Текст книги "N значит некроморфы (СИ)"

Автор книги: Олег Шкуропацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

   В какой-то момент Ольга ощутила, что на неё смотрят. С двенадцати сторон, двенадцать пар глаз, или сколько там, вперились в неё из темноты. Вперились без всякого выражения, бездумно, как будто провожая взглядом плывущие облака. Это было неприятно, жутковато и женщине захотелось поскорее отсюда убраться, но именно в этот момент случилось что-то непредвиденное: кто-то (угадайте кто с трёх раз) больно хлопнул её ладонью по заднице. Шлепок пришёлся по правому полушарию ягодицы, достаточно ощутимый даже сквозь толстую подкладку штанов. И тут же захихикал знакомый человеческий голосок, слишком человеческий.

   – Эх, хорош попец. – сказал этот голос, давясь от удовольствия.

   Ольге захотелось обернутся и залепить Сибарски наотмашь увесистую оплеуху, со всей дури, чтобы впредь было не повадно. И она, полная праведного негодования, даже обернулась, даже занесла налившуюся тяжестью длань....

   – Ну-ну. – весело упредил её настоятель, продолжая плавится придурковатой улыбкой. – Сколько страсти, скажите пожалуйста, какие всё чувства высокие. Люблю чтоб погорячей.

   И Ольга сдержалась, повисшая в воздухе оплеуха так и не состоялась, не воплотилась в бытие. Журналистка с холодом у сердца вдруг осознала весь ужас своего положения. Она и настоятель резервации смотрели друг другу в глаза и между ними не было никакой преграды, даже умозрительной прослойки из папиросной бумаги, вообще НИЧЕГО. Если вдуматься, она полностью оказалась в его власти. И как тут, вздрогнув, не представить: вот сейчас Сибарски сотрёт свою ублюдочную ухмылку, отяжелеет мордой и, схватив её за горло, повалит на неровный пол. Потом он и она станут бороться, возится на полу, грузно барахтаться и сопеть, она даже возьмётся орать высоким срывающимся голосом, но никто, ни одно существо на этой чёртовой планете не придёт ей на помощь. Помощи ждать не от кого. Ольга здесь совершенно одна, некроморфы – лишь антураж, среди которого её будут насиловать. В этой специфической обстановочке её могут трахать сутками, а некроморфы буду проходить мимо и смотреть на это действо без всякого выражения, словно на проплывающие небом бессмысленные облака. Ни одна живая душа ей теперь не помощник, потому что ни одной живой души на тысячи миль вокруг нет, кроме гаденькой душонки Сибарски. И не сказав ни слова, с каменным выражением лица, Ольга твёрдо направилась к выходу. Твёрдо конечно-то твёрдо, но ноги почему-то подгибались, давали слабину, особенно в коленках.

  "[отрывок из статьи в «Обозревателе», автор О.Э. Азнавур] Я заметила, что практически все некроморфы лишены своего главного оружия – изуверской остроты, роговых наростов, которые являлись как бы естественным продолжением кистей их рук. Этими наростами некроморфы в своё время с лёгкостью кромсали человеческую плоть, насквозь протыкая туловища людей. Что же случилось, неужели с отправкой последнего артефакта у некроморфов перестала расти боевая кость? С этим вопросом я обратилась к Берту Сибарски – человеку бывалому, который знает некроморфов не понаслышке.

   – Нет – жизнерадостно улыбаясь, ответил Берт, – с боевыми костями у них всё в полном порядке, они как росли, так и продолжают расти, практически в том же темпе, в этом отношении ничего не изменилось, просто мы ввели предохранительные меры: после того как заострённый роговой нарост достигает определённого размера, я его аккуратно срезаю специальной машинкой – нечто вроде медицинской болгарки. Не волнуйтесь эта операция совершенно безболезненна, боевая кость напрочь лишена нервных окончаний, впрочем, это относится и к остальным частям тела моих подопечных. Боли они не чувствуют совсем, всё равно что спилить рога взрослому самцу оленя.

   Действительно, как следует присмотревшись, я заметила, что некоторые из существ всё же имеют выпирающие наружу образования, но размером они не больше лезвия перочинного ножа, и это в лучшем случае, большинство же «вооружено» едва заметными, словно отполированными, пятачками у основания своих ладоней – местами костного спила. Те метровые пики, которыми пронзались туловища живых людей, остались в прошлом.

   – Кстати – опять заговорил Берт, – боевая кость некроморфов оказалась очень ценным художественным материалом. Из неё делают прекрасные гребни, не хуже черепаховых, шкатулки, различные статуэтки, даже пуговицы – всё это, как вы понимаете, предметы роскоши, которые рядовой землянин, увы, не может себе позволить. Разумеется, и стоит она соответственно, по карману только богатым модельным домам. Ценность такой кости воистину сказочная. Материал этот имеет гламурный розоватый оттенок, он невероятно тяжёлый и обладает прочностью горного минерала. Его даже используют в ювелирном деле. Продажа его и составляет основную статью доходов нашей резервации. Вы не поверите, но некроморфы даже научились собственноручно выпиливать из кости простенькие безделушки для туристов. Да, да вы не ослышались, подобное производство – наша гордость, ведь всё что делают некроморфы, даётся им в тысячу раз труднее чем обычному человеку, не забывайте этого. Если хотите, я проведу вас в мастерскую и покажу наши «производственные мощности...»

  «[фотография 004] Дебелый некроморф тёмно-коричневого цвета – хороша развитая, взрослая особь. Нижняя треть его тела не видна, левая рука опущена, правая – на полдороге к фотографу. Сверху на плечи существа наброшено что-то типа пончо или простого отреза грязноватой ткани, на котором, однако, просматривается нечто вроде примитивного, геометрического узора: какие-то корявые зигзаги, незаконченные фигуры, может даже каракули неизвестного письма. Выражение лица некроморфа можно определить как довольное. С натяжкой, конечно. Оно по-прежнему мрачное и зловещее, но как будто дрогнувшее изнутри, немного поддавшееся, совсем чуть-чуть. Суровая изнанка этого выражения смягчилась, словно под действием очень высокой температуры. Ещё: на торсе некроморфа виден безобразный нарост, так бывает, когда на стволе дерева зарастает глубокая, похожая на рытвину, рана. Комментарий Ольги Азнавур (отсутствует)»

  "[газетная вырезка статьи о резервациях] После событий, имевших место в 2314 году, планета Криона представляла собой некий аналог христианского ада, с той, однако, разницей, что грешников здесь не варили в смоле, а оставляли на растерзание обезумевшим мертвецам. Это небесное тело в полной мере принадлежало некроморфам, на нём они были господствующим и по сути единственным видом. Причём волею случая система Тау Волантис оказалась ареалом обитания некроморфов сразу двух видов: местного и пришлого, земного. Два эти вида, внешне очень различные, вполне мирно сосуществовали друг с другом, что лишний раз доказывает: мертвецы всегда только мертвецы, что в Африке, что на Тау Волантис. Ситуация изменилась лишь после крушения апокалипсических планов по Схождению. Когда Кровавая Луна рухнула замертво, планета оказалась в зоне относительного спокойствия. Относительного, потому что немногие из уцелевших некроморфов продолжали себя вести самым кровожадным образом. Завершающая точка в этой истории была поставлена лишь спустя девять лет, когда с Крионы был «эвакуирован» последний красный обелиск. Именно тогда характер поведения некроморфов кардинально изменился и перед людьми предстали совершенно иные существа: спокойные, даже апатичные, избегающие конфликтов и не лишённые простейших коммуникационных навыков.

   Некроморфы преобразились, словно по щелчку невидимого тумблера. Лишённые подпитки от маркеров, они предстали существами вполне нейтральными. Вне всяких сомнений, именно обелиски нагнетали их отрицательным потенциалом. Вдруг обнаружилось, что сами по себе мертвецы – безобидные малые. Они практически не проявляли агрессивности, только в исключительных случаях, и вели себя, в общем и целом, совсем как малые дети. Именно тогда, падкую к подобным разоблачениям, мировую общественность охватила эпидемия жалости к этим, оставшимся не у дел, бестолковым тварям и как-то сама собой возникла мысль: а не создать ли нам на базе промёрзшей до костей планеты что-то вроде заповедника для некроморфов или, вернее сказать, что-то вроде индейских резерваций, но не для индейцев, разумеется, а для существ совсем иного порядка, где немногие, пережившие катастрофу Схождения, некроморфы остались бы куковать в естественных для себя условиях. Криона подходила для этой цели как нельзя лучше..."

   Ольга, сопровождаемая настоятелем, вошла в помещение, которое, при желании, можно было бы назвать кают-компанией. Здесь было относительно уютно: в два ряда стояли стародавние железные столы, стены с облупившейся от хода истории краской, в замызганные вечностью окна протискивался ослабленный дневной свет. В помещении находилось восемь некроморфов, один из которых был безобразно раздувшимся толстяком гротескных пропорций. Но удивительным было другое, а именно то, что они сидели на стульях, даже неимоверный толстяк. Сидели и что-то делали, чем-то своим невнятным занимались. Раньше Ольга никогда не видела сидящих некроморфов, она о них даже не слышала: некроморфы и вдруг сидят. Странно. «Как же мало мы о них знаем» – подумало она. Но сидячее положение сразу придало им другой вид, некроморфы как бы очеловечились, и если бы их, потехи ради, приодеть в строгие деловые костюмы, то данное помещение с его обитателями можно было бы легко спутать с обыкновенным земным офисом.

   Сидячие некроморфы над чем-то усердно шуршали. В комнате стояло лёгкое скрежетание, похожее на то, которое издают запечатанные в спичечный коробок твердотелые насекомые. Журналистка увидела: некоторые из сидячих действительно, работая металлическими резцами разной ширины, соскабливали с тонких пластинок розоватую костную стружку. Но таких было немного, большинство же сидело за грязными лоскутами ткани и что-то пыталось вышивать – да-да, вышивать. Их руки-крюки старательно дёргали иголкой, просовывая туда-сюда разноцветные нити, в основном двух цветов: чёрные и коричневые. Было заметно, что такая деликатная работа давалась им с трудом, но они настойчиво корпели над своим примитивным рукоделием. Подойдя ближе, Ольга постаралась как следует рассмотреть, то что у них получалось. Херня конечно у них получалась, но всё же это было что-то: какие-то корявые геометрические узоры, повторяющиеся абстрактные фигуры, дикие коричневые многоугольники, кривоватые чёрные или синие линии. Во всём этом можно было запросто сломать ногу, но какая-то закономерность, грубая и наивная, в этом всё-таки угадывалась, даже не угадывалась, а скорее предчувствовалась. Сие кривое, неуклюжее, детское балансировало где-то между навязчивым бредом и декоративным орнаментом пещерного человека, иногда впадая то в одну, то в другую крайности.

   Двигаясь между столами, за которыми корпели некроморфы, Ольга краем глаза начала замечать позади себя какое-то неуместное мельтешение. Трудно было сказать, что конкретно там происходило, но немного отставший Сибарски производил за спиной журналистки совершенно дикие манипуляции. Женщина не рисковала резко обернуться, чтобы застать нахала врасплох – кто знает, что ей предстояло увидеть. Пока она вообще старалась не делать резких движений, во избежание преждевременных осложнений. Было понятно только одно: находясь в нескольких шагах позади журналистки Сибарски вёл себя неадекватно, и Ольга чувствовала это всей своей безошибочной женской спиной.

   Пока она фотографировала, настоятель, как тень, ходил позади неё и проявлял какую-то невразумительную активность. Невразумительную до тех пор, пока Ольга случайно не увидела отражение настоятеля в уцелевшем стеклопакете дверного проёма. И то что она увидела, повергло её в ужас. Оказывается, всё это время Сибарски ходил у неё за спиной, расстегнув ширинку, и прикола ради, помахивал своим незначительным половым органом. Он делал это с глупой мальчишеской наглостью, совсем как школьник, который, в доказательство своей скороспелой крутизны, издевательским образом самоутверждался за счёт преподавателя на глазах всего класса. Роль класса, само собой, отводилась небольшой кучке корпящих над рукоделием существ. Сибарски словно брал их в свидетели. Разумеется, некроморфы не обращали на него никакого внимания, они в принципе не смогли бы оценить красоту его игры, но Сибарски это было не важно, он просто ломал комедию, валял подросткового дурачка и для этого ему не нужны были даже вменяемые, понимающие суть дела, зрители, хватало одной только их видимости. Занятые своим и ко всему безучастные, некроморфы служили неплохим антуражем для его половых инсинуаций.

   Увидев, как Сибарски, с развёрнутой мотнёй, двигаясь за нею вслед-вслед, поигрывает своим непримечательным пенисом, Ольга обомлела. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Подобного рода половое ребячество никак не вязалось с мрачно-готической обстановкой резервации. И человек, который его демонстрировал казался не совсем от мира сего, каким-то поехавшим идиотом, слетевшим с катушек центральной нервной системы. Здесь чувствовалось явное несоответствие, какая-то эстетическая и психологическая несостыковка, скромненько расцветшая патология. Если человек может позволить себе такое, то он может себе позволить всё абсолютно. Внутри него все нравственные переборки сметены начисто.

   Мысль Ольги работала лихорадочно, она рассуждала как никогда холодно: что ей следует предпринять в таком случае, как себя обезопасить, выйти сухой из воды, за какую соломинку хвататься? Чёрт подери, это переходит всякие границы и у кого теперь, прикажите, искать защиты? Не у этих же, сидящих за рукоделием, безропотных существ, похожих сейчас на хрестоматийных домохозяек, типичных синих чулков. Разве могла она подумать, соглашаясь в командировку, что боятся придётся не этих жутковатого вида тварей, а самого простого и живого человека – хомосапиенса. А то что она боялась Сибарски больше не вызывало никаких сомнений. В этом человеке сквозило что-то безумное, что-то что до чёртиков её пугало, заставляло холодеть спинномозговую жидкость. После того что она увидела, Ольга боялась его до всирачки. Кто мог предположить, что на этой планете исчадием ада окажется не некроморф, а обыкновенный хомо – человек вроде как разумный, но не совсем в своём уме. Маньячелло. Возможно действительно самым кошмарным существом во Вселенной является существо, не лишённое разума. Во всяком случае на Крионе, она столкнулась именно с такой ситуацией.

  "[отрывок из статьи в «Обозревателе», автор О.Э.Азнавур] С наступлением сумерек начальник резервации собирает всех своих подопечных на вечернюю молитву. Только теперь я поняла, почему его называют настоятелем. Оказывается, Берт Сибарски принадлежал к непопулярному ныне религиозному течению юнитологов. А на вид и не скажешь – неунывающий такой, хлебнувший всякого-разного, сибирский мужичок. Иногда я замечала на его лице совершенно юношескую улыбку. Порой он мог колко пошутить, выкинуть коленце или выказать дельное замечание, и всё это с одинаковой лёгкостью и простотой. В его повадках сквозил какой-то студенческий задор, не совместимый с принадлежностью этого человека к одной из самых мрачных религий.

   – Всё это мифы и навязанные стереотипы. – поясняет Сибарски, одарив меня своей фирменной молодёжной улыбкой. – Юнитология не имеет ничего общего с ксенофобией. Те, кто обвиняют её в подобном, как правило, имеют о юнитологии весьма смутное представление, на уровне бульварной прессы. Соглашусь с тем, что наше учение не для всех, что в нём много непонятного и даже неприемлемого для обывательского сознания. Но ведь такое положение дел не в новинку. Непонимание большинством характерно по отношению к любой новой религии и юнитология в этом ряду не является исключением. Всему новому всегда сопротивляются, поначалу оно устрашает и его не приемлют. Но не будем спешить с выводами, уверен, что со временем юнитология докажет и свою жизнеспособность, и своё недюжинное человеколюбие, дайте только срок.

   Я не стала спорить, не в моих правилах наставлять кого-то на путь истинный, меня интересовало другое: зачем? Зачем человек, которого нельзя назвать религиозным фанатиком, порвал связь с внешним миром и перебрался на эту богом забытую планету? Что его сподвигло? Сибарски снова одарил меня своей вечно-зелёной улыбкой. Вместо ответа он провёл меня в большой конференц-зал комплекса, который на скорую руку преобразили в скромненький храм юнитологии, бесхитростный и по-мужски скупой. Надо признаться, сумерки здесь царили воистину мистические и спартанский интерьер нисколько их не умалял. Трепетали пламена сотен свечей и в этом религиозно полумраке негде было упасть яблоку от множества собравшихся в одном месте некроморфов. Наверное, сюда сошёлся весь наличный контингент резервации – все семьдесят девять существ. Они копошились и скрежетали, словно полное ведро речных раков.

   Войдя вместе со мной, Сибарски поднял руку и всё пространство импровизированного храма залила, вдруг отвердевшая, субстанция гробовой тишины. Тишина поразила нас, словно гром среди ясного неба. Я даже не подозревала, что некоморфы могут быть такими беззвучными, они буквально окаменели. Мне это чем-то напомнило игру в «море волнуется раз». Все фигуры некроморфов действительно застыли и застыли именно в тех, порой совершенно нелепых, позах, в которых их застало слово настоятеля. Не знаю какими ухищрениями Сибарски удалось добиться от своей паствы такого безоговорочно подчинения, но выглядело это без сомнения жутковато и в тоже время одухотворённо. Была ли то своего рода молитва некроморфов или только её имитация, я с уверенностью сказать не могу, знаю лишь, что впечатление она производила неизгладимое. Семьдесят девять некроморфов затвердевших в общем для всех молитвенном порыве, такие отвратительные и такие в чём-то человечные, одновременно похожие и непохожие на нас. Так кто же они? Сможем ли мы когда-то им доверять и общаться с ними как с равными? Или бетонные блоки непонимания между нами никогда не падут? И я подловила себя на том, что, глядя в эти инфернальные физиономии, страстно пытаюсь различить в них проблески разума..."

  «[фотография 005] Закат Тау Волантиса. На фоне кровавого месива чёрная цепочка бредущих в снегах некроморфов. Четыре существа друг за другом, гуськом движутся куда-то в сторону от снимающего. Очень контрастно выделяются их фигуры, чёткие, словно вырезанные из порфира. Сразу понятно: бредущие – не люди. Каждая фигура на снимке застыла в своей характерной позе, никакая из четырёх не повторяется, все до единого аутентичны, но при этом странным образом все они одинаково громоздки и противоестественны. Впечатление такое, что движутся неживые автоматы – ковыляющая вдаль инопланетная техника. Если бы взрослому человеку стереть память и бросить его одного учится ходить заново, то он, наверное, двигался бы именно так, как что-то искусственно созданное и внеземное. Комментарий Ольги Азнавур: удачная фотка, красотень.»

   Ольга и Сибарски вышли на довольно широкую площадку перед главным зданием комплекса. На площадке, словно на кокой-то пьяцце, уже собралось всё население резервации, все семьдесят девять потерянных душ, если конечно не считать душу Сибарски – восьмидесятую. Здесь толпились и топтались некроморфы самых разных размеров и форм. Толпа существ угрожающе шевелила своими конечностями, словно выползшее на мороз сборище средневековыми крабов. Снег уже перестал валить и местное солнце, уходя на местный Запад, заливало снежные просторы потоками студенистого огня, похожими на желе насыщенного морковного цвета. Эти потоки можно было нарезать, словно холодец, и класть дрожащими, геометрическими кусками себе в рот.

   Всё видимое сейчас напоминало Ольге вечернюю поверку на плацу. Сибарски вёл себя, как миром помазанный ефрейтор, функционер от Бога. Он подходил к некоторым из некроморфов, к тем, которых, по всей видимости, считал особенно страшными, и снисходительно похлопывал их ладошкой по жуткому выражению лица. Иногда он просто лапал их морды, как будто те были сделаны из пластилина. Некроморфы стояли, насколько для них это было возможно, по стойке смирно, услужливо подставляя под манипуляции свои очерствевшие рожи. У некоторых глаза блестели красным, отражая свет заходящего солнца. Плеская их по мордам, Сибарски похихикивал мерзким голоском; иной раз он по-идиотски подпрыгивал, чтобы заглянуть особенно крупному экземпляру в закатные очи. Некоторые из этих существ, должно быть, видели ещё Айзека Кларка, высоченные и негабаритные, они криво громоздились над своим настоятелем, скакавшим перед ними мыршавым шикльгрубером.

   Было заметно, что Сибарски упивался своим привилегированным положением, он как бы игрался в маленького фюрера, иногда позволяя себе по приколу пнуть какого-то некроморфа ногой, лягнуть его что есть мочи, или харкнуть тому в глаза. Порой он игриво ударял некроморфов ладонью туда, где у них должны были быть половые органы. Должны были, но, как правило, их там не было. Пах большинства некроморфов неожиданно оказался пуст. Оно было бы понятно, если бы все они сплошь являлись женскими особями, но среди некроморфов самки были в меньшинстве, явно превалировали представители мужского рода. Члены таких экземпляров были как бы аккуратно, под самый корень, срезаны вместе с мошонкой. Хотя, конечно, специально кастрировать мертвецов, удалять им дохлое мужское достоинство – кому это надо, такое могло прийти в голову разве что ненормальному. По всей видимости, свои половые признаки они потеряли в пылу сражений бурного боевого прошлого.

   Перед тем как уйти к себе в каюту, Ольга ещё раз взглянула на производимое местным светилом кровопролитие. Зрелище было не для слабонервных. На небе бушевала настоящая античная трагедия. Ольга не была суеверной, но в данный момент «плохой знак» подумала она невольно. Впереди предстояла нелёгкая работёнка – пережить эту ночь. Вне всякого сомнения, со стороны Сибарски следовало ожиданий обязательных поползновений на её далеко не только журналистскую честь. Если бы Владислав только знал в какую паршивую историю она вляпалась, он бы из этого Сибарски котлету сотворил. А ведь он её просил, предупреждал.

  – Опять? – Надо, опять. А что поделаешь? – Я уже тебе говорил: бросай эту работу к чёртовой матери. Говорил? – Ну говорил. – И что? – И ничего. – Вот именно. Каждый раз одно и тоже, только у нас наклёвывается возможность побыть вместе, как тебе нужно срочно на другой конец галактики. То на Сириус, то на Альфу Центавра, теперь вот на Тау Волантис. – Не преувеличивай, пожалуйста, и не драматизируй. Начнём с того, что командировки случаются нечасто, а во-вторых... – Что во-вторых? – А во-вторых, это всего лишь на пару дней, максимум – неделька – Хорошенькое дело, аж целая неделя. – Я сказала «максимум». – Ааа, ну конечно, это же в корне всё меняет. – Порой мужчины бывают такими капризными. – А женщины? – Любой капризный мужчина хуже любой капризной женщины, разве непонятно? – Теперь понятно. Я постараюсь запомнить. – Да уж, пожалуйста, хорошенько намотай себе это на ус.

  "[отрывок из статьи в «Обозревателе», автор О.Э.Азнавур] После «молитвы» некроморфы подходили по одному к Сибарски и получали с его рук розоватый шматочек мясца – юнитологический эквивалент христианской просфоры. Всё снова ожило, заскрипело, заскрежетало, аккуратненько заходило ходуном. Ракообразные членистоногие пришли в движение, заработали челюстями, вожделенно заплямкали причастием. Я неосторожно поинтересовалась у настоятеля, не человечиной ли он их балует? Сибарски посмотрел на меня с осуждением, с выражение даже какой-то досады, как на попавшую впросак, любимую ученицу. От его хвалёной улыбки не осталось и следа:

   – Вот вы всё шутите, а ведь многие жители Земли до сих пор считают, что некроморфы питаются исключительно человеческой плотью. Миф, который прочно укоренился в сознании большинства, попробуйте его оттуда выкурить. Последний известный случай людоедства среди некроморфов был зафиксирован девятнадцать лет назад, тогда пострадал один из штатных сотрудников транспортной компании, занимавшейся отправкой артефактов на кладбище Таурента. Пострадал, надо сказать, по своей вине, из-за халатного отношения к вопросам техники безопасности. Такими вещами шутить нельзя, бережёного, как говорится, бог бережёт. Но данный случай я склонен считать скорее исключением из общего правила, неудачным стечением обстоятельств, не более того. С момента же, когда Криону покинул последний Обелиск, подобные происшествия можно заранее исключить со стопроцентной уверенностью. Да вы и сами всё можете видеть, своими собственными глазами.

   Да, я могла и поэтому сполна воспользовалась этой возможностью. И что же я увидела своими собственными глазами, которым пока что доверяю. А увидела я вполне миролюбивых существ, хоть и страшненьких на вид, но абсолютно безобидных. Иной раз я находилась на расстоянии полуметра от них и что же вы думаете – ноль внимания. То есть, они меня конечно видели и реагировали соответственно, вполне по-человечески, могли, например, уступить мне дорогу, чтобы избежать столкновения, но, чтобы выказать при этом какую-то толику недовольства или раздражительности – этого ни-ни. Те некроморфы, которых я видела скорее напоминали юродивых. Даже самые грозные и громоздкие из них не способны обидеть мухи. Зато некроморфов обидеть очень легко, раз плюнуть. Уверенна, залепи вы кому-то из них пощёчину, он даже не сумеет за себя постоять. Боюсь, ему это даже в голову не придёт; он просто опешит и послушно, как по команде, подставит вторую, неиспользованную щеку.

   Теперешние некроморфы ни чета тем что были. По сути, теперь они не от мира сего, как бы выпавшие из естественных условий эволюции и каждый желающий волен безнаказанно их оскорбить. Эти «исчадия ада» напрочь лишены злости, их точно обесточили, раз и навсегда вырубили из сети, лишили агрессивной силы тока. Неумёх и неженок, их в пору заносить в Красную книгу, как редкий вымирающий вид. Собственно, таковыми они и есть. Криона, пожалуй, единственное небесное тело, где эти твари ещё могут существовать. Эта вымороженная на корню планета стала их последним прибежищем, им больше некуда податься, весь остальной Универсум для них под запретом. Любая другая планета, с любой другой средой обитания непременно окажется для них летальной. Некроморфы более не способны противостоять живой материи, никаким её формам. Любые кролики могут забить их до смерти, стереть с лица Мироздания. Они стали уникальной фазой бытия, настолько хрупкой, почти астральной, что малейшее дуновение реальности может навеки их истребить. Хотим того или нет, но мы за них в ответе, и лишь от нас зависит, будут некроморфы существовать дальше или навсегда сгинут, подобно какой-то ошибке природы."

   Как Ольга ни старалась незаметно улизнуть, но Сибарски уже перед самым входом в главный корпус (глазастый чёрт) всё равно её перехватил. С очень наивным выражением лица он попросил журналистку заглянуть к нему, в административную часть здания, чтобы подписать кое-какие документики. Так ничего особенного, обычные в таких случаях бумажки, неискоренимая бюрократическая волокита, как всегда.

   – Ведь завтра, я так понимаю, вы прямо с утра собираетесь улетать – сказал он и бесхитростно посмотрел Ольге в глаза. У женщины буквально отлегло от сердца. Неужели она сгущала краски, а всё окажется до смешного просто, даже элементарно: хочешь лететь – скатертью дорога, никаких проблем. Журналистке даже стало стыдно из-за своего глазастого страха.

   Когда Ольга зашла в комнату администрации, собираясь как можно быстрее покончить с бюрократическими формальностями, там ещё никого не было. Помещение напоминало кабинет большого начальника. Из окна разворачивался масштабный вид на планету. Снежное пространство, широко раззявив рот, втягивало в свою перспективу постороннего наблюдателя. Оно как будто зевало и всякий смотрящий мог быть с лёгкостью проглочен этой бесконечной гипнотической воронкой. С высоты третьего этажа всё выглядело таинственно и помпезно. Постепенно начинало темнеть, небо всё больше наливалось фиолетовым, на снега пал слабый индиговый отблеск. Космос прорезался первыми зимними звёздами, контрастными до рези в глазах. В комнате автоматически включились уцелевшие люминесцентные лампы, электричество бесцеремонно вклинилось в окружающую действительность. Журналистка огляделась.

   В электрическом свете кабинет производил впечатление провинциального музея антропологии. По периметру помещения располагались низкие столики с экспонатами. Ольга подходила к каждому из них и, от нечего делать, рассматривала.

   __ Вот странно деформированный, коричневатый череп, явно нечеловеческий, вернее сказать, не совсем человеческий, с выступающими вперёд рабочими скулами, которые больше напоминали тяжёлые желваки насекомых. Череп был ассиметричным и имел несколько нехарактерных для человека костяных наростов в височной части, которые в будущем обещали развиться в полновесную архитектуру рогов.

   __ Вот ещё какая-то кость, кажется тазобедренная, массивная и неправильная, похожая на абстрактное произведение искусства в духе современного пост-арта. И этот, довольно-таки небрежно исполненный, схематичный арт-объект когда-то размещался внутри живого организма, в трепещущем футляре из кровеносной системы и сухожилий.

   __ А вот ещё экспонат. Ольга с замиранием подошла к длинной, наверное, более метра, немного изогнутой, боевой кости. Такой внушительных размеров экземпляр, должно быть, стоил немалых денег. Кость хорошо сохранилась и в теперешнем своём состоянии напоминала старинный восточный клинок. Таким простеньким оружием, ничего лишнего и ничего личного, некроморфы с лёгкостью пронзали толщу человеческой плоти, единым махом отсекая целые части тела.

   __ Дальше в качестве экспоната стояла какая-то вместительная, непритязательная на вид шкатулка или даже ящичек из плохо обструганного, почерневшего от времени штакетника. Заинтригованная Ольга подошла и отвернула, с трудом поддавшуюся, шершавую крышку. Внутри, деревянная полость оказалась до половины заполненной чем-то, что сначала напомнило Ольге, потерявшую свою форму, прошлогоднюю морковь. Это были продолговатые, сильно сморщенные предметы, тёмно-коричневого и бурого цветов, от которых исходил тошнотворный запах, как от чего-то что начало разлагаться.