Текст книги "Сабля и крест"

Автор книги: Олег Говда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Все верно, братцы. Сон-травы к табаку изрядно подмешано… Да не простой, а злым волшебством усиленной. Нечистое дело.

– Это ты, товарищ, все из пустой трубки унюхать сумел? – недоверчиво покрутил головой Лис. – Что-то мне раньше не приходилось слышать, о таком умении…

– Бабушка моя покойная, царствие ей небесное, знатной травницей была. Научила кое-чему… – выдал часть правды Тарас.

– А-а-а… – понимающе протянул Семен. – Тогда спасибо тебе, успокоил совесть… Чтоб этому Рудому аспиду ни дна, ни покрышки! Чтоб его подняло, да…

– Кстати, а куда он после подевался? Или вы не искали?

– В общем-то, оглянулись вокруг, – ответил Байбуз, – но не увидели. Да и не до него было, самим бы ноги вместе с головой унести. Ордынцы уже за плечами алалакали, да арканы раскручивали…

– Бывает… – понимающе кивнул головой Тарас и больше для приличия поинтересовался. – Куда теперь путь держите?

– Выбор-то у нас не богат, – выразительно пожал плечами Лис. – Здесь бдеть больше нечего, фигура вчистую сгорела… Домой, на Сечь двинемся. Доложим все, чин по чину. А если старши́на решит перехватить басурман, когда те возвращаться станут, и отряд к броду отправит, к нему пристанем.

– А не хотите на следы, оставленные голомозыми взглянуть? Может, что интересное разузнаем? Численность отряда прикинем… Все толковее ваш рассказ будет.

– Дело говоришь, Павыч… Но басурмане могли засаду оставить. Попадем к ним, как кур в ощип, – засомневался Байбуз.

– Нет там никого, – уверенно ответил Тарас и указал пальцем в небо. – Видишь, мой Василий спокойно над фигурой завис.

– И что с того?

– Беркут – птица умная, и хорошо знаком с луками кочевников. Если б там оставался хоть один ордынец, орел кружил бы гораздо выше.

'Спасибо за похвалу, атаман, – хохотнул Василий. – Доброе слово, оно и кошке приятно. А басурман и в самом деле рядом не видать. Быстро убрались. Похоже, очень торопятся… Но осмотреться внимательнее и в самом деле не помешает. Судя по рассказу дозорных, над ними колдун подшутил. Но я никакой магии не чувствую. Вот когда б нам умение Призрака-то пригодилось, друг Куница. Оседлать упругое девичье тело более приятно, чем мощи старого разбойника, но – иногда не так полезно'.

'Кто о чем, а вшивый о бане… – отозвалась Галлия. – Все ему упругое тело мнится. Угомонись, птица, не про твою честь… А по поводу магии, не спеши с выводами. Атаман Тарас, если мне будет разрешено заметить, то витает тут что-то, похожее на ауру, что была в деревни мангусов'.

'Неужели снова нечисть?! Случайность, или на наш след вышли? Но как, если мы и сами не знали, где окажемся? И зачем? Ведь седло отцовское Босоркун у нас похитил?'

'Наверное, причина прежняя… – предположила Галия. – И значит, опять прав ты, атаман Тарас, – не нашли они в украденном седле того, что искали'.

'Получил, тайный опричник? – хохотнул Куница. – В следующий раз следи за тем, что думаешь… Мысль, хоть и не слово, а тоже не воробей. Спасибо, Галя. Обнадежила ты меня…'

А вслух промолвил, обращаясь к запорожцам:

– А этот, Панько, ничем вам не показался странным?

– Да, в общем-то, нет… – задумчиво пробормотал Лис. – Не знаю, ничего особенного. Вонял разве что, как трухлявый пень, поросший поганками. Но с беглыми невольниками и не такое случается. Особенно с теми, которые многие годы просидели в яме. Перестаешь ощущать свой запах, да и привычка умываться пропадает.

– Как же, ничего! – воскликнул Остап. – А нательный крестик?!

– Крестик? – удивленно дернул бровью Тарас. – Что странного может быть в крестике?

– Панько хранил его в кисете с табаком.

– Где-где? – словно глухой переспросил Куница-Павыч, удивляясь еще больше.

– Да в табаке, представляешь?

– Действительно – странно. И как он это объяснил? Или вы даже не спросили?

– Обижать не надо, – проворчал Семен Лис. – Не вчерашние… Конечно, спросили. А он ответил, что мол, идет с басурманской стороны, а там башибузуки символ христианства могут с шеи вместе с головой снять…

– Ну, вообще-то он прав… – кивнул Куница. – Могут.

– Прав-то, прав… Но я только сейчас вспомнил, что за весь разговор он не перекрестился, ни разу. И когда поздоровался с нами, то бормотал слова так невнятно, словно держал что-то во рту.

– Гм, – поскреб подбородок Тарас. – Что ж, похоже, назвавшийся Паньком – не иначе, как басурманский шаман. И благодарите Бога, хлопцы, что сумели от него уйти живыми.

– Все в твоей воле, Господи, – склонил голову Лис. Потом закрыл глаза и зашептал. – Отче наш, иже еси на небеси…

К благодарственной молитве присоединился и Остап.

– Ангел-хранитель мой, ты всегда при мне стой. И днем, и ночью не откажи мне в помощи… – прочитав все положенные молитвы, Семен трижды размашисто перекрестился и вопросительно взглянул на нового знакомого.

– Ты, как я погляжу, в этом понимание имеешь? Верно? И бабушка травница только часть объяснения… Признавайся, мил человек, уж не характерник ли ты, часом?

– Твоя правда, Семен, – не стал отрицать слишком очевидного Тарас. – Есть у меня толика ведовских знаний. Только умение это очень неожиданно на меня свалилось. До сих пор не пойму – в награду, или в наказание.

– Господь ничего не делает зря, парень, – назидательно ответил Лис. – И не нам грешным обсуждать его дела и задумки.

– А многое умеешь? – восторженно поинтересовался Остап, которого, по молодости лет, не волновала разная душевная сумятица. – Я слышал, что характерники язык зверей понимают? Правда? Эх, я бы многое отдал, чтобы хоть раз мысли своего Пайды узнать.

– Мысли? – переспросил, улыбаясь, Тарас. – Ну, это просто. Сейчас гепард думает о том, что из-за глупых человеческих забав он дважды вымок, а обещанной награды все нет и нет. Но он готов подождать, ведь ты раньше никогда его не обманывал. И он тебе верит…

– Дважды? – переспросил Лис. – Один раз – это когда он коней спасал, а второй?

– Наверно, когда русалку на помощь звал… – негромко пробормотал Остап и прибавил. – Я не успел о том случае рассказать. Уснули не только вы с Максимом, меня тоже колдовской сон сморил. А разбудила – бродница. Я сперва подумал: со сна почудилось, а теперь все отчетливей припоминаю, что это именно она мне водой в лицо брызгала.

– А мне водяной подал знак, когда пришла пора вынырнуть… – задумчиво докинул Семен.

– Что ж, думаю, нам тем более стоит вернуться к фигуре, – решительно произнес Тарас. – Чем ближе я окажусь к тому месту, где басурманский колдун свою волшбу творил, тем легче мне будет его силу понять. Вперед, казаки! Поищем как следует проклятого вражину!

И гепард, словно только и ждал этой команды, огромными прыжками бросился к кургану, радуясь возможности хоть с кем-то просто побегать наперегонки.

Глава пятая

Юноша срывал ярость на своем скакуне. Несчастная животина хрипела, прядала ушами и бешеным карьером, надрывая сердце, пыталась убежать от безжалостного кнута, змеиными укусами жалящего круп. Но всадник не замечал ее мучений, в затмении разума продолжая нахлестывать ни в чем неповинную лошадь.

Горечь поражения жгла душу молодого хана. Собственно, вроде бы ничего особенного не случилось, велика беда – не взяли пленных. Сколько их тут было? Трое, четверо?.. Совсем другое приводило юношу в бешенство. Шайтан Панько, или кто он там, не выполнил своего обещания!.. Гяуры успели зажечь сигнальный огонь. И теперь в каждом урусском селении известно, что ордынцы вышли на ловы. Не излитая на вражеские головы, желчь жгла нутро юного хана. И он полосовал и нагайкой аргамака, подсознательно стремясь поскорее оказаться как можно дальше от места своей первой неудачи. А благородное животное от резкой боли било копытами землю и, вытянув шею, в неистовом галопе рассекало грудью степной сухостой.

Остальные воины, вынужденные держаться рядом с повелителем, тоже стали нахлестывать своих лошадей, и вскоре, вполне разумное желание: быстрее уйти от переправы, превратилось в бессмысленную, сумасшедшую погоню. Вот только – кто от кого бежал и кого догонял? Эта ловля призраков растянула чамбул на добрую милю, зависимо от резвости и возраста лошадей. Понимая, что в такой безумной скачке они загонят и погубят коней, свое единственное достояние, недавние табунщики возмущенно роптали. Еще немного и кто-то обвинит молодого хана в безумии, а тогда вся эта разномастная толпа, так и не ставшая воинским отрядом, завернет обратно… Хуже позора – и не придумать.

Кучам прошептал про себя несколько слов из Корана и, очень надеясь, что первый, самый слепой и бешеный гнев его высокородного ученика уже поутих, пришпорил свою лошадь, чтоб догнать, роняющего хлопья розовой пены, ханского скакуна.

– Чего тебе?! – окрысился на аталыка Салах-Гирей, когда наставник поравнялся с ним стремя в стремя.

– Не позволит ли, светоч моих глаз, приказать воинам, чтобы они дали роздых лошадям. А то эти собаки готовы загнать до смерти горемычных животных, лишь бы угодить своему повелителю. Но от такого старания только вред. Гяуры не зря придумали поговорку о башибузуке, который в намазе готов лоб об пол расшибить…

Юноша запутался в ливне слов мудрого наставника, которые к тому же слышал через одно, но сумел понять главное: воины ожидают приказа – а, следовательно, остаются покорными и продолжают верить в воинское счастье своего хана! Эта мысль сразу вернула юноше ускользающее самообладание.

'И чего я так взъярился?! – подумал он, успокаиваясь. – Ведь поход только начинается!'

Салах-Гирей взглянул на аталыка и утвердительно кивнул, переводя измученного аргамака с убийственного галопа на легкий шаг.

Кучам немедленно подал условный знак десятникам, и весь чамбул замедлил движение, подтягиваясь и приобретая подобие воинского отряда. А еще чуть погодя, когда дыхание животных стало ровнее и тише, аталык подал еще один знак, приказывая всем остановиться.

Обеспокоенные пастухи-коневоды тут же спешились и принялись обихаживать коней. Заботливо обтирали им потные бока пуками сухой травы, отпускали подпруги, осматривали копыта. Вместе с кумысом каждый степняк впитал непреложный закон Дикого Поля: с добрым конем – домой вернешься, а с увечным – навек в степи останешься.

Пока воины приводили в порядок сбрую и себя, Салах-Гирей отозвал в сторону Кучама.

– Мне, как и прежде, нужен твой совет, наставник, – начал без обиняков юный хан. – Ближайшие селения урусов предупреждены о нас. Значит, люди и сами попрятались, и добро унесли… Что лучше – переждать, пока тревога уляжется, или пробираться в глубь страны? Как по мне, то оба варианта плохи. Долго ждать – нет провианта, а соваться дальше – воинов маловато. Да и какие это воины, – Салах-Гирей махнул пренебрежительно рукой.

– Ну, о еде, мой повелитель, я волновался бы в последнюю голову. Летом степь всех прокормит. Если не дичью, то рыбой. Поэтому, если б не близкий поход Солнцеликого султана, можно бы спокойно ждать своего часа, хоть и до первого снега. Но сейчас лучше поспешить. Если только ты, светоч моих глаз, все еще хочешь нести впереди орды семихвостный бунчук Гиреев. Поэтому я посоветую пробираться дальше. Осторожно, ночью, выслав далеко вперед и по сторонам дозорных. А там – на все воля всемогущего Аллаха! Чуть раньше, или чуть позже, нам подвернется беспечное селение. Ведь гяуры завсегда на 'авось' рассчитывают. Уверен: нам даже слишком далеко ходить не придется.

– Очень мудрые и правильные слова, уважаемый учитель, – негромко одобрил выводы аталыка чей-то картавый голос. – А вместе со мной вы проделаете этот путь и быстрее, и проще.

Юный хан с наставником настолько были увлечены разговором, что и не заметили, как на утоптанную лошадьми плешь, вышел давешний неказистый мужичонка, назвавшийся бесом и так уверенно пообещавший Салах-Гирею свою помощь. Здешние травы, хоть и не такие высокие, как на побережье, все еще поднимались выше пояса, и невысокого Панька, сутулившегося под грузом старого седла, до последнего момента укрывали с головой.

Салах-Гирей, как увидел его, даже вздрогнул от прилива ярости.

– Ишак паршивый! Падаль, негодная даже для червяков! – рыкнул едва сдерживаясь. – Ты! Ты… смеешь показываться мне на глаза?! Эй! Кто там! Возьмите его! Жечь огнем! Драть на ремни! Конями разорвать!

Хан порывисто обнажил лезвие ятагана и, совершенно позабыв о прежнем неудачном опыте общения со злым духом, казалось, готов был собственноручно срубить взлохмаченную голову Рудого Панька. Но тот раболепно поклонился и уважительно промолвил, неестественно и страшно выворачивая голову:

– Твое право карать и миловать, сын Повелителя Степи. Но, прошу тебя: умерь свой праведный гнев и выслушай меня сначала… В том, что произошло на переправе, моя вина ничтожно мала. Не провинность даже, а так – глупая легкомысленность. Я не могу утверждать наверняка, но все указывает на то, что у одного из запорожцев, совершенно неожиданно для меня, оказался слишком сильный ангел-хранитель. Очевидно, он и разбудил уже усыпленных казаков. А я, будучи уверен, что все сделано, не проследил до конца. Именно в этом моя вина, и больше ни в чем. Но, уверяю тебя, молодой хан, если доверишься мне еще раз – то не пожалеешь…

– Что?! – затопал ногами юноша. – После того, как запорожцы зажгли сигнальный огонь и переполошили всех на сто верст вокруг, я должен опять доверять тебе? Чтобы мой отряд нашел окончательную погибель в землях неверных? Никогда этому не бывать! Безумец, ты заслуживаешь самое тяжкое наказание и можешь быть уверен: оно упадет на твою голову! Будь ты хоть трижды… шайтан!.. – правда, последние слова Салах-Гирей произнес уже не столь уверенно, наконец-то вспомнив, с кем разговаривает.

– Позволь напомнить тебе кое-что, свирепый и справедливый… – спокойно ответил Рудый Панько, даже не пытаясь освободиться из рук воинов, которые, хоть и с опасением, но повинуясь ханскому приказу, крепко взяли его за локти. – Ведь ты отправился в поход за добычей?.. Так в чем же дело? Возьми ее! Я предлагаю тебе богатое село, которым ты овладеешь без малейшего сопротивления, как самой покорной наложницей. И если захваченные пленники, скот и прочее добро, не удовлетворят тебя – о, надежда рода Гиреев, вот тогда секи мою голову. Ну, что – по рукам? Поклянусь, чем захочешь, – бес призадумался на мгновение и очень серьезно прибавил. – А чтоб мне до скончания веков только по земле ходить и в человеческом облике томиться, если брешу хоть словом…

У всякого ордынца теплеет на сердце, когда он слышит о богатой добыче. Кроме того, юный хан еще не успел позабыть о чародейском могуществе Панька, поэтому он без особого сопротивления позволил бесу уговорить себя.

– Хорошо, Панько-ага, я попытаюсь еще раз поверить тебе, но – клянусь Аллахом, это в последний раз. И если ты обманешь мое доверие…

– Можешь не продолжать, наимудрейший сын своего великого отца, – с едва прикрытой насмешкой прервал Салах-Гирея бес. – Этого не случится. В аду индульгенций нет. И рушить клятву не принято.

– Ты сказал, шайтан… – поднял указующий перст аталык, как бы ставя точку в разговоре. – Мы тебя услышали.

– Да, – кивнул хан. – И где же это село? Как далеко отсюда?

– Всего лишь в каких-то пяти днях пути.

– Пять переходов? – переспросил Салах-Гирей и призадумался. Так далеко забираться в земли неверных он не хотел. В ожидании большого похода слишком мало воинов доверил своему сыну Джанибек-Гирей. – Далековато… Ты уверен, что…

– Вот и хорошо! – довольно воскликнул Панько, распрямляясь совершенно непринужденно и без каких либо усилий, словно и не удерживали его за руки мускулистые нукеры, телохранители хана. – Так далеко от порубежья вас никто не ждет. К тому же, дальше на север начинаются такие пущи, где отряду в пару сотен сабель, затеряться проще простого. Даже если все что ни на есть казаки, ляхи и русичи кинутся вас искать и ловить.

– Что ж, – после достаточно долгих размышлений не слишком уверенно согласился Салах-Гирей. – Попытаю счастья. Но помни: если попытаешься обмануть, я придумаю для тебя такую адскую казнь, что ты себе и вообразить не сможешь.

Во второй раз выслушав столь наивную угрозу, Пасечник Панько криво улыбнулся, но благоразумно смолчал. Он, конечно же, мог заставить этого сосунка повиноваться себе и другим способом, но зачем использовать Силу там, где вполне достаточно обычной хитрости и лести.

– Я велю подать тебе коня… Но, при одном условии, урус-шайтан: ты сейчас же объяснишь мне свой интерес в этом деле… – вмешался в разговор аталык. – Настоящую причину, по которой берешься нам помогать. И постарайся, чтобы я тебе поверил с первого раза. Иначе – клянусь, приложу все усилия, чтоб отговорить хана от сделки пока не поздно! А то и вовсе посоветую: завернуть коней обратно!.. И о своей лютой ненависти к вере христовой лучше не начинай…

– Благодарю за заботу, воин, это лишнее. Я о лошади… Мне на своих двоих, куда ловчее будет, – уважительно, но не подобострастно поклонился Кучаму Панько. – И, если тебе так угодно, объяснюсь. Но, думаю, ты не будешь возражать, что засиживаться здесь – не самое мудрое решение?.. Я ощущаю неподалеку присутствие довольно сильного чародея. Послушайся доброго и дармового совета. Когда ваши кони восстановят дыхание, двигайтесь прямо на север, никуда не сворачивая. Я буду ждать вас в том месте, где ваш хан захочет остановиться на дневку. Вот там и поговорим обо всем более подробно. А для твоего спокойствия сейчас скажу только одно: если все задуманное мною удастся, то юный Салах-Гирей станет живой легендой в исламском мире! И названным братом Солнцеликого султана.

Хан недоверчиво вскинул брови, бросил быстрый взгляд на Кучама, а потом махнул рукой: мол, делай, как знаешь!.. С этими шайтанами только хлопоты одни. Все не как у людей…

А убеленный жизненным опытом аталык, проводив задумчивым взглядом небольшой вихрь, уносящийся прочь, приминая на пути сухую траву и вздымая пыль, негромко произнес:

– Интересно, что же ты, мангус, в этом седле прячешь?

– С чего ты решил, что у него там вообще что-то есть? – удивился Салах-Гирей, с трудом разобрав слова наставника.

– Конь ему без надобности, а со старым, негодным седлом шайтан носится, как пастух с зимним жеребенком. Нет, повелитель, неспроста это. Уж поверь моему чутью. Надо будет обязательно разузнать!.. Помнишь персидскую сказку о джине, заточенном в лампу? Может, и наш шайтан покорится тому, кто сможет его оседлать?.. Не такая уж и глупая мысль, как может показаться сразу. Не такая…

* * *

Разбросанные ордынцами головешки фигуры дотлевали в траве, вздымая вокруг кургана легкую дымку и горькую вонь пожарища. Смола и деготь горят долго, и потушить их не так-то просто. Басурманам надо было заарканить треногу, свалить ее и затащить в реку, а не пытаться затоптать ногами. Тогда она, если б и не перестала сразу дымить, так уплыла б вниз по течению, унося с собой и сигнал тревоги. Все ж в предрассветной мгле дым видно не так далеко, как днем, могли следующие дозорные и проворонить сигнальный огонь, вспыхнувший у Тивильжанского брода. Но бывалые воины тем и отличаются от недавних табунщиков, что сами знают: что и как надлежит делать, а не ждут, пока им прикажут. Задержавшись возле хана, аталык Кучам не успел вовремя перебраться на эту сторону реки, а собирать разметанные вокруг кургана тлеющие остатки фигуры было хлопотно и долго.

Срывая зло, басурмане также разбросали и любовно возведенный казаками шалаш. А, заодно прихватили оставленные в спешке казанок и мешок с припасами. Из всего казацкого имущества на земле, возле кострища, валялся только изгвазданный в грязи и золе кисет, не замеченный или не интересный татарам. В отличие от оседлых турок, кочевые татары не больно привечали зелье, о котором не упоминается в Коране. По причине отсутствия табака во времена пророка Магомета.

Теперь рядом с кисетом, с самым безразличным видом чинно возлежал гепард Пайда.

– Гляньте! – воскликнул Остап. – Это ж, кажись, тот самый кисет, из которого Панько, чтоб его подняло да гепнуло, нас табаком угощал!

Тарас шагнул ближе, но гепард недовольно зарычал.

– Белены объелся, что ли? – возмутился Остап. – Пайда, что за фокусы?! Прекрати немедленно! Что ты, как маленький? Перед людьми меня позоришь. Даже неудобно…

Гепард положил голову на передние лапы и демонстративно отвернул морду, будто враз потерял к кисету всякий интерес, а потом и вовсе отошел в сторону.

– Точно, тот самый, – заверил всех Байбуз, поднимая с земли кисет. – Только затоптан сильно. Видимо, после того, как Панько его выбросил, он не только под сапогами побывал, но и под копытами.

– Покажи! – скорее потребовал, чем попросил Тарас.

– Держи, – удивился такой порывистости нового знакомца Байбуз, но вида не показал. Мало ли какая причина у человека может быть.

Тарас принял от запорожца кисет и бережно вытер с него налипшую грязь.

– Он самый, отцовский… – прошептал негромко.

– Узнаешь вещицу, что ли? – Лис тоже спешился и подошел ближе.

– Моего отца кисет, – подтвердил Тарас. – Вот тут, в углу, видите? Буква 'К' улеглась спиной на перекладину 'Т'. Отец подшучивал еще: мол, лучший герб для дозорного даже придумать трудно. Вся сущность сторожевой службы, как на ладони – взгромоздиться повыше, да ноги задрать.

– И опять таки, у меня не выходит из головы тот нательный крестик… Наверняка не пасечников был… – задумчиво поскреб грудь Остап.

– Тот, что в кисете хранился? – уточнил Тарас.

– Ну, да. Я же рассказывал уже… Когда мы спросили Панька – православный ли он, – так этот сучий сын, крестик из кисета достал. Мне тогда это всего лишь странным показалось, а теперь, думаю, что и крестик у Рудого тоже чужой. Свой, уж точно, в табаке хранить не стал бы, верно?

– Если свой вообще имелся когда-либо… – прибавил хмуро Лис. – Эх, и как мы так опростоволосились…

– Верно, – не менее сумрачно согласился Остап. – И как мы сразу не сообразили? Не зря говорят: если Господь хочет наказать человека, то отбирает у него разум.

– Ну, судя по тому, что вы все остались живы и даже целы – Всевышний вас только пожурил немного, вразумил, так сказать… – шутейно произнес Куница-Павыч, а сам тем временем распустил шнурок и сунул руку в кисет.

– Есть! – воскликнул в тот же миг радостно и вытащил наружу нательный крестик. – Братцы, гляньте! Клянусь всеми апостолами, это моего отца! Значит, жив отец, жив!

'Так вот что спину Призраку жгло! – сообразил Василий. – Ох, и многогрешен был разбойничий атаман, если даже такую малую святость хребтом чувствовал. Прости и помилуй его душу, Господи'.

– Не спеши радоваться, парень, – осадил Тараса Лис. – Я не хочу сказать ничего дурного, но с чего ты взял, будто батька твой жив? Крестик-то с живого казака вряд ли бы кто снять сумел…

– Вот именно, – не совсем внятно подтвердил Куница-Павыч. – Отец тоже так думал, когда хотел мне знак подать. Потому что никому, кроме него самого, не пришло бы в голову спрятать крестик в кисет, зашить в седло и – передать вместе с остальными вещами домой.

– Не понятно говоришь… – помотал головой Семен.

– Да, ну как же… – торопливо заговорил Тарас, с той же поспешностью желая убедить и самого себя. – Если казак погибнет, и есть время на погребение, то товарищи похоронят его вместе с нательным крестиком, верно? Верно. Ни одному христианину даже в голову не придет такое богохульство – снять с покойника крестик. Хоть бы тот был из чистого золота и весил изрядно. А если казак завещал реликвию сыну передать, то в кисет, чтоб не потерять, могут и спрятать, да и то – сильно сомневаюсь. Но уж, как не крути, а в кульбаку зашивать все это точно не станут.

– А если похоронить не смогли? Некому было, – и тело нашли басурмане или харцызы? – задумался Остап.

– Глупость говоришь, – отмахнулся от товарища Лис, отвечая вместо Куницы-Павыча. – Эти, конечно, могли б засунуть крестик куда угодно, но уж точно не передали б добро сыну ограбленного ими мертвеца! Я, Тарас, вот чего в толк не возьму. По всему выходит, что Панько Пасечник шел к тебе?

– А что? – удивленно вскинулся Байбуз. – Очень даже… Седло ведь у него и в самом деле с собой было. Только, откуда ты об этом прознал, если вы с ним еще не встречались? Странно, однако?

– Не так все, – отмахнулся Тарас. – Седло отцовское мне товарищ его, казак Иван Непийвода передал. Уже два года как… Только я заглянуть под подкладку не догадался. Вернее, догадался, но только позавчера… А Босоркун его у меня из рук выхватил, и был таков. Кстати, вот вам и ответ: кто на самом деле Панько Рудый. Раз все мое имущество у него оказалось…

– Неужели сам черт?! – всплеснул руками Остап.

– По всему выходит, что так… Либо кто-то очень ему близкий. Родня, так сказать… по бабушке.

– Странная история… – хмыкнул Байбуз. – Но, зачем твоему отцу все эти прятки затевать понадобилось? Неужто нельзя было как-то по-другому весточку домой передать? Менее запутанно?

– Значит, была у него такая надобность, – отозвался, задумчиво супя брови, Лис. – Я не очень хорошо знал Тимофея Куницу, но столь глупо шутить ни один казак бы не стал… А если не шутил, значит, хотел, чтоб весь мир, кроме родного сына, считал его погибшим.

– Это ж каких могущественных врагов надо себе нажить, чтоб самолично – собственную кончину организовывать? – удивленно покрутил головой Байбуз. – Может, за ним тоже черти гнались? Если до сих пор успокоиться не могут? Вот только, чем запорожец сатане так насолить сумел? Интересно…

– Эка невидаль, – не согласился с парнем Семен. – Черти, не черти, а грехи перед панским законом почитай за каждым запорожским товарищем водятся. И никому, кроме кошевого исповедника, о том не ведомо. А иначе, зачем бы на Низовье, всем прибывшим, новое прозвище давали?

– Чтоб равными промежду собой казаки стали, хоть шляхтич, а хоть панский холоп.

– И чтоб ни одна ищейка не смогла разузнать: кем человек в прежней жизни был, – уточнил Лис. – Каждый, принятый в Кош, новую жизнь начинает, и только его товарищам по куреню решать – достойный он человек, или ничтожество. Имеет право ряст топтать, или лучше самим утопить его, как слепого кутенка, – от греха подальше и для успокоения совести. Вот и выходит: раз затаился казак, значит, веские причины на то имел. А сыну дал о себе знать, потому как ниоткуда больше помощи не ждет. И только на него одного всю надежду возлагает.

– Вот здорово!.. – восхитился Остап. – Точь-в-точь, как в излюбленной байке деда Карпа!.. – и глядя на недоумевающее лицо товарища, продолжил. – Ну, помнишь, в которой говорится, как казак Иней спускался в ад, чтоб освободить от вечных мук душу своего отца.

– А-а-а… – протянул Лис. – Понял. Только он Инеем уже после возвращения стал. Потому что поседел весь за одну ночь, проведенную в аду. Похоже, – поскреб бритый затылок Семен. – Ты как, парень, в подземное царство заглянуть не собираешься? Компании не ищешь? А то мы радо пристанем, верно, Остап?

– Благодарствую, – поклонился казаку с усмешкой Тарас, у которого при мысли, что отец жив, сразу потеплело на душе и чуточку отлегло от сердца. – Я в ад не тороплюсь. Но, если придется, будьте уверены – казацкой чести не посрамлю. А если и вы мне подмогнете чуток в этом деле, то мы такого жару рогатым зададим, что им от серы тошно станет. Ха-ха-ха…

Вслед за Куницей-Павычем рассмеялись и запорожцы. Только Пайда, на всякий случай, отошел чуть в сторону от молодого ведуна. Зверь хоть и не понимал значение слова 'ад', но чувствовал, что место это наверняка, такое же вонючее, как давешний обманщик гость, и не хотел попасть туда даже случайно.

* * *

– А если серьезно? – отсмеявшись и утерев выступившие на глазах слезы, поинтересовался Лис. – Где искать отца станешь? Имеются какие-то соображения?

– Хороший вопрос, – пожал плечами Тарас. – Мне б кто ответ подсказал…

– И все же? – не отставал Семен. – Куда-то же ты направлялся, прежде чем нас встретил?

– Вообще-то я уже говорил: на Сечь ехал. Думал найти Ивана Непийводу. Расспросить подробнее про тот бой, в котором мой отец как будто бы погиб. Где это было, как именно произошло? Видел ли он сам его тру… – Тарас невольно запнулся, – тело?.. А теперь – даже не знаю. Может, Босоркуна сперва поймать? И от него все разузнать… Прав Остап, без нечистой силы тут не обошлось.

– Ловить черта в поле – это по-казацки! – весело воскликнул Лис. – Славное дело! Я с тобой, друг Павыч! Располагай мной, как посчитаешь нужным. Будь мне атаманом… Вручаю тебе свою го…

– Погоди, Семен… – остановил запорожца Тарас. – Прежде, чем произносить слова присяги, послушай меня. Я ведь пока еще всей правды вам не открыл…

– Помочь сыну отца из беды вызволить, святое дело… – присоединился к Лису Остап Байбуз. – А от кого и как – не столь важно.

– Но…

– Мудро сказал, – поддержал младшего товарища Семен. – Поможем. Но, и ты, коль уж решил исповедаться – продолжай. Не останавливайся. Охотно послушаем. Может, и мыслишка путная в голову заглянет…

'А ведь старшой дозора дело говорит, атаман Тарас, – отозвалась Галлия. – Поведай казакам о хоругви архангельской… Слишком большой отряд тебе ни к чему, но еще несколько острых сабель делу не помеха'.

'Вот только о нас троих рассказывать не торопись… – вмешался осторожный опричник. – Сохрани в секрете… Не то, чтоб я опасался подвоха со стороны запорожцев, но – береженного и Бог бережет. Нам еще какое-то время личины поносить не в тягость, а для врага – когда он, наконец, объявится, неожиданность…'

'А ты, Галя, что скажешь? – поинтересовался Куница-Павыч. – По поводу личин. Василию хорошо из-под облаков вещать, ему под седлом не ходишь. Ты хоть и недавно к нам присоединилась, но коль уж так случилось, тоже право голоса имеешь'.

'Спасибо тебе, атаман Тарас. Большая у тебя душа, если плененного в бою врага вровень с собой ставишь… – после небольшой заминки ответила татарская шаманка. – Скажу: прав царский опричник. Мудрый военачальник всегда часть силы от глаз противника прячет. Только помни: наш настоящий облик не от всех скрыт. Чародей наведенную личину всегда распознает…'

'Ну, мы тоже не лыком шиты, – хмыкнул Василий. – В случае чего набросим друг на дружку еще по одной одежке. Пусть тогда супостат удивляется: кто и зачем одних зверей в других запрятал, ха-ха-ха. Не бери в голову, Тарас, справимся'

'Ладно, пусть будет по-вашему…' – согласился с друзьями казак и, оглядевшись, уселся на траву, жестом приглашая запорожцев, присоединится к нему.

– Тулитесь ближе, други… Рассказ может долгим получиться, умаетесь, стоя меня слушать.

И, дождавшись пока те присядут рядом, Тарас Куница или, как его теперь все чаще называли – атаман Павыч, слово за слово стал пересказывать новым товарищам историю священной реликвии, доверенной его отцу архистратигом небесного воинства – архангелом Михаилом.