Текст книги "Хмурый Вангур"

Автор книги: Олег Коряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава четвертая

1

Снова вокруг был урман, глухие таежные дебри. После горного простора, раздольной шири земли и неба мир казался съежившимся и помрачневшим. Земля угрюмо щетинилась буреломом, небо исчезло: деревья, теснясь, не давали увидеть его людям.

Они шли по урману напрямик, напролом. Чуть в сторонке бежал Вангур. Они часто выходили к его берегам. Речушка была еще маленькой и бурной. Как молодой беззаботный зверек, она прыгала с камня на камень, урчала и разбрасывала клочья пены. Иногда, решив отдохнуть, она затихала, а потом снова бежала вприпрыжку, резвилась безобидно и весело.

А урман был тих и хмур. Лесные великаны, почти не расступаясь, пропускали мимо себя эту расшалившуюся речонку, прибежавшую с гор. «Ничего, – наверное, думали они, – подождем: еще умаешься, завязнешь несколько раз в наших болотах – и присмиреешь».

Молчаливый, нахохленный, как старый воробей в непогодь, Куриков неутомимо шагал впереди. Или старик очень уж хорошо знал эти места, или было у него какое-то особое чутье – он выбирал путь самый удобный и скорый, ловко минуя болотца, бурелом и завалы.

Идти было трудно, очень тяжелой оказалась поклажа. Пушкарев настоял, чтобы взяли и палатку (она была маленькая и называлась двухместной, но в ней могли поместиться четверо), и спальные мешки, и пилу, и два брезентовых полога, не говоря уж о снаряжении более необходимом. Его расчет был прост: как-нибудь дотянуть до водного пути, а там тяжесть не страшна.

Постепенно Вангур терял задор и резвость и делался все более солидной речкой.

– Дня через два поплывем? – поинтересовался Пушкарев у проводника.

Куриков помолчал, зачем-то оглядел кроны деревьев и подтвердил:

– Через два дня, однако, поплывем.

Николай шагал, пересвистываясь с бурундуками или напевая полюбившуюся ему удалую, чуть хвастливую песенку:

 
Потому что мы, геологи, такой народ:
Ни беда нас и ни горе никогда не берет…
 

Оглядываясь назад, он видел сосредоточенное и довольно угрюмое лицо Юры.

– Эгей, геология! Приуныла?

– Печенка твоя приуныла! – пробормотал под нос Юра и вдруг подхватил почти свирепо:

 
Горевать нам некогда,
Тосковать нам некогда —
Надо нам шагать, шагать… Куда? Вперед!
Потому что мы, геологи, такой народ!
 

Русло Вангура становилось шире и глубже, течение – спокойнее. Берега начали расползаться по урману болотиной. Появились заросли багульника. Лес стал мельче.

Второй день путники шлепали по болоту, среди нюра – низкорослого, чахлого сосняка. Бродни [3]3
  Бродни – высокая легкая обувь из кожи, напоминающая сапоги.


[Закрыть]легко уходили в жижу, она чавкала, пузырилась, жадно охватывала ноги. Брюхо у лайки Курикова не просыхало от воды и грязи.

Юра, шедший в хвосте цепочки, споткнулся о коряжину, упал и чертыхнулся. Николай остановился, хохотнул:

– Ты кого там цитируешь?

– Да так… из геологической литературы. – Не утерпев, Юра чертыхнулся еще. – Ну, прорва! Второй день обсохнуть не могу!

Они шли по урману напрямик, напролом.

– Урман – он такой… Ничего, поплывем – обсохнешь.

«Ишь ты, утешитель!» – с неожиданной злобой подумал Юра и зашагал вперед напропалую, без разбора, без опаски. И странно: идти стало легче.

Ближе к вечеру, остановившись, чтобы раскурить трубку, Куриков сказал:

– Однако, плыть пора.

Вангур неторопливо нес свои воды меж низких заболоченных берегов. С трудом нашли место посуше – небольшой холм, поросший кедром, елью и сосной. Здесь решили остановиться, чтобы построить лодку.

С утра свалили кедр и сосну. Плотничать взялись Куриков и Пушкарев. У обоих был опыт подобной работы. Николая и Юру Борис Никифорович послал на охоту:

– Берите ружья, пса – и ждем вас с мясом.

– Вялить будем?

– Вялить… Это кто мешок бросил? – Пушкарев тронул рюкзак ногой и почувствовал что-то необычное. Присев на корточки, он принялся развязывать тесьму…

Из палатки выбрался Юра:

– Мой. Давайте уберу.

– Стоп, стоп! Что это в нем?

И тут на свет божий была извлечена та самая «штука», которую несколько дней назад обнаружил профессор.

– Гитара?! Ты же ее оставил Степану.

Бедный Юра! Он не рассчитывал, что его уловка будет разоблачена так скоро.

– Оставлял. Ну только… вот как-то так получилось…

Пушкарев решительно размотал бечевку, скинул с гитары брезентовую одежку и шагнул к костру.

– Договаривались? – напомнил он. – Ничего себе походное снаряжение!

Еще секунда – и гитара полетела бы в огонь.

– Ну Борис Никифорович! Ну разве можно? Сжечь ее мы всегда успеем. Мы ж ее не потащим. Она ж сама поплывет. Положим в лодку – и поплывет…

Так Юру убеждал Пушкарева, а сам постепенно овладевал гитарой. На помощь пришел и Николай:

– Оставьте, Борис Никифорович. Он нам такие романсы исполнит – держись!

– «Романсы»! – передразнил Пушкарев, но злости было маловато. – Заладили оба: «Никифорович», «Никифорович»! Что я вам, министр? Только в прошлом году сменил комсомольский билет на партийный… Живо отправляйтесь на охоту!

– Это – пожалуйста, – с величайшей готовностью откликнулся Юра…

Уже на изрядном расстоянии от бивака, прыгая с кочки на кочку, Юра сказал Николаю:

– А с ним, оказывается, можно иногда ладить.

Николай не ответил: рискуя оставить бродень в болоте, он с натугой вытягивал ногу из вязкой жижи.

Когда они вернулись с охоты, у поваленного изрубленного кедра лежало готовое днище лодки. Куриков и Пушкарев вырубали из сосны борта.

– Ну-у мастера! – удивился Юра. – Что тебе настоящие судостроители!

Собака ли плохо работала без хозяина или мало было в этих местах дичи, охота не была удачной. Весь следующий день Николай и Юра опять лазали по громадному окрестному болоту, и весь день тюкали топоры и шуршало тесло на стоянке геологов.

Когда уже заканчивали смолить лодку, в голову Юры пришла блистательная, как он считал, идея. Распластав один из мешочков для минералогических образцов, он на живую руку изготовил небольшой флажок и на нем углем вывел:

«ВПЕРЕД!»

– Ты понимаешь смысл этого великого слова?

Вопрос был обращен к Николаю. Как явствовало из него, урок демократизма, данный начальником группы, пошел впрок: даже Юра, самый младший из путников, отверг высокое «вы» в пользу дружеского «ты».

– Не понимаешь? Расшифровать ты это слово можешь? А я – пожалуйста. Смотри. – Последовательно тыча в каждую букву надписи, Юра «расшифровал»: – «Великие Путешественники Едут Разыскивать Елки Да Палки». Осознал?.. Неостроумно? Придумай поостроумнее. Пожалуйста. Вот вам, товарищ, мое стило.

Николай беззлобно отмахнулся от протянутого ему куска угля.

– Отвяжись, чудик. Помоги лучше мясо сложить в мешок.

Но Юра уже шествовал к лодке.

– На флаг! Смирно! – провозгласил он и, с напыщенной торжественностью ступив в лодку, прикрепил флажок на ее носу.

2

И вот лодку завалили пожитками, уселся на корме с веслом в руках Куриков, в ногах у него устроилась лайка, на заднюю скамью забрались Николай и Юра, переднюю занял Пушкарев. Встрепенулся флажок – лодка двинулась по реке… Что-то ждет их там, на диких, нехоженых берегах Вангура, в неизведанном сердце урмана?..

Пушкарев сразу занялся делом: начал, пользуясь компасом, маршрутную съемку. Николай шарил по берегам биноклем, изредка фотографируя их.

Медленно текла река, и так же медленно – время.

На пути лодки нет-нет, да возникали большие травянистые кочки. Куриков ловко отвертывал от них. Иногда, взяв второе весло, Юра помогал проводнику.

Но кочек становилось все больше. Чуть ли не на каждом метре торчали они из воды, словно какие-то упрямые бессловесные твари, сговорившиеся всем скопом загородить людям дорогу. В конце концов лодка остановилась. Кочки зажали ее. Весла не помогали, шесты безнадежно вязли.

– Кто храбрый – в воду! – с сумрачной шутливостью скомандовал Пушкарев.

Николай глянул на него недобрым взглядом и, скинув ватник, перелез через борт. Было неглубоко, по колени, со дна поднялась муть. Навалившись на лодку, Николай толкнул ее, кочки неохотно раздвинулись, лодка пошла вперед.

Николаю приходилось вылезать еще несколько раз. Юра счел нужным внести рационализаторское предложение:

– Профессия водолазов отменяется. Вводится профессия кочколазов.

Когда лодку зажало снова, он, большой, длинноногий, перешагнул через борт и взгромоздился на ближнюю кочку.

– Толкаю!..

Толкнул – и ухнулся в воду. Было не до смеха, но не улыбнуться сидящие в лодке не могли: очень уж смешно отфыркивался Юра, долго и величественно утирал нос тыльной стороной ладони, прежде чем принялся толкать лодку дальше…

В этот день место для ночлега они нашли с большим трудом. Пришлось остановиться на сырой, заболоченной поляне. Костер окружили воткнутыми в землю ветками и кольями, на них повесили сушить одежду и бродни. У самого пламени, кутаясь в брезентовые плащи и яростно отбиваясь от мошкары, приплясывали раздетые до трусиков «водолазы».

Утром первым из палатки вылез Пушкарев. Нодья [4]4
  Нодья – особым образом устроенный костер, который горит долго и жарко.


[Закрыть]чуть дымилась. Густые космы тумана, обволакивая кочки, жались к воде Вангура. Сырая одежда липла к коже. Раздув огонь, Пушкарев, чтобы согреться и размять мышцы, пробежался вокруг палатки. Бродни громко шлепали по болотине.

– Подъем, великие путешественники!

В палатке закряхтели. Спавший у костра на ложе из веток Куриков поднял всклокоченную голову, присел и закивал:

– Подыём, подыём…

Начинался второй день плавания по Вангуру.

Он походил на первый. Все так же обступали лодку кочки. Их становилось все больше: река растеклась по болоту, берега исчезли. Собственно, реки не было – было болото.

Пушкарев решил сходить в разведку. Ушел он прямо по воде: это был единственный путь. Вернулся часа через два, измученный, заляпанный грязью, по грудь мокрый.

– Неважные дела. Болото – сплошняком.

– Может, вернемся, обойдем?

– А где он, обход? Есть он? Можем и силы и время потратить впустую.

Помолчали. Довод Пушкарева звучал вполне убедительно.

Юра с горестной ужимкой спросил:

– Значит, толкать?

– Значит, толкать, – ответил Пушкарев жестко.

– Эх, ду-убинушка, у-ухнем! – Юра не хотел унывать.

Обедали они, сидя в лодке. Сухари, консервы да по куску сахара.

– Не угодно ли кофейку? – Зачерпнув воды из-за борта, Юра протянул кружку Николаю.

Тот отхлебнул и начал плеваться:

– Гниль!

Помолчав, Николай, ни на кого не глядя, сказал с едва приметной усмешкой:

– Выходит, не на том месте, где надо бы, лодку-то построили.

Это был камешек в начальника группы. Пушкарев, конечно, понял это, взглянул на Николая, нахмурился, но промолчал.

Теперь лодку толкали по очереди. Вечером старый манси помянул шайтана:

– Пускать не хочет.

Обращаясь ко всем и ни к кому, Пушкарев спросил:

– Ну что ж, надо и поспать, а?

Николай поежился:

– Без огонька-то того…

– А что сделаешь?

Сгрудились под брезентом, приткнувшись друг к другу. В мокрой одежде было холодно почти до судорог. Куриков присоединиться к молодежи отказался. Нахохлившись на корме, он курил трубку за трубкой, и слабый огонек освещал его недовольное, хмурое лицо. Темная гнилая вода беззвучно струилась меж кочек.

Прошло не больше часа. Брезентовая горка зашевелилась, вылез Николай:

– Так совсем окоченеть можно! – Он принялся размахивать руками, лодка закачалась, захлюпала вода.

Видимо, Пушкарев и Юра тоже не спали. Поднялись и они.

– Оно верно, – согласился с Николаем начальник группы, – окоченеть можно в два счета. Лучше уж толкать.

– Чтобы я – в воду? – поляскивая зубами, сказал Юра. – Да никогда в жизни! – И тут же перемахнул через борт. – У-ух! Пошел экспресс!

Забулькала вода, зачавкали потревоженные кочки, лодка поползла вперед…

Вскарабкавшись из-за дальнего леса, солнце увидело холодно и смутно поблескивавшую в тумане широкую гладь воды с торчавшими над ней тысячами травянистых бугорков, а среди этих бугорков – длинную деревянную скорлупку, которую толкали посиневшие от холода люди. Солнце сжалилось над ними, разогнало туман и стало припекать по-летнему щедро, жарко.

Но лишь к вечеру Вангур стал снова походить на реку: появилось что-то подобное руслу, меньше стало кочек. Забравшись в лодку, Куриков уселся на свое место, раскурил трубку и взялся за весло.

– Плывем! – закричал Юра. – Как рыба плывем!

Глава пятая

1

Алексей Архипович шагал вдоль залитого солнцем гребня Ключ-камня. Бритый шар его головы сделался уже почти бурым; старенькая парусиновая кепка, туго натянутая на макушку, каждый день светлела по сравнению с головой все больше. В брезентовых штанах, заправленных в сапоги, в просторной клетчатой рубахе с засученными рукавами Кузьминых совсем уже не походил на ученого мужа, его трудно было отличить от рабочих отряда.

Вдали показался техник-магнитометрист, сосредоточенно и медленно двигавшийся меж валунов. Профессор нагнал его и скосил внимательный взгляд на вздрагивающие стрелки прибора, на записи отметок:

– Ну, и как оно?

– Интересные отметки, Алексей Архипович. В меридиональном направлении резко увеличиваются к вершине горы. Правда, потом почему-то снижаются.

– Угу, угу! – Профессор молвил это так, будто иного ответа и не ждал. – Отметки через пятьдесят метров? А вот в этом месте, – он отчеркнул карандашом рядок цифр в записях, – ты мне построй график через двадцать пять метров. Ясно? Ну, шагай. Я на седьмой шурф.

Работа на Ключ-камне шла уже полным, ровным ходом. Кузьминых умел сделать так, что впустую не тратилось ни одного часа. Он был требователен и неутомим. С утра профессор уходил вместе с рабочими, целый день лазал по горному массиву, и два коллектора едва справлялись с теми образцами, которые он отбирал. По вечерам он просматривал и обрабатывал показания магнитометрической съемки, подолгу сидел над записями.

Жил Кузьминых в довольно просторной четырехместной палатке, в которой лежали два спальных мешка – его и Степана Крутоярова, были собраны инструмент и приборы да стоял сколоченный на скорую руку грубый стол. Лагерь засыпал, а в «штабной» палатке еще долго горел фонарь, сопел над вычислениями Алексей Архипович и ворчливо бранился Степан: он считал, что профессор может просто-напросто загубить себя непосильным трудом. Алексей Архипович к этому ворчанию привык, но иногда все же огрызался:

– Хватит бубнить! Не нравится – на вот, садись на мое место, посиди.

– «Садись»! Не надо было Пушкарева-то отправлять на Вангур, вот и спали бы спокойно.

– Кого же надо было отправлять? Тебя, что ли?

– Ну, от меня толку мало.

– Вот и помалкивай.

– Как же помалкивать!.. Завтра-то подыматься чуть свет.

– Слушай, Степан, – свирепел Кузьминых, – я тебя к костру спать отправлю!.. Удивляюсь, как с таким ворчуном жена живет! Я бы не стерпел.

Степан бурчал что-то, потом задремывал, а открыв глаза, вновь видел своего старого товарища и начальника склонившимся над расчетами.

– Вот ведь пропасть! Вся палатка керосинным духом пропахла! И верно, к костру надо перебираться.

– Угу, угу, – соглашался Алексей Архипович, не отрываясь от бумаг.

Степан кряхтел, переворачивался на другой бок и, натянув клапан спального мешка на голову, все же засыпал, чтобы наутро подняться пораньше и хоть в чем-нибудь заменить Алексея Архиповича…

Кузьминых подошел к одному из шурфов. Двое рабочих, сидя на отвале, курили.

– Ну, и как оно? – С ходу профессор полез в шурф.

– Теплая, Алексей Архипыч, работка.

– Хм! – Кузьминых придирчиво осматривал шурф. – Теплая. Мы в прежние времена, бывало… Дай-ка.

Он деловито протянул руку к кирке и принялся орудовать ею так, что здоровенные парни, уже привыкшие к этому инструменту, восхищенно закрутили головами: вот это профессор!

– Стоп! – заметив что-то, сказал сам себе Алексей Архипович, присел на корточки и начал внимательно рассматривать шурф. Наконец он поднял голову; по глазам было видно: доволен человек.

– Что, Алексей Архипыч, добрые приметы порода кажет?

– Ничего! Мы сюда еще экскаваторы притащим, – не прямо отвечая на вопрос, заверил профессор.

Вечером разбирались в образцах. Коллекторы маркировали минералы: один пятнал их разведенными на ацетоне белилами, другой ставил на пятнышках номера. Профессор определял образец и его судьбу, Наташа под его диктовку вела запись в журнале наблюдений, техник-магнитометрист готовил этикетки, Степан заворачивал их вместе с образцами в бумагу, другой рабочий нумеровал свертки. В общем, работы хватало.

Рассматривая образцы, Алексей Архипович тихонько напевал без слов «Наш паровоз, вперед лети!..»

– Триста шестьдесят три – титанит. Шлифовка. – Отложив образец в сторону Степана, профессор взял следующий. – Триста шестьдесят… какой там?.. четыре – метаморфизованный ильменит. На спектральный анализ… Что, усталость берет? – Он заметил, что Наташа с усилием сжимает и разжимает пальцы.

– Давно не писала помногу.

– Ну, эта беда не великая. Передохнем.

Профессор все не мог установить, как ему обращаться к этой девчонке: на «ты» или на «вы». Вообще он предпочитал «ты», но с женщинами говорил на «вы». Наташа, с одной стороны, вроде бы и женщина, с другой – какая же она женщина?.. Алексей Архипович подбирал фразы, в которых личных местоимений вообще не было. Впрочем, это удавалось ему не всегда, он путался.

Осмотрев как бы по инерции еще два – три образца, профессор снял очки.

– Степан, все забываю тебя спросить: почему ты никогда не побалуешь нас гитарой?

– Да я, Алексей Архипыч, вы же знаете, не мастак на эти штуки.

– Хм! «Не мастак»! Для чего же, спрашивается, тебе инструмент доверили?

– Да как сказать, – неопределенно буркнул Степан, склоняясь над кисетом.

– А ведь зря я его тогда за гитару обругал, а?

Профессор сказал это совершенно серьезно, и всем было ясно, о ком он говорит, – о Юре. Наташа улыбнулась:

– Вы, Алексей Архипович, всегда так: отругаете человека, а потом жалеете.

– Жалею я сразу. Только сознаюсь потом.

Все заулыбались и потеплели. Приятно знать, что начальство, если и ругает тебя, все-таки жалеет. Особенно такое начальство, как профессор Кузьминых.

– А сознайтесь… – Наташа задумчиво положила руку на загривок Томми. – Только вы не обижайтесь. Группу на Вангур вы согласились… вы послали наверняка или…

– …наобум, да? – Брови профессора дернулись вниз.

– Ну…

– Ни «наверняка», ни «наобум» в науке не существует, – сердито перебил ее Алексей Архипович. – В науке существуют гипотезы, предположения, основанные на фактах, и истины, вытекающие из фактов. Иногда, чтобы установить истину, мы идем и на риск. У науки, уважаемая, есть долг перед народом, перед страной. Вы вроде человек грамотный, и не вам объяснять, что титан – это сверхпрочные реактивные самолеты, это широкая дорога для развития атомной техники. Стране сейчас очень нужен титан. Вот и все. Понятно я вам это изложил?

– Так и знала: обидитесь.

– Экая у нее самоуверенность! И опять ошиблась. Могу даже улыбнуться. Если очень желательно.

– Очень желательно.

– Ну-ну! После ужина.

– У вас что – улыбки по строгому расписанию? Как у Пушкарева?

– По мере надобности.

Наташа чуть задумалась, медленно поглаживая пса.

– Нет, – сказала она, – Борис Никифорович, пожалуй, чаще улыбается.

– Плетнев, – профессор прищурился, – тот еще чаще.

– А что! Николай Сергеевич действительно веселый человек, славный…

– На вечеринках, наверное, хорош, – почти в тон с Наташей и в то же время как-то неопределенно, словно скрывая особый смысл своих слов, поддержал профессор. – Как говорится, душа-парень.

– На вечорках-то куда ни шло, – ухмыльнулся в бороду Степан. – Парень весе-олый!

– Наверное, хорош… – тихо обронила Наташа. – Знаете, очень мне обидно, что вы меня не отпустили на Вангур.

– А вы не торопитесь обижаться. Может быть, и, сидя здесь, вы поможете им. Вот поглядите.

Надев очки, Алексей Архипович быстрыми, точными лилиями набросал в записной книжке схематический разрез местности. Слева взбугрился Ключ-камень, вправо, на восток, ровной плоскостью уходили к долине Вангура болота.

– Вот поглядите. – И, помогая себе карандашом, профессор коротко изложил мысль, которая занимала его, видимо, не первый день.

Отряд Кузьминых был занят исследованиями большого рудного тела, обнаруженного на западном склоне Ключ-камня. Некоторые отрывочные наблюдения подсказывали, что на противоположном, восточном склоне горы очень возможна зона метаморфических, то есть измененных рядом геологических причин, пород, содержащих титановые минералы. Если так, то именно эти породы с Ключ-камня могли образовать россыпи рутила в долине Вангура. Веками по крупицам сносились они вниз, в бассейн реки, и скапливались там.

Исследование зоны метаморфических пород на Ключ-камне могло бы дать косвенное доказательство того, что в долине Вангура действительно есть перемещенные россыпи рутила.

Об этом и сказал сейчас профессор Кузьминых.

– Но, Алексей Архипович, миленький… Ой, извините… Но ведь тогда мы должны срочно, просто немедленно обследовать и восточный склон и подошву Ключ-камня!

– Так уж и немедленно?

– Конечно!

– Это не только поможет определить положение рудного тела здесь, – поддержал Наташу долговязый Кеша, техник-магнитометрист, – это поможет и поискам на Вангуре.

– Соображают, – не без ехидства одобрил Кузьминых. – Однако, молодые люди, не до конца соображаете. Мы, знаете, не можем этак… бесконечно распылять силы. Перебросить сейчас людей на восточный склон – значит зарезать работы здесь, на западном.

– Но ведь это важно!

– Работы-то зарезать?.. Нельзя. И мне небось любопытно посмотреть, что там, на восточном-то склоне. Только позднее. Всему свой черед. Вначале надо управиться здесь.

– Здесь-то дело верное, а на восточном – бабушка еще надвое сказала, – не совсем поняв разговор, вступил в него и Степан. – И то кое-как хватает силенок управиться…

– Вот так… Ну ладно, к этому мы еще вернемся. Успеется. А сейчас, – профессор нагнулся за очередным образцом, – продолжим.

Наташа уже взялась за свою старенькую ручку-самописку, уже вывела номер: «365», и вдруг словно что-то толкнуло ее.

– Алексей Архипович! А пещера! – Она почти выхватила у профессора записную книжку.

Как же это раньше она не догадалась? Ведь вот же… Ох, Наташка, какая ты молодчина! Уж теперь-то Алексей Архипович не назовет тебя легкомысленной. Теперь-то он увидит, какая у него умная, думающая, инициативная помощница.

– Ведь вот… – Наташа торопливо набросала на профессорской схеме предполагаемые очертания пещеры. – Что, если копнуть в пещере на контакте известняков с основной породой?

– Ишь, какая быстрая!.. «Копнуть»! Сказать-то просто. Многовато еще легкомыслия, уважаемая, многовато… Ну-ка… Какой там номер? Триста шестьдесят… пятый? Пишите…

У Наташи задрожали веки, она хотела что-то сказать, но передумала, с обидой поджала губы и низко склонилась над записью.