Текст книги "Год трёх царей (СИ)"
Автор книги: Олег Касаткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Даже число балов ограничил четырьмя в год.
Потому то обиженные и шептались по углам – и мужиковат, и неотесан совершенно не царской жизнью жил в быту…
А сколько стрел было выпущено и левыми журналистами и писателями-эмигрантами и придворными острословами по поводу грубости и равнодушия отца к искусству! А ведь Георгий знал, что отец чаще, чем кто-либо из Семьи, бывал в опере, и даже недурно музицировал сам. На тромбоне он играл столь искусно, что как вспоминала матушка еще будучи цесаревиче собрал свой собираться маленький оркестр духовых инструментов, в который входил он сам и еще несколько музыкантов – офицеров гвардии. С течением времени этот кружок превратился в «Общество любителей духовой музыки»..
Кто из салонной публики и разночинцев похвалил отца за то что тот еще в 1869 году стал одним из основателей Русского исторического общества? Что он был попечителем Исторического музея?
Помнил ли про это вообще кто-то кроме близких? А ведь из этого не делалось тайны – но определенно каждый видит лишь то, что хочет. Но ведь и даже сам Георгий удивился когда разбирая отцовские бумаги нашел счета придворного ведомства и личной канцелярии им подписанные… Не на вина или лошадей – на произведения русского искусства.
Первым в России отец стал приобретать полотна современных ему художников, а о старых европейских мастерах сказал однажды: «Я должен бы их любить, ибо все признают старых мастеров великими, но собственного влечения не имею».
Зато он собрал большую коллекцию картин русских художников – Брюллова, Боголюбова, Боровиковского. А еще – поддерживал Репина, Поленова, Савицкого, Васнецова, Дмитриева? И рублем – и одним своим вниманием – ибо где-где а под родными осинами не решаться обидеть художника на которого пала благосклонность августейшей особы.
Кто то это вспоминает вслух? А, например, то, что у нуждавшегося скульптора Антокольского царь купил бронзовые статуи Христа и Петра Великого, а потом и ставшие знаменитыми – «Летописец Нестор», «Ермак», «Ярослав Мудрый» и «Умирающий Сократ»?
Ценит ли кто то из служителей муз тот факт, что собственно говоря именно благодаря батюшке русская живопись толком вышла из передней – где была со времен крепостных художников? Нет – увы! Не вспоминают сие всякие вольнодумные витии и жрецы искусства – обожающие эпатировать публику изображая измученных податям нищих крестьян или пьяных попов валяющихся в канаве (и при этом получающие за такие полотна столько денег, что хватило бы пропитать иное сельцо полгода)?
А вот еще… В мае 1883 года государь император повелел возвратить проживающему в Москве декабристу Муравьёву-Апостолу ко дню празднования 200-летнего юбилея Лейб-гвардии Семёновского полка, в котором тот служил, солдатский «Георгий», полученный Муравьёвым-Апостолом в Бородинском сражении. И лично генерал Черевин отвез в Москву где проживал старец изъятый из судебного дела Знак Отличия Военного ордена N 51802 «для доставления по принадлежности». Кто-то кроме самого бывшего великого мятежника поблагодарил Государя? Об этом кажется и не узнали – ибо не интересно сие никому в салонах…
Увы – «общество» ничего этого не замечало да и не хотело – а видело одни лишь грубые сапоги и бороду.
Или вот – кто то обращал внимание что Александр III был совершенно безупречен в вопросах семейной морали?
Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заведя себе ни морганатической жены, ни гарема любовниц – не в пример ни отцу с его княгиней Юрьевской, ни деду иногда брюхатившему по четыре фрейлины в год… (Ни – грустный вздох – получается что и ему – своему сыну).
Но вместо этого твердят что Александр III был горьким пьяницей – и это всем, мол, известно. Но Георгий – как и все близкие люди знали что царь выпить может и любил, но «во благовремении», то есть никогда не пил и капли, пока не были сделаны все дела. Но и тогда никто не видел его пьяным…
А его юмор – не грубоватый казарменный – чем например Николай I был славен – а по своему изящный и добродушный? Например, когда великий князь Николай Александрович подал ему прошение о разрешении жениться на пригожей петербургской купчихе, Александр учинил на нем такую резолюцию: «Со многими дворами я в родстве, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду». Георгий вспомнив этот эпизод решил что наверное обратись к нему с таким прошением любой из его родственников он бы его удовлетворил не раздумывая.
Тем более – вступивший в неравный брак член Семьи терял всякие права на престол… (Или может быть – в особенности по этому.)
Что еще можно было сказать об отце?
Царь-миротворец – который как то одернул адмирала Пещурова сказавшего что то насчет де легкой победы над турками в семьдесят восьмом – мол турок только ленивый не бил…
– Вы милостивый государь там не были, а я на Балканском театре эту с позволения сказать легкость наблюдал своими глазами!
Как узнал Георгий уже после смерти отца – тот был в свое время одним из самых больших сторонников русско-турецкой войны – как собственно и вся петербургская публика… Однако увидев войну вблизи – с разорванными грантами телами солдат, с замерзшими на Шипке, с могилами в которых лежали тысячи умерших от тифа, переменил свое мнение. «России незачем искать союзников в Европе и вмешиваться в европейские дела…Во всем мире у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся на нас». «Нашей силы боятся. Не воюй, как станешь править Россией!» – не раз говорил он брату Николаю, рассуждая о политике. Но при этом отец не был слабым и неуверенным в себе царем – как говорили другие. Ведь только его непреклонной воле Россия обязана победой в той войне – когда он настоял на третьем штурме Плевны.
. В 1884 году, произошел серьезный русско-английский конфликт из-за Мервского оазиса. На русско-афганской границе, в районе Кушки, объявился крупный афганский отряд, руководимый английскими инструкторами. Атаковать? Но не вспыхнет ли война? Икомандующий Туркестанским военным округом генерал Кауфман немедленно запросил царя по телеграфу: что ему делать? «Выгнать и проучить как следует», – незамедлительно ответил Александр III. Нарушителей границы выгнали и казаки долго преследовали их, желая взять в плен английских офицеров…
Британский посол в Петербурге заявил протест и потребовал извинений.
Взволнованный министр Гирс доложил об этом императору. «Мы не только не сделаем этого, – сказал Александр, – но я еще и награжу начальника отряда. Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». И наградил генерала Комарова орденом Св. Георгия III-й степени. В ответ англичане прислали ноту, и осторожный умница Гирс опять предложил извиниться, ибо это могло привести к войне с Англией. Вместо извинений и объяснений царь отдал приказ о подготовке Балтийского флота к военной кампании, несмотря на то, что британский флот был гораздо сильнее.
Через две недели Лондон предложил создать совместную русско-английскую комиссию для разрешения афганского инцидента…
А за год до того была ссора с Австро-Венгрией угашенная в зародыше.
В 1883 во время официального обеда в Зимнем дворце австрийский посол произнес речь полную завуалированных угроз, требуя у России не препятствовать поползновениям Вены. Александр, хотя и слушал его, но никак не реагировал. Посол стал раздражаться все больше и больше и под конец не сдержавшись заявил что мобилизация двух или трех корпусов вероятно сделает русского монарха внимательнее. Александр, не изменившись в лице, взял со стола серебряную вилку, и завязал ее узлом.
«Вот что я сделаю с вашими корпусами», – негромко и совершенно спокойно сказал отец…
Разумеется, ни о какой мобилизации впредь не возникало и речи.
Правда Боснию австрияки все равно заняли…
Потом – задним числом говорили что лучше было бы договорится с Веной – и разделить сферы влияния на Балканах еще в семидесятых. Но дескать все испортил Горчаков – немцев не терпевший.
Да что уж теперь говорить!
Георгий вдруг с грустью подумал что наверняка его не назовут «миротворцем» – ведь на его век наверняка придется хотя бы одна – и хорошо если так! – война.
Но это наверное все же внешнее в отцовских деяниях…
Главное – нечто иное…
Было что-то еще в отцовском правлении – не мягком – скорее суровом – но вместе с тем как то по особенному человеческом и русском.
«У нас царь не механик при машине, но пугало для огородных птиц», – написал как-то историк Ключевский. Его отец был последним наверное – кто пытался быть хоть и не механиком при государственном механизме – как шведские или бельгийские к примеру государи или все эти президенты – но уж точно не пугалом или золоченой куклой на троне.
Что-то такое важное и неуловимое ушло вместе с ним. Ибо хотя Георгий не умел подобрать нужные слова – но понимал – наступили такие времена и в России и в мире – что так как правил отец уже править и царствовать у него не выйдет.
Сейчас он вспоминал афоризмы из дедовской тетрадки – ее показывал погибший монарх детям.
«Власть царя над человеком происходит от Бога, но не делай эту власть насмешкой над Богом и человеком». «Уважай закон. Если законом пренебрегает царь, он не будет храним и народом. И наконец – «Революция – есть губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника в воскресенье столь же губительно». А Победоносцев ведь хочет именно этого. Увы – неглупый человек – но не понимает что как ни жаль – а по старому нельзя. И того не разумеет что Россия это все ж нечто большее, чем выдуманная им «Ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек с топором».
За окнами меж тем стемнело. Внутри поезда движение мало ощущалось – лишь по теням, мелькавшим в щелях занавесей можно было понять что они пересекают пространство Русской равнины, отделяющее новую столицу от старой…
Под потолком зажглась матовая полусфера – поезд был полностью оборудован электрическими лампами (чему способствовал вывод Следственной комиссии что возгорания после крушения были вызваны газово-калильным освещением в некоторых вагонах).
Светильники в стиле модерн на пятьдесят вольт напряжения и с лампами на двадцать пять свечей – как он помнил.
Прозвенел звонок и в дверях появился поездной служитель в особой форме – на нем был русский кафтан, украшенный поясом и зелеными нашивками. Еще старая отцом придуманная… Он осведомился: не нужно ли государю чего, и исчез…
А Георгий же почему-то подумал об одном отцовском решении трехлетней давности – касающемся дел заморских.
В феврале 1886 года в Россию вернулся знаменитый путешественник Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Он стал героем дня. Газеты и журналы сообщали о его приезде, излагали биографию… Но подвижника мало волновали знаки почета.
Он сразу же направился в Ливадию, где добился приема у Александра III. Он предложил царю основать русское поселение в Новой Гвинее – еще на тот момент никому официально не принадлежащей и взять ее север как минимум под протекторат. Александр III в свое время переживавший за проданную отцом Аляску заинтересовался и поручил новогвинейское дело специальной комиссии. Комиссия как это водится судила-рядила чуть не полгода и в конце концов признала проект авантюрой. И царь вынес вердикт: «Считать это дело конченным. Миклухо-Маклаю отказать». А потом как рассказал великий князь Павел, добавил не без иронии – «И без папуасов уже дикарей в России довольно!». И одновременно вспомнился достопамятный Самоанский кризис – точнее его разрешение месяца два назад, когда 14 июня над архипелагом Самоа был установлен совместный протекторат трёх держав – Германии, САСШ и Великобритании. О чем был подписан договор в Берлине. При этом острова то копеечные – а ведь свара была нешуточная! Но тут – Георгий невольно перекрестился – вот и слушай наших атеистов! – Всевышний помог, наслав ту бурю разметавшую флоты…
Интересно – в Тихом океане есть острова открытые русскими морякам – не заявить ли на них претензии? Скандал однако будет – те острова почти все за какой-то державой уже записаны… Да и не нужно это… Выходит прав был батюшка с Миклухо-Маклаем? Не нужно? А Германии нужно? А Франции? Им нужно значит и нам нужно. Или не обязательно глядеть в Европы? У них королевств в иную нашу губернию по пяти штук не самых мелких влезет. А у нас владения на двадцати одном с лишним мильонах квадратных верст. И при этом железная дорога только до Урала. Да и не осталось свободных заморских земель – только вот в Западной Африке есть какие то дикие негрские королевства – где в гвардии у царьков служат самые настоящие амазонки с луками и копьями и где до сих пор в ходу людоедство.
Британцам впрочем четверть земного шара принадлежит – а однако ж польстились на никчемные вроде островки: чуть ведь до войны не дошло.
Мысли его приобрели другое течение…
…Вот он вспоминал Новую Гвинею… А по этому поводу пресловутый Козьма Прутков высказался что де хорошо что нет в России эфиопов – а то ведь наши чиновники затеют «отбеливать известкой их черные зады»…
Надлежит это изменить? И если да – как? Скажем в 1883 году тогда еще сенатор Манасеин, по поручению Александра III, исследовал то что в докладах деликатно именовали «проблему внутренней расшатанности управления в прибалтийских губерниях» а газетиры – «немецким засильем в крае». Он и в самом деле нашел что не все слава Богу и выдвинул проект мер, цель которых – эту систему управления восходящую кое в каких вопросах чуть не к Ливонскому ордену «прибрать к рукам». Например – низшие школы и народные училища изъять из ведения местных властей и передать в министерство просвещения. Ландегерихты заменить мировыми судьями, которые могут назначаться и сменяться только министерством юстиции. Отец однако затормозил проект. Не пришло ли время привести его в исполнение? Но немцы – как ни ругали их славянофилы и просто неразумные патриоты – верны трону, принесли и приносят немало пользы державе. Да и обрусели уже изрядно – многие по-немецки хуже него говорят. Только и разница что лютеране – так ведь силой веру переменить же не будешь заставлять – не по Божески… Может не случайно батюшка эту затею генерал-прокурора отложил до времени? Или сделать латгальцам с прочими чухонцами такие же ландраты с ландегерихтами? Вон русские мужики себя в волостных судах сами судят и сами же себя и порют…Тонкая однако материя все эти племена и народности!
Вот к примеру что написал в докладной записке Витте – которого Бунге прочит в министры. (Кстати весьма пришелся этот умный толковый железнодорожник) Пишет правда не про деньги или паровозы. По его словам не все у нас в верхах понимают что со времени Петра Великого и Екатерины Великой Российская Империя – уже не прежнее Московское царство. Примерно треть населения инородцев, а русские разделяются на великороссов, малороссов и белороссов. Невозможно вести политику, игнорируя этот исторической важности факт, игнорируя национальные свойства других, национальностей, вошедших в Российскую Империю – их религию, их язык и даже их предрассудки…И вывод – нужно нечто могущее сплотить все население, создать одну политическую душу. Ну правда тут же свернул на известный вопрос с иудейским племенем. Мол неплохо бы проработать вопрос об отмене «Временных правил» восемьдесят второго года, и вернутся к порядкам Александра II упразднившего черту оседлости и прочие ограничения вновь введенные отцом…
Что было то было – отец не просто евреев недолюбливал – но был именно что пристрастен. Правда при нем крестившиеся евреи производились в генералы военные и статские и царь даже стал Почетным попечителем Общества взаимной помощи русских художников основателем и секретарем которого был богач и меценат барон Гораций Осипович Гинцбург. Но отец же решительно – со злым ремарками – отверг письмо того же Гинцбурга о постепенном смягчении законов касающихся рекомого народа.
Но вопрос сей и правда сложен. Хотя и помимо Витте уже в прессе предлагали обратить на это внимание. Причем и не возразишь толком – господа резонно отмечают, что не подобает отказывать подданным иудейского вероисповедания в тех правах, что имеют даже дикие тунгусы и горцы, столь много крови попортившие империи (о поляках уж и говорить невместно).
Георгий глубоко задумался – и в самом деле отцу было проще – новые веяния над ним не имели силы. Да и среди убийц его отца было аж трое из этого племени. А вот самого Александра III погубили свои русские гешефтмахеры и русское разгильдяйство. С этим ведь со всем что-то надо делать…
Ну довольно уж об иудеях! – он ощутил глухое раздражение.
Это ведь лишь одна из тех le question[14] что нагрузили государственный корабль России сверх меры.
Корабль… Сейчас ему пришла на ум история приключившаяся несколько лет тому с «Ливадией» – великолепной императорской яхтой, и ее бесславная кончина. Георгий – как тогда считалось, будущий в некоем пусть и не близком времени генерал-адмирал – флотскими делами близко интересовался. И эта история впечатлила – как мелкая ошибка губит вроде бы великолепно задуманное дело.
В 1878 году адмирал Попов и судостроитель Эраст Евгеньевич Гуляев разработали проект новой царской яхты – на том же принципе что и броненосцы-«поповки» ставшие знаменитым на всю Европу – с эллиптическим понтоном и устойчивую к качке – но уже мореходную и скоростную в отличие от круглых низкосидящих судов береговой обороны.
Как водится отечественные судостроители проект не осилили и яхту заказали в Англии. Что и говорить – корабль вышел хоть куда. Три с половиной тысячи тонн водоизмещения, скорость как у иного крейсера и ослепительная роскошь.
Общий объем залов, салонов и кают, предназначенных для царя и его свиты, составлял восемь с лишним тысяч квадратных аршин[15].
Огромная приемная императора, имеющая высоту свыше двух саженей, напоминала дворцовые покои в стиле Людовика XVI – его Версальского дворца и Фонтенбло. В приемной так же разместился фонтан и цветочные клумбы… Главную гостиную на средней палубе, меблировали в восточном духе, а остальные помещения оформили в английском стиле.
И вот этот великолепный корабль вышел в свое первое плавание – двинувшись через славный штормами Бискай.
«На судне ничего не падало» – говорилось в рапорте командира: «Высокие канделябры и сервировка стола оставались недвижимы как при штиле, ни вода в стаканах, ни суп в тарелках не пролились» – это при накатывающих десятиаршинных валах.
Судостроители и в самом деле не ошиблись – даже в самый жестокий шторм яхта почти не испытывала качки. Все было намного хуже…
Да уж – натура – как выражались философы «осьмнадцатого» века славно отомстила самонадеянным человекам!
Даже при незначительной зыби, сила волн не погашаемая качкой вся обрушивалась на корпус корабля, так что от ударов сотрясались переборки и надстройки, разлетались стеклянные стаканы в буфетах, а от того, что волны били в плоское днище, ломались заклепки и расходились швы корпуса. Так что после этого – первого же – перехода «Ливадия» стояла семь месяцев на ремонте в испанском Эль-Ферроле.
Потом все таки добравшаяся до России «Ливадия» выполнила, как оказалось, свой единственный рейс – под флагом командующего Черноморским флотом, приняла на борт сразу двух великих князей – генерал-адмирала Алексея Александровича и Михаила Николаевича, и направилась в Батум. Высокородным пассажирам не повезло: был шторм, и от его ударов яхта содрогалась как в лихорадке.
Спешно собранная флотская комиссия изучив вопрос вынесла приговор – конструкция была признана неудовлетворительной. То что годилось для броненосцев береговой обороны судну открытого моря не подходило.
Яхта ушла в Николаев, где и стала на прикол. Имущество и мебель потихоньку свозилось на склады порта; «Ливадию» в газетах деликатно упоминали как «бывшую яхту». Потом с нее сняли машины. В итоге бывший плавучий дворец гнил себе у причальной стенки, превратившись в номерной блокшив.
Что-то символичное виделось ныне молодому императору во всей этой истории…
Огромный державный корабль с мощными машинами и роскошной обстановкой, отборной командой и спроектированный умнейшими людьми – оказался беспомощен перед волнами и ветрами, которые выдерживали куда как более скромные суденышки. Ибо те не сопротивляются слепо титанической мощи морской стихии – а следуют ей.
Как бы и России не оказаться в подобном положении!
И что надо будет изменить из отцовских установлений, чтоб этого не случилось? Вот например просвещение и народные училища… Увы – сколь много говорят недовольные о том что народ наш темен а власть и пальцем не шевелит – и вот тут уж не поспорить: в чем а в этом не сильно врут.
Из армии пишут – толковых грамотных солдат, чтобы обслуживать новейшие пушки и митральезы и военные телеграфы найти нелегко. Земцы плачутся – не хватает врачей и землемеров. Министерство государственных имуществ отмечает, что для казенных рудников не хватает инженеров… Купцы и те жалуются – толковых десятников и мастеров для иноземных машин не сыскать. Увы – отец считал, что образование не может быть общим достоянием и должно оставаться привилегией дворянства и зажиточных сословий, а простому народу, как говорили «кухаркиным детям», подобает уметь лишь читать, писать и считать до ста.
А ведь еще прадед Николай – тот еще бурбон – не отрицал что «Народ без просвещения – это народ без достоинства. Им легко управлять, но из слепых рабов легко сделать свирепых мятежников».
Но это было забыто, и министром графом Дмитрием Толстым уже летом 1882 года был принят циркуляр о гимназиях, запрещавший обучение в них детей несостоятельных родителей. Вот к слову – Толстой – который как раз недавно отошел в мир иной. (Как поговаривали в свете – от застарелого сифилиса).
Когда то ведь был либерал каких поискать – дружил с Салтыковым-Щедриным и поэтом Плещеевым, одним из членов кружка Петрашевского. С последним он был настолько неразлучен и близок, что когда того арестовали и посадили в Петропавловскую крепость, то знавшие их считали, что следом за узником в крепость пойдет и Толстой.
Но уже в конце шестидесятых взгляды его резко изменились, – злые языки поговаривал что потому что Толстой, будучи крупным землевладельцем много потерял с отменой крепостного права. Вольнодумец был скуп и жаден и рассматривал земельную реформу как откровенное посягательство на свой карман. («А и недорого стоят идеи-то»!)
Обладая большим умом и твердой волей, он вместе с тем был коварным, злым и мстительным, что делало его страшным человеком, получившим прозвище «злой гений России». Грех конечно – но не жаль его. Что и говорить – министров батюшка ему хороших почти не оставил…
Горемыкин, Делянов, Муравьев… – не гении одно слово. Гирс неплох – хоть и осторожничает. С военными вот хуже – кого министром сделать – как не перебирай кандидатуры – подходящих и нету. Точнее все с какого-то боку и хороши – но в целом – нехороши каждый по-своему. Разве что Гурко?
Но тут уж ничего не поделаешь.
Еще Александр Благословенный сказал «честные люди в правительстве – случайность», и что у него такие министры, «которых он не хотел бы иметь лакеями». Да разве одни министры? А те кто ниже – масса чиновничества – карьеристы, взяточники, мастера втереть очки? Гимназические преподаватели и журналисты официальных листков – по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут ругать, и наоборот, и при том всегда доказывающие, что и насаждение и ругань – на благо России.
Цензоры – которые сами толком не знают чего запрещают. К тому же – уставы цензурные так хитро составлены, что никто никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская, и наоборот… В России не бывает лучшей рекламы, чем «попасть под гнет сатрапов». «Запрещенный товар – как запрещенный плод: цена его удваивается от запрещения…»
Он и сам читал Кюстина именно поэтому – хотя казалось бы пора уже дозволить сие сочинение – уж четвертое царствование идет с описанной им поры…
(Разрешить, может быть, личным приказом? Но с чего бы царю снисходить до одной книжицы? Ну да Бог с ним с этим мужеложцем французским! Не в кюстинах ведь дело, а в наших русских Ваньках…)
В памяти Георгия намертво засел рассказ генерала Черевина – о некоем жандармском ротмистре каким-то боком причастным к знаменитому и позорному делу Дегаева.
Тот, занимаясь изъятием нелегальной литературой, имел занятное увлечение – коллекционировал карикатуры на царя – кои изымал из газет, прокламаций, и брошюрок. Три альбома насобирал – и даже показывал особо близким друзьям – то показывал, за что других отправлял в крепость и сдавал в солдаты…
И дальше – вплоть до околоточных и заседателей… Читая отчеты жандармов и письма отцу из провинции он временами готов был ругаться черными словами.
А кто виноват? А царь! Не серый же Акакий Акакиевич из Цензурного комитета и не дубинноголовый столоначальник из Синода. Сей ребус трудно решить – тем паче в одночасье. С этим всем надо что-то делать… Ну вот опять «что-то делать»!
«Надо делать хоть что-нибудь! Пусть хоть что-нибудь да сделает правительство!» – так по донесениям восклицали многие земцы, жалуясь на неустройства и беды. И никто не посоветует – что это такое «что-нибудь»? И хоть бы кто подсказал из этих прогрессивных дельцов – с чего начать? А то ведь потом ежели не так пойдет – будут призывать кары небесные на головы власть имущих и лично его…
Георгий шумно вздохнул.
…Решено – раз никто не может подсказать – начнем с народного просвещения. Закон о кухаркиных детях отменим – не прямо сейчас, но вскорости после коронации. Либерализму хотите? Будет вам и либерализм! И иудейский вопрос – дойдет черед – решим ко благу России и к удовлетворению народа библейского. А кто не удовлетворится… – Георгий недобро прищурился – тому казни египетские вспомнятся!
…Однако и спать пора – ибо даже царям хоть иногда отдыхать надо. Завтра предстоит тяжелый день…
Не раздеваясь, он лег на диван и смежил веки, погасив светильник поворотом фарфорового рычажка. Салон-купе заполнил глубокий мрак, нарушаемый лишь лучикам лунного света сквозь занавеси…
Бородатый уставший человек внимательно смотрел со снимка на задремавшего сына – как будто чего-то ожидая.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЯЖЕСТЬ ВЕНЦА
Глава 6
Император Георгий Александрович прибыл в Первопрестольную 15 августа около шести часов вечера.
Согласно предварительным планам, царский поезд с берегов Невы должен был прибыть на пути станции Москва-Каланчевская, что рядом с Николаевским вокзалом. Там и планировалась встреча нового царя с московской знатью, городской депутацией. Поэтому строительству павильона уделялось самое пристальное внимание… Сперва его хотели построить на Каланчевской – но слава Богу в министерстве двора вовремя сообразили: для тожественного въезда предполагалось иметь несколько десятков парадных карет и почти сотню лошадей – и столько же служителей придворного конюшенного ведомства. Неширокая Каланчевская улица необходимого пространства для такого количества экипажей просто не имела. Кроме того, в Москву привезли транспорт жетонов и серебряных рублей, предназначенных для раздачи народу «в память Священного коронования». А такая раздача в тесноте Каланчевской и Мясницкой улиц была крайне нежелательной – сомнут всю торжественную процессию и еще потопчут друг друга не приведи Господь!
Словом, высочайший поезд по соединительной Алексеевской ветке прибыл на Смоленский вокзал.
Пришлось спешно сооружать новый павильон, теперь уже близ Тверской заставы. Нарядный деревянный терем возвели очень быстро – тут уж сроки поджимали: назначенный лично губернатором Долгоруким известный московский архитектор Лев Борисович Кекушев даже как донесли императору жаловался что работа добавила ему седых волос.
Павильон вышел довольно красивым и был увенчан куполом, покрытым цинком. Над главной залой здания высилась небольшая башня со шпилем.
Внутри павильон был великолепен: стены красиво декорированы штофными тканями, украшены светильниками, зеркалами, стояла изящная мебель любезно предоставленная московскими купцами. В общем и целом строительство вокзальчика обошлось казне в тридцать тысяч золотых рублей – воистину: мал золотник, да дорог. Со стороны путей была устроена весьма просторная платформа, покрытая легким навесом с резьбой тонкого рисунка. Ширина этой галереи позволяла установить в дюжину рядов встречающую парадную войсковую команду, да еще с оркестром в придачу – вдруг пойдет дождь или случится гроза – не мокнуть же царю как простому смертному? В убранстве царских черно-бело-золотых штандартов флагов царский павильон выглядел весьма нарядно. Спустившись по ступенькам вагона, застеленным красным сукном Георгий Александрович поздоровался с встречавшими и, пройдя в зал, «милостиво выслушал пришедших» как потом напишут газеты.
Платформа была по всей длине выстлана коврами, белым и красным сукном, на насыпанных в принесенных деревянных кадках клумбах, из цветов были составлены царские вензеля и герб России. На платформе выстроили почетный караул со знаменем и хором с оркестром. Маэстро взмахнул рукой, и полсотни голосов слаженно грянули:
Боже, царя храни!
Сильный, державный, царствуй
На славу нам.
Царствуй на страх врагам,
Царь православный…
У Триумфальных ворот Императора встречали генерал-губернатор князь Долгорукий с адъютантами; при вступлении в Земляной город к ним присоединились городской голова Чичерин с гласными Думы и членами всех трех управ – городской, мещанской и ремесленной.
Тут же присутствовали генералы Васмунд – командир лейб-гвардии Измайловского полка и Меве – из лейб-гвардии Павловского. Возле них, недалеко от тронного возвышения, стояли лощеный, с обширной лысиной и прижатыми ушами генерал-адъютант Фридерикс: громадный мужчина с коротким ежиком темных волос, подстриженными усами и бородкой, с пробритыми щеками и приятным лицом.
Тут же собралось московское дворянство во главе с губернским предводителем графом Бобринским вышло навстречу напротив генерал-губернаторского дома; московский губернатор Перфильев со свитой и купцами занял позицию у Воскресенских ворот.
Император, приняв положенные приветствия, сел в карету и, минуя город, прямо проследовал в загородный Петровский дворец, славный тем в котором жил Наполеон I в дни когда после того как вошел в Москву тщетно ждал сперва московских «бояр» с ключами от Кремля, а потом послов Александра с раболепными предложениями о мире.
