355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Михайлов » Кутузов » Текст книги (страница 8)
Кутузов
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:18

Текст книги "Кутузов"


Автор книги: Олег Михайлов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

ЧАСТЬ III
Глава перваяПОЛТАВСКАЯ РЕПЕТИЦИЯ1

7 января 1787 года, в девять часов пополуночи, из Царского Села Екатерина II отправилась в путешествие на юг России.

Огромный поезд растянулся на полторы версты. За каретой шталмейстера ехала сама императрица в вызолоченном просторном экипаже. Вслед за ней следовали запасные кареты, почивальный возок, генерал-адъютант, гофмаршал, придворные лица, камер-юнгферы и камермедхены, камердинеры, лейб-хирург и доктора, фельдшеры, метрдотели, тафельдекеры, официанты, кондитеры, парикмахеры, истопники, работники для чистки столового серебра и шандалов, кроватный подмастерье, хранители гардероба, карточных марок, бильярдные маркеры, лакеи, скороходы, арапы...

В шестиместную карету Екатерины Алексеевны были приглашены любимая камер-фрейлина Анна Степановна Протасова, обер-камергер Шувалов, обер-шталмейстер Нарышкин, двадцативосьмилетний фаворит государыни генерал-майор граф Дмитриев-Мамонов и австрийский посол граф Кобенцль. От Гатчинских ворот Царского Села и до Зеленых триумфальных ворот в первопрестольном великих русских князей граде Киеве расставлены были караулы пехотных, лейб-гренадерских, карабинерных и кирасирских полков. Многочисленные депутации от дворянства, духовенства, мещанства и различных окраинных народов империи встречали царицу хлебом и солью. Города и села украсили иллюминация, триумфальные арки и транспаранты. Гром пушек и колокольный звон возвещал о проезде державной повелительницы.

Путешествие как бы подводило итог 25-летнему царствованию Екатерины. Русский флаг свободно развевался в Черном море. Севастополь и Херсон наполнились флотами. Крым признал власть России. По берегам Буга, Синюхи, Кубани протянулась цепь войск, прикрывающая границы от хищных нападений кочевников. Еще недавно дикие, степи Тавриды превратились в плодоносные поля, с многочисленными садами, тучными нивами, богатыми селениями.

Праздничный и даже увеселительный характер двух-тысячеверстной прогулки имел серьезную подоплеку. России угрожала коалиция из Англии, Франции, Пруссии, куда вошла и Швеция. Обеспокоенные ростом могущества восточного гиганта, державы эти стремились разжечь пожар в Польше и возбудить к новой войне Турцию. Надо было думать о предупредительных мерах. Екатерина договорилась о встрече с австрийским императором Иосифом II, который путешествовал под именем графа Фалькенштейна, и с преданным ей королем польским Станиславом II Августом.

2

29 января, через Белоруссию, императрица прибыла в Киев. Сюда явился светлейший князь Потемкин, генерал-фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский, генерал-аншеф Суворов, губернаторы, чиновники, военачальники, знатные иностранцы, искавшие покровительства русской государыни. Польские вельможи, украинцы, татары, греки, армяне, сербы, осетины, запорожские казаки приветствовали здесь монархиню. При выездах карета едва могла пробиться сквозь толпы народа.

– Киев! Боже мой! Какой шум, какая толкотня! Сколько бриллиантов, золота, звезд, лент – только не святого духа! – восклицал с улыбкой пятидесятилетний красавец в белом австрийском мундире, украшенном знаками орденов Золотого Руна и Марии-Терезии, с огромными алмазными серьгами в ушах и куньей шубе внакидку.

– Сударь! Это уже нескромность. Вы не имеете права даже касаться святости религии... – с неодобрительной полуулыбкой возразила ему государыня, взирая из своей покойной теплой кареты на великолепное киевское многолюдство.

Ее собеседником был любимец императора Иосифа Австрийского принц де Линь, одно перечисление титулов которого заняло бы целую страницу. Князь Священной Римской империи, владелец де Фольоль, властитель Бодура, замка Бель-Ойль, Валинкура и других земель, маркиз де Рубэ и де Вершин, испанский гранд первого класса, первый пэр Фландрии, пэр, сенешаль и маршал Гайнау, генерал австрийских войск, капитан драбантов, полковник или командир собственного пехотного валлонского полка в Нидерландах, камергер их императорских величеств Марии-Терезии и Иосифа II и прочая, и прочая.

Богач, весельчак, храбрец, воин, дуэлянт, беззаботный искатель приключений, он очаровал Екатерину внешностью, острым и независимым умом, неподражаемым юмором и неистощимостью выдумок и забав.

– Нет-нет! – быстро возразил де Линь. – Я вовсе не желал задеть религиозное чувство вашего величества. Меня поражает живописность этих картин. Смотрите, тут и чалмы, и папахи, а вон красные остроконечные шапочки с мехом. Они украшают уродцев, беспрестанно ворочающих головой. Ну точь-в-точь статуэтки с китайскими глазами и носами на моем камине...

– Ах, там? В самом деле, это депутация из Китая, – согласилась Екатерина.

– Все это поторжественнее каких-нибудь делегатов от парламента, приезжающих за двадцать лье в Версаль ради нелепого этикета, – подхватил де Линь. – Вы знаете, я не льщу вам. Но сам Людовик Четырнадцатый – Король-Солнце, если бы мог, позавидовал бы своей сестре Екатерине Второй или женился на ней, чтобы сделать свои выходы, по крайней мере, столь же торжественными...

Русская императрица знала, что Шарль де Линь ей не льстит. Да он и не умел льстить и говорил правду в глаза и Фридриху II, и Иосифу Австрийскому, и Людовику XVI. Она непритворно вздохнула, на миг задержала потеплевший взгляд на скромно молчащем Дмитриеве-Мамонове и ответила как бы сама себе:

– Престолы, престолы... Восседающие на них представляют собой прекрасное зрелище. Но лишь издали. Не в ущерб моим многоуважаемым собратьям скажу, что все мы должны казаться пренесносными существами. Я знаю это по собственному опыту. Когда я вхожу в комнату, то произвожу впечатление Медузиной головы...

– Вы исключение, государыня. Я не встречал еще такой простоты ни у одной коронованной особы. – Де Линь качнул огромными алмазными серьгами.

– Мне очень лестно слышать это, – возразила Екатерина II. – Но опыт убеждает меня, что я такая же, как и другие. Едва найдется десять или двенадцать лиц при дворе, не стесняющихся моим присутствием...

И в свои пятьдесят семь лет императрица сохранила свежесть лица, прекрасные зубы и изящную форму рук. При небольшом росте и обретенной с возрастом полноте она оставалась на редкость живой, подвижной, обаятельной и лишь, на взгляд де Линя, чересчур открывала свой большой лоб, взбивая вверх волосы. В прогулке по Киеву под горностаеву накидку Екатерина надела лиловое шелковое платье, без орденов, простого покроя, который именовался молдаванским.

Разговор мало-помалу перешел на последние узаконовления, в числе которых был манифест императрицы о запрете поединков. Граф Дмитриев-Мамонов позволил себе восхититься постановлением, которое должно было помешать множеству случайных и нелепых жертв. Де Линь с горячностью стал возражать ему, не считаясь с присутствием августейшего автора.

– Я не могу поставить свою честь в зависимость от какого-то не известного мне третейского судьи! Нет, господа! Позволю себе не согласиться. Когда один из моих версальских приятелей попросил меня быть его секундантом, мне пришлось предоставить ему и свое поместье в Бель-Иле, близ французской границы. Знаете, как я поступил? Прямо при просителе я отправил следующую записку своему управляющему: «Приготовить завтрак для четверых и обед для троих...»

– Какое варварство! – Екатерина была уязвлена. – Есть много других способов доказать свою храбрость. Война, например. – Русская императрица со значением поглядела на принца и досказала свою мысль: – Если бы я была мужчиной, то была бы убита, не достигнув капитанского чина!

Принц в тесном пространстве кареты сумел встать на колено, с неподражаемой ловкостью поцеловал у государыни ручку и воскликнул:

– Сильно сомневаюсь, ваше величество, потому что я еще жив...

Русская императрица задумалась, как бы желая вникнуть в смысл его слов. Но потом тихонько рассмеялась, поняв, что неуместно считать себя храбрее тех, кто не раз был в огне...

По вскрытии Днепра путешествие продолжалось водой, в раззолоченных и украшенных резьбой и цветными флагами галерах. Флотилия состояла из двадцати одного водовика, где «Днепр» предназначался для ее императорского величества, «Буг» – для князя Потемкина, «Сейм» – для иностранных послов и знатных чужеземцев. Роскошные помещения и уборы, специальные галеры-столовые заставляли забыть, что путь шел по воде и среди земель, еще недавно представлявших собой пустыню. Особым богатством и изобретательностью отличались покои императрицы. В ее опочивальне возле кровати помещалось громадное зеркальное панно, двигающееся посредством скрытой пружины. Когда оно подымалось, то за ним оказывалась другая кровать – графа Мамонова...

Круг самых близких императрицы – непременной Протасовой, весельчака и шута, вечно острящего обер-шталмейстера Льва Александровича Нарышкина, Дмитриева-Мамонова, статс-секретаря Безбородко, французского посла Сегюра и австрийского – графа Кобенцля – помимо Потемкина пополнили теперь принц де Линь и Карл-Генрих-Николай-Отто Нассау-Зиген. Это был бесстрашный авантюрист и морской волк, дважды сражавшийся под знаменами Франции, объехавший вокруг света, проникший в заповедные недра Африки и штурмовавший в рядах испанских войск Гибралтар, за что получил чин генерал-майора и звание испанского гранда. Иногда на беседы приглашались любимец Дмитриева-Мамонова полковник Рибопьер и выходец из Неаполя, ловкий и необыкновенно хитрый Осип Михайлович де Рибас.

Во время путешествия по Днепру от нечего делать развлекались и стихами, в сочинении которых особым искусством отличался Шарль де Линь. Мадригалы, сонеты, эпиграммы, песенки, гимны так и сыпались из-под его бойкого пера. Каюта принца имела общую перегородку с помещением Сегюра, и рано поутру де Линь будил своего соседа условным стуком, а затем читал только что набросанные им экспромты. Несколько минут спустя его слуга приносил французскому послу письмо в пять-шесть страничек, где остроумие, шутки, политика, любовь, военные анекдоты перемешивались самым оригинальным образом.

Екатерина пожелала сама поупражняться в стихосложении. После нескольких ее неудачных опытов, под общий смех, де Линь сказал, что лучшее сочинение государыни, бесспорно, эпитафия на могиле любимой собачки с упоминанием придворного лекаря:

 
Здесь покоится принцесса Андерсон,
Которую убил господин Роджерсон...
 

– Вот видите, господа, – посерьезнев, проговорила Екатерина. – Вы меня хвалите в общих чертах. Но чуть затронете подробности – сами находите, что я ничего не умею...

Де Линь возразил, что в одном, по крайней мере, она очень сильна.

– В чем же? – поинтересовалась императрица.

– В твердом намерении и решимости.

– Этого-то уж я вовсе не понимаю.

– Все, что вы, ваше величество, приказываете, преобразуете, начинаете и оканчиваете, – все в меру и впору, – объяснил принц.

– Быть может, оно действительно имеет такой вид, – улыбнулась снова Екатерина. – Но посмотрите на существо дела. Князю Орлову обязана я блеском одной стороны моего царствования, так как он присоветовал послать мой флот в Греческий архипелаг. Князю Потемкину обязана я Таврией и изгнанием орд, угрожавших империи. Можно только сказать, что я воспитала этих господ. Фельдмаршалу Румянцеву обязана я победами. Я сказала ему: «Граф! Дело доходит до драки. Лучше побить, чем быть побитым». Михельсону обязана я поимкой Пугачева, который едва не забрался в Москву, а может быть, и далее. Поверьте, господа, я только пользуюсь счастьем!..

Шутливые разговоры не мешали важным делам. В Кременчуге путешественники на время сошли с галер, и Екатерина пересела в карету, разукрашенную вензелями из самоцветных камней и более похожую своим роскошным убранством на триумфальную колесницу. Здесь ожидали ее в парадном построении войска, отдававшие честь с преклонением знамен и штандартов, с музыкой, литаврами и барабанным боем.

Близ самой кареты на конях императрицу сопровождали генерал-фельдмаршал Потемкин, генерал-аншефы Долгоруков-Крымский и Текелли, генерал-поручики Гейкин, Румянцев 2-й, Левашов, генерал-майоры Голенищев-Кутузов, Дунин, Ферзен, Волков и многие штаб-офицеры. 1 мая, на парадном обеде на 104 куверта, присутствовали среди прочих лиц генерал-аншеф Суворов и генерал-майор Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, а также два брата его жены – генерал-майор Гаврила Ильич и тайный советник Василий Ильич Бибиковы.

...Бог ты мой! Как исхудал, как исплошал шурин Васенька, старый товарищ Михаила Илларионовича по Инженерной школе! Истинно кожа да кости. Ничего почти не осталось от прежнего здоровяка, весельчака и острослова Василия Ильича, бесподобного актера, который мог смешить до колик в комических ролях и выжимать слезу в трагических...

Они перемолвились беглым словом: Василий Ильич спросил о сестре, которая оставалась в Елисаветграде, а Кутузов, в свой черед, о большой бибиковской семье, о невестках и племяшах. Граф Мамонов подошел и сказал, что императрица желает видеть своего управляющего театрами.

Михаил Илларионович, согласно билету, оказался за столом рядом с другим своим родственником – Рибопьером и мог довольно наговориться о петербургских новостях.

3

Они не виделись с осени 1784 года, когда Кутузов приезжал в Петербург на похороны отца.

– Друг мой! Ты уже полковник? Так скоро? – с тонкой улыбкой заметил Михаил Илларионович.

– Да, дядюшка, – отвечал Рибопьер. – Вы уже догадались. Имея такого покровителя, каков Александр Матвеевич, можно быть спокойным за свою карьеру.

– Ах, ведь вы дружили еще тогда, когда граф Мамонов был вместе с тобой адъютантом у Потемкина. Да, дружили. – Кутузов сделал вид, что вспомнил.

– И случай с ним помог моей фортуне... – кивнул Рибопьер.

– Но о сем, милый Пьер, ты мне расскажешь не здесь. Ведь и у стен могут быть уши, – предложил осторожный Кутузов.

Во время десерта, когда императрица со своими ближними удалилась на отдых, Михаил Илларионович и Рибопьер решили прогуляться зелеными улочками тихого Кременчуга, разбуженного наплывом массы придворных, чиновников, офицеров, солдат.

– Вы, верно, дядюшка, понимаете, как обеспокоился князь Григорий Александрович, когда был отставлен фаворит Ермолов... – начал Рибопьер.

– Еще бы! Потемкину близ трона нужен человек, преданный не только государыне, но и ему лично, – сказал Михаил Илларионович.

– А граф Александр Матвеевич находится с князем в дальнем родстве...

– Вот как? Этого я и не знал! – вскинул Кутузов левую бровь.

– И вот светлейший князь посылает к государыне своего адъютанта, которому вручается некая картина для показа ее величеству. По предварительному уговору оценка картины и будет мнением о достоинствах самого Александра Матвеевича. Первое впечатление не было благоприятным. Оглядев поручика, императрица изволила молвить: «Рисунок недурен, да колорит плох...»

– Тут-то, очевидно, и заработали тихие друзья светлейшего – Марья Саввична Перекусихина и Захар Константинович Зотов, – догадливо вставил Кутузов.

– Так, дядюшка! Александр Матвеевич благополучно прошел обычные испытания и утвердился фаворитом...

– И скажу искренне, выбор на сей раз очень недурен. Мамонов умен, добр, скромен, отменен по воспитанию и манерам, – медленно проговорил Кутузов.

– А уж как ко мне привязан! – с беспечной живостью воскликнул Рибопьер. – Как-то признался, что жить без меня не может. «Ни с кем не могу говорить так открыто, как с тобой!..» Но что же мы все о графе? Расскажите лучше, дядюшка, о себе, о своих успехах...

– Что успехи, когда нет бранного дела! – отмахнулся Михаил Илларионович. – Ты лучше посмотри-ка, брат, что за лошадь мне удалось купить. Ты-то ведь знаешь в этом толк!

– Конечно, отбита у кочевников?

– Угадал! Но возила на себе какого-нибудь султана. У казака взял, и задешево. Почти что даром. Не лошадь – целое состояние. Пойдем, штабные конюшни моего корпуса в двух шагах...

Ах, какая лошадь ожидала их в длинном деревянном сарае, куда струйками проникал солнечный свет! Золотисто-гнедая, сухая, плотная; маленькая, изящная головка со слегка вогнутой переносицей; шея – лебединая и, как выражаются знатоки, «с зарезом»; уши острые, глаза навыкате. Лошадь перебирала тонкими, в чулках ногами и недовольно косила лиловым глазом на вошедших. Кожа ее нервно вздрагивала.

– Арабская! Настоящая кохлани! – объяснил Михаил Илларионович.

Он в восхищении приседал, требуя от Рибопьера поглядеть линию живота, сухожилия ног, причмокивал, даже всплеснул руками почти в детском восторге. Но едва прикоснулся, чтобы погладить, как она оскалила зубы и взбрыкнула, норовя повернуться задом.

– Гляди, гляди! – в восторге указал Кутузов. – Оскал такой, что в ноздрю хоть кулак суй!..

– Хороша, слов нет, – согласился Рибопьер. – Но ведь совсем дикарка. Какова она в выездке?

– По настроению, – сознался Михаил Илларионович. – Честно сказать, чрезвычайно капризна. Верно, секрет обращения с ней ведом только прежнему ее хозяину. Ну, да не будь я настоящий лошадник, если ее не приручу...

Они вышли в просторный двор. Конюхи скребницами чистили офицерских лошадей, мыли их, весело переругиваясь, и напоминали обыкновенных мужиков, собирающихся в поле. Кутузову внезапно показалось, что затянувшаяся мирная пора будет продолжаться вечно, что в этот погожий майский день, пахнущий нагретой землей, травой, лошадьми, нельзя даже и думать о штыковых атаках, залповых выстрелах, о бранном деле. Но мысль эта, словно майское облачко, промелькнула и истаяла в сознании.

Михаил Илларионович обернулся к Рибопьеру:

– Ну, а коли война? Будешь сидеть по-прежнему в Петербурге? Ты же офицер!..

– Не знаю, дядюшка... – Рибопьер потупился. – Александр Матвеевич меня ни на шаг от себя не отпускает. Да и для князя Григория Александровича, говорит он, будет лучше, если я останусь в Питере...

– А-а... Так князь, конечно, боится влияния на Мамонова врагов своих – Завадовского, Безбородко и Александра Романовича Воронцова?

– Вот именно! И пока я рядом с Александром Матвеевичем, князь может быть спокоен. Государыня почасту вызывает меня к себе и советуется со мной. А мой маленький Саша стал любимой игрушкой ее величества...

– Сколько ему лет?

– Шестой год. Резвый и веселый мальчонка. Он у нее совершенно как дома. В прошлом году государыня пожаловала Сашу офицером в конную гвардию... Я же истинно хожу у нее в советчиках. Недавно изволила говорить о воспитателе для любимого внука – великого князя Александра Павловича. Я присоветовал ей друга моей юности Лагарпа. Это подлинно наставник!..

– Да, ее величество обладает необыкновенным даром понимания людей. Это видно даже в выборе собеседников, – сказал Кутузов. – Только теперь и ей ох как нелегко! Предстоит решать задачи посложнее, чем укрощение моего скакуна...

4

За непрестанными празднествами, куртагами и карточными и бильярдными играми Екатерина II в мыслях была далеко: ей сообщили, что граф Фалькенштейн уже выехал навстречу.

Свидание состоялось 7 мая, у городка Кайдаки. Русская императрица и австрийский монарх вышли из своих карет на довольно далеком расстоянии, чтобы выразить взаимное уважение друг другу. В Кайдаках состоялась и первая беседа, без свидетелей. Важно было убедить Иосифа II в необходимости совместной борьбы против Оттоманской Порты, в то время как римского императора более заботила угроза со стороны Пруссии. Однако ум и обаяние русской государыни взяли верх над нерешительностью австрийского монарха. Когда позднее, к ужину, были приглашены старые царедворцы – Василий Иванович Левашов и князь Волконский, Екатерина сказала им вполголоса о графе Фалькенштейне:

– Он уже в моем рукаве!..

Участие Австрии в возможной войне с турками, польский вопрос – все было решено так, как она того хотела. А о близости войны говорило многое: около Киева была собрана армия под командованием Румянцева-Задунайского, у Херсона – корпус под началом князя Потемкина; кроме того, до шестидесяти тысяч войск расположились небольшими отрядами на пути следования императрицы. Многозначительными были и надписи на триумфальных арках. В Кременчуге: «Возродительница сих стран»; в Херсоне: «Путь в Константинополь».

В Крыму государыня со свитой любовалась новым черноморским флотом и поднялась на борт корабля «Слава Екатерины», в то время как Иосиф II с графом Кобенцлем и принцем де Линем на шлюпке ездил для обозрения нового 50-пушечного фрегата «Святой Андрей». Потом из специальных покоев Екатерина наблюдала, как бомбардирский корабль «Страшный» с пятого выстрела зажег специально выстроенный в трехстах саженях городок. В числе представленных ей Потемкиным морских командиров был уже прославившийся своим искусством капитан 1-го ранга Ушаков.

Принцу Нассау-Зигену и де Линю, в качестве знатоков, было разрешено осмотреть сильную турецкую крепость Очаков, поставленную на мысе между лиманом Днепра и Черным морем, как раз напротив Кинбурнской косы. Турки перегородили лиман десятью своими военными кораблями, словно бы для того, чтобы воспрепятствовать войти в Кинбурн, если бы русская императрица пожелала плыть туда водой. Для мирного времени это было уже неприличной демонстрацией силы.

Путешественники набросали на бумаге расположение кораблей, и по возвращении Нассау-Зиген предложил Екатерине свои услуги, чтобы избавить ее от этого флота. Императрица улыбнулась и щелчком сбросила бумажку на пол.

«Я смотрю на это как на предвестие скорой войны», – сказал себе де Линь. Его предсказание сбылось быстрее, чем он думал. Не прошло и трех месяцев, как этот самый турецкий флот в тех же водах Днепра напал на русский фрегат «Скорый»...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю