Текст книги "N значит некроморфы (СИ)"

Автор книги: Олег Шкуропацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

  По мотивам игры Dead Space

  "[несколько выдержек из Большой Галактической Энциклопедии] Некроморфы (от др. греч. νεκρός – «смерть» и μορφή – «форма») – существа состоящие из мёртвой плоти, по сути – форма, существования неживой материи. В активном состоянии её поддерживает психокинетическое поле обелиска. См. также Обелиск, Маркер. Артефакт.

   Обелиск, Маркер, Артефакт (есть Чёрный и Красные) – объект внеземного происхождения. Впервые обнаружен на полуострове Юкатан. Является своего рода ретранслятором инопланетного сигнала психокинетического характера. Помещённые в зону его действия тела мертвецов, снова возвращаются в активное состояние и начинают агрессивно функционировать, то есть превращаются в некроморфов. Некроморфы запрограммированы на истреблении всего живого с последующим его поглощением представителями внеземной цивилизации. См. также Кровавая Луна.

   Кровавая Луна – некрофаг, очень хищная форма инопланетной жизни, склонная к пожиранию обитаемых миров. О цивилизации Кровавых Лун практически ничего не известно. Используя некроморфов в качестве ударных организмов, они поглощают населённые планеты Млечного Пути. Кровавая Луна считается главным божеством в церкви юнитологии. См. также Юнитология.

   Юнитология (Церковь Юнитологии) – новейшее религиозное учение, в котором Кровавой Луне поклоняются как доминирующему божеству пантеона. Юнитология пропагандирует Слияние во всеобщем акте умерщвления, она признаёт Артефакт за один из божественных атрибутов Единого и видит в некроморфах естественную ступень эволюции. После событий в системе Тау Волантис запрещена в большинстве Суверенных колоний."

  [пролог] Мы встретились, как и договорились, в её загородном доме – в небольшом, но со вкусом обставленном жилище, типа дачного коттеджа. Сначала хозяйка приняла меня прохладно, но потом, разговорившись, – потеплела и предложила кофе. Я с чисто профессиональных соображений согласился и, как оказалось, очень правильно поступил, прямо в яблочко. Кофе был чудовищно ароматным, истинным, аспидно-траурного цвета. К кофе на столике появилась тарелочка сильно хрустящих и крошащихся печенюшек. Позже, по ходу разговора, на этом же столике каким-то магическим образом материализовалась фигуристая бутылочка французского коньяка. К ней две миниатюрные стопочки и блюдо с жёлтенькими плёночками ювелирно нарезанного лимона. Из-за своих размеров хозяйка обзывала стопочки «японскими», и действительно было в них что-то от минималистических тенденций страны восходящего солнца. После парочки миниатюрных доз коньяка, общаться стало значительно легче, и тогда хозяйка по-настоящему раскрылась, дала волю своей памяти, по-женски очень цепкой и утопающей в Средиземном море подробностей. Вспоминала она долго и обстоятельно, я же просто старался не мешать. В какой-то момент моя собеседница, повинуясь внутреннему импульсу, встала с кресла и подошла к книжной полке; назад она вернулась, неся в руках очень большой, прямоугольной формы альбом.

   – Вот – сказала хозяйка и аккуратно бухнула его на столик предо мной, после чего последовал великосветский, приглашающий жест, мол, милости просим откушать.

   Я осторожно развернул твёрдый титульный лист. Внутри альбома на широких, тёмно-серых страницах с шероховатой поверхностью в неизвестной мне последовательности были наклеены вырезки из журнальных публикаций (иногда обрывающиеся на полуслове), газетные статьи, фотографии, лоскут какой-то грязноватой материи, который давно не мешало бы постирать, выдержки из энциклопедий и разделённая на несколько неровных частей большая статья о резервации некроморфов на Крионе – четвёртой планете в системе Тау Волантис. Статья был написана в бодром, немного слащаво-бравурном тоне, как и полагается статье, опубликованной в массовом журнале вполне бульварного оттенка. Особенно много в альбоме оказалось фотографий, самых разных, иногда неудачных и плохого качества, но всегда одной тематики: некроморфы во всех возможных ипостасях. Я переворачивал страницы, а хозяйка альбома вела свой рассказ о случившемся, иногда разнообразя его пояснениями относительно того или иного снимка. И всё это вместе взятое, и рассказ хозяйки, и журнальные вырезки, и фотографические снимке, сплелось для меня в какое-то одно очень запутанное, но чрезвычайно атмосферное впечатление, которое я до сих пор пытаюсь удержать у себя под сердцем. Я как будто пролистал кусок чужой человеческой жизни, потрогал пальцами её живые шершавые страницы.

   Когда я захлопнул альбом, в гостиную, где мы всё это время находились, уже подкрадывались прозрачные летние сумерки. Солнце, вытянув вперёд руки, словно на уроке физкультуры, приседало на одной ноге. За ближайшими деревьями сада скрывалась его развесёлая молодёжная голова. Постараюсь, хоть и не без лакун, в меру своих сил, более подробно рассказать о том перекрёстном впечатлении, которое на меня произвели и альбом, и разговор, и весь тот памятный вечер.

   Итак, я отворачиваю толстый, негнущийся титульный лист альбома. Словно отваливаю крышку люка в чьё-то жутковатое, глубоко уходящее вниз прошлое.

  «[фотография 001] Не очень удачная. Идёт крупный снег. Справа налево, наискось. За мельтешением снежных хлопьев просматриваются контуры какой-то массивной постройки. Сказать, что это такое, крайне трудно из-за плохого освещения. Посредине снимка темнеет размытая фигура, более похожая на тень, чем на что-то живое. Если это человек, то очень высокий, с согнутыми в коленях ногами, и руками, высоко поднятыми вверх. Поза очень странная для человека, такую можно увидеть, разве что на барельефах древнего Востока: побеждённый бьётся в припадке отчаяния, горестно заламывая кверху свои непропорционально длинные конечности. Комментарий Ольги Азнавур: то что на заднем плане, серое и огромное, – главный корпус резервации.»

   Космический челнок, словно боясь пораниться, опасливо коснулся поверхности планеты. В следующую секунду толчок и посадка была завершена. Всё прошло как по маслу – прилетели. Ольга с усилием раздвинула створки грузового люка. В лицо ей ударило всеми двадцатью шестью градусами ниже нуля. По Цельсию, разумеется. В воздухе, похожие на белую сажу, кружились мягкие снежные хлопья. Так вот ты какая, Криона, ну здравствуй. Как и следовало ожидать планета встретила журналистку во всеоружии своей непогоды. Ольга выбросила в проём грузового люка две свои сумки, а затем и сама спрыгнула на обнажившуюся под днищем челнока, мёрзлую почву. Первые шаги по Крионе – ничего особенного, планета как планета. К Ольге уже бежал некто в оранжевой дохе с капюшоном, надвинутым на глаза. Конечно это был Берт Сибарски – единственный живой человек на сто миль вокруг, настоятель местной резервации. Подбежав вплотную, он бегло представился «Берт Сибарски» и также бегло посмотрел своей спутнице в лицо. На его глазах были массивные снегозащитные очки, между двух половинок которых на свет божий выдавливался большой и неправильный нос, по форме вполне соответствующий своему названию – «картошкой». Посмотрев на журналистку, Берт Сибарски, кажется, что-то пробурчал и сгрёб валяющиеся у ног сумки.

   Согнувшись навстречу сильному напору ветра, он направился к стоящему недалеко старенькому снегоходу. Ольге ничего другого не оставалось, как молча последовать за ним. Добравшись до снегохода, она услышала резкий и неприятный звук предупреждающего сигнала: челнок, на ходу разворачиваясь корпусом, медленно отваливал прочь. Неизвестно почему, но у Ольги возникло желание помахать сидящему в кабине пилоту. И, поддавшись импульсу, она сердечно прожестикулировала ему рукой. Ещё минута и челнок еле слышно отошёл в небо, пропав из вида за вертлявой завесой снега. В таких случаях всегда атаковала грусть и этот раз не стал исключением. Пока Ольга предавалась сантиментам, Сибарски кое-как приладил к раме её пожитки, и по-ковбойски бодро вскочил в седло снегохода. Забравшись на заднее сидение, журналистка невольно прилипла щекой к спине, сидящего впереди, настоятеля, и они, словно по команде, ринулись сквозь летящий навстречу воздух.

  "[отрывок из статьи в «Обозревателе», автор О.Э. Азнавур] Криона приняла меня во всеоружии своей непогоды. Дул сильнейший ветер и снежные хлопья, нет скорее уж лохмотья снега, летели навстречу, словно выпущенные из пращи. Вокруг бушевало и было белым-бело. Мы неслись на снегоходе навстречу этому абсолютному белому. Мороз мне показался каким-то рифлёным, шершавым, грубо фактурным; проезжая я тёрлась о него щекой, словно о бесконечную бетонную стенку. В пору было испугаться фэнтезийным страхом, что пока доедешь, сотрёшь свою щековину до основания. Но я ведь взрослая девочка, меня подобной страшилкой не проймёшь, не сотрёшь.

   По правде говоря, я даже не видела местного светила, хотя усердно крутила головой во все стороны. Там, где должен был блистать начищенный таз Тау Волантиса, мертвенно бледнело какое-то смутное акварельное пятно. Тау Волантис размазало по небу, словно тарелку манной каши.

   Резервация некроморфов находилась в дух километрах к северо-западу от посадочной площадки. Только потом я узнала: космические челноки так далеко причаливают от резервации специально, чтобы не провоцировать её обитателей, или, как говорят некробиологи, «не тревожить дремлющие рефлексы». Очень мудро и очень неудобно с их стороны, и ещё – очень пугающе. Согласитесь, страшноватенько оказаться в местности, где в зимнюю спячку залегли рефлексы, которые лучше не тревожить, и где от некроморфов тебя отделяет только честное слово твоего главного редактора"

  – А я говорю поезжай, ничего страшного там нет, вот уже одиннадцать лет ни одного смертельного случая. – Хорошенькое дело: а увечий? – И увечий тоже. Я специально наводил справки: всё чин-чинарём. Даю честное слово. – Нужно мне твоё честное слово. А что если меня покоцают? – Никто тебя не покоцает, хватит нести глупости. В конце концов, мы тебе за это платим. – За глупости или за то чтобы покацали? – Ни за то, ни за другое, мы тебе платим за хорошо сделанную работу и за связанный с этим профессиональный риск. И учти нам нужна статься в положительном ключе, не без изюма конечно, но бодрая и позитивная по общему тону. Прилетишь, там разберёшься на месте, не мне тебя учить. – Но почему именно я? – Извини, но все, как назло, заняты, а доверить такой материал желторотику я не могу. Такова, как говорится, селяви. Ферштейн? Будем считать, что это твоя судьба.

   Ветер тёр кожу лица, словно наждачкой. Спрятавшись за мужской спиной Ольга неслась на снегоходе вперёд. Время от времени, подхвачиваемые порывом, мохнатые хлопья стремительно и косо взрывались им навстречу. Когда становилось легче, Ольга крутила головой, оглядывалась, но однообразие белой геометрии очень скоро начало надоедать.

   – Далеко ещё? – прокричала Ольга, пересиливая поток воздуха.

   – Уже. – откричался в ответ Сибарски.

   Вот дурёха, подумала про себя Ольга. Интересно, а что, собственно, я предполагала увидеть: колючку с предупреждающими надписями, «ахтунг, ахтунг, сука, заминировано»? Не прошло и минуты как на фоне снежной круговерти, она начала замечать изъяны в белом. Изъяны становились всё явственней, пока наконец не приняли узнаваемые формы, построенного двести лет назад, научно-исследовательского комплекса. Несколько веков тому станция кишела бледными опарышами учёных, здесь бурлила научная деятельность, велись лобастые диспуты, а сейчас царила сплошная мерзость запустения. Прогресс, как говорится, налицо.

   Объехав здание сзади, Сибарски и Ольга подкатили к приземистому корпусу, в котором, как впоследствии оказалось, находился черный вход. Снегоход остановился у самого сугроба, и наездники с облегчением спрыгнули на землю. Ольга принялась разминать затёкшие ноги, она конкретно задубела. Сибарски свалил на себя сумку побольше, оставив журналистке другую, и с неразборчивыми шуточками направился к входному проёму. Ольга, подцепила сумку поменьше и послушно поплелась за ним. Только проделав с десяток шагов, она вдруг поняла, что глупо на кого-то таращится.

   Это были ОНИ – некроморфы: ррраз и нате вам, прошу любить и жаловать. Несколько секунд она смотрела на них, не осознавая этого; мозг отреагировал с задержкой. Теперь же всматриваясь, Ольга чувствовала, что здесь что-то не так, что-то её смущало и лишь спустя долгий миг она сообразила: они были голыми. Да, они были голыми, но, странно, почему-то таковыми не казались.

   – Что они делают? – спросила она у Сибарски

   – Как что? – удивился тот. – Убирают снег, что же ещё.

   Ольга присмотрелась под новым углом: действительно, что же ещё. И слону должно быть понятно. Три взрослых экземпляра, в чём родила их мать, орудовали снегоуборочными лопатами, но орудовали так дико и так несообразно, что назвать этот процесс уборкой снега можно было весьма условно. Они больше ковырялись в снегу, чем его убирали, но ковырялись с вполне определённой и не вызывающей никаких сомнений целью его убрать. Тенденция была очевидной, устремление – налицо, но само исполнение не лезло ни в какие ворота. Это было и жутко, и смешно одновременно. То как они брали лопаты, как ими размахивали, как погружали их в снег, всё кричало о том, что существа эти не люди. Скорее уж прототипы людей, первые, далёкие от совершенства черновики человеческого, очень грубая и топорная работа.

  «[фотография 002] Простое, чёрно-белое фото. Ощущение, что снимок был сделан во времена неолита. На нём маленький, худенький, чёрненький некроморф. Он сидит на корточках, словно справляет нужду. Сидит непринуждённо, как будто справлять нужду – единственное дело его жизни. С уверенностью можно сказать: позиция на корточках – его конёк. И всё было бы ничего, но вокруг сидящего на сколько хватает глаз во все стороны простирается снежная равнина. Впечатление, что некроморф присел посрать посреди, занесенного снегом, необитаемого материка. Его щуплое, словно обугленное тельце, хорошо прочерчено на белоснежном фоне. Если бы он присел на одном конце континента, с другого – была бы прекрасно видна его сидящая на корточках, кривая фигурка. Комментарий Ольги Азнавур: Сибарски называл таких сучатами.»

  "[отрывок из статьи в «Обозревателе», автор О.Э. Азнавур] Говорят, что трудовая деятельность сотворила из обезьяны человека (хотите верьте, хотите нет), кто знает может подобный фокус удастся провернуть и с некроморфами. Уже на подступах к главному корпусу я увидела три усердно работающих существа. Конечно слово «вкалывают» здесь было бы неуместно: широкими лопатами они как могли пытались отбрасывать снег. Да, у них получалось плохо и да, они были голенькими, но они, вне всякого сомнения, старались и то, что я ступала по относительно свободной от снега тропе, говорило, что не всё так безнадёжно. Что-то похожее на тропинку действительно тянулось между солидных снежных завалов. Только не подумайте, что местная администрация злоупотребляет трудовой терапией, заставляя бедненьких некроморфов день и ночь ишачит в поте лица своего. Вот уж чего нет, того нет.

   – Вы когда-нибудь пробовали заставить работать, ну скажем, крокодила? – ответил на мои подозрения настоятель местной резервации Берт Сибарски. – Слава богу, что нет, и не рискуйте, ибо это не только бесполезно, но и небезопасно. Вернее, сначала опасно и только потом бесполезно, но последнее – наверняка. Пример с некроморфами из того же репертуара. Некроморфа нельзя ничего заставить, не испытывайте понапрасну судьбу, даже не рыпайтесь. У него отсутствует инстинкт самосохранения, зачем он мертвецу, это существо напрочь лишено страха за свою жизнь, как, впрочем, и самой жизни, и если он на что-то сподвигся, то можете не сомневаться, сделал он это исключительно по своей доброй воле, иначе и быть не может. Насилие здесь не проханжэ.

   Собственно, это становится очевидным каждому кто хоть раз видел вблизи некроморфа, особенно если дело касается взрослой особи главного типа – огромные, грубые, громоздкие твари, с такими шуточек не пошутишь и таких не постращаешь. Не знаю поддаются ли некроморфы дрессировке, но говорить с ними с позиции силы однозначно не имеет смысла. Согласна, за двадцать лет существования колонии научить их с грехом пополам, махать лопатою – невелико достижение, но ведь это только начало, первая ласточка. А что если так, тихой сапой, медленно и со страшным скрипом, мы сумеем вернуть их назад в человечество. Вы только представьте, некроморф и вдруг – человек. Опять. Ну не совсем правда человек, но всё же... А что если через десяток-другой лет они уже будут ходить по улицам наших городов, наших и их тоже, как равные среди равных, такие же как мы, но только мёртвые. Знаю, знаю, даже сюда на Криону доносятся саркастические комментарии великого множества скептиков, мол чепуха, бред сивой кобылы и всё такое прочее. Однако же если вдуматься..."

   В здании главного корпуса царило запустение, оно и понятно: некромофы не нуждаются в домашнем уюте, они, если честно, вообще ни в чём не нуждаются – счастливейшие, можно сказать, существа. В проржавевших стенах, то там, то сям брезжили световые явления прорех. В некоторые из них можно было просунуть кулак взрослого и чем-то недовольного человека. На третьем этаже комплекса, в дальнем его крыле размещалась жилая секция и все административные службы. Здесь было немногим лучше. Тяжеленная дверь закрылась, и Оля почувствовала блаженный дух тепла; оказывается это крыло отапливалось. В помещениях пахло столетней ржавчиной и нагретой масляной краской. Сибарски отвёл гостью в её комнату и, не церемонясь, свалил сумку с пожитками прямо на пол. В этой комнатушке ей придётся перекантоваться, как минимум, несколько суток, не прожить полноценно, а именно перекантоваться. Несколько суток – это много, особенно для барышни, привыкшей к безоговорочным благам цивилизации. Не умеющей себе отказывать, столичной штучке. Недаром Ольга отнекивалась от этой командировки: Тау Волантис – это же у чёрта на куличках.

  – Поедешь, развеешься, не всё же по ночным клубам шататься. – Да, мама, тебе хорошо говорить, а ведь ехать придётся мне. – Ничего ужасного, это ведь на несколько дней всего. Подумай сама: всего несколько дней, и ты снова дома. Никуда твои ночные клубы не денутся. А там новые люди, новые встречи, новые впечатления. – Какие впечатления, какие встречи, какие люди? Я еду в резервацию к некроморфам, вот уж знакомства так знакомства. – Но ведь там не только некроморфы будут. – Только, мама, только. На то она и резервация. Из живых один лишь настоятель, не то бывший юнитолог, не то ещё кто-то. – А что, некроморфы – не люди что ли? – Да ну тебя. Ты такое скажешь, мама, какие же они люди. С ними не поразговариваешь, не пофлиртуешь – трупы, одним словом. Скукотища.

   Сибарски оставил Олю переодеться, пообещав зайти через полчаса, но слово своё не сдержал и ворвался уже спустя пятнадцать минут. Причём ворвался без стука и очень некстати, чему журналистка, если честно, не удивилась, чего-то подобного она и ожидала. Оля не сомневалась, что настоятель специально подгадал время, постарался нарочно явится некстати, чтобы застать гостью в неловком положении, за переодеванием. Сам Сибарски был уже приодет в новую парадно-выходную телогрейку, лицо его лоснилось выбритой кожей, а утепленные, очевидно только что со склада, ватные штаны мощно разили нафталином. Ни дать, ни взять ухажёр во всей своей монументальной таёжной красе. Впечатление «ухажёрства» усиливалось ещё тем, что настоятель явился не сам, а с горластой бутылкой свадебного шампанского. На этой планете она, должно быть, провалялась не меньше ста лет и, наверное, давно уже отморозила себе яйца. Берт Сибарски победоносно держал её в своей руке, словно только что пойманного за уши косого.

   – Ну что – за знакомство. – безапелляционно предложил он, игнорируя неудобное положение женщины и озираясь по сторонам в поисках подходящей тары. Разумеется, захватить с собой фужеры, горе-ухажёр не догадался.

   – Выйдите вон, вы разве не видите, что я переодеваюсь – недовольно сморщив носик, приказала журналистка.

   – Ууу, вот ты ка-ка-я.

   – Да, такая вот. А вы что себе позволяете. Я вас попрошу немедленно...

   – Гы-гы, гы-гы-гы – услышала она в ответ: Сибарски отвратительно осклабился.

   Настоятель и не думал уходить. Он продолжал глупо стоять, с грандиозно поднятым шампанским, воззрившись на полуодетую женщину. Его глазки похотливо залоснились, словно пустившие жир, кусочки сала. Обернувшись за лежащим на кровати предметом туалета, Ольга сделала вид что ничего не заметила, но внутри неё всё похолодело. Она поняла что влипла – слова на Сибарски не действовали.

   – Ну что ты как неродная. – развязно настаивал он. Бутылка полусладкого игристого в его руке выглядело крайне неуместно, тем паче, что подходящей посуды вокруг так и не обнаружилось. – Выпьем, поговорим о том о сём, посюсюкаем...

   – Я на работе не пью, тем более не сюсюкая с незнакомцами. – строго отрезала Ольга – Мне ещё материал писать, а делать это под хмельком я не умею.

   Нелепость положения Сибарски крепчала с каждой секундой. Шампанское в этой ситуации представлялось апогеем идиотизма.

   – Напрасно, очень даже неплохое винцо – он так и сказал «винцо» и взял бутылку сверху за толстое гусиное горлышко. – Да что ты как целочка, в самом деле. Мы все здесь взрослые люди.

   Настоятель продолжал плавиться физиономией, пошленько растягивая губы в резиновое подобие ухмылки. Он держал шампанское, как биту, и это, вместе с идиотическим выражением его лица, очень не понравилось Ольге. Стараясь не обращать внимания на направленный в неё взор, она быстро натянула на себя первые попавшиеся под руку тёплые вещи. Оказавшись таким образом в относительной безопасности, Ольга подхватила фотографический аппарат, и голосом, не терпящим возражений, сказала:

   – Ну что, я готова, пошли – и тут же не дожидаясь ответа, ловко проскользнула к двери мимо, пускающего слюни, настоятеля. Первый раунд, кажется, остался за ней, но чувствовало сердце, что это ещё далеко не всё, что это, ох девочки, только начало.

  «[фотография 003] Три некроморфа, вид сзади. Очень мощные спины, грубые, рельефные, в характерных бороздах, словно покрытые толстой древесной корой. Пониже отчётливо выпирают небольшие чугунные ягодицы; лиц не видно, видны только бычьи затылки, похожие на оплавленные кислотой булыжники. Все трое держат в руках какие-то инструменты, по всей видимости, лопаты, но держат так странно, словно это не лопаты вовсе, а чёрт его знает что. Орудуя ими, они пытаются отбрасывать снег, но выглядит это не как снегоуборочные работы, а их примитивная имитация или карикатура. С таким же успехом снег могли бы убирать, ну скажем, дрессированные медведи или какие-то человекоподобные механизмы. Над некроморфами сквозь толстый слой облачного покрова продирается измождённый лик Тау Волантиса. Комментарий Ольги Азнавур (отсутствует)»

   Ольга попросила настоятеля отвести её в общежитие некроморфов или как оно там называется, короче в общее для всех спальное помещение, дортуар что ли.

   – Правильно говорить «хлев» – наставительно произнёс Сибарски; в голосе его чувствовалось раздражение.

   Они снова опустились на первый этаж, где подвывали сквозняки и стелилась почти нематериальная позёмка из снежного праха. Ольга боялась, что построенный, наверное, ещё давними шумерами, лифт намертво застрянет где-то между этажами, оставив её куковать наедине с нестабильным Сибарски. И что-то ей подсказывало, что не только куковать. Но всё, слава богу, обошлось: кусок доисторического железа, называемый лифтом, благополучно доскрипел до первого этажа и с душераздирающим писком раздвинул обленившиеся вконец створки. Начальник резервации повёл её свистящими коридорами.

   Везде было плохо освещено и тянуло настоянным на металле холодом. В каком-то из помещений они встретили некроморфа; тот судорожно шатался в замкнутом пространстве, словно угодив в ловушку. По всей видимости, он потерял ориентиры и теперь то и дело гремел, ударяясь головой о железную перегородку. Сибарски прошёл мимо, даже не обратив на бедолагу внимания. Зрелище было не из приятных, отталкивающим. Глухой звук, похожий на звук стучащего о металл полена, ещё некоторое время сопровождал их по сумеречным переходам станции. Наконец они снова вышли на свежий воздух: морозец с разгона заехал в лицо, волна неистового белого света хлестнула наотмашь. Ветер уже почти утих и немногие, позлащённые солнцем, хлопья высокохудожественно вальсировали в воздухе.

   Оказывается, дортуар некроморфов располагался в отдельном, стоящем на отшибе, одноэтажном здании, действительно более напоминавшем хозяйскую пристройку – сарай. Возле сарая в наброшенных сугробах снега копошились несколько некроморфов. Ольге показалось, что они во что-то играют, весело возясь в белоснежной купели. Но во что? Во что могут играть некроморфы? Разве что в истребление рода земного, кто больше замочит хомосапиенсов, тот и победил. Вполне себе забава для исчадий ада. Профессиональное любопытство взяло верх, и журналистка поинтересовалась у Сибарски, чем это занимаются его подопечные.

   – Принимают ванную – как-то непонятно буркнул тот и захихикал. Ну и юморок, подумала Ольга, а оказывается нет – ни хрена не юморок. – Это что-то вроде гигиенических процедур. Они типа того... подмываются. – смиловавшись, пояснил наконец настоятель резервации.

   Ясненько. Некроморфы весело ёрзали и катались по снегу, они тёрлись о снег своими рифлёными, грубо-фактурными боками, забавляясь при этом, как дети. Во всяком случае, так казалось. Неожиданно конечно: где некроморфы, а где гигиенические процедуры – кто бы мог подумать. Перед отлётом на Тау Волантис Ольга, разумеется, просмотрела некоторые материалы о Крионе и её резервациях, но ни о чём таком там не говорилось. О чистоплотности как таковой там вообще не поминалось ни единым словом. Вот тебе и на – сюрприз.

  "[отрывок из научно-популярной статьи для среднего и старшего школьных возрастов] Так разумны ли они или нет – вот в чём вопрос. Одно дело если они – твари безмозглые и совсем другое – если обладают каким-то умом. В последнем случае, убивать некроморфов всё равно что убивать братьев по разуму – как-то не очень удобно получается. Это не то же, что зарезать поросёнка, или сбить перебегающую дорогу собачку. Человек устроен так, что к себе подобным он инстинктивно относится совсем по-другому, подходит с иной совершенно меркой. Мы вступаем на зыбкую почву этических представлений. Если вы сбили собачку – это одно, а если, не приведи господи, человека – совсем другое. Разница фундаментальна. Вопрос разумны ли некроморфы и насколько они разумны, если конечно разумны, очень важен, прежде всего в плоскости нравственной. Можно ли раздавить некроморфа автомобилем и не париться на этот счёт? Убийство тысяч некроморфов в системе Тау Волантис, что это было: нечто вроде сафари или чем-то вроде геноцида? Другими словами, сбили ли мы несчастную собачку или переехали кого-то равного себе; есть смысл мучится угрызениями совести, или можно смело на это забить? Да уж, вопросик не праздный.

   Разум – сложнейший комплекс понятий, попробуем в нём разобраться. Если говорить в общем и очень схематично, то разум обязан обладать, как минимум, двумя краеугольными качествами: способностью учиться, так сказать, аккумулировать опыт, и способностью творить. Смотря с возвышенности настоящего дня, мы, с большой долей вероятности, можем сказать, что учиться наши некроморфы, хотя и со страшным скрипом, но могут. Способность аккумулировать практический опыт имеется у них в наличии. А вот могут ли они творить? Нет, категорично отвечают одни. Какое там творить, что-то мы не видели ни их архитектуры, ни их картин, ни их скульптурных композиций. Всё правильно – не видели, с этим не поспоришь. Значит вывод очевиден: некроморфы – дураки дураками. Однако не всё так просто как может показаться на первый взгляд. Назвать какого-нибудь австралопитека – творчески одарённой личностью, наверное, тоже не получиться, и австралопитекских картин мы не видели, и австралопитекской архитектуры тоже, но означает ли это, что австралопитеки напрочь лишены потенциала разумного вида? Здесь очень легко ошибиться. Касательно некроморфов можно сказать тоже самое. В таких случаях очень важна..."

   Войдя в здание общежития, Ольга оказалась в глубокой заднице. Здесь было темно, словно в анальном отверстии представителя негроидной расы и только по каким-то совершенно астральным признакам женщина чувствовала, что в помещении они с настоятелем не одни. Что-то тихонько шуршало, попискивало, скулило. Неужели спят, подумала журналистка. Через минуту глаза адаптировались и сумерки поредели, темнота оказалась не столь уж негроидной, сквозь неё вполне можно было различить абрисы предметов и общую картину обстановки. Это действительно напоминало хлев. Дюжина некроморфов лежала прямо на земляном полу, твёрдом как железо. Лежало как попало, бессистемно. На одного из них Ольга неосторожно наступила и тот, поджавшись, подобно хитиновому жуку, заскрёб по поверхности пола своими чёрствыми конечностями. Жест, которым он поджал ноги, был очень человеческий, так делают некоторые дети, когда в прохладной комнате с них сползает одеяло. Некроморфу наверняка не было холодно, но жест, которым он когда-то, давным-давно, ещё будучи ребёнком, сворачивался в клубок, до сих пор сохранялся в глубинах его прогнившей памяти. Значит что-то человеческое в них всё-таки оставалось, что-то, что не смогла вытравить даже концентрированная кислота красных обелисков.

   И ещё: Ольга вдруг заметила, что некроморфы не спят. Существа, кажется, придуривались. Разумеется, придуривались, ведь им неизвестно, что это такое – спать. Мертвецы всегда оставались на чеку, в этом их суть, нет силы, которая заставила бы их вздремнуть, выпасть на минутку из реального времени. Мёртвая материя не нуждается в отдыхе, но может его имитировать. То, что дюжина некроморфов собралась здесь и ведёт себя тише воды, ниже травы, есть чистая дань уважения отжившим человеческим рефлексам и, скорее всего, сами некроморфы не находят в этом никакого смысла, они просто блюдут традицию, не более того. Для мёртвых существ, это, по всей видимости, является каким-то глупеньким атавизмом, остаточным явлением почившей в бозе, человеческой природы, которому они слепо следуют, не отдавая отчёта зачем и почему. Кокой-то таинственный, полустёртый инстинкт гонит их сюда, в это пустое, казарменного вида помещение, заставляя часами неподвижно валяться на голом полу, подобно самым настоящим трупам.