Текст книги "Золотой ангел"

Автор книги: Олег Мазурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я к вашим услугам, ваше сиятельство! – бодро принял вызов Алабин. – Где и когда?

– Мой племянник, сэр Эдвард Стоун, будет моим секундантом, и посему известит вас о месте и часе дуэли. Сегодня вечером.

– Хорошо… Но одно условие…

– Какое, милостивый государь?

– Все должно быть в тайне, граф. И наши переговоры, и место дуэли и сам поединок, независимо от его исхода. И сокрытие причины смерти дуэлянта. Зачем нам огласка, ваше сиятельство? Случиться она – и меня непременно сошлют в Сибирь, на каторгу. А вас больше не пустят в Россию. Ни в качестве помощника посла, ни в качестве просто заезжего гостя.

– Разумеется сэр. Я сам против огласки. Она ни к чему… Но выбор оружие за вами, поручик. Ведь это я потребовал от вас сатисфакции.

– Благодарю, граф, за благородный жест. Знайте, милостивый государь: я выбираю пистолеты.

– А предпочел бы шпагу, поручик. Как говорите вы, русские, пуля – дура, клинок – молодец!

– Штык – молодец, – поправил посланника Алабин. – Так говаривал наш великий полководец – фельдмаршал Александр Васильевич Суворов.

Стоун отмахнулся:

– Ах, поручик, не все ли равно, клинок или штык, смысл для меня один, все это – холодное оружие. И я чту его. И вот почему. Если из пистолета можно случайно попасть в своего визави, то точный укол шпаги зависит от мастерства дуэлянта. И другое наблюдение: если пистолет при отсыревшем порохе дает осечку, то клинок не дает осечек, он рубит и колет в одночасье!

– Посему и быть, сэр. В качестве резервного оружия мы возьмем шпаги. Если мы не разрешим наш спор с помощью пистолетов, то в дело вступят наши острые клинки. Согласны, ваше сиятельство?

– Very good[6]6
  Очень хорошо (англ.).


[Закрыть], – кивнул Стоун. – А еще нам не худо бы привлечь к поединку некого доктора, который, как вы говорите русские, умел бы держать язык за зубами. И сие право я предоставляю вам, поручик. У вас есть на примете такой врач?

– Не беспокойтесь, граф, он всенепременно отыщется. Я вам обещаю.

– Well[7]7
  Хорошо (англ.).


[Закрыть], поручик. В таком случае, завтра, в одиннадцать часов утра, к вам прибудет мой племянник со своим другом. А вы соблаговолите пригласить к себе домой ваших секундантов. Они и обговорят все детали поединка.

– Хорошо, ваше сиятельство, как раз к этому вышеуказанному времени подтянется и мои секунданты – поручики Лунин и Давыдов. Вы имели честь видеть их на балу у княгини Разумовской.

– Excellent, sir![8]8
  Отлично, сэр (англ.).


[Закрыть] Все решено! – воскликнул удовлетворённый ответом гвардейца Джордж Стоун.

– До встречи, граф!

– До встречи, поручик!..

Враги расстались. Но лишь до поры до времени. Вскоре им предстояло сойтись в смертельной схватке, где ценным призом для победителя должна будет послужить рука и сердце первой красавицы Европы – Екатерины Разумовской-Стоун.

Глава 2. Роковая дуэль

Как только Алабин отослал матушку под надуманным предлогом к ее родной сестре, в его особняке на Екатерингофском проспекте появился друзья – Михаил Лунин и Денис Давыдов. А вместе с ними прибыл и полковой доктор кавалергардов – Терентьев Федор Фомич. «Месье Эф» или «Эф-Эф» как шутливо его называли гвардейцы.

Поручик пригласил своих приятелей в гостиную поближе к горящему камину. Не смотря на весенний месяц март, дом все еще обогревался с помощью печей и каминов. Как радушный хозяин Алабин угостил своих друзей кружкой горячего пунша.

– Это чтобы вы согрелись, господа, – объяснил Дмитрий. – Март нынче необъяснимый, то солнце пригревает и сосульки капают, то снег выпадает и опять становиться холодно. А дома и вовсе сегодня мерзляво.

– Сие верно, – согласился с сослуживцем Лунин. – Март в этом году совсем не весенний. Вот и сегодня поутру снежок по столичным улицам разбросало.

– Ничего, после полудня солнце возьмет свою силу и от снега ничего не останется, – уверенно произнес Давыдов и тут же осведомился у Алабина. – Митя, а каким оружием вы с графом договорились драться?

– Прежде всего в дело пойдут пистолеты, а ежели спор благополучно не разрешиться, то тогда наши персоны соизволят перейти на рапиры.

Лунин и Давыдов оживились. Денис заявил:

– Поединок, коли он состоится на шпагах, будет весьма занимателен. Алабин мастерски владеет клинком. И не раз выигрывал фехтовальные состязания среди гвардейских полков.

– И стреляет Алабин отлично, – подчеркнул Лунин.

– Граф – тоже. А между прочим, как я слышал, посланник – лучший фехтовальщик в Англии.

– Что же, тогда повезет сильнейшему.

– И самому меткому.

– Нет, господа, у кого череп крепче, – пошутил доктор.

Михаил подержал веселый тон Терентьева.

– Для этого Алабину пригодился бы его кавалергардский шлем, но по правилам дуэли сие категорически неприемлемо.

– А ради равных условий мы и на графа наденем кавалергардскую «голубку». Кстати, твою, Лунин, ты напрасно улыбаешься, – заразился всеобщим весельем Давыдов.

Приехал племянник графа – надменный молодой человек лет двадцати двух и его друг, офицер флота. Эдвард Стоун был тоже блондином, как и его дядя. И такой же важный и манерный. Алабин пригласил иностранцев присоединиться к его друзьям у камина.

Устроители поединка в мирной, неспешной и доброжелательной беседе обговорили место встречи. Немного покурили. Англичане – сигары, а русские – трубки. Попили кофе и чай с ликером «Бенедиктин» и «Шартрёз». Через пятнадцать минут после чаепития секунданты доверенного лица Джорджа Стоуна откланялись.

Предварительная встреча перед поединком была назначена в восемь утра следующего дня в трактире «Северный странник» на выезде из Петербурга. В заранее оговорённое время участники должны были прибыть на место и подтвердить свое намерение драться или решить дело полюбовно. Опоздание более чем на десять-пятнадцать минут не допускается. Если один из противников будет задерживаться на большее время, прибывшая первой сторона имеет право покинуть место встречи, при этом опоздавший считается позорно уклонившимся от дуэли и, следовательно, проигравшим и обесчещенным.

А сам поединок должен был состояться в районе Черной речки – в излюбленном месте всех столичных дуэлянтов.

* * *

И вот наступило утро следующего дня.

Русская дуэльная братия прибыла в ресторацию «Северный странник» намного раньше, чем английская. Поэтому господа офицеры вкупе с доктором решили попить чая. С ватрушками, фруктами и сладостями. После чаепития участники дуэли в ожидании своих противников разделились по интересам.

Алабин остался сидеть за столом и принялся нервно и отрывисто рисовать карандашом на салфетках какие-то человеческие фигурки и портреты. В одном из нарисованных женских профилей не трудно было угадать милое личико Екатерины Разумовской. Поручик видимо думал о ней. Но мысли о тревожащем его сердце предмету постоянно возвращались к предстоящей дуэли, и было видно, что кавалергард заметно волнуется.

Спокойный как всегда Лунин вместе с не менее безмятежным доктором Терентьевым принялись играть в бильярд. И сразу в тишине ресторации резко защелкали по зеленому сукну деревянные кии, застучали, загрохотали шары из слоновой кости, и время от времени стал слышаться торжествующий возглас Лунина: «Вот сюда иди, голубчик, вот сюда!» и редкое и сердитое восклицание Терентьева: «Да сколько можно, сударь?!» «Доктор Эф безнадежно проигрывал кавалергарду в «однобортный карамболь».

Давыдов, с любопытством понаблюдав за игрой товарищей, снял со стены гитару и запел. У него явно было хорошее настроение:

 
К коням, брат, и ногу в стремя,
Саблю вон – и в сечу! Вот
Пир иной нам бог дает,
Пир задорней, удалее,
И шумней, и веселее…
Ну-тка, кивер набекрень,
И – ура! Счастливый день!
 

Прозвучал последний аккорд и Давыдов воскликнул:

– Алабин, если ты поставишь на место этого английского хлыща, то шампанское за мной! Слово гусара! Главное не убивай своего противника, лишь только немного проучи: зачем нам европейский скандал. За убитого посольского чина, хоть и враждебного государства, тебя Митя по головке не погладят, и нам несдобровать с Луниным. Впрочем, как и нашему Эф-Эфу. Лучше тебе, Митя, подстрелить его сиятельство в ногу или ранить шпагой, и то несерьезно. С него хватит и оного урока. Пущай отведает русского гостинца! А то эта заморская фанаберия вечно нос подымает. И всегда не по праву!

Лунин подхватил:

– Ты прав, Давыд. С англичанина достаточно и малой крови. Главное поставить на место этого хвастуна и позера. Ох, и напьемся мы, господа, прямо здесь в этой ресторации. А после поедем к мадам Вегер и к ее цыпочкам.

– А, может, статься к цыганам? – поправил друга Давыдов. – Разгуляемся на славу, песни попоем, потанцуем да наслушаемся ромал до одури!

– Там посмотрим.

– Для начала надобно довести дело до победного конца, а после будем веселиться, – резонно заметил Дмитрий. – Не будем, друзья мои, делить шкуру неубитого медведя.

– Не переживай, Алабин, мне везет на дуэлях. Ainsi, vous gagnez et son combat[9]9
  Значит, вы выиграете свой поединок (фр.).


[Закрыть].

Дмитрий знал, что Лунин – настоящий бретер. Он передрался на дуэлях почти со всеми своими сослуживцами-офицерами, кроме Алабина. Но обычно Лунин стрелял в воздух, хотя его противники пытались убить его наповал. До чего везуч он был! Впрочем, и другой его друг, Денис Давыдов, тоже являлся записным дуэлянтом и не раз был удачливым в поединках подобного рода.

Так что Алабину с такими мастерами стрелкового дела не страшна была любая дуэль. Всегда товарищи-бретеры помогут советом и делом.

– Я конечно сильно не переживаю, уже пятая дуэль за карьеру, но что-то не естся и не пьётся, – слукавил Алабин. – Кусок в горло не лезет.

Давыдов с улыбкой произнес:

– Каким бы ты не был записным дуэлянтом, а перед каждым новым поединком в душе всегда будет присутствовать хоть небольшое, но простейшее человеческое волнение. В любом случае это шалят нервишки. Ведь человек существо эмоциональное и ранимое. Со мной такое тоже происходит, хотя в моей жизни случалось дуэлей поболе, чем у тебя, дружище. Мандраж – сие вполне здоровое и нормальное явление. Изволь-ка лучше отведать фруктов, Митя. Яблоко, например, или грушу. Они дают полезную энергию и не отяжеляют желудок перед схваткой.

– Пожалуй, я послушаюсь твоего совета, Давыд.

Поручик взял из вазы румяное ароматное яблоко, откусил его и вяло пожевал. Все-таки присутствуют в его душе некие переживания за исход дуэли. Как она сложиться? Благополучно или нет? Вчера он не мог долго заснуть. Все думал о будущем. Матушка его, Зинаида Ивановна, не перенесет, если что-то с ним случиться. А Катя – тем более. Хотел написать прощальное письмо Кате, но передумал: плохая примета. Немного вздремнул, а к четырем часам утра пробудился. Затем чисто побрился, надел чистую белоснежную рубаху и походный однобортный мундир черного цвета. Через час пожаловали Лунин, Давыдов и Терентьев. Они не заходили в особняк Алабина, а ждали в кибитке на улице. Поручик тайно вышел из дома и сел в сани к друзьям. Вот так он и приехал сюда в трактир. Навстречу неизвестности и судьбе.

Давыдов повесил на стену гитару, посмотрел на часы и недоуменно выпалил:

– Господа, уже восемь часов! Где же наши визави, черт побери?! Ау!

– И то верно, пробило уже восемь. Где этот британский выскочка?! Ужели устроил нам обыкновеннейшую ретираду? – воинственно высказался Лунин.

– Да, господа, а где же наш английский Гектор? – поддержал офицеров доктор Терентьев. – Убоялся нашего Ахиллеса? Право, смешно…

– Струсил, – коротко подытожил Давыдов.

И вдруг хлопнула входная дверь. Зашел Стоун, его племянник и тот же флотский офицер, что был на переговорах в особняке Алабина. Противники холодно раскланялись друг другу.

– Граф, не желаете ли отобедать? Или крепкого кофе? – вежливо предложил Алабин. – Я соизволю немного подождать.

– Нет, у меня мало времени, сэр. Мне предстоят дела государственной важности, и их подобает выполнить в срок. И непременно выполнить. Да и ваша русская пословица гласит, что перед смертью не надышишься. У нас есть похожее выражение, поручик: «You can’t save the day at the eleventh hour»[10]10
  Вы не можете спасти день в одиннадцатом часу (англ.).


[Закрыть]. Так что за дело, господа.

Давыдов во всеуслышание сказал хозяину заведения:

– Любезный, оставь всю нашу трапезу, как есть, мы скоро приедем. И вот еще одна просьба, голубчик, шампанское охлади бутылок дюжину, мы вернемся с победой и будем гулять. Вот аванс, остальные деньги потом.

Стоун достойно выдержал словесное психологическое давление адъютанта Багратиона. Ни один мускул не дрогнул на лице посланника. Граф был собран и внешне спокоен. Видно было, что он очень серьезно настроен на поединок. А трактирщик радостно засуетился и закивал офицерам: мол, не беспокойтесь, господа, все будет в порядке. Хозяин «Северного странника» был, несомненно, счастлив: поутру он уже получил прибыль от этой офицерской компании и в скором времени ожидал от нее еще больший барыш.

Все участники тайного предприятия вышли из ресторации, сели в свои кибитки и поехали выбирать место дуэли.

У Черной речки секунданты облюбовали одну опушку, где было мало снега. Лунин и Давыдов стали отмерять дистанцию…

Денис выбрал исходную точку и, воткнул свою саблю в слегка оттаявшую почву, остался на месте, а Лунин отошел от него десять шагов вперед по прямой и воткнул в землю уже свой клинок…

Итак, сабли в этом поединке должны послужить импровизированными барьерами, то есть теми точками дальше которых противникам нельзя производить выстрел. Секунданты отмерили от этих барьеров еще по десять шагов в обе стороны и вогнали в снег по каретному фонарю. А это послужит исходным местом для дуэлянтов. Именно отсюда они должны будут сближаться со своим визави и стрелять на поражение. Или в воздух. Но это как кому честь велит. Или совесть.

Производя подготовку дуэльного ристалища, Лунин и Давыдов вкупе с Терентьевым чересчур много смеялись, шутили между собой и время от времени подначивали Алабина. Со стороны могло показаться что товарищи Алабина приехали в район Черной речку не для того чтобы устроить дуэль, а прогуляться по весенним проталинам.

Офицеры были беззаботны, оживлены и радостны. Почему-то они все были в полной уверенности, что поединок закончиться в пользу Дмитрия. И это всеобщая беспечность немого расслабляла и Алабина.

Бросили жребий кому стрелять первым. Повезло Дмитрию. Он угадал, какой стороной упадет монетка.

– Господа, не желаете ли вы примириться? – обратился к противникам Лунин. – Ваше сиятельство?.. Поручик?..

– No! Never, no way! – c вызовом откликнулся Стоун. – It’s impossible![11]11
  Нет! Никогда и ни за что! Это невозможно! (англ.)


[Закрыть]

– Нет! – тоже решительно ответил Алабин.

– Тогда за дело, господа! – воскликнул Михаил. – Давыд, давай!.. Прошу и вас, милостивый государь, сэр Эдвард Стоун. Соблаговолите подойти к нам.

Доктор подал Денису Давыдову прямоугольный и тяжелый ящичек из орехового дерева. Гусар протянул его Лунину. Михаил из позолоченного ушка ящичка извлек позолоченный крючочек, поднял крышку, и взору присутствующих предстала парочка прекрасных и идентичных друг другу дуэльных пистолетов.

– Выбирайте, господа, оружие! – распорядился Михаил.

Племянник Стоуна выбрал пистолет под номером «1», Лунину достался под номером «2». Секунданты зарядили оружие и подали Алабину и Стоуну. Противники заняли свои позиции. Алабин поцеловал крест и медальон, и перекрестился.

– Господи, спаси и сохрани меня…

Стоун тоже обратился за божьей помощью, подняв глаза к яркому весеннему небу и прошептав какую-то краткую молитву.

– Поручик, начинайте! – торжественно объявил Лунин.

Дмитрий, немного не доходя сабли-«барьера», остановился…

Убивать графа Алабин передумал: доводы Дениса Давыдова подействовали на кавалергарда отрезвляюще. Если поручика посадят в Шлиссельбургскую или Петропавловскую крепость или еще хуже – отправят на каторгу, то он никогда больше не увидит свою даму сердца – Екатерину. Поэтому Алабин решил просто проучить обидчика. Для этого поручик целился в ногу Стоуна, надеясь его ранить, но рука в последний момент дрогнула, и кавалергард промазал.

Пуля ушла в землю совсем близко от графского сапога, окантованного липким снегом.

Граф торжествующе поглядел на противника: дескать, сегодня фортуна не на твоей стороне, любезный, и отныне твоя драгоценная жизнь у меня в руках, и я не промахнусь, милостивый государь, и не надейтесь! Стоун выровнял пистолет…

Поручик остался на месте в ожидании своей участи. Сердце его от волнения сильно стучало… Он не должен умереть, не должен. Только не сегодня. Иначе к чему это вся дуэль? К чему его мечты о Екатерине? Всевышний не позволит свершиться такой вопиющей несправедливости. И еще поручик верил в слова Лунина: «Не переживай, Алабин, мне везет на дуэлях. Ainsi, vous gagnez et son combat».

Алабин приободрился.

«Катюша, я останусь жить лишь только ради тебя. Я люблю тебя!» – мысленно прокричал Дмитрий.

Стоун медленно подошел к своему барьеру, тщательно прицелился и хладнокровно выстрелил… Алабин ощутил сильный и болезненный толчок на уровне живота.

«Попал!» – промелькнуло в голове у Дмитрия. И тут же удивился: «Но отчего я пока жив?»

Стоун недоуменно посмотрел на противника: он же попал в поручика, почему тот не падает? Все секунданты и доктор тоже пребывали шоке: в чем тут дело? Пуля явно попала в бок Алабина, но он остается на месте? Что за чудеса небесные?! Или может гвардеец скрытно одел под рубашку легкую кольчугу. Но тогда это ухищрение супротив дуэльных правил и офицерской чести. Пока все гадали о необъяснимом происшествии, не менее изумлённый своей живучестью Алабин принялся ощупывать место попадания: а где же кровь? Дмитрий догадался залезть в карман и сразу понял причину его чудесного спасения: свинцовый заряд угодил в его золотые часы!

Дмитрий торжествующе вытащил разбитые часы, показал всем присутствующим и возликовал:

– Слава богу, господа, все обошлось, пуля попала в часы! Они спасли меня от неминуемой гибели! А вы весьма метки, граф!

Стоун с досады бросил пистолет на снег.

– What the hell! You are very lucky, sir![12]12
  Какого черта! Вам очень везет, сэр! (англ.)


[Закрыть] – раздраженно вскричал граф.

Хваленая английская выдержка лопнула как мыльный пузырь. Эмоции на этот раз одержали верх над заморским аристократом.

– Oh, devil![13]13
  О, дьявол! (англ.)


[Закрыть] – чуть не сломал от великой досады свою дорогую и изящную трость его племянник: он так отчаянно переживал за дядю!

– Я же говорю, что я везуч! – воскликнул Лунин. – А это распространяется и на моих друзей. О, благодарю мой ангел-хранитель за твое покровительство! И прилежно молю тебя! Ты меня просвети и от всякого зла сохрани, к благому деянию наставь и на путь спасения направь! Аминь!

– Чудеса! – обрадовался Давыдов. – Браво, Митя!

– Мистика! – почему-то выпалил доктор.

Алабин выбросил часы в сугроб около огромного столетнего тополя.

Лунин снова предложил спорщикам:

– Может статься, вы, господа, все же помиритесь, и мы все вместе вернемся в трактир и отметим нашу дуэль великолепным французским шампанским?! Так сказать, выпьем за русско-английскую дружбу! Я так люблю ваших великих поэтов Скотта и Байрона! Особенно лорда Байрона и его «Часы Досуга»! Так как, господа?

– Нет! – резко отрезал Стоун. – Я не намерен прощать своего соперника и буду сражаться до полной сатисфакции, или я не граф Рокингемский!

Лунин пожал плечами.

– Нет, так нет… Давыд, принеси шпаги…

Теперь Денис Давыдов принес остро заточенные клинки с круглыми гардами, и противники снова выбрали оружие.

– Да, становиться все интереснее и интереснее, – сказал Лунин. – Правда, дуэль затягивается.

– Да, поединок затягивается, – улыбнулся Давыдов. – А мне все сильнее и сильнее хочется холодного и шипучего напитка искусных французских виноделов. Мне уже порядком поднадоел этот спектакль.

– Право и мне оного желается, Давыд, скорее бы его Алабин проткнул как утку.

Солнце хорошо пригревало, его лучи несли на землю весеннее тепло. Граф скинул сюртук, Алабин – мундир. Оба остались в белых сорочках, но натянули на руки черные кожаные перчатки с раструбами.

Алабин рассек воздух несколькими фехтовальными па, разминая кисть руки.

– Господа, начинайте! – громогласно объявил Лунин и отошел в сторону.

Противники сдержанно отсалютовали шпагами друг другу и встали в позицию. Граф больше тяготел к французской школе фехтования, поэтому принял соответствующую позу: отклонил корпус немного назад, правую руку согнул в локте, левую поднял вверх и выставил вперед шпагу почти горизонтально. Алабин придерживался русского стиля фехтования: прямой корпус, левая рука за спиной шпага выставлена вперед, но под углом.

Клинки скрестились и сталь зазвенела. Стоун сделал разведывательный выпад – Алабин отразил его. И тут же поручик проверил графа хитроумным приемом – Стоун его молниеносно разгадал.

Вжик, вжик, вжик! – завязались фехтовальные шахматы. Каждый пытался перехитрить соперника на ход, на два, а то и на три. Силы были равные, и никому из бойцов не удавалось нанести решающий укол. Поочередно плетя хитроумные комбинации, кружа, атакуя и отступая, дуэлянты залезли в мокрый снег по колено. Драка в глубоком снегу оказалось энергозатратной, но результативной. Граф оцарапал поручику плечо, а Алабин ткнул его шпагой пониже локтя… Вот и пролилась первая кровь! Она точилась из ран дуэлянтов капля за каплей, падая на снежное покрывало.

Лунин скомандовал:

– Господа, выбирайтесь из снега и займите старые позиции! Ваше принципиальное разбирательство весьма затруднительно в таких условиях!

Дуэлянты встали на прежние позиции. Оба тяжело дышали и вытирали пот со лба. Они медлили с атакой, стараясь немного передохнуть и набраться сил. Но Михаил поторопил их.

– Commencez, messieurs![14]14
  Начинайте, господа! (фр.)


[Закрыть] – решительно дал команду Лунин.

Дуэлянты активно задвигались. Клинки снова скрестились в яростной схватке, да так, что посыпались искры.

Граф, пытаясь поразить поручика прямо в сердце, поскользнулся на ледяной присыпанной снегом кочке и оцарапал лишь грудь противнику. Алабин показал Стоуну шпагой, мол, поднимайтесь граф, поднимайтесь.

– Чур, не считается, ваше сиятельство! В следующий раз будьте ловчее! Возможно, вам повезет! – насмешливо крикнул Алабин. – И не лежите долго на снеге, в противном случае вы можете простудиться!

Стоун не на шутку разозлился на кавалергарда. И по многим причинам. Во-первых, его задела реплика противника. Во-вторых, взбесило свое нелепое падение. И, в-третьих, граф был раздражен тем, что до сих пор не может поразить соперника. Честь английского посланника была невероятно задета и оскорблена. Англичанин внутренне собрался и что-то задумал…

Он ловко поднялся на ноги и снова ринулся в атаку!..

Вжик, вжик…

И вот обманное движение, и резкий стремительный выпад! Он был настолько молниеносным и резким, что поручик не сумел его отразить – и сразу острая боль пронзила грудь поручика.

В глазах Дмитрия тут же потемнело, и слабость накрыло его с головой.

– Алабин, что с тобой?! – услышал последние слова Лунина поручик и потерял сознание…

* * *

Дмитрий открыл глаза…

Возле него суетился доктор Тереньтев. В руках у него был кусочек бинта, пропитанный нашатырным спиртом. Видимо резкий и сильный запах бесцветной жидкости и привел в чувство Алабина. Рядом стояли бледные Лунин и Давыдов. И матушка. Зинаида Ивановна в ужасе смотрела на раненого сына, тихонько плакала и заламывала руки. Дмитрий облегченно вздохнул. Его, оказывается, привезли домой. И он жив. Хвала Всевышнему! Рана была его искусно перевязана Терентьевым, и жизни поручика ничего не угрожало.

– Уф, слава царице небесной, наш Митя пришел в себя! – повеселел Давыдов.

– Аллилуйя, он жив! – взбодрился Лунин.

– Господи, ты услышал мои молитвы! – оживилась Зинаида Ивановна и на ее глазах вмиг высохли слезы.

Все дружно и троекратно перекрестились.

– Тебе несказанно повезло, Алабин! – сказал Давыдов. – Во-первых, ты остался жить. А во-вторых, никто покамест не узнал о нашей дуэли. Граф Стоун и его секунданты хранят гордое молчание: они знают, какие последствия их ожидают в случае огласки поединка. Правда, ради того, чтобы обезопасить всех нас от гнева вышестоящих особ и подстелить соломку, мне с Луниным пришлось рассказать все Депрерадовичу. Он встретился нам по пути. Николай Иванович сначала попенял нам за сию провинность, но затем пообещал нас заслонить и сокрыть наш проступок. Для лиц несведущих придуманы две версии твоего временного отсутствия в полку. Первая версия проста как перст: ты, Митя, простудился и заболел. Коли станут глубже копать, то на авансцене разбирательств появляется другая версия: ты и Лунин фехтовали и дурачились, и Михаил якобы случайно уколол тебя. Вот такой коленкор, Митя. Неплохо придумано? А самое главное, все уловки согласованы с вышестоящим начальством. Мы сильно рисковали, поведав Николаю Ивановичу о наших приключениях, но сей риск оправдался. Так что пока ни о чем не беспокойся, мой друг, и выздоравливай.

Алабин кивнул.

– Давай выздоравливай! – пожал руку поручику Лунин. – Не сегодня-завтра мы тебя навестим.

– Держись, Митя! Мы еще повоюем! – сказал Давыдов. – Жди нас снова в гости.

– Поправляйтесь, милостивый государь, Дмитрий Михайлович, пейте лекарства и пилюли. И главное поменьше вам нужно волноваться! Да поболее положительных эмоций! – пожелал на прощание раненому доктор Терентьев.

– Благодарю вас друзья, что вы спасли меня и привезли домой. Без вашей помощи я бы пропал. Прощайте…

Друзья откланялись, а матушка вместо того чтобы пожалеть сына принялась его отчитывать:

– Ах, ты, олух царя небесного! Что ты сотворил! Ты чуть не погубил себя! Из-за сей подлой изменщицы! Ах, эта Катька! Имеет мужа да к тебе еще лезет! Играется с тобой как с котенком! А ты, дурачок взрослый, бегаешь за ее привадами! Да была бы она хоть красива собой, а то тоща как хлипкая береза – гляди преломиться надвое! И глазища как блюдца! Так и зыркает ими! Господи, чем она тебя приворожила?! Какими заговорами?! Какими ужимками? Ты из-за нее чуть не отправился на небеса к Всевышнему! Закружила она тебе голову – а сама опять в Англию свою укатит. Нужен ты ей сто лет! Изменница! И глазастая вертихвостка! Да такая, коих свет еще не видывал!

– О, господи, матушка, престаньте Катю чернить! Я ее люблю – и довольно скверных и пустых слов! Коли нужно я и на самом деле умру за нее! Как в первый, так и в сотый раз!

– Ты с ума сошел от ее чар, сынок! Сегодня же оправлюсь к знахарке, чтобы дала отворот тебе от непутевой Катьки…

– …Матушка не смей! Не смей это делать, в противном случае я покончу с собой! Я…

И тут Алабин потерял сознание. И только в этот момент Зинаида Ивановна пришла в себя и забыла о ненавистной Екатерине Разумовской. Она не на шутку испугалась и побледнела. И принялась трясти сына за плечи.

– Митя, что с тобой?! Ты жив?! Что же я, старая дура, накричала на сыночка дорогого, а у него снова и случился приступ! Эй, Пелагея, эй Герасим! Бегите за доктором, покамест он далеко не уехал. Ежели не догоните, то тогда до нашего врача, Василия Петровича, доскочите, пусть прибудет незамедлительно! Скажите, Дмитрий Михайлович помирает!..

Герасим стремглав умчался выполнять распоряжение Зинаиды Ивановны, а Пелагея принялась хлопотать вместе с барыней у кровати Алабина…

Через полчаса прибыл семейный доктор Алабиных – Разуваев Василий Петрович. Он и привел в чувство поручика. Больше Зинаида Ивановна не отчитывала сына и даже не упоминала в разговорах имя Екатерина, психическое и физическое здоровья дорогого, любимого и единственного сына была ей дороже. Нельзя ее чаду волноваться понапрасну.

Вечером Зинаида Ивановна принесла сыну письмо от его любимой и сказала:

– Хотела спрятать сию эпистолу, не показывать. Но не такая я уж подлая и коварная чтобы письма от непутевой Катьки к тебе жечь или таить. Почитай, может настроение у тебя появится. Пришло к нам час назад с нарочным.

Алабин сразу ожил. Заблестели радостно глаза, заиграла на лице счастливая улыбка.

– Матушка, дорогая, любимая, ты вернула меня к жизни! Эта весточка посильнее всяких лекарств! – воскликнул поручик и в избытке чувств расцеловал Зинаиде Ивановне руки.

Она умилилась, прослезилась, и тоже пришла в прекрасное расположение духа.

– Вот и славно, больному стало лучше! Оставляю тебя наедине с твоими грезами. А я ухожу по хозяйственным делам. Коли что-то понадобиться, звони в колокольчик. Пелагея и я рядом. Да, Пелагея принесет тебе куриный бульончик с вареным яичком и укропчиком свеженьким, попей его для здоровья ради. Силушки тебе надо набирать.

– Хорошо, матушка! Ступай…

Барыне ушла, а Алабин в великом нетерпении и волнении дрожащими пальцами вскрыл конверт… Вот они строчки, написанные дивной рукой Екатерины. Поручик был готов расцеловать каждую строчку этой эпистолы.

«Митенька! Солнце мое!

Мое сердце трепещет от страха! Я знаю, что ты дрался на дуэли с моим мужем и тяжело ранен. Боже праведный! Я умру от горя, если ты погибнешь. Но как это вышло? Я же умоляла тебя не сориться с графом. Но право ты не послушался меня! Через три дня уезжаю. Извини, но не могу тебя проведать. Граф меня никуда не отпускает. Ни под каким предлогом. Больше мы наверное никогда не увидимся? Я дала клятву, если все закончится благополучно, я не буду искать встречи с тобой, даже если я приеду в Санкт-Петербург. Ради твоего же блага и здоровья. Прости! Но на письма стану отвечать. Покамест граф жив, о встречи больше не проси! Целую тебя и люблю. Люблю, люблю, люблю…

С нижайшим поклоном твоя Екатерина».

Поручик хотел вскочить, но упал на кровать. Он был явно еще хил для того, чтобы подняться с постели. Алабин предпринял еще одну попытку встать, но снова потерпел неудачу. Голова кружилась, в глазах мелькали «мушки». Обильный пот покрывал все его тело, а само нутро пронизала сильная слабость. Нет, не судьба ему встать с кровати. Но где взять силы для квелого организма?

Матушка говорила Дмитрию, что нужно непременно усилено питаться для восстановления здоровья и по многу часов спать. Говорят, во сне силы восстанавливаются быстрее. Что же это вполне ценный совет! И Алабин этим воспользуется. Вдруг он еще успеет увидеть Катю перед отъездом в Англию, ведь впереди еще целых три дня. И ради этой цели Алабин стал кушать. Правда, через силу, но все же ел: наваристые бульоны с курицей и говядиной, горячий холодец с чесноком, рыбные и мясные котлеты, фрукты. И много спал. И эти старания принесли свои плоды: Алабин набрался сил, и его самочувствие заметно улучшилось. Дмитрий даже стал вставать с кровати и ходить по комнате. Чему естественно радовалась его матушка и многочисленные слуги: Дмитрий Михайлович шел на поправку.

* * *

Это день не заладился с самого утра. Поручик лежал на кровати и его мучили сильные головные боли: то были последствия старой контузии, полученной Алабиным на поле сражения при Аустерлице. Но Дмитрий не стал тревожить просьбами ни матушку, ни слуг: пусть думают, что он пока почивает.