Текст книги "Круг почёта"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Из ниоткуда возник тренер. Естественно, теперь не грех и покрасоваться рядом с учеником, таким благородно-великодушным, чистеньким и непорочным. Полиция с усилием продиралась сквозь клокочущую спортивную прессу. «Два слова, Поль! Хотя бы два слова!» – «Разойдитесь, господа, разойдитесь! – суетился тренер. – Оставьте мальчика в покое». Я боковым зрением присмотрелся и в куче протянутых ко мне разноцветных микрофонов увидел знакомую эмблему Си-Эн-Эн-Спорт. Будто бы не глядя, безразлично, наугад сунул руку, ухватил микрофон и подтянул его к себе. Оказалось – вместе с репортером, тот вцепился в казенное имущество, как энцефалитный клещ. Вот в такие моменты и понимаешь, что ты действующий спортсмен-профессионал. В смысле – здоровый парень. Обычно этого не чувствуешь, потому что кругом одни спортсмены, не с кем сравнить.

«Я больше не вернусь на трассу». Вот и все, что я сказал. Тем же хмурым тоном и сиплым голосом, каким разговаривал с председателем комиссии. И пошел полицейским навстречу.

Прямо у бортика меня задержали по подозрению в непредумышленном убийстве. Я уже чувствовал себя более или менее уверенно и дергаться не стал. На «Даунхилл Челлендж» полицейские довольно частые гости. «Ди-челленджеров» хлебом не корми, дай сломать что-нибудь хорошему человеку. И никого пока еще за это не посадили. Все перед стартом дают одну и ту же подписку, совершенно юридически безупречную. И даже случись то самое непредумышленное, судить лыжника глупо – адвокаты докажут на пальцах, что имел место несчастный случай. Но полиция обязана бдить, и она бдит, закон такой. Боксеров тоже иногда прямо с ринга в кутузку таскают, а мы чем лучше?

Меня очень любезно препроводили в гостиницу, дали переодеться. Намекнули относительно личных вещей, на что задержанный только рукой махнул. А зря. Это был отчетливый звоночек, предвестник больших проблем. Но я его не услышал. У меня для этого слишком дрожали руки. В смысле, начался постстрессовый колотун, а он здорово отражается на ушах. Вокруг сновали и временами пытались ко мне пролезть разные люди, но полиция аккуратно их отсекала. Прибежал Генка и долго препирался с их главным, требуя, чтобы ему разрешили накормить пострадавшего транквилизаторами. Пострадавший – это был я. Главный посмотрел на Генку как на полного идиота и даже невоспитанно покрутил у виска пальцем. Впору было рассмеяться, такую он рожу скорчил. Но я в тот момент не замечал ничего. Голова отказывалась работать, в ней крутились даже не мысли, а эмоции – мама, деньги, Крис, я все-таки победил, значит, не впустую, больше не выйду на трассу, вот и меня жесткий слалом уконтрапупил, и очень даже хорошо… О покойном (покойном? как странно) Киркпатрике я и думать забыл. Это меня позже начало ломать – тысячу раз заново проигрывал перед мысленным взором ту ситуацию на склоне. Искал ошибку и не находил ее. Мне нужно было выиграть. Я обязан был выиграть. Конечно, я мог падать… Безусловно. Но тогда я не достиг бы цели. Вопрос – сумеет кто-нибудь доказать, что я на самом деле успел бы завалиться на бок в воздухе и упасть? Покажет ли компьютерная модель, что столкновение в позиции «кувырком по снегу» могло пройти для нас с Доном безопасно? Найдется ли обвинитель, которому достанет наглости утверждать, будто падение на скорости в сто тридцать пять километров в час – естественная реакция человека? И еще сотню похожих вопросов я задавал себе в камере. Только одного вопроса не было: что для меня значила жизнь канадского горнолыжника Дона Киркпатрика? Да ничего она для меня не значила. Ведь тогда, на склоне, я не собирался его убивать.

Это потом я с удовольствием придушил бы гада – столько проблем создала для меня его нелепая гибель.

* * *

О том, что произошло дальше, мне до сих пор вспомнить больно. Это вам не человека лыжей зарезать, это… совсем другое. События оказались плотно спрессованными, причем каждое последующее было на порядок хуже предыдущего. И хотя у спортсменов нервы крепкие, тронуться рассудком можно было вполне.

Полицейские знали почти все. И зачем я вышел на гору, и что надеялся с этого поиметь. Красивые жесты с отказом от выигрыша их не впечатлили, они были убеждены, что я сделал нелегальную ставку. А значит – у меня имелся мотив убить. Мне так примерно и сказали: «Мы понимаем, что ты не мог поступить иначе. Признайся, ты хотел упасть и этим спасти канадца, но тебе нужны были деньги. Расскажи нам все, облегчи душу». Адвокат лез на стенку и разве что не кусал их.

Они не знали только мелочей, техники – откуда я взял деньги на тотализатор и как именно ставил. Но пообещали, что и это выяснят. Адвокат требовал, чтобы я молчал. Но у меня началось что-то вроде истерики – я твердил: «Нет, вы ничего не понимаете, я не хотел убивать его, я просто летел, попробуйте сами, и вы поймете». Они все улыбались. Компьютерная модель показала: я должен был, увидев препятствие, уклониться и вследствие этого упасть. Какая-то сволочь еще написала в заключении – «уклониться инстинктивно». Я рычал, плевался, бил по столу кулаком и доказывал, что бывают инстинкты человеческие, а бывают горнолыжные. Полицейские радовались. У них был мотив убийства, мертвое тело и преступник. Доказательств при таком наборе можно нарыть в пять минут. Но им не хватало для полного счастья моего признания, вот они меня и ломали. А я ломал перед ними комедию. Потому что они меня почти убедили в том, что я, сволочь такая, действительно имел мотив. Уважаю правосудие. Оно может все. Оно зверски допросило нашу команду, вплоть до массажиста. А как оно трясло Бояна! И наконец, оно наехало на Крис и чуть было не записало бедную девочку в соучастники. Оно здорово развернулось тогда.

Если бы хоть один из реальных соучастников раскололся – дисквалифицироваться бы им всем большой теплой компанией. А мне – надолго сесть в тюрьму. Позже я узнал, что в руководстве Федерации столкнулись тогда две враждующих группировки, и одной из них требовалось шумное судилище, дабы свалить вторую. Гонки «Ди Челлендж» на этом не закончились бы, но кое-кто подал бы в отставку. И моими руками, точнее моей лыжей, решились бы чьи-то проблемы.

Но допрашиваемые ничего не знали и не понимали – все, как один. А меня не хотели отпускать – даже под залог. В камере оказалось не смертельно, только очень неуютно. Там даже имелся сетевой терминал с односторонним доступом, наподобие гостиничных. И всяческой дряни о себе я начитался досыта. Особенно мне одно название понравилось – «Смертельные гонки две тысячи двадцатого года». Что интересно, статья была из РуНет. Вот уж не знал, с каким упоением русские могут топить русских. А я для них, уродов, ноги ломал на трассе! Впрочем удивление прошло, когда следователь милостиво сообщил, кто именно меня продал – это тоже оказался, мягко говоря, не француз. Оказывается, агентура Федерации давно следила за одним любителем тотализатора из нашей команды, и когда тот совсем заигрался, взяла его на пушку («Димон, кто же еще, – подумал я. – Это ж надо было так нарваться!»). Чтобы замолить собственные мелкие грешки, парень сдал им действительно крупную аферу – мою. Они «пасли» меня с самого воскресного утра, когда я еще только готовился к старту. Кто бы мог подумать, что я преподнесу блюстителям спортивной нравственности такой подарочек, как убийство…

Меня топили по всем статьям. Фактически все, что я сейчас рассказал и что должно было, по идее, составлять тайну следствия, вовсю гуляло по Сети. Журналисты подхватили инициативу, начали рыть – и заодно в русской команде. Вспомнили нашу безобразную (на самом деле именно такую) пьянку на позапрошлом закрытии сезона. Откопали старую историю с вождением в нетрезвом виде, завершившуюся таранным ударом в полицейскую машину. Расписали в красках нашу повальную сексуальную распущенность, что оказалось для меня, например, крайне интересно, потому что некоторых вещей я за собой и не подозревал. Вытащили на свет Божий какую-то ветхозаветную драку – я ее припомнить вообще не смог.

А хуже всего было то, что всячески склонялось имя Крис. Невестой убийцы ее, конечно, не называли, за такое можно и судебный иск схлопотать, но ссылок на наши отношения было предостаточно. Что именно происходило с девочкой в те дни, я не знал (на свидания ко мне приходил только адвокат, остальные все оказались свидетелями, и их не пускали) и от этого особенно терзался. Мне становилось все хуже, еще немного, и я признался бы в чем угодно, лишь бы увидеть Кристин. Впечатление складывалось такое, будто я сижу уже целую вечность. В действительности не прошло и недели. Все-таки слаб человек. И вот, только я начал подумывать, а не свихнуться ли мне, как меня – бац! – отпустили. Вообще. На все четыре стороны. Закрыли дело.

За меня заступилась старая добрая Ски-Федерация, которая давно уже точила клыки на Хард-Ски-Федерацию, цинично подрывающую устои и вообще позорящую горнолыжный спорт. Несколько знаменитых мастеров классического скоростного спуска, настоящих экспертов по даунхиллу, выступили с заявлением, не оставившим камня на камне от полицейской экспертизы. Оказалось, что при компьютерном моделировании были допущены грубые ошибки, а интерпретировал модель э-э… не слишком умный человек. Выяснилось, что из всех доступных траекторий полета я выбрал лучшую. Скорее всего – инстинктивно (опять «инстинктивно»!), что делает честь моей квалификации и опыту. И падать мне было вовсе незачем, а в том, что боковой ветер дунул, винить некого. Об убийстве не может быть и речи, чистой воды несчастный случай. Что же до намеков на якобы существующие мотивы, так предъявите доказательства… Чего-чего, а доказательств у следствия не было никаких. Скорее уж, они у меня появились – вот как надо подозреваемых обрабатывать!

С ног до головы оплеванный, раздавленный и сомневающийся – а не убийца ли он на самом деле, – опытный лыжник с завидными инстинктами был удостоен витиеватых извинений и доставлен в гостиницу. Там на меня набросились тренер, Машка и Генка. Я боялся, что побьют, но оказалось наоборот – встретили как героя. Заслонили от ворвавшихся следом журналистов, отвели в номер, напоили коньяком, накормили какими-то таблетками и уложили спать. Я пытался спросить, где Кристин и как дела у мамы, но мне коротко ответили, что все хорошо, беспокоиться не о чем, а теперь нужно отдохнуть. Я действительно задремал, увидел во сне, что мы с Крис попали в лавину, и с, перепугу тут же проснулся. Очень мне не понравилось, что я из снежного плена выбрался, а любимую вытащить не сумел. За окном уже светало, на столике лежал мой телефон. Дождаться утра оказалось труднее всего.

Мама, услышав мой голос, заплакала, пришлось ее утешать. Отец шел на поправку, необходимые суммы были уплачены, проблемы временно отступили на второй план. Я пообещал, что скоро приеду и мы все обсудим. «Бедный мой, – сказала мама, – как ты натерпелся». То, что я человека зарезал, ей было совершенно до лампочки. Так и начинаешь понимать, что такое материнское сердце.

Крис на вызовы не отвечала, и это мне очень не понравилось. Я спустился в гостиничный узел связи, с наслаждением уселся за нормальный компьютер с нормальным монитором и принялся искать следы моей девочки. Но она будто сквозь землю провалилась. Тогда я вызвал Бояна. «Ты?» – спросил он без особой радости во взгляде. «Я. Боян, ты уж прости, что у тебя из-за меня…» – «Ерунда. Это ты, Павел, меня прости». – «За что?!» – «За то, что я разломал твой золотой дубль. Теперь я понимаю, что натворил. Знаешь… Все-таки забери машину. Я на нее смотреть не могу, стыдно мне. Правда, давай приезжай за ней». – «Я обязательно приеду, нам есть о чем поговорить. Слушай… Ты случайно не знаешь, где сейчас Кристин?» Он не знал. Никто не знал. А я не знал такой французской ругани, какой меня обложил ее отец. До сих пор жалею, что не запомнил – обстановка мешала. И очень рад, что он тогда не спустил меня с лестницы, она была узкая и высокая.

Я догадывался, что Крис не хочет меня видеть, но все-таки продолжал искать. Проклятие, ведь именно она трясла Ски-Федерацию, чтобы та устроила выступление «классиков» в мою защиту. Мог я после этого не поговорить с ней? Хотя бы поговорить. И я искал. Когда совсем отчаялся, пришел в детективное агентство, и мне раздобыли ее адрес всего лишь за сутки. Раньше нужно было догадаться, но у меня тогда, похоже, наступило временное умопомрачение.

Я поехал к ней, и первое, что она сделала, увидев меня – попятилась. Да, она не простила мне ту боль, которую ей причинили допросы в полиции и статьи в периодике. Но было и другое. «Зачем ты это сделал, Поль? Неужели тебе… хотелось?» – «Чего, единственная моя?»

– «Я ведь знала, что хард-слалом убивает в человеке все человеческое. Но ты был такой хороший… И я не верила. Ничему не верила. Пока сама не построила модель и не посмотрела. И не сравнила с раскадровкой твоего прыжка. Ты мог отклониться, Поль. Элементарно. И ты не мог не увидеть, как именно. Ты знал. На раскадровке заметно, как ты колеблешься. Этого никто не понял, ты сам вряд ли поверишь, это почти неуловимо, тут нужно тебя знать, чувствовать, видеть со стороны так, как могу только я. Бедный Поль, ты даже себе не сможешь признаться, что выбрал самый рискованный путь из трех, нет, четырех возможных. Тебе просто жажда риска застилала глаза. Безумная жажда пройти по краю. Проклятый хард-слалом, он сделал тебя наркоманом.

А потом и убийцей. Ты этого не понимаешь. Но мне достаточно, что понимаю я».

Кажется, я встал перед ней на колени и зарыдал. Не помню. Уже не помню.

* * *

Теоретически Моннуар – «черная гора», но в оригинале подразумевалось кое-что другое. Просто Роджер трудился горнолыжным инструктором в Монтане, а мечтал о собственном пансионате во французских Альпах. И когда у него, как в сказке, умер состоятельный бездетный дядюшка, Роджер забрал наследство и рванул овеществлять мечту – строить оазис для лыжной элиты, которая иногда просто должна забираться в глухомань подальше от светской жизни, но при этом хочет съезжать. Для человека со связями решение неглупое и вполне реализуемое. Всего-то и нужно – разбить несколько «черных» трасс, навесить подъемники, соорудить уютную базу гостей на двадцать, набрать клиентуру и получать от жизни глубокое удовольствие.

Место для базы Родж нашел роскошное. Даже с исторической достопримечательностью: примерно в километре вверх по горе обнаружился намертво забитый в скалу антикварный ледоруб девятнадцатого века от неизвестного первовосходителя. А глухомань какая! По европейским меркам просто уникальная – до ближайшего шоссе два километра вниз по самой горе и потом еще три лесом. Но зато склоны – закачаешься. Кругом стопроцентный черный – цвет полупрофессиональной трассы, на которую чайника просто не выпустят. Праздных туристов даже бесплатно не заманишь, а для молодых «экстремальщиков» дорого. Заброска наверх – вертолетом. Отъезд домой либо тоже по воздуху, либо на лыжах прямо вниз к шоссе с дикими выкрутасами в густом ельнике – так сказать, прощальный удар по нервам, – а там уж или автобус, или клиенту его собственную машину из города подгонят. Обозвал Роджер все это великолепие «Моннуар», имея в виду, что трассы-то «черные», устроил на последние деньги роскошную презентацию с буфетом и фейерверком – и не прогадал. Он нащупал тот баланс, который очень понравился состоятельным лыжникам: полный отрыв от цивилизации в двух шагах от таковой. Сидишь на горе, защищенный от случайных контактов – к тебе даже автомобильной дороги нет. Захочешь вернуться в мир – встал на лыжи, забросил за спину рюкзак и почесал вниз. Свобода выбора и полная независимость. Русскому этого не понять, он в таких условиях вырос, но для европейца, который привык, что любой его случайный плевок непременно попадает в чью-то машину… В общем, большинство гостей даже от вертолета отказывались. Подъедут на такси, навьючат на себя амуницию, пролезут лесом до подъемника и вваливаются к Роджу уже по уши счастливые. В итоге получилось безотходное предприятие. Никаких затрат на рекламу – только куцая страничка в Сети с информацией о наличии мест. Вся обслуга из родственников. Единственный предмет необходимой роскоши – трое инструкторов-спасателей, Парней-На-Все-Руки-Ноги и прочие места. Когда я впервые шел на гору к Роджу – тоже лез наверх с лыжами на загривке, – мне один из его инструкторов навстречу попался. Ехал, взяв расчет, жениться на богатой клиентке. Узнал меня. «Поль, неужели это вы? Мужик, как я за тебя переживал! Да ну их всех, трам-та-рарам, меня тоже в свое время подставили, трам-тарарам… А ты что, на мое место? Нет? А присмотрись, работа непыльная, и ни одна сволочь тебя не обидит. Здесь только свои».

Сволочь тем не менее нашлась – ею оказался Роджер, который терпеть не мог, когда к его клиентам пристают чужаки, явившиеся без приглашения. То, что он меня тоже узнал, не имело в данном случае значения. В Моннуар не пускали непрошеных гостей. Мне такой обычай показался разумным, и поэтому я не стал качать права. Но и уйти несолоно хлебавши я не мог. Здесь была Крис. И я уговорил, скорее, даже умолил Роджера просто сообщить ей – тут Поль.

Состоялся тот самый прощальный разговор, точнее ее монолог. Съезжая обратно к шоссе, я с горя чуть не убился. Запутался в этих елках-палках дурацких, летел кубарем, лицо расцарапал, лыжу потерял. Зато слегка остыл и успокоился. Нет лучшего способа вправления мозгов, чем глубокое пике с заныриванием в сугроб головой вниз. Сполз я кое-как к дороге и подумал: а неплохо было бы осесть на годик-другой в таком вот Моннуаре инструктором. Пока страсти не поулягутся – и вокруг меня вообще, и у меня внутри в частности. Оглянулся. А почему, собственно, не здесь? Кристин сюда больше не приедет, уже не спрячешься тут от меня, да и осквернил я это место своим визитом… Короче говоря, через пару недель я легко сдал экзамен на инструктора-спасателя, получил сертификат и штурмовал «черную гору» снова, уже как официально приглашенный соискатель вакантного места. Родж долго кривил бровь, а потом сказал: «Отказать тебе, парень, не по-христиански будет. Мы тут все за тебя переживали. Меня ведь тоже в свое время так подставили, трам-тарарам… Вот. Но если хоть один клиент спросит, какого черта здесь эта русская морда ошивается – прогоню тебя мгновенно, так и знай». Я молча кивнул, мы ударили по рукам. В Моннуаре оказалось тепло, уютно и очень по-домашнему. Густав и Пьер, новые коллеги, в тот же вечер страшно меня напоили.

Сопровождая это задушевными рассказами о том, как они за меня переживали, и как их, несчастных, в свое время, трам-тарарам, несправедливо обижали.

И потекла жизнь. Делать приходилось все – утюжить гору на ратраке, сопровождать клиентов вверх-вниз, подъемникам устраивать профилактику и неусыпно бдить, дабы никто из гостей не сломался. Потом Густав взял расчет и поехал жениться на богатой клиентке. Его сменил Тони. Я уже считался местным старожилом. И ни один гость не поинтересовался, какого черта здесь эта русская морда. Впрочем, я не мозолил глаза клиентуре и на гору выходил редко. Добровольно взвалил на себя большую часть работ с железом – спокойный, тихий, даже незаметный человек. Парни надо мной деликатно подтрунивали – мол некоторые заезжие дамы и барышни проявляют к тебе, коллега, весьма прозрачный интерес, а ты по углам прячешься. Вовсе я не прятался. И тем более – по углам. Просто казалось, должно пройти какое-то время, пока не сотрется из памяти навязчивый образ Кристин. Я ведь ее не терял, не прогонял. Она сама ушла – испуганная мной и разочарованная во мне. Познавшая в одном внезапном прозрении другую мою сторону, обычно скрытую от нее. Ту сторону, с которой глядел не милый парень и талантливый лыжник, а мужчина и хард-слаломист. Прыгая сквозь беднягу Киркпатрика, я просто физиологически не мог видеть трех-четырех резервных траекторий, которые вычислила Крис. Потому что ее расчет был женский, а мой – чисто мужской. Идти по кратчайшей линии, навязывая свою волю трассе. Спрямить дугу. Удержать скорость. Хоть задавить, но победить. А я ведь победил, верно?

Незаметно летели дни, изменялся мир, я тоже вместе с ним. Пару раз летал в Россию, общался с родителями. Осторожно переправил им деньги со швейцарского счета, чтобы покрыть все долги. Был на свадьбе у Машки с Генкой – оба бросили команду и спорт вообще. Кажется, им было хорошо вместе. Хотел к Илюхе в больницу зайти, но передумал. С ним вышла мутная история – крепление не раскрылось, а для человека из-за этого навсегда закрылись горные лыжи. Мне, конечно, очень хотелось плюнуть ему в лицо, но стыдно показалось обижать инвалида. А я-то на Димона нехорошо думал… Если бы! Тренер, временно отстраненный после загадочного случая с Ильей, ушел в запой и рассказал мне оттуда – в смысле из запоя – много интересного о том, кто в команде был дятел и как именно стучал. И про грызню в руководстве Федерации, из-за которой нас так жестоко подставили, и про многое другое, что было мне раньше совершенно неинтересно. Да и теперь не стало. Оказалось, что я все забыл. Старался – и забыл. Наверное, уйди я из спорта через круг почета, славное прошлое осталось бы в памяти ярким и героическим. А так получился фантом, мираж, зыбкий, неустойчивый и имеющий ко мне весьма сомнительное отношение. Я даже машину у Бояна так и не забрал – чтобы лишний раз ничего не вспоминать. Да он и не настаивал особенно, только побрюзжал немного для порядка. Мы теперь жили в совершенно разных мирах, и прежняя дружба как-то сама потеряла актуальность. Особенно после того, как я вернул ему долг.

На первое мое Рождество в Моннуаре собралась очень молодая компания, мы бесились в снегу, как дети, здорово поддали, и я незаметно для себя оказался в постели с одной прелестной особой. Ничего – не умер. Даже наоборот, было здорово. Я в нее с отвычки чуть не влюбился. И понял – все, отпустило. Можно жить. Как пишется в романах, «тени прошлого отступили». Можно все начинать с самого начала и ни о чем былом не жалеть. Молодой сильный парень, тридцати не исполнилось, впереди открытый мир. Поработаю на Роджа еще годик, а там что-нибудь достойное выдумаю, на зависть всем. «Ски Мэгэзин» уже принял несколько моих статей по теории горнолыжного поворота (конечно, псевдонимных). Их тогда здорово разбередило – кто это такой умный проклюнулся. Меня тоже. Я менялся, и этот новый «я» был мне весьма интересен. Роджер подсматривал за мной и, кажется, по-отечески радовался. Жена его со мной просто нянчилась. С парнями мы подружились – не разлей вода. И заезжие девочки меня весьма жаловали. Есть что-то неповторимо прекрасное в любви, когда за окном холодно и снег. Женская нагота в такой обстановке всегда откровение, кожа – шелк, ласки – пламя… В общем, не жизнь – сплошной праздник.

А потом неподалеку сошла лавина – повалило разом опору линии электропередач и сотовый ретранслятор. Порвало, естественно, сетевой кабель – недешевый, между прочим, – который Родж на ЛЭП подвесил.

И вот тут-то началось самое увлекательное. На порядок веселее хард-слалома. И пожалуй, страшнее, чем даун.

* * *

Лавину мы услышали ночью – далекую, нестрашную. Она погрохотала себе, я уже собирался гасить свет, чтобы дальше спать – и тут в комплексе отрубилось все. Напрочь. Понятненько… Как любой «экстремальный» горный отель, Моннуар обрыва коммуникаций не боялся – у нас был дизель-генератор, спутниковый телефон, запас дров, свечи наконец. И целый погреб выпить-закусить. Увы, я по аварийному расписанию отвечал не за провиант, а как раз за электричество. Пришлось вытащить из-под кровати фонарь, одеться и спуститься в холл.

Там уже рвал и метал Роджер. С утра мы ждали группу в десять человек – что теперь делать, заворачивать их с полдороги?

Дизель запустился легко, в окнах комплекса загорелись тусклые огоньки. Я внимательно осмотрел станцию электропитания, убедился, что движок вышел на режим, и потопал обратно. В холле страсти не утихли, скорее наоборот. Родж позвонил в город, ремонтники обещали все сделать за сутки, максимум двое. Но как же наши гости? Подъемники будут стоять, то, что выдает генератор, им на ползуба. Сотовые телефоны молчат, выход в Сеть накрылся, это клиентам тоже вряд ли понравится. «Ерунда, – сказал я, – зато какое приключение!» Взгляд Роджера стал более осмысленным. «Да, но подъемники… Допустим, когда, гости подъедут, мы отвезем их наверх ратраком. А дальше что?» – «А дальше, – вступил Тони, – то же самое. Клиенты обычно съезжают не по одному, а пачками. Значит, теперь будут съезжать дружной компанией. Цепляться к ратраку – и наверх. Очень весело. Ради такого случая я готов их таскать. Конечно, можно будет использовать только одну трассу. Но, во-первых, это всего на пару дней. А во-вторых, у нас ведь стихийное бедствие…» – «…и уж это мы обеспечим! – неожиданно подбросил идею Пьер. – Родж, ты представь – костры на улице! И на них жарится мясо! В комнатах свечи! Заодно солярку побережем… Глинтвейн! Поход с термосом глинтвейна куда-то в полную опасностей морозную ночь! Виски! Рекой!» – «Шампанское из горла, – поддакнул я. – И шаманские пляски. В общем, незапланированное Рождество. Подумай, Родж. Гости приезжают к нам за рутинными, в общем-то, развлечениями. И тут взбираются они на гору – а здесь такое…» – «Проблема только одна, – подытожил Тони. – Выбрать трассу. Самим. Чтобы уже поставить гостей перед фактом – вот „альфа“, по ней и съезжайте. А то еще начнут кочевряжиться, выбирать, голосование устроят и между собой перегрызутся». Роджер, который медленно приходил в себя, обрел дар речи и вынес окончательный вердикт. «Гости выходят из леса к подножию трассы „браво“, – сказал он. – Восхищаются тем, как она хороша. Вот по ней и будут ездить. Все, ребята, теперь отдыхайте, завтра много работы. И… спасибо. Молодцы».

На том и порешили. Мы немного еще поспали, утром слопали завтрак и разошлись обеспечивать стихийное бедствие. Я, например, честно отправился дозаправлять свой дизель. Пьер вооружился бензопилой и исчез в лесу – искать самое большое поваленное дерево, чтобы вечерний костер выглядел посолиднее. А Тони раскочегарил наш оранжевый ратрак и, полный радостных предчувствий, укатил по трассе «браво» к нижней опоре подъемника встречать гостей. Тони любил приключения. От них девушки возбуждались и просто гроздьями висли у красавца брюнета на шее и прочих для этого предназначенных местах.

М-да, приключение их ожидало то еще. Довольно скоро и очень серьезное. Впрочем, нам с Кристин тоже досталось.

Я ее сразу узнал, и у меня кольнуло в области сердца. Крис сидела рядом с Тони в кабине ратрака, о чем-то с ним оживленно беседуя. Еще красивее, чем раньше. Сколько же мы не виделись? Почти год. Из-за елок вывалился Пьер, весь в снегу – очень вовремя, поможет гостям разгрузиться. Я удрал в генераторную, достал сигареты, закурил. И не удержался – стал подглядывать через крошечное окошко. Гости прыгали из кузова, с очень даже веселыми лицами, Крис стояла на подножке и озиралась, будто кого-то искала. Да, еще красивее, чем раньше. Совсем взрослая. А я, оказывается, по ней тосковал. И еще как! Но зачем она здесь?

Через полчаса в генераторную заглянул Тони. «Ох, ну и грохот! Ты чего спрятался?» – «Да так, смотрю…» – «Это я уже заметил. Видел ту черненькую? Супер!» – «Что еще за черненькая?» – «Ну, со мной в кабине ехала. Фигура – ух! А мордашка! Зовут Крис. Я к Роджу в гостевой журнал залез – некая Кристин Киллис». – «Килли, – говорю. – Килли, неужели трудно догадаться? Она же француженка. Эх, вы, молодежь… Какой позор – такую фамилию не признать». Тони озадаченно почесал в затылке. «А ты ее что… э-э… Так это ты от нее прячешься?» Я отвернулся. «Вот шайзе, – сказал Тони. – А я ей разве что ручки не целовал. Про ледоруб, что в скале над комплексом торчит, целую легенду наплел, приглашал слазать посмотреть…» – «Ну и лезьте». – «Как же! – Тони вроде бы даже обиделся. – То-то у меня легенда про несчастную любовь получилась! Ладно, хочешь прятаться – твое дело. Но обед я тебе сюда не понесу». И ушел. Я остался. Пять сигарет искурил на одном дыхании, словно решил никотином отравиться. По причине несчастной любви, наверное. И даже не услышал, как она вошла. Только почувствовал. «Здравствуй, Поль». – «Здравствуй, Кристин». – «Я тебя искала». И тут у меня ка-ак вырвется: «А я тебя ждал!»

Мы все-таки вышли на свежий воздух. Держась за руки, вышли. И говорили без перерыва битый час, до хрипа. В основном извинялись. Объясняли друг другу, какие мы раньше были глупые и непонятливые. И какие мы теперь мудрые и умные. И как нам плохо было поодиночке. Целовались просто взахлеб, ничего вокруг себя не видя, чем привели в бешеный восторг окружающих. Вплоть до бурных аплодисментов.

Мы с Крис обнялись и пошли в дом. Роджер, увидев нас вместе, засиял посильнее софита для ночного катания. Переместился на свое любимое место за стойку – он любит играть в бармена – и налил. Мы выпили просто так, без тоста, обозначив все, что хотели, одними глазами. Родж налил снова. «А теперь, – сказал он, – за мучительную смерть ремонтников. Поль, это ужас. Мне только что звонили по сателлиту. У них там еще что-то упало, и они дойдут до нашего участка только через трое суток». Выпили «за смерть» ремонтников. «Солярки-то у нас хватит, – горько вздохнул Родж. – Но хватит ли гостям развлечений?» – «Лишь бы им хватило вина, – сказала Крис. – А у меня здесь уже все есть». И посмотрела на меня. Пришлось отдельно добавить за любовь. А потом мы взяли бутылку, вышли под ласковое солнышко, уселись на завалинке и там просидели в обнимку аж до самого вечера. Нас даже в номер уйти не тянуло – после бурного излияния чувств хотелось в первую очередь просто рядом побыть. И мы сидели. Я только к дизелю отлучался – у него бак маленький. В лесу завывал пилой лесоруб Пьер, а Тони каждый раз, когда разворачивал машину, подняв наверх лыжников, махал нам рукой.

Потом были костры, мясо на вертеле, глинтвейн, портвейн и даже обещанное шампанское из горла. Потом любовь. Не совсем так, как раньше. Пришло удивительное ощущение комфорта. Наверное, так и должно быть, если понимаешь – этот человек больше не уйдет. Горнолыжная трасса уже не сможет отнять его у тебя.

Мы проснулись еще затемно, и нам совершенно не хотелось спать. А хотелось выйти на улицу и проорать о своей радости так, чтобы еще одна лавина сошла. «Поль, давай устроим маленькое безумство». – «Давай. Родж прячет где-то в погребе „Дом Периньон“. Самое время его найти». – «Да нет же, глупый. Своди меня в свадебное путешествие. Так, чисто символически. Неизвестно, когда мы еще поженимся, да мне и наплевать, я просто хочу быть с тобой – а путешествие зато у нас будет. Пойдешь?» – «Э-э… Куда?» – только и смог промямлить я. «Знаешь, я столько всего слышала про ваш знаменитый ледоруб в скале…» – «Крис, дорогая, это же часа полтора карабкаться». – «И отлично. Пока соберемся, как раз немного рассветет. Возьмем лыжи, глинтвейн, бутерброды и устроим себе романтический завтрак на вершине. А потом съедем обратно по целине. Я сто лет не ездила по целине. Представляешь, как будет здорово?» – «Авантюра, – сказал я. – Но… Но когда мы состаримся, то очень пожалеем, что этого не сделали. Ты чудо, Крис. Такого свадебного путешествия не было ни у кого на свете. Я тебя люблю. Вставай».