Текст книги "Не вернуться никогда"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Что там? – Синкэ пошевелился в седле, кольчуга зашуршала. Вадим чуть склони лся с седла:

– Они строятся для атаки, кэйвинг.

Синкэ кивнул, глядя прямо перед собой. Вадим посмотрел на него искоса. Странно что-то он себя ведёт…

Загремели, зашипели, заревели огушительно и дико хангарские гонги. Омерзительный вой рос и надвигался. Синкэ вздрогнул, словно очнудся. Посмотрел вокруг и замедленным, страшным движением молча протянул руку. Ему подали шлем, кэйвинг надел его и лязгнул забралом. Всё так же медленно обеими руками воздел меч.

Монотонно проревел трампет. В синем небе заметались, давая сигнал, сотенные стяги (и Вадим вдруг – как вспышка пронеслась! – понял, что означали когда-то мельком прочитанные и удивившие его слова из «Слова о Полку Игореве»: «…кричат стяги…»). Заревели другие трампеты, резко и высоко завизжали рожки-круммхорны – но всё это тут же перекрыл грохот оружия и дружный рёв, прокатившийся по рядам войска гремящей волной:

– Вайу и сталь!!!

Передний ряд ополчения сдвинул щиты и выставил копья, второй и третий – тоже. Остальные готовили луки для навесной стрельбы. Синкэ хорошо усвоил уроки схваток с анласами и сейчас копировал их строй для ополчения.

Отряд кэйвинга плотно сомкнулся в клин, тоже сдвинул щиты ближе и опустил пики к земле. Вадим оказался слева от Синкэ, за ним – Ротбирт. Вспомнилось, как перед отъездом из лагеря Эрна подала чашу с водой и сказала спокойно: «Я буду ждать.» Это значило – и здесь – и там. Вадим прогнал от себя эти мысли, они были лишними сейчас.

– Охота мне снилась сегодня, – сказал Ротбирт. Вадим спросил, не поворачиваясь:

– На кого охотился?

– Не помню. Через поле скакали. Я, ты… и знаешь, Йохалла. С собаками.

– Йохалла? Ты что, ту сторону видел, что ли? – усмехнулся Вадим.

– Не знаю… Но скачка добрая была.

– И сегоня наяву будет не хуже, – Вадим сбил кончиком пики головку цветка. – Да и на охоту нынче мы не пожалуемся.

Мальчишки замолчали. Они хорошо видели берег – тот берег, на котором летом погиб зинд Йохаллы, погибли их побратимы по дружине… И недалеко были броды, на которых молодой вождь данвэ в поединке убил пати Гэста.

– Закончим здесь – возьмём за глотку данвэ, на звезде они там живут или где… – пробормотал Вадим. Ротбирт усмехнулся:

– А я не против. И рад, что ты в этой мысли укрепился.

Атака разворачивалась совершенно как ожидалось. Напоровшись на засеки, хангары закружились, осыпаемые градом стрел, топча убитых и раненых. Потом хвостатый бунчук метнулся в сторону, и сотни латников понеслись за ним в брешь между рекой и позициями ополчения, намереваясь их обойти.

– Да помогут нам боги, – процедил Синкэ, крепя поводья на луке седла и перехватывая меч. – Вайу и сталь! Вперёд, братья!

Пики разом поднялись – словно проросло жуткой травой стальное поле. Анласский клин, набирая размах, пошёл по траве – шагом… рысью… а потом – сорвался в галоп. Местность была ровной, но анласская конница не ломала строй и среди холмов и ложбин. Щит к щиту, пики – ежом… Синкэ нёсся впереди, пики скакавших по бокам пати защищали кэйвинга. После боевого клича анласы скакали молча, лишь гудела и ухала земля под слаженными ударами копыт, да храпели, разъяряясь, кони под своми стальными масками.

Хангарские латники не сразу поняли, что происходит. Они уже подставили под удар «борт» своей массы, сразу развернуться им было просто невозможно. Стрелять навстречу анласам они просто не успели.

В атаке Вадим испытывал одно чувство – дикий, бешеный восторг, выжигавший в нём на эти мгновения даже те остатки «земного» мальчишки, которые жили в нём в остальное время. Желание бить, колоть, топтать, жажда крови и сумасшедшее упоение предстоящей битвой – вот всё, чем он жил в такие моменты. То же ощущали и остальные воины, даже ещё более остро, наверное. Беспомощно и глупо, в тщетной попытке уйти из-под удара, мечутся вражеские воины. Они ещё не понимают, что не спастись, потому что поле битвы отдано нам нашими богами, которые – сами суть битва!!!

Хангарская копьё-сабля – пустое место в сравнении с анласской пикой, которая чуть ли не вдвое длинней. Анласы знают таранный удар, но и поиграть этим оружием мастера, а Вадим прилежно учился. И сейчас он ударил хангара, оказавшегося впереди, сверху вниз – за латный воротник – и, вырвав пику неуловимо быстрым движением, вогнал её в лицо следующему. Снова вырвал, удержал…

…Анласский клин рассёк строй хангарских латников, словно воронёный меч. Фланг ополчения между тем развернулся и осыпал отсечённую «голову» хангарского строя стрелами. Клин сделал поворот – и вошёл в остатки латной толпы, как нож в масло, колено к колену. Секущий Вихрь взлетал, крутился и опускался в голове клина. Остатки латников, сталкиваясь и сшибая друг друга, осыпаемые стрелами с фланга, вылетели в чистое поле, как пробка из бочки с вином. Разворачиваясь на ходу, ратэсты вернулись на место и вновь выстроились. Те же хангары, которые пытались атаковать со стороны города, наткнулись на возы и засевших за ними лучников.

– Не преследовать, – Синкэ опустил залитый кровью меч. – Пусть решатся на ещё одну атаку. Тогда…

Потери пока что были до смешного малы. А поле перед засеками усевали мёртвые, раненые и покалеченные хангары и их кони. Между возами и ополченцами сновали мальчишки, тащившие связки стрел.

Синкэ досадливо рванул забрало шлема, сдёрнул его с головы – удар пришёлся в нос, металл погнулся и мешал смотреть. Щитоносец подал кэйвингу другой шлем – с коваными выпуклыми надглазьями и белоснежным султаном из конского хвоста. Синкэ застегнул широкий чешуйчатый ремень и повернулся к Ротбирту:

– Вон там, на мосту – что?

Ротбирт привстал в седле, всмотрелся. Словно какие-то искры… Мальчишка вздрогнул и сказал уверенно:

– Данвэ. Не много… с десяток.

– Дьяус! – лицо Синкэ исказилось. «А ведь и у него к ним счёт, – подумал Вадим, следивший за происходящим. – Они убили его брата Стэкэ, близнеца, а это, говорят, всё равно что потерять часть себя…» – Достать их из лука было бы недурным делом…

– Нет, – покачал головой Ротбирт, – отсюда даже я не возьмусь попасть.

Грохот бубнов возвестил начало новой атаки. Но их почти заглушили рёв и вой ополчения, выпускавшего навстречу врагу буквально ливень стрел – казалось, что идёт странный чёрный дождь. Недаром последние месяцы старались все, от мала до велика, как говорится – и на каждого воина было запасено по восемьсот стрел!

Тем не менее вал конницы катился на засеки с тупой неостановимостью – и вот уже со стороны хангаров часто и густо бьют луки… и хоть и неметко, но то тут то там из стены ополченцев вываливается человек – и остаётся неподвижен… или ползёт, подволакивая ногу… либо выдирает стрелу изи щеки или плеча, или корчится с нею в боку или груди… и кого-то тащат к повозкам товарищи… Бежавший с двумя пуками стрел мальчишка осел на землю с растерянным лицом – плохая защита от стрелы, падающей сверху, кожаная куртка – и молча скорчился, умирая… Другой, словно проколов ногу, прыгал на другой – ударившая сверху стрела прошила ступню насквозь; подбежали двое приятелей, один подхватил стрелы, побежал к воинам, второй потащил раненого обратно…

И всё-таки – далеко было хангарским конным стрелкам до прославленных мастеров анласского ополчения! Чёрная волна таяла на глазах, превращалась в лежащую на земле грязь, разбрызгивалась в стороны жалкими группками убегающих…

Кончилась атака. Ратэсты бурчали недовольно – не удалось сразиться! Со стороны повозок сунулись ещё раз – ополченцы ради развлечения пропустили атаковавших в коридоры между возами и перебили топорами и копьями… Однако Синкэ хмурился. Ждать, пока противник истощит силы, было невыгодно – в любой момент подойдёт к нему подкрепление, и лучше будет встретить его за городскими стенами. Пора было приводить в действие план…

Баннорт закачался в небе – раз, другой, после недолгого перерыва – третий. Ополченцы, закидывая за спины щиты, разом повернулись и побежали, унося убитых и раненых, начали строиться уже на новом месте, перед растянутой линией конных. Поле между ними и засекой открылось. Конники Синкэ подались к броду, часть повозок развернули, чтобы прикрыть их фланг.

Конь под Вадимом вытанцовывал, закидывая голову в маске-черепе. Прошлая сшибка его только разгорячила. Хангары вновь собирались в отряды, и слышно было, как Синкэ шепчет:

– Давайте же, давайте, сволочи, идите сюда, и я подарю богам каждого десятого пленного, клянусь – ты слышишь меня, Дьяус?..

– Смотри, кэйвинг! – крикнул кто-то из пати. Через поле, заваленное трупами, к засеке скакал гигант на огромном коне. Было ясно, что это не хангар – доспехи сверкали, в руке качалось длинное копьё, на шлеме простирал крылья грифон. – Данвэ! Данвэ!

Множество луков разом натянулись, готовые осыпать врага, бесстрашно остановившегося у самой засеки, градом бронебойных стрел. Но данвэ заговорил – и его голос подавлял бездушной монотонной мощью:

– Эй, сброд! Мне нужен тот, кто называет себя вашим вождём! Я – капитан ан Лэри йорд Дрэм, и я вызываю его – сейчас и здесь, до смерти! Ну – кто выйдет?! Я жду!

Он поднял коня на дыбы – и, казалось, вырос не только над строем анласов, но и над миром, над небом, над звёздами… Потом опустил коня – и замер: серебряная статуя на угольном чудовище. Молчали и анласы, оценивая стать противника – явно могучего бойца. Многие хотели бы испытать Удачу, но… но данвэ выкликал вождя.

Синкэ смотрел из-под шлема мрачным, оценивающим взглядом. Нет, он не раздумывал – драться или нет. Он лишь хотел разобараться во враге.

– Син… – начал кто-то из пати, называя кэйвинга без титула, как мальчика, росшего, может быть, у этого пати на глазах. Но кэйвинг вдруг коротко оскалился, рявкнул что-то из-под шлема и жёстким ударом колен послал своего рыжего зверя вперёд по дуге, перехватывая пику. Молча, постепенно сдерживая коня. И остановился в полусотне шагов от данвэ. Голос мальчика – звонкий, но очень сильный – развеял чёрное наваждение, как серебряный лучик – темноту:

– Не знаю я, где ты увидал тут сброд и кого так называешь. Но если тебе, нечисть, нужен вождь зинда – то вот он – я, и я зовусь кэйвинг Синкэ сын Радды, анлас из анла-тэзар. И я буду драться с тобой, а слова твои вгоню тебе в глотку вот с этой сталью, – и он вытянул пику в сторону врага…

…Когда всадники, разъехавшись, поскакали друг другу навстречу, многим показалось, что в небе раздались звонкие гонги девичьих голосов – Девы Ветра спешили к полю по вихрям. Данвэ молчал. Синкэ выл, он больше не мог и не хотел сдерживать ярости, охватившей его при виде родича убийц брата. Вадим увидел, что не закрытые масками лица воинов вокруг становятся нечеловеческими – это были волки, медведи, рыси, их задёргивала, словно вуаль, маскс боевого безумия. Что-то хрустнуло в кольчужных пальцах Ротбирта рядом – расселось в щепы ясеневое древко пики, и друг Вадима, не глядя, подхватил новую, поданную кем-то. копыта в гулкой тишине поля рокотали двумя барабанами: да-да-дум, да-да-дум, да-да-дум! И в такт этому рокотало в голове Вадима:

…Реки движутся вспять

Три часа до прорыва из Нижних миров

Дан приказ отступать.

В штабе жгут документы несбывшихся снов

Твердь земная дрожит под ногой

Древо мира кренится, как башенный кран…

…Синкэ направил свой удар в лицо врага, в узкий злой глаз, сиявший в прорези грифоньего шлема страшнйо зеленью. Его пика была длинней, чем тяжёлое копьё данвэ. Но тот, выбрав точный момент, дёрнул головой – наконечник пики скользнул по шлему, а в щит анласа ударило так, что он едва не вылетел из седла. Кони разнесли сражавшихся – и, взглянув мельком, Синкэ увидел, что щит расколот надвое и держится лишь оковкой. Но думать об этом было нельзя…

…Поле ахнуло, когда серебряная и воронёная фигуры на чёрном и рыжем конях сшиблись – теперь уже всерьёз. Видно было, как олт щита кэйвинга полетели в разные стороны куски… но его пика прошила навылет металлический щит данвэ и застряла в нём. Данвэ швырнул щит в сторону.

– Ай-а, Дьяус! – послышался ликующий вопль Синкэ. Обеими руками вскинув меч, анлас мчался на данвэ. Тот, качнув копьё в правой руке, метнул его с седла, выкрикнув – живым голосом:

– Хойль!

Копьё было брошено с такой силой, что, пробив кольчужный фартук коня кэйвинга, ушло вглубь конского тела на пол-древка. Синкэ, выдернув ноги из стремян, соскочил вперёд и, даже не упав, побежал навстречу скачущему врагу… тот выхватил меч, но было уже поздно – с воем Синкэ нанёс секущий убойный удар сплеча, срубив передние ноги чёрного коня под коленями.

Дикий визг искалеченного животного располосовал воздух. Капитан кубарем покатился по земле, но тут же вскочил, так и не выронив свой меч.

Оба воина застыли друг против друга шагах в двадцати. Сейчас, когда они стояли на своих ногах, было видно, что Синкэ – просто мальчишка. Он не так уж и уступал в росте данвэ, но был тоньше, был уже даже в доспешных плечах… Длинноногий нескладный и злой щенок против могучего пса… но это был щенок волка. Все свои годы он провёл в одном бесконечном походе – и это немало значило.

Мечи у обоих были полуторными. Широко расставив ноги, противники держали их рукоятями к паху, приподняв направленные в сторону врага острия. Оба чуть пригнулись…

– Отродье! – вновь безлико рычал данвэ. – Ты со своим вшивым стадом даже не знаешь, что вы такое в сравнении с нами! Я убью тебя, и ты не сможешь увидеть, что сотворят наши союзнички с прочим сбродом! Славное будет веселье! То-то славное!

– А ты хорошо ворочаешь языком для трупа, – отвечал Синкэ. – Я снесу тебе башку, и загляну в неё – может, она не такая уж пустая, как на первый взгляд, данвэ? Обещал я когда-то брату, что сложу на его могиле курган из ваших черепов, да всё никак не получается – прытко бегаете, одного убьёшь здесь, другого там, а таскать ваши головы в одно место – умаешься…

Данвэ пошёл на Синкэ. Пошёл так, что многим хватило бы только этого – чтобы убежать. Но кэйвинга пугать нужно было не в одиночку, а самое малое сотней, да не в чистом поле, а из-за угла, да и то – едва ли побежал бы… Мальчишка рванулся навстречу, словно на праздник…

…Длинные мечи заходили над головами врагов. Рубились так, что дрожь шла по рукам до плеч. Данвэ бил, словно кузнечным молотом, рассчитывая выбить у врага оружие или переломить его. А Синкэ, ощущая, что слабее – и намного – не отбивал, а отводил удары или ускользал от них. Пел и звенел Секущий Вихрь, гудел и ухал меч данвэ…

…Синкэ – косой рубящий удар от правого плеча сверху вниз…

…Капитан – меч параллельно земле, потом – отбив вверх и в сторону…

Анласы в ужасе закричали единым голосом. Отбив был сделан с такой силой, что Синкэ бросило вбок и назад, он еле удержался на ногах, выпустив меч из левой и замахав ею в воздухе – меч он держал лишь правой, да и то – в стороне, открыв грудь, плечи и голову!

Данвэ прыгнул вперёд с ликующим криком и… и попался в хладнокровно расставленную ловушку. Левой рукой мальчишка выхватил саксу, сбил ею удар, а правой рубанул мечом в открытый левый бок данвэ.

Сгибаясь, капитан отскочил и пошатнулся, неверяще прижав локоть к боку. Секущий Вихрь раскроил синтетику жилета вместе с кольчужной прокладкой, ранив данвана.

– Вот и так бывает, верно? – сквозь зубы спросил Синкэ, бросая саксу в ножны и вновь перехватывая меч оберуч.

– Бывает – но больше не будет, – пообещал данвэ. И отплатил почти тут же! Сделав обманный укол в живот, заставил кэйвинга открыть левое бедро – и рубанул по нему изо всех сил!

Синкэ бросило на колено. Клинок рассёк двойную кольчугу – и ногу мальчишки пас лишь надетый для конного боя набедренник. Сталь вмялась и лопнула, но хозяина сберегла. А данвэ уже был рядом – и длинный меч с шипением рассёк воздух в полёте… Спасаясь, Синкэ покатился в сторону, вскочил, но… подвела ушибленная нога, и капитан снизу вверх ударпил анласа изнутри по левой руке. Несильно – позиция для удара была неудобной – но достаточно для того, чтобы прорвать кольчугу.

Синкэ не сразу почувствовал, что ранен. Но из-под рукава под брассардой в перчатку уже бежали гороячие струйки, и рука почти сразу стала плохо слушаться.

«Конец!» Кэйвинг попятился и снова упал на колено. Нога подламывалась, словно чужая. Мальчишка полоснул мечом – слева направо перед собой – но капитан подпрыгнул, занося меч обеими руками, чтобы раскроить анласу голову. И, обрушив меч, сам хрипло, неверяще закричал – так, что все опытные воины поняли: в самом деле – конец…

…только данвэ.

Синкэ не пытался уже закрыться. Промахнувшись по ногам врага, он бросил меч обратно – и вверх по дуге.

И встретил капитана в его прыжке ударом всё в тот же левый бок. На этот раз Секущий Вихрь прошёл до позвонков, и данвэ покатился, поливая кровью землю, дёрнулся несколько раз – и затих, лёжа на спине и раскидав могучие руки со скрбченными латными пальцами…

…Но и он не промахнулся. Удар в голову был таким, что мир сразу превратился в сплошную тьму для Синкэ, и он начал падать, захлёбываясь чем-то страшным, душным и густым, смешанным с ужасом – падать в боль, под землю, с такой скоростью, что не успевали Девы Ветра, устрамившиеся следом, подхватить его на щиты – и их скорбные голоса таяли в высоте, где оставался уже невидимые свет дня… А там, внизу, куда он падал, горели чёрные костры, от которых шло не тепло – боль, боль, боль, топившая, растворявшая его в себе… и мальчик с ужасом понял, что это и есть то, что ожидает его теперь, что больше ничего не будет – вечная невыносимая боль…

«Больно!.. – услышал он свой собственный жалобный стон. Никто не откликнулся, и он по странному наитию застонал во тьму, как в детстве, жалуясь тому, кто спасёт от всего страшного, застонал, как он – мужчина, воин, кэйвинг – не делал давным-давно… – Мама, больно…»

И услышал в ответ – тихо и ласково, словно коснулись его сквозь черноту боли добрые, родные руки…

«Спи. Спи, сыночек.»

И – прекратилось падение. Медленно покачиваясь, он полетел вверх, и вокруг разгорался свет, и сияла впереди радужный мост, а за ним гудел пир за широко распахнутыми воротами… и следили за его полётом нежные, добрые глаза самого дорогого на свете человека – глаза матери.

И Синкэ, успокоено вздохнув, послушался её – маму. Уснул…

…Не донеся рук до расколотого шлема, из-под которого хлестала кровь, Синкэ повалился ничком в измятую траву.

* * *

Вадим не понял, кто закричал вдруг страшным, нечеловеческим голосом:

– За кэйвинга! Смерть, смерть им! – и лишь потом, уже мчась по полю впереди ухающей копытами конной лавы, понял, что кричал он сам. И ратэсты, подхватив единым духом звонкий и страшный крик, устремились туда, где упал их молодой вождь и куда уже катились чёрные волны хангарской конницы…

…План Синкэ рухнул. Согласно ему, нужно было заманить большую часть вражеского войска между засеками, ополчением, рекой и повозками. Потом – бросить в обход резервные три сотни конницы и довершить разгром окружённых лучниками.

Но, когда воины увидели, как упал, сразив могучего врага, их кэйвинг, они сами обрушили этот план. Неполные пять конных сотен воронёным клином устремились навстречу четырнадцатитысячной вражеской лаве…

…Бывают на свете добрые чудеса. Боги ли их творят – или сами люди отвагой, верностью и упорством – не знает никто. Но – они бывают. Такие, от которых слёзы наворачиваются на глаза. И если бы не было их – дикой и беспросветной стала бы жизнь…

…Так страшен был стремительный разбег анласской конницы, так неудержим и неустаршим её порыв, так горели в лучах солнца рвущиеся к врагу – впереди хозяев! – пики, таким отчаяньем, такой решимостью веяло от воронёного клина, похожего на бьющий меч, что… хангары не выдержали. Не смогли продолжить атаку на то ли людей, то ли и впрямь злых духов… Это было слишком страшно, непонятно, противно рассудку и правилам – пятью сотнями атаковать четырнадцать тысяч. Передние ряды хангарской конницы замедлили встречный бег. Остановились, расшибая о себя задние. Заметались.

И тут-то с хряском, с костоломной скоростью врезались в эту толпу растерявшихся врагов анласские сотни…

…Вадим не понял, куда подевался тот, в кого нацелился он пикой – передний ряд хангаров просто втоптали в землю и разбрызгали в пыль. Так бывает, когда в мелкую лужу наступает тяжёлый сапог.

Вайу и сталь!

Пики били и били. А потом кто-то запел, и сотни голосов подхватили песню.

За кэйвинга!

Военачальники Юргул с ужасом увидели, как их войско, на бегу превращаясь в перепуганную толпу, бросается в реку, мчится к холмам, а пять сотен безумцев гонят его и уничтожают без пощады.

За кэйвинга!

Войска со стороны города бросились было с фланга на забывших себя в атаке ратэстов, но уже развернулось ополчение, и мчались повозки, сыплющие стрелы, и ополченцы, грозно ревя, крушили топорами ноги коней, пропарывали копьями животы в ужасе визжащих всадников… и не выдержали хангары и здесь, и побежали, топча друг друга, к воротам города – затвориться, скрыться, спастись!

Вайу и сталь!..

…Кажется, Вадима били – саблями-копьями, просто саблями… Он не замечал. Не чувствовал. А его ответные удары раскалывали доспехи латников, как глиняные горшки, пронизывали простых воинов навылет. Ротбирта он потерял. Да он и забыл, кто такой Ротбирт. И кто такой Вадим – не помнил тоже. Он, конь и оружие были сейчас единым существом. И это неуязвимое чудовище хотело одного – крови.

Смеялись на небе погибшие побратимы, тешась видом погребального пира, что устроили им оставшиеся жить. На этих самых берегах! На этой реке! У этого города! Вадиму казалось – он слышит голоса павших. Пика давно осталась в ком-то. Щит разбили, и мальчишка вогнал его остатки в чей-то орущий косой рот. Он рубился обеими руками – Сыном Грома и саксой…

…А передние из бегущих уже домчались до города и, спеша, закрывали ворота, не думая о своих же, остающихся в поле. Но было уже поздно. Передовые ополченцы тоже достигли моста и рубили бегущих, а двое гигантов, подбежав к закрывающимся воротам, навалились на створки, мешая захлопнуть их. Лопнули канаты на барабанах, с той стороны по десятку хангаров навалились на каждую створку… На обоих богатырях полопались обшитые сталью куртки – да не по швам, а в клочья разлетелись! И створки стояли – как врытые. А в щель уже протискивались другие ополченцы, отгоняли врагов… и вот ворота распахнулись настежь, раздёрнутые сильными руками! Ополчение массой начало валиться в город, и следом уже летели первые дружинники, отвлёкшиеся от ненужного уже в общем-то истербления разбегающихся…

…Вадим пришёл в себя уже за воротами. Он был с чужим щитом, кольчуга порвана в десятке мест, в двух – на боку слева и на правом предплечье – насквозь, и там горели свежие раны. Парень был весь залит кровью – в основном чужой.

Кругом шёл уже не бой – лишь кое-где отбивались в основном латники. Ополченцы десятками вязали бросающих оружие врагов, женщин, детей, тащили со счастливо-обалделыми лицами из домов серебро и золото, бежали дальше, к центру города…

Юргул, вспомнил Вадим. И побежал туда же. Навстречу выскочил откуда-то латник – мальчишка развалил ему голову вместе со шлемом почти не глядя, отмахиваясь, как от комара, перескочил через косо рушащееся тело…

На дворцовой площади всё ещё шёл бой. Двое данвэ рубились, стоя спина к спине, с восемью мешающими друг другу ратэстами. Ещё четверо данвэ, в том числе – двое мальчишек – лежали мёртвые рядом с пятью ратэстами и одиннадцатью ополченцами. Сражались ещё и хангарские латники, но, судя по всему, бой шёл уже внутри самого дворца. На широких ступенях тут и там валялись тела, текла, капала, собиралась в лужицы кровь.

– Юргул где?! – закричал кому-то Вадим. Ратэст, к которому он обращался – не понять было за шлемом, кто – отозвался:

– Не знаю! Это ты, Славянин?!

– Я!

– У тебя из-под шлема кровь течёт!

– А… – Вадим понял, почему так неудобно смотреть левым глазом. Наверное, бровь рассекло.

Он вбежал внутрь, скользя подошвами сапог по крови, прыгая через трупы. Тут ещё везде шли схватки.

Знакомый пиршественный зал. Откуда она тогда пришла?.. Ах да, вон с той лестницы! Вадим вогнал меч в живот бросившемуся навстречу евнуху, толкнул его ногой, с рыком отправляя вниз по ступенькам. У поворота в коридор лежали мертвые – ратэст, трое латников… Неужели кто-то добрался до суки раньше?!

Нет!

В коридоре в напряжённых позах замерли двое латников. Обострённым, звериным уже чутьём Вадим понял – она где-то здесь.

Оба хангара разом бросились на него. Один, прикрываясь щитом, наступал прямо, а второй, пользуясь узостью коридора, готовился ударить парня в бок, когда он отвлечётся. Вадим не остановился.

– Эй, Сын Грома! – крикнул он, рубящим ударом разваливая выставленный щит. Латник отшатнулся; сабля второго ударилась о щит Вадима. – Вот так мы бьём! – и меч, пробив латы, вышел из спины воина. – Вот так бьём! – Вадим не успел выдернуть завязший в грудине клинок, но кольчужный кулак треснул второго латника у виска. Удар был не легче удара пальцы – заливаясь кровью из ушей, носа и рта, хангар повалился на пол.

Вырвав наконец из тела, лежащего у стены, меч, Вадим закинул щит за спину и ударил в дверь кулаком – доски разъехались до низа, закричали противно и рухнули внутрь, выдирая бронзовые петли из пазов. Вадим молча шагнул внутрь.

Должно быть, он выглядел страшно – молчащий, в помятом шлеме, с окровавленным мечом, в залитых кровью доспехах. Женщина, стоявшая в углу, с тихим воем сползла на пол, прижимая к себе расшитую бисером подушку. Её лицо было перекошено, слёзы смыли густой слой косметики, превратив черты в пародийную маску.

Вадим сделал шаг. На пути стоял столик из малахита. Мальчишка опрокинул его ударом ноги. Женщина поползла навстречу, захлёбываясь мольбой:

– Не убивай меня… я не виновата… мне приказали… я сделала только то, что мне приказали… не я убила ваших людей, а данвэ… я молю тебя, сделай меня своей рабыней, но не убивай… пощади…

Вадим молча смотрел на неё. С острия Сына Грома срывались алые капли, разбивались на полу.

Йохалла умер. Его убила эта щенщина. Она заслужила смерть – и не одну смерть – за побоище на речных берегах… Но ударить её мечом Вадим не мог. Он представлял себе свою месть тысячу раз. И сейчас не мог убить эту змею.

– Пошла ты, – сказал Вадим по-русски, и на лице Юргул отразилась угодливая тупость – желание понять, страх того, что пришелец рассердится на непонимание… – Курва потная.

Круто повернувшись, Вадим пошёл к выходу. Лицо Юргул мгновенно изменилось. Радость и злобная жестокость смешались на нём. Лёгким движением поднявшись на ноги, сюууджи выхватила из подушки длинный тонкий кинжал…

…Треск позади заставил Вадима обернуться. Юргул оседала на пол. Стеклянные глаза заливала кровь – в черепе правительницы, раскроив его надвое, торчал топор. С лёгким звоном выпал из руки Юргул кинжал…

Без удивления Вадим увидел, как из теней коридора вышел Ротбирт, на ходу поправляя согнутый набедренник и неловко держа левую руку – с неё капало красное.

– Опоздал я, – сказал анлас. – На лестнице стояли трое, теперь они там лежат…

– Ты меня спас, похоже, – кивнул Вадим на труп сюууджи. – А я не смог её убить.

Ротбирт снял шлем – его лицо было мокрым и серым от усталости.

– Был у меня вождь, которому я хранил верность, – сказал он почти равнодушно. – Пойдём отсюда, брат. Тут пахнет страхом и предательством… Пойдём.

Он пошатнулся и пошёл к трупу – забрать топор.

* * *

Поля ещё не остыли от битвы. Слышался многоголосый стон. То тут, то там кто-нибудь, сбитый и оглушённый в бою, поднимался, не в силах поверить, что жив; обводил всё вокруг безумными глазами…

Над уже остывшим телом ан Лэри йорд Дрэмэ сидел данванский мальчишка – без шлема, раненый, он пришёл к телу капитана инстинктивно, как тянет железо к магниту, и теперь был неподвижен, как камень. На него никто не обращал особого внимания, да и жалость постепенно занимала место ярости в сердцах вышедших из боя людей. А Вадим, который мог заинтересоваться лежавшим рядом с мальчишкой разбитым коммуникатором, этого не видел…

…С головы Синкэ сняли раскроенный шлем. Опытные воины, переглядываясь, качали головами. Волосы кэйвинга превратились в кровавую массу, лоб был разрублен наискось, рубец шёл через левую бровь, закрывшийся глаз, раскроенную скулу, вспоротую щёку… Нижняя челюсть была перерублена. Девы Ветра ещё не посадили мальчишку в седло, он дышал еле слышно, с хрипом, чистая половина лица была синей, как у Астовидату Расчленителя. Временами Синкэ открывал уцелевший глаз, но смотрел бессмысленно, в никуда, ничего не видя и никого не узнавая. Никто не сказал «умрёт» – но подумали так все.

Пати и ратэсты – все, кто мог стоять на своих ногах – собрались к месту, где лежал кэйвинг. Почти на всех – а осталась их едва половина он прежнего числа – ало-белым светились свежие повязки, а кое-кто, спеша к вождю, перевязаться и не позаботился. Все стояли молча. Видно было, как прошлась по людям битва – смятые шлемы, клочья кольчуг, расщепленные щиты… Но они был и живы. А их вождь умирал. И ни мечи, ни кулаки, ни верность не могли его спасти, хоть каждый не задумываясь схватился бы за Синкэ с любыми демонами…

Вадим и Ротбирт стояли вместе со всеми, в первом ряду. Оба были ранены и избиты – теперь это чувствовалось, раны болели, всё тело мозжило так, словно выворачивали суставы и отдирали мышцы от костей. В бою этого не замечаешь, а после вылезаешь из доспеха – и бледнеешь сам: да как же мог сражаться-то?!

Внезапно среди воинов прошло короткое движение – они расступались, давая дорогу слепому атрапану, которого вёл худенький мальчик. Старик, подойдя к умирающему, протянул над ним руку и застыл. А потом все услышали его голос – дрожащий, надреснутый, но полный странной внутренней силы и уверенности:

– Несите его в город. Я скажу – куда.

* * *

Зинд втянулся за стены так быстро, как только смог. С поля уносили убитых и раненых, тщательно осматривая каждый клочок земли. Бросать нельзя было даже мёртвых. Многие, кто понеугомонней, ещё рыскали в поле, когда со стен тревожно закричали. Вбежать в город, за ворота, поспешно затвориться успели как раз последние – на дальних холмах появилась ширящаяся чёрная полоса. Это шли латники из столицы – наказать наглых пришельцев, посягнувших на земли великого Хана Гаар.

Но – и такие совпадения бывают – стена леса за бродами словно бы ожила. Сперва никто не мог понять, что именно там происходит… а потом вдруг разом все увидели конные сотни, на рысях переходящие реку. Их было не меньше трёх тысяч, конных анласов в броне, и над ними грозно качались баннорты: золотой с алым волком Нарайна, белый с чёрным вороном Ортэнлунда, белый с голубым и золотым единорогом Эндойна, чёрный с алым змеем Дэлана…