Текст книги "Воины преисподней"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Нельзя ли мне побриться? – спросил он однажды главного стража.

– Очень сожалею, синьор, но никто из нас не догадался захватить с собой бритву, – флегматично заметил тот. – Придётся вам потерпеть до тех пор, пока мы не прибудем на берег.

И вопреки желанию Читрадриве пришлось терпеть пышную растительность на лице.

– А мои вещи целы? – спросил он в другой раз, имея в виду главным образом свой перевод священных книг на анхито. И с некоторым облегчением услышал:

– Разумеется, синьор Андреа. Мы конечно же позаботились о вашем драгоценном багаже. Было бы весьма досадно, если бы вы лишились его.

Однако на том радость и кончилась. На самые настойчивые просьбы Читрадривы главный страж неизменно отвечал:

– Не сейчас, синьор Андреа, не сейчас. Потерпите ещё немного, и в вашем распоряжении будет всё, что угодно, в том числе и ваш труд.

– А вы не боитесь, что я пожалуюсь тому, кто послал вас, на плохое обращение со мной? – спросил однажды Читрадрива, получив очередной вежливый отказ по поводу какой-то мелочи. Тогда в глазах главного стража впервые мелькнуло нечто похожее на испуг, но он быстро овладел собой, с достоинством ответил:

– К сожалению, я ничего не могу сделать для вас, – и немедленно кликнув Николо, удалился. Теперь он не дежурил в каюте днём, лишив таким образом пленника возможности поговорить хоть с кем-нибудь.

А со следующего вечера главный страж отменил также и прогулки! Причём началось всё с того, что в воду, посланную Читрадриве на ужин, явно подмешали сонное зелье, вкус которого был забит тухлым запахом этой малоприятной жидкости. После ужина Читрадрива почувствовал, что ему просто лень подниматься на палубу. И хотя молодой верзила, присматривавший за ним, был готов сопровождать пленника, Читрадрива неожиданно для самого себя показал жестами, что желает остаться в комнате. Затем не дожидаясь ответа парня, растянулся на лежанке, отвернулся лицом к стене и почти мгновенно заснул.

Сколько он проспал, неизвестно. Когда Читрадрива наконец открыл глаза, напротив уже не было верзилы, зато там развалился Николо, который не отрываясь смотрел на пленника и при этом ковырял тоненькой щепочкой в зубах.

– Я долго спал? – недовольно спросил Читрадрива.

Он задал этот вопрос с единственной целью – продемонстрировать недовольство. Николо не отреагировал и продолжал пялиться на пленника совершенно бездумными оловянными глазами.

– Я голоден! – возмутился Читрадрива и подкрепил слова соответствующими жестами. Результат был тот же: Николо оставался безучастным.

– Но хотя бы прогуляться мы пойдём? – и Читрадрива попробовал встать. Сторож нахмурился и на четверть вытащил меч из ножен.

Всё было понятно: и еда, и прогулка отменяются. Читрадрива забился в угол лежанки и впал в совершеннейшее уныние. Это что ещё такое?! Ну, сам по себе переход на более жёсткий режим можно объяснить: он прогневал главного стража, и тот отыгрывается, как может. С этим всё ясно. Но для чего давать сонное зелье?..

Пока что Читрадрива не находил приемлемого объяснения странному поступку сторожей. Но в тот момент, когда угнетение готово было перерасти в полностью беспросветное отчаяние, он обратил внимание на весьма странное обстоятельство: качка заметно уменьшилась, можно сказать, почти прекратилась. Это могло означать, что погода налаживается, и штормившее с самого начала плаванья море постепенно успокаивается. Но было и второе объяснение: корабль вошёл в гавань.

А вот в этом случае сторожам как раз могло понадобиться, чтобы пленник не шумел, если они хотели сохранить его пребывание на корабле в тайне! Кроме того, открывалась причина, по которой Читрадриву лишили прогулок – это была не прихоть обидевшегося главаря сторожей, но элементарная необходимость.

Он очень внимательно прислушался, стараясь уловить малейший шорох, долетавший в комнату. И вот Читрадриве почудилось, что кроме ставшего уже привычным плеска волн, снаружи доносятся какие-то скрипы, звуки шагов, позвякивание, бряцанье, а также… Да, если скрипеть могли корабельные снасти, ходить по палубе – матросы, если позвякивание металла также можно было объяснить каким-то образом, то этого никак нельзя сказать о конском ржании! Раньше пленник не слышал ржания, да и зачем везти лошадей из Барселоны? Значит, если слух не обманул Читрадриву, этот звук в самом деле доносится с берега. Посмотреть бы туда… Как досадно, что прогулки отменены!

Почувствовав лёгкое прикосновение к плечу, Читрадрива резко обернулся. Склонившийся над ним Николо протягивал кусок солонины (в виде исключения, без сухаря и не на тарелке) и кувшинчик (опять же в виде исключения, наполненный белым вином, а не застоявшейся водой). Он не заметил, чтобы сторож выходил в коридор. Значит, Николо держал снедь у себя, а поесть не давал потому, что больше еды не было.

– Вот спасибо, сейчас самое время подкрепиться, – раздражённо буркнул Читрадрива. Сторож высоко задрал брови, выпучил глаза и приложив палец левой руки к губам, правой тронул рукоять меча.

– Ну да, молчу, молчу, – поспешно зашептал Читрадрива.

Николо нахмурился, поудобнее обхватил рукоять и вновь слегка вытянул меч из ножен. Читрадрива пожал плечами, молча взял еду и принялся угощаться. Даже мясо показалось ему не таким солёным, как обычно, а кисловатое вино представлялось по сравнению с тухлой водой настоящим нектаром. Правда, Читрадрива боялся, что в него вновь подмешано зелье, но опасения не подтвердились. От вина кружилась голова, но спать совершенно не хотелось.

Следующие несколько часов пленник провёл в абсолютном покое, не думая о том, куда и зачем его везут. Снаружи было тихо, затем раздалось топанье множества ног по палубе, до слуха Читрадривы донеслись пронзительные отрывистые выкрики. Заскрипело дерево, что-то хлопнуло, загрохотало. Очевидно, корабль готовился к отплытию.

Читрадрива взглянул на сторожа. Николо застыл на своей лежанке, и трудно было определить, бодрствует он или спит. Шуметь и тем самым затевать ссору со сторожем не было никакого желания. Между прочим, Николо не выставил в коридор пустой кувшин из-под вина, а сунул его под свой настил. Страж также был заключён в комнате. Заключён вместе с Читрадривой!

Стало быть, его тюремщики действительно боятся, что посторонние узнают о присутствии на корабле пленника. Так может, попробовать выдать себя? Но жесты Николо не оставляют ни малейших сомнений насчёт того, как намерен действовать сторож. А Читрадриве, лишённому своих способностей и даже своего меча, с которым он обращался довольно неуклюже, нечего было противопоставить противнику.

И он остался на своей лежанке, ожидая дальнейшего развития событий. В конце концов, не могли же их держать взаперти целые сутки, снабдив лишь небольшим куском солонины и одним кувшинчиком вина на двоих!

Однако ждать пришлось дольше, чем рассчитывал Читрадрива. В каюте уже царил почти полный мрак, свидетельствовавший о том, что солнце село, и обманутый полной неподвижностью сторожа пленник решил было проверить, не заснул ли тот, когда за дверью раздались громкие шаги. Николо мигом соскочил с лежанки и замер подле Читрадривы в выжидательной позе, а Читрадрива мысленно приготовился к любым неожиданностям.

Но ничего страшного не произошло. Дверь распахнулась, на пороге появился главный страж с толстой свечой в руке. Он велел Николо подняться на палубу, и стражник молча вышел из каюты.

– Ну вот, синьор Андреа, мы прибыли, – приторно ухмыльнувшись, обратился вошедший к Читрадриве. – Извините, что пришлось закрыть вас на некоторое время и не выпускать наверх, но это было просто необходимо. Впрочем, всё это пустяки, я надеюсь, выданный по поводу прибытия кувшинчик вина скрасил неприятное времяпрепровождение. Кроме того, сейчас вам представится шанс немного проветриться.

– Мы в порту? – наобум спросил Читрадрива.

– В порту, в порту, – как-то слишком поспешно согласился главный страж и с лёгким поклоном добавил: – Синьор Андреа на удивление проницателен.

Из чего Читрадрива заключил, что они уж во всяком случае не в порту. А страж сунул ему в руки широкий пояс и сказал:

– Наденьте вот это, любезный, и выходите. Да поживее.

Читрадрива недоверчиво осмотрел пояс, но ничего подозрительного не обнаружил.

– Надевайте, надевайте, – подбодрил его страж. – Не бойтесь, ничего худого с вами не случится.

Пришлось подчиниться. Читрадрива не боялся какой-то каверзы, он просто хотел знать, зачем это нужно.

– Вот так-то лучше, – прогнусавил бородач и посторонился, давая пленнику дорогу.

– Сейчас ночь, но не вздумайте шутить, синьор Андреа, – сказал он в спину Читрадриве.

У выхода из трюма стояли три сторожа, команда корабля сгрудилась поодаль. Корабль стоял посреди реки, ближе к левому берегу, где на некотором расстоянии друг от друга горело два костра – несомненно, сигнальные.

Читрадриву подвели к правому борту корабля, с которого свисала верёвочная лестница. Внизу покачивалась на волнах лодка с двумя гребцами. Николо, а вслед за ним и молодой верзила проворно спустились в лодку.

– Теперь ваш черёд, синьор Андреа. И без глупостей, – сказал главный страж, подтолкнул Читрадриву к лестнице, и тот почувствовал, что остриё меча коснулось его спины между лопатками.

– А если я сорвусь и упаду? – спросил Читрадрива.

– Не бойтесь, – ухмыльнулся главный страж. – Николо вас поймает… Ну же, синьор Андреа. Нас ждут.

Глава VII
КОРОНАЦИЯ

Сегодня Даниле Романовичу надлежало радоваться. Ещё бы, всего через пару часов осуществится то, к чему он шёл таким долгим и извилистым путём. Наконец-то он получит корону, посланник вселенского патриарха перед всем народом подтвердит дарованный духовным владыкой титул, а на Руси появится первый король. Чего же впадать в уныние?

Но не было Даниле Романовичу покоя с самого утра. Надо же! Разве не мог посланец новгородских «господ» хоть чуток задержаться в пути? И зачем вообще эти умники послали весть о победе Александра Ярославовича над немецкими рыцарями, о смерти доблестного князя и о немедленной попытке водвориться на тамошнем престоле его брата Андрея?! Новгородцы давно уже приглашают князя без согласования с Киевом, да и помощи против захватчиков не просят. Так что ж это они, поиздеваться решили? Дескать, смотри, король, как мы с князьями обходимся!

Поэтому Данила Романович решил провести оставшееся до начала церемонии время в задней комнате дворца наедине со своими мыслями и тревогами.

Нападение рыцарей как таковое не слишком обеспокоило Данилу Романовича. Говоря по чести, здесь было больше дыма, нежели огня, его породившего. За два года перед тем, как нечестивец Бату вздумал помериться силами с Киевом, крестоносцы Бруно сунулись в Галичину. Собранное Бруно войско вдвое превосходило по численности то, которому противостал Александр. И что же? Данила Романович довольно легко одержал победу над крестоносцами, поэтому отнюдь не считал, что над Новгородом нависла серьёзная угроза. Лишнее тому подтверждение – одержанная Александром победа. Северяне справились с нашествием, не дрогнув.

Впрочем, Данила Романович ни в коем случае не стремился преуменьшить заслуг новгородского князя. Наоборот, искренне восхищался его полководческими способностями, особенно ловким боковым ударом из засады и устрашающим финалом битвы, когда слегка подтаявший весенний лёд Чудского озера подломился под тяжестью облачённых в железные доспехи рыцарей-захватчиков, и они потонули в студёной воде все до единого. Пожалуй, ему самому не придумать и не исполнить лучше, очутись он волею судеб на месте Александра. Просто Данила Романович не был склонен переоценивать его заслуг. Ну, взял Александр пятьдесят знатных пленников. Ну, погибло в битве четыреста рыцарей, без счёту полегло пеших кнехтов. Ну и что?! Победа как победа, теперь только с пленников выкуп получить да взять клятву, что не станут они супротив Руси воевать – и отпустить с Богом на все четыре стороны.

Так что в самом факте нападения рыцарей не было ничего, что вызывало бы серьёзное беспокойство. Военные конфликты между соседями не редкость, и усматривать в этом какое-то зловещее предзнаменование попросту нелепо. Да, неспокойно на западных рубежах Руси – ну, так это и без того яснее ясного.

Зато непонятная смерть Александра настораживала. Без сомнения, дело тут нечисто, и волей-неволей на ум приходит мысль о яде или о колдовстве. Если верить рассказам, рана была пустяковой и не причиняла Александру особого беспокойства. И вдруг он заболел в тот самый момент, когда восторженный Новгород с распростёртыми объятиями встречал своего защитника… а через неделю умер… Да уж, есть над чем призадуматься.

Вот времечко выдалось нынче для суздальской династии! Мрут, как затосковавшие мухи. Сначала Ярослав Всеволодович сложил свою буйную и – будем откровенны – неразумную голову на левом берегу Днепра под Киевом. На обратном пути брат его Святослав скончался от странной болезни. Всякий, кто способен рассуждать, поймёт: Святослав был отравлен как раз в тот момент, когда рядом находился его племянник Андрей, сын погибшего Ярослава. А две загадочные смерти подряд, и в обоих случаях в деле участвует…

Э-э-э, постой, постой, Андрея не было на Чудском озере! Если так рассуждать, можно додуматься до чего угодно.

Хотя Андрей явился в Новгород как раз на похороны! Подозрительное совпадение… если только совпадение. Так может, это действительно дело рук Андрея? Может, правы новгородцы, которые слишком упорно верят, что этот негодяй подослал к Александру наёмного колдуна, как в своё время Ярослав Всеволодович подсылал убийц к Давиду и Андрею? Яблоко от яблоньки недалеко падает.

Что-то много колдунов развелось вокруг! То татарва за это непотребство принимается, то рыцари, то поганцы Хорсадар и Дрив свалились, как снег на голову…

Ну, положим, эта пара объявилась на погибель татарам, и Даниле Романовичу от них прямая польза. Но нынче-то, нынче! Татары проклятые обзавелись загадочным чародеем, Андрей Ярославович нанял на службу колдуна. А ну как все они сойдутся разом! Снюхаются! Ворон ворону глаз не выклюет…

Король вскочил с резной скамьи и принялся ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Прошло не менее четверти часа, прежде чем он успокоился.

Во всяком случае, насчёт Давида сомневаться не приходится. Давид дал слово, а все давно уже приметили, что слово у королевского воеводы в чести. Да и к чему было принимать колдунам христианскую веру, помогать Даниле Романовичу выстоять супротив окаянного Бату? Неужели для того только, чтобы после сговориться с ордынским колдуном? Вряд ли.

Но вот ежели татарский чародей столкуется с суздальским… Да, вот это в самом деле никуда не годится! Это когда суздалец наляжет с севера, а татарин поднажмёт с юга… Да ещё в то время, как и Давида под рукой нет, и Андрей навсегда покинул пределы Руси!

Король стал посреди комнаты как вкопанный. По всему выходило, что нужно немедля послать вдогонку рати, которую Давид уводил к Итиль-реке, гонца со срочным приказом поворачивать. В любом случае, сейчас Давид больше пригодился бы в Киеве, чем в дикой степи или под стенами Тангкут-Сарая.

Данила Романович быстрым шагом подошёл к двери и хотел уже послать за воеводой Димитрием, с которым в отсутствие Давида советовался по всяким насущным вопросам, но в последнюю секунду передумал. Плохо, если при первых же признаках опасности король начинает проявлять излишнее беспокойство и принимать необдуманные решения. Пока можно и должно повременить… по крайней мере до коронации.

Он вернулся на скамью и сидел прикрыв глаза, не шевелясь, пока падавшее из окна разноцветное световое пятно не подползло к кончику его левого сапога. Тогда снаружи в дверь постучали, и приглушённый голос осторожно позвал:

– Пора, государь…

– Да!

Данила Романович резко вскочил, передёрнул плечами, несколькими широкими шагами пересёк комнату, распахнул дверь и бодро крикнул:

– Ну что, все собрались?

В соседней, гораздо более просторной комнате его уже поджидал облачённый в ризу с золотым шитьём митрополит Иосиф с толпой архиереев, наименее почтенными из которых были архимандриты Печерской лавры, Михайловского Златоверхого, Кловского и Выдобецкого монастырей. Также там было множество бояр из самых знатных киевских родов. Особняком держались волыняне, обосновавшиеся в Киеве сравнительно недавно (Данила Романович не забывал о земляках, оказавших ему первоначальную поддержку).

С появлением короля занятые неспешной беседой присутствующие мгновенно умолкли и с почтительным видом повернулись к нему. Несколько секунд Данила Романович раздумывал, не подозвать ли всё же Димитрия, но в конце концов сдержанно спросил:

– Где Лев?

– Он ждёт, государь, – ответил боярин Вартемир, выступая вперёд, – и готов следовать вместе с тобой в Десятинную церкву.

Не успел Данила Романович перевести взгляд на Иосифа, как тот уже принялся распоряжаться построением торжественной процессии. О да, сегодня этому старому честолюбцу предоставляется превосходный шанс покрасоваться перед толпой киевлян во всём блеске, величии и славе! А через три дня он на какое-то время и сам станет «именинником судьбы».

Данила Романович прекрасно понимал, как важно наладить хорошие отношения с церковью, и сдержал обещание, данное митрополиту накануне татарского штурма. Тот же посланник Константинопольского патриарха, который доставил из Никеи королевскую корону, привёз митрополиту патриарший чин. Поэтому через три дня Иосиф станет именоваться не просто митрополитом Киевским, но экзаршим патриархом Киевским и всея Руси. И выговоришь-то не сразу!

Правда, тут не обошлось и без курьёзного недоразумения. Иосиф страстно желал, чтоб Данила Романович получил корону и королевское достоинство непосредственно из его рук. Для этого достаточно было поменять две церемонии местами и сделаться автокефальным патриархом прежде, чем королевский статус Данилы Романовича будет узаконен при всём честном народе. Вот тогда Иосиф мог провести коронацию сам, оттеснив посланника вселенского патриарха на второй план!

Сделать это было тем более легко, что ни духовный владыка христианского мира, ни Никейский император в Киев не приехали. Так вышло опять же из-за рыцарей-крестоносцев, которые затеяли какие-то непонятные и в высшей степени подозрительные приготовления. Потому император Иоанн Третий Дука Ватац в свою очередь занялся военными делами, а без него и вселенский патриарх не решился предпринять долгое и опасное путешествие на север, выбрав для осуществления столь ответственной миссии никейского митрополита Теопемпта. Следовательно, даже по своему нынешнему положению Иосиф ничем не уступал чужеземцу. Зато как он будет благодарен Даниле Романовичу после коронации! И сколько дополнительных почестей достанется на его, Иосифа, долю!

Насилу удалось королю уговорить старика прекратить упорствовать. В конце концов, существует лишь один вселенский патриарх, пусть даже находящийся в изгнании. Но раз так, корона должна быть получена именно от посланника вселенского патриарха, а не от местного владыки, сколь бы привлекательной подобная перспектива ни выглядела для последнего. Ибо королевская власть тем крепче, чем значительнее ранг духовного лица, даровавшего королевское достоинство.

Их спор длился битых три часа, причём митрополит постоянно упирал на шаткость положения заброшенного волею злых обстоятельств в Никею изгнанника. Возможно, Данила Романович мог бы употребить эти три часа с большей пользой, но, с другой стороны, отстоять свою точку зрения перед Иосифом также было немаловажно. Теперь, по пути из королевского дворца в Десятинную церковь, Данила Романович посматривал на митрополита с некоторым превосходством и не без удовольствия вспоминал малейшие нюансы их прежних конфликтов, потому как в конечном итоге всегда побеждал он, а не старый упрямец.

Взять хотя бы историю с «погаными колдунами». Ведь предшественника его, князя Ростислава, Иосиф сумел-таки убедить в том, что от Хорсадара и Дрива нужно избавиться – и то чем скорее, тем лучше. Но колдуны почему-то не желали исчезать, развеиваться в прах ни от святой воды, ни от святых митрополичьих молитв. Гораздо более разумным оказался другой выход – прекратив бороться с ними, склонить к сотрудничеству и обратить их колдовские умения себе на пользу.

А затем, накануне татарского штурма, как же яростно Иосиф упирался, когда его попросили, казалось бы, о простой вещи: призвать паству ко всенощному бдению и молению. Сразу заподозрил неладное, начал говорить, что не Бог ниспошлёт невероятное чудо, о котором никто не мог даже помыслить, а «поганцы», подладившиеся под святую веру! Ишь, хитрая бестия…

Но в конце концов митрополиту пришлось уступить. «Чудо» с молниями пришлось как нельзя более кстати, и толпы верующих не усомнились в его источнике.

И, положив руку на сердце, Данила Романович должен был признать, что без пресловутых колдунов, без Давида и Андрея, не было бы сейчас никакой коронации. И Иосиф ни за что не стал бы независимым ни от кого патриархом. Где уж там – неизвестно, что было бы с Киевом, да и вообще с Русью без этой парочки. Вполне возможно, татары уничтожили бы, разграбили и вытоптали всё подчистую. Зато теперь – полная победа и торжество!

Не поднимая склонённой головы, Данила Романович скосил глаза, осмотрелся. Он стоял на коленях перед алтарём Десятинной церкви, окутанный полумраком, в котором витали ароматы ладана и расплавленного свечного воска. На амвон взобрался никейский митрополит и хорошо поставленным голосом стал читать по-гречески проповедь о смирении светского владыки перед Создателем земли и неба, равно как и всего сущего на земле, в земных водах, под небесами и на Небесах.

Перед королём стоял в полный рост митрополит Иосиф, который старался компенсировать недостаточно заметную, с его точки зрения, роль на сегодняшней церемонии тем, что расчесал особым образом седую бороду и надувал щёки до невероятных размеров, делаясь похожим на лоснящийся от подвальной сырости бочонок.

За его спиной застыл исполнившийся сознанием торжественности минуты епископ Черниговский, который держал на расшитой бисером пурпурной подушечке королевскую корону, привезенную из Никеи и освящённую вселенским патриархом. Чуть правее находился епископ Володимирский с шапкой Мономаха, которая отныне должна венчать чело наследного принца и соправителя королевства, великого князя Киевского и Галицкого.

Всё происходило так, как неоднократно представлял себе Данила Романович. Медленно и плавно, точно бестелесные призраки, двигались священнослужители. Тяжёлая чёрная с золотом парча абсолютно поглощала малейший шорох, и до слуха долетали лишь исполненные торжества хоровые песнопения да греческие слова молитвы никейского митрополита, усиленные пустыми кувшинами, специально для этого вмурованными в колонны.

Своды церкви тонули во мраке, с которым внизу боролись солнечные лучи, косо падавшие из продолговатых окошек, да жёлтенькие язычки тысяч свечек и лампад. Благодаря их неверному, трепетному сиянию как бы оживали глаза многих десятков святых и угодников, следивших за королём Руси с икон в богатых окладах и фресок. И Даниле Романовичу казалось, что за всем действом наблюдают не только люди, во множестве набившиеся в Десятинную церковь, но также и эти святые.

А народ и в самом деле теснился под старинными сводами в превеликом множестве! Толпу киевлян, жаждущих воочию увидеть малейшие подробности коронации, едва сдерживало двойное кольцо монахов, специально для этой цели приведенных из расположенного поблизости Михайловского монастыря. Создавалось впечатление, что церковные стены потихоньку трещат под натиском толпы.

А если сильно скосить глаза вправо, можно было увидеть старшего сына Данилы Романовича, наследника и соправителя Льва, также преклонившего колени. Подумать только, вот время-то летит! Кажется, ещё позавчера этот мальчишка на лошадь сесть боялся, вчера свадьбу с угорской принцессой Констанцой справил, а сегодня наденет вместо отца шапку Мономаха и примет от него титул великого князя. А до чего уверенно держится… Всё ему нипочём! Эх, время-то как летит!

Впрочем, он всего-то на пять лет моложе Александра Невского, который на своём недолгом веку разгромил две армии, а теперь почивает в новгородской земле, овеянный славой и вполне искренне оплаканный купцами, с которыми не раз ссорился. Вот это уж в самом деле прихоть судьбы…

Тут спустившийся с амвона Теопемпт помазал чело Данилы Романовича елеем и увенчал королевской короной, в то время как митрополит Иосиф (это была единственная уступка старому упрямцу!) возложил на голову Льва шапку Мономаха. Учавствующие в церемонии священнослужители усиленно окуривали коронованных особ ладаном.

Настала пора обоим государям вознести благодарственную молитву Всевышнему за то, что Он призрел на рабов Своих Данилу и Льва и соделал их владыками надо всей Русью, аки в незапамятные времена, в иной земле призрел на Саула, а затем и на Давида и по очереди поставил их владычествовать над Своим избранным народом. И Данила Романович полностью отдался молитве, слова которой обычно сами собой срывались с губ, не затрагивая потаённые струны души, а теперь исходили, казалось, из переполненного восторгом сердца.

И тогда митрополит Иосиф, изо всех сил жаждавший привлечь внимание народа к своей персоне, громко воскликнул:

– Люде! Славословите кесаря Даниила, аки иудеяне славословили Кесаря кесарей Христа Иисуса в день сей!

И содрогнулись от радостных криков своды Десятинной церкви.

После церемонии, выйдя из-под сумеречных сводов на залитую весенним солнцем площадь перед Десятинной церковью, он не поехал прямо в королевский дворец, где должен был начаться торжественный пир, а вскочил на замечательного серого в яблоках скакуна и проехал по улицам Старого и Нового Города. Приветствуя своего короля, теперь уже вполне официально получившего корону от самого константинопольского патриарха, люди размахивали ивовыми вайями (ибо как раз было Вербное воскресенье) и выкрикивали разнообразные пожелания. Когда же Данила Романович швырял в толпу пригоршни резанов, ликующие возгласы переходили в восторженный рёв.

Поскольку по случаю коронации Данилы Романовича вселенский патриарх смягчил на один день правила великого поста, на всех площадях стояли огромные бочки, и простолюдины толпились вокруг них, дожидаясь очереди, чтобы хлебнуть из ковша вина или мёду. На Бабином Торжке и на площади перед Софийским собором таких бочонков было по несколько штук. Бояре же праздновали коронацию государя прямо на своих подворьях. Повсюду гудели рожки, звенели гусли, скоморохи веселили других и веселились сами, и захмелевшие киевляне пускались в пляс. Эх, народ, пей, гуляй до упаду! Веселись, ликуй, русская душа! И чтоб так было во все дни правления первого Русского короля и всех его потомков до скончания века, дай Бог им всем здоровья и долголетия!

Вполне довольный увиденным, Данила Романович наконец вернулся во дворец и в сопровождении пышной свиты направился в огромный зал на первом этаже, остановившись на пороге, осмотрел ломившиеся от разнообразных кушаний столы. Сразу же вспомнился другой пир, давным-давно отшумевший, на котором «взыграла древлянская кровь» Давида, как любил впоследствии шутить тысяцкий Михайло. Тогда Давид, разозлившись непонятно из-за чего, сжёг целого поросёнка. Правда, сейчас нет ни самого воеводы, ни жареных молочных поросят на столе – всё-таки пост, хоть и смягчённый… Но куда денешься от воспоминаний, да ещё таких необычных! Пытаться выведать хоть что-нибудь на этот счёт у Давида было бесполезно, однако он вряд ли стал бы вытворять подобные вещи из чистого озорства, да ещё на глазах у послов его святейшества.

Впрочем, на сей счёт имелись кое-какие догадки. Никому неведомо, где и как родились эти сплетни, но в своё время при государевом дворе активно обсуждали не только то, из небесных чертогов Создателя или из мрачных глубин преисподней явился мужественный Хорсадар со своим помощником Дривом, но и почему он так ненавидит западных рыцарей. Насчёт татар всё было ясно. А что до крестоносцев, здесь оставалось лишь строить догадки.

Слухи эти будоражили умы довольно продолжительное время. И даже вырывались за пределы дворца и начинали гулять по Киеву. Данила Романович пытался по мере сил бороться с этой досужей болтовнёй. Вполне возможно, митрополит Иосиф был в силах пресечь её, если бы произнёс внушительную проповедь о вреде злословия. Да только проклятый старик делал вид, что ничего не замечает. А всё из-за того, что несмотря на обливания святой водой и другие богоугодные церемонии, чародейские способности колдунов не ослабели ни на каплю. Да уж, в некоторых случаях Иосиф умел делаться немым, как рыба! Особенно если его молчание могло повредить человеку, которого он ненавидел.

Откровенно говоря, в глубине души Данила Романович и сам был бы не прочь приподнять хотя бы краешек завесы, скрывающей ужасную жизненную драму своего. Его ненависть к ордынцам имела явные причины, поскольку он угодил в лапы к мерзавцу Менке (пошли, Господи, нечестивую душу татарина в геенну огненную!). А Менке был привычен обращаться с пленниками очень жестоко. Однако Давид вроде бы никогда не сталкивался с западными воинами, а ненавидит он их ничуть не меньше, чем ордынцев. Обмануть Данилу Романовича невозможно: трудно забыть жуткий, испепеляющий взор Давида, чудесным образом обуглившийся без огня поросёнок на пиршественном столе… И потом, эти угрюмые взгляды исподлобья, закушенная побелевшая губа, с трудом сдерживаемая радость, когда нунций отправился не солоно хлебавши…

Определённо, в своё время Давид не поладил также и с крестоносцами! Вот только когда это произошло? И почему он так тщательно скрывает свою ненависть? Неужели при всей своей проницательности воевода серьёзно рассчитывает, что окружающие ничего не заметят! Воистину, и на старуху бывает проруха.

Однако, в отличие от всех сплетников Киева, Данила Романович знал некую тайну. А именно, что Давид был от рождения обрезан. Так поступают по своему закону либо иудеяне, либо магометане. Вполне возможно, что не знающий родителей Давид принадлежит к одному из этих племён. А поскольку опьянённые мыслью «освободить Гроб Господень» (то есть попросту оккупировать Палестину) крестоносцы изо всех сил рвутся на восток, Давид вполне мог сталкиваться с ними и прежде. И скорее всего, из этого столкновения, как и из стычки с татарвой, не вышло ничего хорошего.

Но, фантазируя таким образом, скорее можно попасть пальцем в небо, нежели наткнуться на истину. Поэтому Данила Романович благоразумно подавлял желание самостоятельно докопаться до истины, предпочитая надеяться на неожиданный счастливый случай, который поможет получить ответ на интересующий всех вопрос.