ для русских пионеров, а потом перевёл… А сами скауты записали рассказ глубокого старика, который был в те дни десятилетним мальчиком, и Третьяков-младший неосознанно говорил дальше от его лица: – Что бы ни сочиняли об ирландце О’Флагерти и сколько бы ни произошло всего потом – я буду знать одно: он спас меня. И не только меня. Я не очень понял в тот момент, что меня спасли, поскольку боялся любого громкого звука, любого прикосновения, и люди с оружием, убившие нелюдей с оружием, мне сперва показались такими же нелюдями. Я уже ни на что не надеялся. Да что там… Я почти разучился думать…

…Когда Денис закончил рассказ, то около костра ещё долго было тихо.

– Они ведь не с нашими воевали? – спросил Серёжка Марков. Денис покачал головой:

– Да нет, конечно. Откуда там было взяться нашим, хоть мы и стреляли ракетами, но ни сил не было что-то захватывать, ни желания… Я сам толком не понял, кто были эти звери. Какие-то бандиты… Англичане нам говорили, что зверствовали вроде бы арабы, но, по-моему, они что-то путают, откуда арабам взяться в Англии… да ещё в таком количестве…

– Вот это был человек, – вздохнул Олег, который тоже раньше не слышал этой истории. Кажется, он хотел ещё что-то добавить, но в этот момент в темноте за палатками хрустнула ветка, и перед глазами мгновенно обернувшихся мальчишек и девчонок появился вышедший из темноты на свет человек.

– Добрая ночь. Мне передали, что тут можно найти лагерь отряда имени Радия Погодина, – сказал незнакомец как ни в чём не бывало, входя в огненный круг костра. Он был высокий, в безликой одежде путешественника по горным джунглям – серые свободные куртка и штаны с накладными карманами, шарф, широкополая шляпа, прочные сапоги, на поясе – фляжка, поясная сумка, нож, кобура пистолета, за левым плечом – небрежно заброшенный небольшой рюкзак, хорошо уложенный – это было видно с первого взгляда, за правым – полуавтомат 12-го калибра.

– Отряд здесь. – Денис встал, поднялись почти все, настороженно поглядывая на незнакомца. – Кто вы?

Ему незнакомец не казался опасным, скорей – влекуще-загадочным. А своим ощущениям Денис доверял. И не ошибался до сих пор. Он сделал жест рукой, усаживая ребят и девчонок и повторил вопрос:

– Кто вы?

– Я издалека. – Мужчина снял шляпу. Тень ушла с лица; он был ещё молодой, с пристальными глазами и выразительным лицом. – Я должен кое-что передать кое-кому.

Около костра снова – лёгкое волнение, явно перекочёвывает под руки оружие. Денис, глядя через огонь на незнакомца, тем не менее остался спокоен и предложил:

– Хотите чаю?

– Не откажусь, но позже, когда будет сделано дело. Ты – Денис Третьяков?

– Он, а что такое? – Олег опять встал, начали снова подниматься и другие. Мужчина вдруг улыбнулся – улыбка была сухой, но искренней:

– Да ничего, в общем-то. Если ты и впрям Денис Третьяков, то тебе привет от Волка…

…Олег видел Дениса всяким. Но ни разу – таким потрясённо-изумлённым, как сейчас. Глаза Дениса расширились вне любых разумных пределов. Рот приоткрылся. Денис сглотнул и не спросил, не сказал, а как-то пропищал, даже не ртом, а горлом:

– От Мирослава Николаевича?! Мне?!

Тут и до всех, кто сидел у огня, дошло то, что Денис понял сразу. Они уже слышали от него о Мирославе Николаевиче Волке (это было вовсе не прозвище, а очень удачная фамилия), бывшем пилоте-космонавте, потом – косморазведчике на лунах Сатурна, а вот уже одиннадцать лет – вожде имперской пионерии. Теперь на улыбающегося незнакомца смотрели все. Недоверчиво и восхищённо, словно он вышел к костру из красивой сказки. А тот неожиданно смешно почесал ухо:

– Вообще-то не только тебе, просто тебе – в первую очередь, как командиру вашего отряда.

– Что… – Денис наконец заставил себя привести лицо в приличный вид, поправил рубашку, кашлянул… – Что он просил передать?

– На словах только вот что… – Мужчина тоже подтянулся, привычно, с военной выправкой, и поднял руку в салюте: – Будь готов!

– Всегда готов! – отчеканил Денис. И выжидательно посмотрел на опустившего руку незнакомца. А тот неожиданно скинул с плеч рюкзак и ружьё, поставил их у ног и… стал выкликать:

– Олег Ветлугин.

– Я!

– Михаил Гуляев.

– Я!

– Александр Бряндин.

– Я!

Мальчишки вскакивали и откликались один за другим. Никто ничего не спрашивал – у пришедшего на их огонь человека явно было право ими командовать – но во взглядах у всех была уже не настороженность, было теперь удивлённое ожидание…

– Пётр Минаев.

– Я!

– Геннадий Раймонд.

– Я!

– Тимофей Ланц.

– Я!

– Виктор Шацких.

– Я!

– Алексей Гордеев.

– Я!

– Денис Третьяков.

– Я!

Человек нагнулся к рюкзаку, вынул из него увесистый, довольно большой свёрток. Оглядел стоящих мальчишек, потом – всех остальных, выжидающих и посматривающих на названных уже заранее с лёгкой завистью.

– Эти пионеры, – заговорил он, – действуя в лучших традициях их движения, совершили подвиг. Они проявили ответственность, мужество, чувство локтя и патриотизм – то есть те качества, которые только и делают человека человеком. Я думаю, все тут понимают, о чём я говорю. Эти девять ребят, ваших товарищей, задержали и обратили в бегство орду погромщиков. Поэтому они будут награждены, как положено награждать мужчин – памятным оружием.

Он развернул свёрток – и это оказалась кассета, в которой – в кожаных гнёздах – покоились ножи.

– Олег Ветлугин, подойди и возьми это оружие, которое вручают тебе все твои братья-пионеры…

…Это были не полевые ножи, обычные в среде пионеров, и не стандартные инструменты «Соболь», которые недавно начали массово выпускать тоже для пионерии на Златоустовском Императорском Заводе Холодного Оружия, а – наградные поясные кинжалы. Наградные. Денис даже не поверил своим глазам. В Петрограде, среди всех его знакомых, такой нож был только у одного мальчишки, старше Дениса, который два года жил с родителями на берегах Сахарского Залива и там – так получилось – целых полчаса отбивал налёт банды на полевой аэродром экспедиции. Бегал по территории с пулемётом, который забрал у бандита, убитого за миг до собственной смерти дежурным – и бил короткими очередями… Пленные бандиты потом клялись, что их просто подвела разведка, что аэродром защищало отделение армейцев, они сами их видели! А когда мальчишку им показали – за миг до этого ведущие себя нагло и даже вызывающе, они сперва замолчали неверяще, а потом, один за другим, поопускали глаза и покорно потащились цепочкой к фургону с решётками… И на допросах пели, как соловьи, перебивали друг друга, боясь, что кто-то из подельников, опередив, успеет поведать больше. Об этом рассказывал не сам парень, он вообще про тот случай не любил говорить – это Денис прочитал воспоминания одного офицера в «Костре»…

…И вот теперь точно такой же кинжал был в руках у него, Дениса Третьякова. Это казалось каким-то чудом, сказкой, да нет – сном. Ножны чёрного дерева со скрепами из серебра, серебряная цепочка подвеса… Обоюдоострое лезвие, похожее на клюв дятла – длиной в двенадцать сантиметров, – переходило в мощное рикассо, на котором у небольшой овальной гарды виднелся знак-ведаман. Простая стальная рукоять была штырём, превращавшимся в тяжёлое навершие, пропущена через шероховатое под пальцами дерево, несокрушимый дуб, обработанный до глубокого красноватого мерцания…

Слов у Дениса не было. Поэтому он, взяв в руки этот кинжал, только и смог сказать то, что было спасительным, что выручало всегда – и что подхватили хором остальные: