Текст книги "Кровь. Закат"

Автор книги: Олег Гладов

Соавторы: Эльдар Салаватов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Его передернуло.

– И упали, – закончил Сахно.

Они вдвоем быстро шли между деревьями, поглядывая по сторонам: темнеет прямо на глазах.

– Рация цела?

Сахно покачал отрицательно головой.

– Кто ранен? – спросил Кровник – и тут же сам все увидел.

Он увидел вертолет, лежащий на вершине вздыбленного бурелома. Несколько неподвижных тел рядом с мятым, почти потерявшим первоначальную форму фюзеляжем.

– Слышь, зема… – тихо сказал кто-то за ближайшим деревом, – летчик, кажись, того…

Кровник увидел Леху Саморядова, привалившегося спиной к широченному, в три обхвата, стволу. Метрах в трех от него лежал и смотрел куда-то в кроны деревьев человек в летной форме. Вокруг валялось несколько выпотрошенных аптечек.

– А!.. – сказал Саморядов, – здорово командир… Я думал, это Петяня… думал зема мой… Луцик…

Леха был очень бледен, и Кровник очень быстро понял почему: перелом. Открытый. Кровник вдруг сообразил, что смотрит на кость и отвел глаза. Посмотрел Саморядову в лицо. Тот улыбался слабо углом рта.

– Почти не больно, – сказал он, – Петяня мне промедола вкатил…

Кровник кивнул.

Луцик вышел из-за дерева, держа за руку ребенка.

– Глаз алмаз! – Сахно покачал головой. – Где нашел?

– Сидел… Тут рядом, – Луцик слегка толкнул мальца в спину и перехватил автомат поудобнее. – Все… Больше никого.

Мальчишка. Чумазый. Комбинезон изорван в клочья – дырка на дырке. Глаза здоровенные, блестят в полумраке.

Полумрак. Пока еще «полу».

Кровник попытался улыбнуться.

– Как дела? – спросил он. – Ничего не болит?

– Молчит, – Луцик смотрел на мальчишку. – Морозится… или на самом деле немой. Но вроде целый.

Кровник наклонился, вытащил из пилотского планшета карту и расстелил на земле. Достал свою и тоже аккуратно расстелил ее рядом. Луцик и он встали на колени; Сахно, заглядывая им через плечо, подсвечивал фонарем. Кровник глянул в небо: пять-шесть минут – и стемнеет окончательно. Он бросил взгляд через плечо – лицо Саморядова белело в сгущающемся сумраке. Сидит, закрыв глаза.

– Так… – Кровник смотрел на компас. – Мы летели не больше пяти минут на северо-восток… а то и меньше… Это сюда… сейчас мы…

Он нарисовал на карте пилота невидимый овал, а в свою уверенно ткнул указательным пальцем:

– Мы где-то здесь… Вот тут железка…

Он быстро водил по карте своим обкусанным ногтем.

– Вот здесь она вдоль реки идет… Если вверх по течению – поселок и лесопилка… Так… Вниз по течению…

Он пристально всматривался в карту.

– Так, вниз еще одна лесопилка…

Они встали с колен и стали складывать карты по линиям сгибов. Кровник приблизился к Луцику и Сахно вплотную.

– Идем туда, где река пересекается с железной дорогой, – сказал он еле слышно. – В пять сорок пять там проходит поезд. Нам нужно быть там в пять сорок максимум. А лучше в пять тридцать. Идем всю ночь. В восемь – самое позднее в девять утра нужно выйти на связь.

И уже громче:

– Все! Выходим!

Саморядов открыл глаза.

– Зема!.. – позвал он, – Петяня!..

– Я здесь, – глухо сказал Луцик и присел рядом с ним, – Здесь я, Леха…

Кровник взял ребенка за теплую узкую ладонь, и они тоже подошли на пару шагов ближе.

– Дай гранату Петяня… Посижу тут… Подумаю… Подожду тут кое-кого, кому ночь мать родная…

Луцик молча, стал отстегивать гранату с пояса. Саморядов вытащил из кобуры пистолет и положил на живот. Он посмотрел на мальчишку, на Сахно, на Кровника. Приподнял угол рта:

– А что, командир… кровососы есть, а я думал, брешут. А они есть. Даже подписку дал о неразглашении. Девкам не расскажешь…

Он принял гранату из рук Луцика и положил ее к пистолету, на живот.

– А если правда, что они есть, то может и правда, что они живут вечно? А? Командир? Вот же живут люди!..

– Не люди… – помедлив, сказал Кровник. – От солнца дохнут, где же вечно?

– А без солнца? – Саморядов, не отпуская, крепко держал руку Луцика. – А? Командир?

– От пули в башку точно дохнут.

– А если в них не стрелять?

– Не знаю… – сказал Кровник. – Неизвестно. Проверить нельзя…

– Никто не проверял… – покачал головой Саморядов и вдруг всхлипнул. Луцик опустил голову.

Саморядов крепко схватил его за плечи.

– Все, – Саморядов шумно задышал, – Все! Иди, брат… Пора! Идите!

Луцик нехотя встал с колена.

– Прости, Леха, – он медленно пятился, словно не решаясь повернуться к сидящему у дерева спиной. – Прощай.

– Прощаю… и ты меня прости.

– Конечно… – Луцик остановился и поднял руку. – До встречи, братка. Увидимся.

Саморядов слабо улыбнулся:

– Это точно…

Кровник протянул ему руку. Саморядов крепко сжал его кисть.

– Прощай, командир.

– Прощай, Леха. Прости.

Сахно тоже обменялся с ним рукопожатием. Протянул ему фонарик. Саморядов отрицательно покачал головой.

– Все, – прошептал он, – Все! Идите!

Кровник сунул кейс Сахно.

Крепче ухватил детскую руку.

– Бегом марш! – сказал он.

И наступила настоящая ночь.

Их четверо в этом лесу.

Четыре неясные фигуры во мраке.

Бредущие без дороги – напрямик.

В этом ночном лесу, пахнущем хвоей.

Километров пять назад еще можно было уловить слабый запах дыма, но сейчас и он пропал.

Тишина. Хвоя гасит звук шагов до шепота.

Они могли бы ориентироваться по звездам, как их пращуры, древние охотники. Могли бы идти на яркую звезду где-то под куполом мира. Но звезды там – за густым слоем кучевых облаков, оккупировавших тропосферу. Возможно, где-то там, за облаками, есть даже луна.

Там. Но не здесь.

Здесь тьма, шорох шагов и дыхание.

Они не видят звезд. Они почти не видят пути. Переставляют ноги как роботы: правой, левой, правой, левой.

Временами, когда они спускаются в низины, можно просто идти с закрытыми глазами и спать – все равно ничего не видно.

Они смотрят на шайтан-машинку, мерцающую во мраке бледными черточками.

Компас.

Кейс несут по очереди, по полчаса. Считай, тащат с собой двадцати четырех килограммовую гирю. И ребенка.

Кровник зажал его сухую ладошку в своем кулаке, не отпускает ни на секунду. А тот – сопит молча в две дырочки. Идет, не отстает. Топает кедами. Хорошо хоть не ноет.

Кровник смотрит на свои «командирские»: до полуночи еще четверть часа.

– Стой, – вполголоса, – Отдых пять минут.

Все плюхаются на землю. Сидят, молча вытянув ноги – уже три часа в пути.

– Как они нас… – говорит из темноты Луцик. Кровник еле видит его лицо, проступающее слабым пятномю – Лихо… Двадцать девятый «Миг». Бах – две вертушки нету. Двадцать человек народу. Сука… У них даже «Миги» есть. Я дурею, как они устроились…

Сахно шмыгнул носом. Мальчишка сидел тихо – как мышка.

– Ну… – Кровник вдруг прислушался. Шевельнул ухом куда-то за спину. Потом продолжил:

– Вот я пытаюсь представить себе ситуацию, что у какого-то упыря есть «Миг-29», и что он прилетел на нем сюда, выстрелил ракетой в две воздушные цели, и (!) – Кровник поднял палец, – И в обе попал.

– А че? – спросил Луцик. – Это ж «Миг»!

Сахно шмыгнул носом.

– «Миг»? – Кровник посмотрел на часы. – Это, поверь, – просто быстро летающая и хорошо вооруженная хреновина с дядькой за рулем. Он сам по себе…

Кровник нарисовал в воздухе какую-то неразличимую сейчас геометрическую фигуру:

– Он… ну как сказать? Его же ведут с командного пункта постоянно от взлета до самой цели, понимаешь? А цели секут с радиолокационных станций. А станции натыканы по всей стране, через каждые пятьсот километров, понятно? – спросил Кровник куда-то в ту сторону, где сидел Луцик: он ожидал, что зрение понемногу будет адаптироваться, но за последнюю минуту, кажется, стало еще темнее.

– Поэтому прилететь куда-то на «Миг-29» и что-то сбить просто так не получится, – продолжил Кровник. – Хоть два будет у них «Мига», хоть три… Без системы обнаружения, системы связи, системы оповещения – они бесполезны, понимаешь?

Кровник еще раз быстро глянул на часы.

– Так это что они? – спросил Луцик. – Нашими станциями пользуются?

Кровник промолчал.

– А, командир? – спросил Луцик. – Нашими?

– А сам как думаешь? – Кровник говорил на голос: ну никак в этой тьме не различишь человека.

– Ох… – сказал Луцик. – Лучше бы я этого не знал…

– А самолеты думаешь чьи? – это Сахно.

– Блин… – сказал Луцик. – Зачем я спросил? На хера мне это надо было?

Кровник лег на спину и потянулся всем телом. Тихо хрустнуло в позвоночнике и еще тише в пояснице.

– Не пойму я, – после некоторого молчания подал голос Луцик. – Они же мертвяки… Дома они не строят. Хлеб не выращивают. Музыку не слушают… Чего им это все? Зачем?

– Крооовушку им надобнооо! – кривляясь, прогундосил голосом мультипликационной бабы-яги Сахно. – Кровушка им наша слаще меда упырям-тооо!..

– И все? – спросил Луцик, – Это ж просто кровь, ее полным-полно…

– Просто кровь? – Кровник покачал головой, – Обезьяна! Вот если все так будут думать, как ты, тогда они нас точно со свету сживут. Сгонят в хлева, посадят перед теликами и будут кормить комбикормом как свиней, чтоб себя позабыли да быстрее вес набирали…

– Просто кровь? – Кровник еще раз покачал головой, – «Кровь» это не «просто». Как минимум у них самих ее нет… И получается, что это самое главное, что есть у нас. Есть в нас. Поэтому мы им сукам нужны. А вот они нам на хер не нужны.

– А если они на хер нам не нужны, зачем мы их сделали? – спросил Сахно.

– А что, правда, товарищ капитан, что мы их сами… – вполголоса Луцик из темноты. – Что раньше их не было… Что они только выдуманные были… И мы их сами… Да?

Кровник поднес левое запястье к глазам и внимательно посмотрел на положение стрелок.

– Да, – сказал он, вставая, – Подъем! У кого груз?

– У меня, – голос Сахно.

– Вперед!

Четыре неясные фигуры во тьме.

Бредущие без дороги – напрямик.

Через этот лес со старыми высокими деревьями.

Ночной лес, пахнущий хвоей.

Костя Кровник рос в местах, где такого понятия, как «лес», не существовало.

Был маленький пыльный город. Горизонт, изломанный терриконами шахт и истыканный трубами заводов.

Один из этих заводов – металлургический – стоял совсем близко, на огромной подковообразной горе.

Летом, по ночам, Костя забирался на крышу своей пятиэтажки и смотрел: в паутине железнодорожных путей, пышущий паром и дымом, завод казался еще одним городом, стоящим совсем рядом. Железным Городом, пустившим свои стальные корни в толщу горы, подножие которой куталось в тумане. Косте казалось, что это мираж. Что сквозь дыру во времени и пространстве он видит город из далекого будущего. Или из прошлого. Или совсем из другого мира, с другой планеты. Костя несколько раз пробирался туда. Представлял себя засекреченным разведчиком, заброшенным сюда из будущего. Или с другой планеты. Стрелял из воображаемой лазерной винтовки в локомотивы, тянувшие за собой огромные чугунные ванны, полные раскаленного жидкого металла. Бродил в ущельях между его громадными цехами, настолько глубоких, что бурые кучи снега лежали там до середины мая. Зажав уши, с восторгом смотрел на то, как циркулярные пилы диаметром с чертово колесо режут, словно масло, рельсы, швеллеры и двутавры. И как от этого снопы искр взлетают под самый потолок. Он ходил в «мартен» и смотрел на не помещающиеся в воображение мартеновские печи, в которых зрел чугун. Видел, как на блюминге черные закопченные клети с немецкими орлами катают своими валками, словно пластилин, прямоугольные «блюмсы», каждый – размером с автобус. Он видел маленькие фигурки людей в струящемся воздухе цехов. Он представлял себе, что они – жители этого огромного города на горе. Странные, закопченные, насквозь прокаленные люди. Они живут почти вечно и мрут только от ржавчины. Ему хотелось заблудиться здесь и стать одним из них. Но всегда нужно было идти домой.

Летом воздух в городе пах графитом, перегоревшими лампочками и газировкой. Когда ночью из огромных ковшей выливали раскаленный шлак – в городе становилось светло как днем. В небе разливалось малиновое зарево, словно где-то за горизонтом взрывалась атомная бомба. Костя видел ядерный взрыв по цветному телевизору. Ему было с чем сравнивать.

Многие мужики в городе ходили с накрашенными глазами – совсем как бабы. Это были шахтеры. Угольная пыль въедалась в их веки и не вымывалась годами. Когда они напивались, то смотрелись жутковато с этими своими пьяными, по-блядски крашенными пустыми гляделками.

За металлургическим заводом, в поселке Северный, жили цыгане.

По слухам, там был копровой цех, где переплавляли старое оружие. Кто-то клялся, что своими глазами видел там танки и целую гору гильз. Ребята из соседнего двора как-то поехали туда на велосипедах большой шумной компанией. Вернулись они вечером на троллейбусе с фингалами и без велосипедов. Больше никто из их района к поселку Северный не приближался.

Однажды Костя выпросил у родителей фотоаппарат и целых три месяца ходил в фотокружок при Дворце пионеров. Там он познакомился с выдержкой, экспозицией, и Вовой. Вова был толстым важным очкариком и жил неподалеку от Северного. Он по большому секрету рассказывал, что у его отца есть ружье. И что ружье это не для охоты.

– А для чиво? – спрашивал шепотом Костя.

Вова рассказывал, что папа боится. Боится за Вову и его сестер Катьку и Людку.

– А чиво боится? – округлив глаза, шептал Костя Кровник.

Вова рассказывал, что цыгане воруют детей. Они прячут детей в подвале, а наутро не найдешь там никого. Ночью приходит Черный Барон – Душекрад Смертеев. Бледный, страшный, в черной рубахе, черных штанах и черных сапогах. А зубы у него как шприцы. Пройдет он сквозь стену – и выпьет всю кровь из ребенка. А потом, насосавшись крови, сидит там, разбухший, до утра, пошевелиться не может. Как услышит петухов – превращается в здоровенного глиста и уползает обратно в стену. А не станут цыгане детей ему таскать, он тогда из них всю их цыганскую кровь выпьет.

После занятий Костя, обмирая сердцем и оглядываясь по сторонам, почти добежал до остановки. В троллейбусе он жался поближе к кондуктору. Та даже начала хмуриться и крепко держала свою кондукторскую сумочку с мелочью обеими руками.

Вечером Костя не выдержал и рассказал все маме.

Мама рассмеялась.

– Что еще за глупости? – сказала она, улыбаясь, – Кто это тебе наплел?

Костя сказал, что это большая тайна.

– Хорошо, – сказала мама серьезно. – Раз тайна, значит, не говори. Но можно я тебе вопрос задам? Всего один?

Костя нахмурился.

– Всего один, – сказала мама. – А ты, если не захочешь, не отвечай. Идет?

Костя, подумав, кивнул.

– Скажи, Костя, – мама присела на диван и легонько похлопала ладошкой рядом с собой. – Скажи, сынок, тебе нравится твоя страна?

Костя смотрел на маму.

– Конечно! – сказал он. – Конечно нравится!

– А можно еще один вопрос?

– Можно, – кивнул Костя.

– А чем она тебе нравится?

– Ну ты что, мама?! – удивленно вскочил Костя. – Мы же самая лучшая страна на свете! Мы же освободили людей! Мы же победили Гитлера! Мы же помогаем всем хорошим людям в мире!

– Правильно, – сказала мама, – И нас боятся все наши враги, так?

– Да! Потому что мы сильные!

– Правильно! – сказала мама. – Мы никому не дадим напасть на себя, верно? Мы умеем защищаться, так ведь?

– Да! – сказал Костя, – Умеем!

– Так вот, сынок, неужели ты думаешь, что наша страна даст своих в обиду? – мягко спросила мама, глядя на Костю.

– Нет… – покачал он головой, – не даст…

– Правильно Костя, – мама погладила его по голове. – Потому что наша страна умеет защищать себя не только от внешних врагов, но и от внутренних. Не только снаружи, но и внутри – понимаешь, Костя?

Костя задумчиво кивнул.

– Думаешь, дала бы наша страна какому-то барону воровать своих детей и пить из них кровь? Да мы Гитлеру по шее надавали, а тут какой-то глист!

Костя засмеялся облегченно.

– И еще, – сказала мама. – Если бы пропадали дети, в газетах бы об этом точно написали. И по радио сообщили. А в газетах об этом пишут? По радио сообщают?

Костя, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

– Так что все это выдумки, сынок. Все это сказки…

Спать он лег с легким сердцем. А фотокружок скоро бросил.

Их соседкой по площадке была Тетя Лошадь. Так ее называли все во дворе. Хотя Косте она даже нравилась.

Высокая статная женщина, всегда очень строго одетая. Звали ее Ириной Александровной.

Когда-то она была завучем в школе и преподавала английский. Однажды она заметила, что повариха в школьной столовой что-то подсыпала ей в еду. Ирина Александровна сделала вид, что ест, – и как только повариха отвернулась – высыпала содержимое тарелки в урну. Она стала наблюдать за поварихой внимательнее и пришла в ужас: та подсыпала ей что-то в еду каждый день! Очень скоро Ирина Александровна все поняла! Повариха – инопланетянка!

К пятнице она обнаружила, что все работники столовой – инопланетяне. Она долго колебалась, но решилась-таки рассказать об этом директору. Тот серьезно выслушал ее, пообещал разобраться и похвалил за наблюдательность. Еще через неделю она заметила, как замолкают при ее появлении в учительской коллеги-преподаватели. Она пошла к директору. Прошла мимо пустого места секретарши и вошла в его кабинет. Директор стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел на школьный двор. Он обернулся на звук открываемой двери и улыбнулся. Ирину Александровну обожгла страшная мысль! Она все поняла: все в этой школе инопланетяне!

Костя Кровник с интересом смотрел на Тетю Лошадь когда та заходила к ним в гости.

Тетя Лошадь всюду ходила с небольшим дорожным чемоданом. Там лежали ее одежда и еда. Всю одежду, которая не поместилась в чемодан, Ирина Александровна выкинула. Потому что когда ее нет дома, туда проникают Они и облучают все радиацией из радиационных пистолетов. Ирина Александровна рассказывала маме, что Они прожигают ей голову невидимым лазером, и тогда она слышит их смех.

Костя с восторгом смотрел на Ирину Александровну: она была по-настоящему чокнутой теткой.

Она почти ничего не готовила и, соответственно, почти ничего не ела. И только пила из крохотной бутылочки, которую носила в этом своем чемодане. Его мама была единственным человеком, с которым Тетя Лошадь общалась и из рук которого принимала пищу: иногда соседку звали на яблочный пирог или на вареники с вишнями. Вишни и яблоки везли из деревни, от бабушки. Редкие мамины вареники и пирог – пожалуй, единственная трапеза, которую она разделяла с кем-то еще. Мама дружила с ней с детства, а до этого дружили их матери.

Но и маме, как случайно выяснилось, Тетя Лошадь доверяла не до конца. Однажды они угостили ее банкой клубничного варенья. Вечером Костя увидел, как Ирина Александровна выбрасывает подаренное варенье в мусоропровод. Костя давился смехом, стоя за углом: ну все! Он и мама тоже инопланетяне!

Потом бежал рассказывать другу Сашке Осипову об ее очередной выходке.

Все детство лет до тринадцати они с Осипом искали Красную Пленку. Все пацаны в их дворе искали Красную Пленку. Все знакомые мальчишки в его городе, в пионерлагере, на море и у бабушки в деревне – все искали Красную Пленку.

Каждый знает: если Красную Пленку зарядить в фотоаппарат и сфотографировать человека, то на фотографии он получится голым! Красная Пленка просвечивает одежду! Каждый мальчишка в стране хотел достать такую пленку. Каждый мальчишка в стране знал, кого он хочет сфотографировать.

Как-то по секрету Осипу рассказали, что в аптеках принимают сигаретный пепел. Трехлитровка – сто рублей новыми. Из такого пепла потом делают лекарства от рака. Они с Осипом стали курить не в затяг по две пачки в день, аккуратно стряхивая рябой истлевший табак в широкое горлышко. К середине лета набрали полбанки. Сидели, дымя на сухом дереве в старом парке, и мечтали о подержанном мотоцикле, на который должно было хватить сданных в сентябре денег. Они закрывали трехлитровку тугой полиэтиленовой крышкой и прятали ее на заброшенной танцплощадке. Потом шли на пруды. Рыба, выловленная в этих прудах, пахла заводом. Костя и Осип прятались на каменистом берегу за камышами и смотрели на купающихся взрослых девок. Они ждали, когда те выпрыгнут из купальников и начнут носиться по берегу голые, тряся сиськами и бесстыже танцуя под запрещенную музыку из транзистора. Все пацаны из их двора видели это зрелище. Все рассказывали это в подробностях, сидя в беседке с торчащими пиписками и прижимая к груди невидимые арбузы. Осип и Костя ходили на пруды каждый день. Но девки не спешили врубать транзистор на полную катушку. Не сбрасывали с себя разноцветные трусы и лифчики. Не бегали голые по берегу.

К концу августа Костя и Осип стали догадываться что, скорее всего в этой жизни подобного зрелища они не увидят. Потом началась школа.

К середине сентября банка с пеплом была полной. Они аккуратно – стараясь не трясти, чтобы пепел не дал усадку – донесли ее через весь город до центральной аптеки. Они взошли по ступеням на крыльцо. Испытывая невероятное волнение, Костя немного обогнал Осипа и распахнул перед ним стеклянную дверь. Лицо Осипа сияло, возвещая, что его обладатель явно испытывает схожие чувства. Они вошли в огромное, сверкающее, стерильное помещение. Женщина в белом халате, стоявшая за длинным стеклянным прилавком смотрела на них поверх очков. Они пошли в ее сторону. Осип повернул свое сияющее лицо, открыл рот – и вдруг Костя увидел, как на его лице проступает ужас. Он все понял. Он дернулся к трехлитровке, но было уже поздно – банка выскользнула из рук Сани Осипова и, долетев до пола, взорвалась, выпустив облако серой пыли. Тетка смотрела на них огромными глазами. Она открыла рот и сразу же захлопнула его.

– Что же вы стоите! – в ужасе закричал тетке Осип, – Дайте же нам скорее чистый совок! Тут же три литра сигаретного пепла!!!

– Что??? – сказала тетка, словно задыхаясь. – Что-что-что???

Она икнула и схватилась за сердце.

В аптеку вошел, громко сопя, толстяк в белой фетровой шляпе. Костя бросился ему навстречу.

– Стойте! – чуть не рыдая, замахал руками он, – Дяденька, стойте! Здесь лекарство рассыпалось от рака!

Толстяк остановился, глядя на него выпученными глазами.

– Что? – прогудел он слоновьим голосом. – Что-что-что???

– Мужчина!!! – завопила вдруг тетка в белом халате. – Держите хулиганов!

Мужик засопел и медленно побежал на Костю, нелепо размахивая толстыми руками.

– Нет! – возмущенно закричал Костя. – Это не…

Они бежали до самого парка и потом еще долго петляли по оврагам.

Мама смеялась до слез. Так, что даже соседи сверху звонили узнать, не случилось ли чего.

– Ох!.. – даже спустя много лет вспоминая эту историю, мама не выдерживала и начинала давиться смехом. – Ох, Костя! Горе ты мое луковое!.. Кто ж вас на это надоумил!

Сашку Осипова отец за курение лупил ремнем по голой заднице, зажав оную меж коленей. Костя пообещал родителям, что он-то точно никогда курить не будет.

Все вокруг стало гораздо четче. Словно добавили резкости и контраста. Можно различить Сахно, быстро идущего чуть левее и Луцика с кейсом впереди. Кровник поднимает голову: далекое ночное, осеннее небо. Облаков нет. Чей-то спутник мерцает на орбите крошечным кусочком фольги. Наш? Их?

Они проходят примерно километр. Вдруг Луцик плавно и бесшумно ставит кейс на землю. Он замирает как вкопанный. Держа палец на предохранителе, Кровник, не шевелясь, смотрит на него.

Луцик целится. Целится куда-то вперед. Куда-то в просвет между стволами. В пятнистую мглу. Кровник напрягает глаза: там разве что-то есть? Он всматривается. Что это? Стена? Или что-то похожее на стену? Или…

Кровник хмурится: там что-то блестит что ли?

Он перестает дышать. Он вслушивается. Щелчок?

Вот! Еще раз!!!

Щелчок?

Или что это?

Он громко тянет носом воздух и убирает палец с предохранителя. Сахно удивленно смотрит на командира: Кровник улыбается.

– Лягушки! – громким шепотом говорит он. – Во сне квакают!..

Они выбредают к небольшому, гладкому как зеркало озеру. Кровник быстро сверяется с картой – есть такое. Идут шагом по берегу какое-то время, отражаясь в нем вверх ногами вместе со звездами, деревьями и даже с каким-то другим спутником, хотя может быть и с тем же самым…

Мальчишка, широко раскрыв глаза, смотрит на противоположный берег. На застывшую воду, похожую на черную лакированную сталь. Ходили тут когда-нибудь люди? А нелюди?

Внезапно – тихий всплеск – и круги расходятся по воде.

– Русалки балуются… – негромко Луцик.

Сахно смотрит в сторону озера.

– Русалками утопленницы становятся, – говорит он.

– Неа… – Луцик качает головой. – Они сразу такие рождаются.

– Ну конечно! – говорит Сахно. – Из икры что ли?

Луцик пожимает плечами. Он чуть замедляет ход и протягивает кейс Кровнику:

– Товарищ капитан, ваша очередь…

Ребенка ведет Сахно. Он смотрит на мальчишку сверху вниз.

– С бойцом что будем делать? – спрашивает он. – С сыном полка?

– Утром в первой же деревне кому-нибудь сунем. Или просто оставим на лесопилке. Главное, до людей довести… Там разберемся. У тебя другое предложение?

Сахно отрицательно мотает головой.

Кровник бросает взгляд через плечо: берег заканчивается. Озеро остается у них за спиной.

Лес надвигается. Они снова входят в него. Просачиваются в чащу меж стволов.

Несколько секунд – и водная гладь скрылась за деревьями. Как и не было ее.

– Товарищ капитан, они сейчас за нами по следу нашему идут? – спрашивает Луцик.

– Не исключаю такой возможности, товарищ рядовой.

– А они как? – Луцик, поравнявшись с Кровником, начинает идти в одной с ним скорости, – Они, что прям, чувствуют наш запах? Или у них приборы?

– У них много чего. До конца никто не знает, чего у них там есть.

– Да все все знают! – говорит Луцик. – Просто вы рассказывать не хотите…

– Вот как? – Кровник качает головой. – Прямо все и все? И вы, мужчина, значит тоже?

Сахно хмыкнул.

Луцик замолчал. Но надолго его не хватило:

– Я вот слышал это все из-за того, что ученые мертвеца какого-то оживили во время опытов… Что после этого они появились. От того первого мертвяка пошли. И поэтому они не живые, а как бы ожившие…

– Ох ты… – Кровник качает головой. – Просит он рассказать… Ты сам расскажешь – мало не покажется… Я аж заслушался. Чьи ученые? Наши?

Луцик молчит. Обиделся? Или думает?

– Ну-ну… – говорит Кровник. – Я слушаю вас, мужчина.

– Ну, наши. Не так что ли, товарищ капитан? – Луцик смотрит на него. – Геологи как-то в районе Тунгуски подстрелили оленя. А оленю пофигу. Идет себе дальше. Они в него зарядов двадцать всадили, а он все равно от них ушел. А потом там мох красный нашли. Оленей, которые этот мох ели, убить было никак нельзя. Поймали такого оленя и отвезли в Москву ученым. Те его разрезали – а он все равно шевелится. Они его зашили – он дальше себе живет. Ничего не поняли. Стали тем мхом разных животных кормить. И одна свинья родила какого-то мутанта. Без половых органов. Размножать его не получится. Тогда они подождали, пока подходящий человек умер, и вшили ему сердце от этого мутанта. Сначала они подумали, что эксперимент провалился. Потому что мужик у них, считай, прямо на столе умер. Они его минут двадцать реанимировать пытались. А ночью в морге, стал кто-то из холодильника стучаться… Ну они…

– И где же все это происходило? – перебил Луцика Сахно.

– В лаборатории, – ответил тот.

– В какой лаборатории? – спросил Сахно.

– В секретной.

Сахно фыркнул.

– Вот ты балбес! – сказал он. – Какие олени? Какой мох? Эксперименты были по личному указанию Сталина! Эти пердуны старые из ЦК, думали всех перехитрят. Думали, будут жить вечно… Так обнаглели, что Ленина даже закапывать не стали – ждали, что со дня на день придут ученые и сделают Владимиру Ильичу укольчик, от которого он сей же час вскочит и будет новей чем прежде… дырок под ордена навертели, лозунг придумали: Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

Кровник тихо засмеялся.

– Так что да… – кивнул Сахно. – Мертвяков они оживлять стопудово пытались. И что? Теперь всех, кто этим занимался, учеными называть? У нас за поселком в девятиэтаге жил один чудила. Дурковатый такой, под два метра ростом… Кошкин Доктор звали. Он по городу ходил и дохлых кошек собирал. А дома играл с ними в больничку. Раскладывал их по всей квартире в обувных коробках, надевал белый халат и лечил… Уколы им ржавыми шприцами делал, стетоскопом «слушал», капельницы в них втыкал… Прикинь, какой штын в подъезде?

Кровник вскинул вверх правый кулак. Остановились. Навострили уши.

– Послышалось. Вперед!

Пошли дальше.

– Леха Саморядов рассказывал, – говорит Луцик. – У него, у бабушки, рядом с ее деревней была еще одна деревня. Безымянка. И все там в этой деревне всегда не слава богу… После взрыва в Чернобыле у них в той Безымянке все белые козы сдохли. А черные выжили. И главное никто не знает почему. Козы там с тех пор дают черное молоко…

Кровник различает легкую сизую дымку над землей. Туман. Он смотрит на часы. Ночь перевалила за середину.

– Там, в этой Безымянке, жил один пацан и любил одну девчонку. И был он где-то классе в девятом. А она на него не обращала внимания, а потом раз – и умерла. Ее отнесли на кладбище, похоронили, дело забылось. Ну, он пришел на кладбище ночью, вырыл ее, притащил к себе в сарай, отмыл и говорит: «Вот видишь, когда ты была живая, ты смотрела на других мальчиков, а на меня не смотрела. А вот когда умерла, я один смотрю и люблю тебя». И стал с ней жить. Стал с ней жить, и у них родилось трое детей. Она мертвая была, и дети у них были полумертвые. Они стали подрастать, выползать по ночам на улицу и нападать на мелкий скот. Он видит, что уже опасно – не то получается. Он тогда вырыл могилу, положил жену свою, зарубил детей, сверху засыпал землей и понял, что живым надо жить с живыми, а с мертвыми жить нельзя…

Кровник шел, глядя себе под ноги.

– А вы как думаете, товарищ капитан? – спросил Луцик.

– Я??? – он так глянул на Луцика, что тот отшатнулся: показалось, будто капитан даст ему сейчас в морду, – Что думаю я? Я не хочу о них думать. Но когда мне приходится это делать, я вспоминаю своего доблестного командира гвардии подполковника Черного. Я с этим человеком десять лет ходил под пулями в Афгане. Он любого из нас прикрыл бы своей грудью, если потребовалось бы. И каждый из нас сделал бы для него тоже самое. Он как отец нам родной был. Батя – и все тут… Батяня наш… Так вот, гвардии подполковник Черный говорил: кровосос – он как снеговик. Понимаешь? Снеговиков человек лепит, и с кровососами, считай, та же история. Снеговик мог бы жить тыщу лет, но он гибнет от солнца. С кровососами сами видели, что на солнце творится. Так, что… Что бы они там о себе ни думали, для меня они – просто охеренно борзые снеговики, понятно?

Кровник нахмурился.

– Стой! – скомандовал он.

Остановились. Прислушались.

– Не сопи! – бросил Кровник раздраженно.

Сахно перестал дышать.

Кровник поднял палец вверх и погрозил небу:

– Вертушки!

У Луцика задрожали ноздри. Он зажмурился.

– Точно! – прошептал, распахнув глаза после продолжительной паузы. – Две!