Текст книги "Цель и средства. Лучшая фантастика – 2021"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Час дня. Все скамьи заняты. На одной из них я замечаю сегодняшнюю свою знакомую. На сей раз она охмуряет тощую девицу в трауре. Одно слово – стервятники. У человека горе, а она ей про геенну огненную! Подойти, что ли, вмешаться?.. Впрочем, вскоре выясняется, что помощь девице не нужна – судя по всему, особа хладнокровная, возможно, опытная. Невнимательно дослушав до конца ужастик про круговорот бесов в природе, кивает, встает.

– Простите, – говорит. – Мне пора…

И направляется к выходу из сквера. Некоторое время мы с ней движемся параллельными курсами. Кошусь украдкой. У девицы профиль грифа и подчеркнуто прямая осанка.

– Достала она вас? – не удерживаюсь я от сочувственного вопроса.

Медленный поворот головы в плоской черной шапочке с вуалеткой.

– Вы ее знаете? – осведомляется нечаянная попутчица.

– С сегодняшнего утра.

Величественный кивок.

– Завидую вашей выдержке… – не могу не признаться я.

– Такая работа, – равнодушно роняет она.

– А где вы, простите, работаете?

– В похоронном бюро.

Слава те господи! Я уж думал, у нее помер кто. Внезапно меня разбирает любопытство.

– Слушайте, а как сейчас хоронят? Что-то я в последнее время ни одной процессии не встречал…

Коротко пожимает плечами.

– Так же, как и раньше. Обрядность прежняя, изменился только способ доставки.

– Неужто телепортируют?

– Разумеется. Из дому теперь не выносят. Сразу на кладбище, а там уже отпевают… Вы просто так интересуетесь или?..

– Просто так.

По-моему, она слегка разочарована.

– Ну а вот… катафалки там… – продолжаю допытываться я.

– Катафалки давно сданы в металлолом. Все, кроме одного. Если пройдете со мной полквартала, вы его увидите.

Мы проныриваем под кованой аркой и оказываемся на проспекте. Действительно, вдали на узенькой, как тротуар, проезжей части траурно то ли синеет, то ли чернеет самый настоящий катафалк с серебряными веночками на дверцах.

– Вы его берегите, – говорю я. – Не исключено, что мне на нем ехать.

Она останавливается и пристально смотрит на меня сквозь вуалетку.

– Ни разу не телепортировали?

– Ни разу.

– Тогда вы, пожалуй, и впрямь будущий мой клиент. Я как раз такими и занимаюсь… Кстати, не подскажете: где здесь можно перекусить поблизости?

– Не только подскажу, но и покажу. Я как раз туда и направляюсь.

* * *

Редкий случай: обедаю с сотрапезником. Более того – с сотрапезницей. Она, кстати, так и не сняла траурной своей вуалетки, что, впрочем, не мешает ей ни вкушать чахохбили под сырной корочкой, ни вести непринужденную беседу с возможным будущим клиентом.

Клиент (то бишь я) поначалу сомневается, уместна ли за столом болтовня на загробные темы, но вскоре понимает: вполне уместна. Маргарита Марковна (так она представилась) – профессионал, какие тут могут быть церемонии!

– А хоронить с помощью телепортации еще не пробовали?

– Как это?

– Н-ну… чем копать могилы, засыпать… Взять и телепортировать гроб с покойником в землю!

– Да ну, глупости какие!

– Почему глупости?

Насмешливый взгляд сквозь крапчатую черную сеточку.

– Слушайте, вы даже не динозавр. Вы трилобит. Ни под землю, ни под воду вы ничего отправить не сможете – давление среды не позволит… И даже если бы позволило! Это же сначала нужно блямбу захоронить. На те же полтора метра. Ну и какой смысл?

Впрочем, вскоре разговор съезжает с кладбищенских мотивов на некоторые обстоятельства нашего знакомства.

– А к вам-то она чего привязалась? – недоумеваю я. – Ко мне – ладно! Видит, что я без телика… А к вам?

– А у меня телик в сумочке. Должно быть, не заметила.

– И как вам понравилась эта ее шиза?

– Насчет того, что телепортировавший остается в аду?

– Да… А на его месте возникает бес.

– Я похожа на беса?

Элементарная вежливость требует от меня признания в том, что она похожа на ангела, но как-то, знаете, язык не поворачивается. Ангел с профилем грифа? В черной вуалетке с мушками?

– Н-ну… если бы все бесы были похожи на вас, – изворачиваюсь я со всей возможной куртуазностью, – я бы не отказался очутиться в преисподней…

– И что вам мешает?

– Телика нет.

– Ну так приобретите. Мини-маркеты на каждом перекрестке…

Освещение в зальце приглушенное, поэтому бледно-золотистая вспышка, полыхнувшая в дальнем углу, кажется особенно яркой. Те посетители, которым случилось оказаться поближе к ее эпицентру, роняют ложки и вилки, принимаются протирать глаза. Взрыв возмущения:

– Что ж это за свинство такое? Предупреждать надо! Люди едят…

– На улицу выйти не мог? Хотя бы на лестницу! Додумался: прямо из-за стола…

– Да пьяный он, чего вы хотите?..

Прибежавший на шум официант связывается по сотику то ли с охраной, то ли с полицией, просит пробить номер нарушителя. Тот, выясняется, еще и не расплатился вдобавок.

– Видите ли, – дождавшись относительной тишины, доверительно сообщает мне Маргарита Марковна. – Я – католичка.

О господи! Что за день такой сегодня конфессиональный! Теперь еще и католичка!

– Так… И что?

– И все. Как я еще могла отнестись к этим ее фантазиям?

– И как же?

Отодвигает тарелку, улыбается.

– Пожалуйста. Вы, конечно, вправе сомневаться относительно меня, но мне-то самой точно известно, что я не бес. Я – это я. И я совершенно спокойна за наши с вами души… Видели цвет вспышки?

Я оглядываюсь на опустевший столик в углу.

– Он золотистый, – поясняет она.

– Та-ак…

– Он не густо-красный. Это не адское пламя, это пламя чистилища…

Сижу, не донеся вилки до рта. Чувствую себя последним идиотом.

– Каждый раз, телепортировав… – голос Маргариты Марковны внезапно обретает мечтательные, а то и мистические нотки, – …я ощущаю невероятную легкость, прилив сил, эмоциональный подъем… Как будто на исповедь сходила, и все мои грехи отпущены! Да вы и сами, наверное… Ах да! – спохватывается она. – Вы же еще ни разу…

Гляжу на нее и испытываю величайшую неловкость. Такой она мне казалась рассудительной, разумной, даже слегка циничной… И вот на́ тебе!

– Хорошо вам… – выдавливаю наконец. – Но я-то православный!

– Никакой разницы! – с чувством возражает она. – Я побывала в чистилище – вы побывали в аду… То есть не побывали еще – могли побывать! В любом случае грехи будут мгновенно искуплены… выжжены…

– Да, но цвет-то пламени – золотистый!

– Н-ну… может, он и в аду золотистый…

– Минутку! – прерываю я ее. – В аду страдания – вечные!

– Совершенно верно! Но для Всевышнего, вы ж понимаете, времени не существует. Ему ничего не стоит уместить вечность в той доле секунды, за которую мы телепортируем… Вы разом отбыли свой срок!

– Пых – и безгрешен? – не удерживаюсь я от иронии.

Собеседница внимательно на меня смотрит.

– А вы в самом деле православный? – с подозрением спрашивает она.

* * *

С обеда я тоже стараюсь не опаздывать. Сворачиваю в наш переулочек и вижу у раздвинутых дверей родной конторы небольшое скопление народа в количестве трех человек. Долговязый Станислав Казимирович и двое незнакомцев в синих робах. И что-то становится мне слегка тревожно. Кажется, обсуждают наш морально устаревший фасад.

Подхожу.

– Целиком ничего менять не будем, – раздраженно втолковывает Стас. – Просто вместо дверей ставим такую же секцию. Из такого же стекла… Остальное все как было, так и остается.

Чуяло мое сердце!

– Стас! – говорю я. – Зачем?

Он оборачивается.

– Что зачем?

Мы со Стасом не только ровесники, мы еще и друзья детства, почему я, собственно, и получил должность менеджера по продажам. Проще говоря, продавца. При Тохе и Тасе я обычно обращаюсь к боссу по имени-отчеству, но сейчас их поблизости нет, да и ситуация такая, что не до этикета.

– Но ты же видел сегодня, Стас! Единственный клиент за все утро! И он в двери вошел, в двери! Не портанулся – вошел…

– Сегодня – да, – нехотя соглашается он. – А раньше?

Тут мне возразить нечего. Да, действительно, случай и впрямь выпал довольно редкий. Обычно посетители поступают иначе: пых – и тут.

– Стас… – говорю я – и самому неприятно слышать свой собственный жалобный голос. – Ну ты же знаешь, фобия у меня на телепортацию…

– Придурь у тебя, а не фобия! – ощетинивается он, но тут же снижает голос на полтона (все-таки друзья детства). – Фобия у него… К психотерапевту обратись…

– Ну так как с фасадом решим? – вмешивается один из незнакомцев.

– Решили уже! – в сердцах рявкает на него Стас. – Фасад не трогаем. Только двери!..

* * *

Не о том я говорил с Маргаритой Марковной. Надо было вот о чем спросить: не требуется ли им какой-нибудь, скажем, гробокопатель? Хотя нет. Даже если бы и требовался! В пределах города, как я от нее узнал, все кладбища сейчас закрыты, простых смертных хоронить там запрещено. А до новых погостов можно добраться опять-таки только с помощью телепортации.

Впрочем, в их фирме еще имеется катафалк для клиентов с предрассудками, сам видел. Но ведь и шофером не устроишься, с автомобилями, напоминаю, у меня тоже отношения натянутые, машину водить не умею.

– Станислав Казимирович, – обращаюсь я в тоске к другу детства. – А двери когда убирать будем?

– Где-то через недельку…

Стало быть, времени у меня – всего ничего. Нужно ведь не просто найти работу, нужно еще, чтобы она располагалась в зоне досягаемости пешкодралом.

Стасу и самому неловко. Посетителей по-прежнему нет. Хмурится, покряхтывает. Наконец подходит ко мне, возлагает руку на плечо.

– Давай-ка пойдем потолкуем…

И, провожаемые понимающими взглядами Тохи и Таси, мы удаляемся в его тесный кабинетик. Там Стас извлекает из сейфа початую стеклянную фляжку коньяка и пару крохотных яшмовых рюмочек, наливает мне, потом – себе. Негромко чокаемся.

– Ты пойми… – помявшись, заводит он проникновенную речь. – С дверьми это ведь не я придумал. Мы целиком зависим от фирмы-производителя. А там кто-то шибко умный нашелся… Рекомендуют убрать.

– Рекомендуют? – с надеждой переспрашиваю я. – Или приказывают?

– В данном случае это одно и то же, – ворчливо отзывается Стас. – Не хочется мне тебя терять, – признается он. – Не потому, что ты работник хороший! Работник ты, между нами, хреновенький… Просто потому что… Короче, сам понимаешь, почему…

Угрюмо киваю. Как-никак в одном дворе росли.

– Все-таки решил увольняться? – отрывисто спрашивает Стас.

– Ну а что делать?

Станислав Казимирович приглушенно рычит и вновь наполняет рюмки. Длинное узкое лицо, унылый нос, усики перышками. И тоже, наверное, католик. Такой же католик, как я православный.

– Ты на котором этаже живешь? На двенадцатом?

– На десятом…

– Лифты демонтируют – пешком подыматься будешь?

– Лифты?.. – пугаюсь я.

– Запросто! Новые дома – видел? Там даже пролетов нет лестничных… Не предусмотрены.

С судорожным вздохом выцеживаю вторую рюмку, бессмысленно верчу ее в пальцах.

– А знаешь, что? – бодро предлагает Стас. – Примем-ка мы сейчас с тобой по третьей – для храбрости, вернемся в торговый зал, возьмешь ты телик…

– Даже не думай!

– Бесплатно и насовсем! – Он повышает голос, воздев при этом длинный указательный палец, и слегка выкатывает бледно-голубые, почти бесцветные глаза. – Приз за отвагу! А? Выставочную модель подарю… А хочешь, я тебе зарплату повышу? Ну не в два раза, конечно, но…

– Прямо бес-искуситель… – криво усмехаюсь я.

– Ну! – живо подхватывает он. – Кого ж мне еще искушать-то? Только тебя! Я – бес, ты – праведник. В преисподней нам, знаешь, какие бонусы за каждого праведника причитаются?..

– Погоди-ка… – Я отставляю пустую рюмку. – А ты где про бесов услышал?

– Да Тоха рассказал, как тебя там сегодня в сквере просвещали…

А какие еще варианты? Поступить охранником в тот погребок, где мы обычно обедаем? Кто меня туда примет? Ни навыков, ни подготовки… Кроме того, у охранников свой профсоюз, человеку со стороны лучше и не соваться…

Да, мама, обложили твоего сына со всех сторон, податься некуда. Двери вон демонтируют, лифты…

А собственно, что меня останавливает, кроме страха? Принципы? Какие, к черту, принципы, если сам теликами торгую! А уж если взять на вооружение безумную версию дамы из сквера… Изящная, кстати, версия! Раньше люди продавали душу дьяволу, а теперь, выходит, сами платят за то, чтобы приобрести орудие самоубийства и добровольно отправиться в ад. А я, весь такой чистенький, им в этом способствую…

Правда, есть еще не менее безумная версия Маргариты Марковны… и публичное заявление патриарха…

Станислав Казимирович тем временем решительно разливает коньяк по рюмочкам.

– Собрался! – командует он. – Встать! Смирно! Локоток!..

Мы встаем, лихо по-гусарски отставляем локоток и выпиваем по третьей.

– Ну?!

– Хрен с тобой… – обессиленно выдыхаю я. – Убедил…

* * *

– Господа! – с пафосом провозглашает Стас, распахивая дверь кабинетика. – Позвольте всех поздравить!

Тоха с Тасей видят наши лица и мгновенно догадываются, что случилось. Оба вскакивают, разражаются аплодисментами, а Тася вдобавок испускает тоненький ликующий вопль.

– Позвольте приступить к церемонии! – вдохновенно объявляет Стас. – К посвящению, так сказать! Ко введению во храм телепортации и причислению к лику бесов…

Аплодисменты и вопль повторяются. Станислав Казимирович подводит меня к стеллажу, на коем возлежат самые что ни на есть крутые телики.

– Выбирай!

– Можно я? – умоляюще просит Тася. – Он же сейчас самый дешевый выберет!..

– Ладно, грабьте… – ухмыляется Стас.

И Тася, естественно, выбирает дорогущий гаджет последней модели. Я знаю, как с ним обращаться, – все-таки менеджер по продажам. Медленно-медленно набираю номер нашей демонстрационной блямбы. Состояние скверное, подавленное, и все же копошится где-то там внутри некое любопытство: что я сейчас почувствую? Неужто и вправду ничего?

– Смелее! – подбадривают меня. – Пых – и там!

Резко выдыхаю и, решившись, жму стартовую клавишу.

* * *

Стоп! А тот ли я набрал код? Во-первых, ночь. Вернее, не то чтобы ночь, но какие-то серо-багровые сумерки. Пологие склоны, скалы, зарницы над пепельным горизонтом. Под ногами что-то вроде пемзы, и она слегка подрагивает. Откуда-то приходит негромкий, но жуткий звук: то ли вздох, то ли дальний грохот, словно где-то там тяжко просел огромный пласт земли. Куда это меня занесло? В жерло вулкана?

Рядом возникает Стас.

– С прибытием тебя, – устало усмехается он.

– Где мы?!

– А сам еще не понял?

Но я уже смотрю во все глаза на спускающиеся к нам по серо-багровому пологому склону две козлоногие фигуры с черными перепончатыми крыльями за спиной.

– Кто такие?.. – В горле першит, вопрос почти не слышен.

– Смена, – безразлично отзывается Стас.

Удивительно, однако страха я почти не чувствую. Такое ощущение, будто все это происходит не со мной. Возможно, шок.

Тем временем двое подступают к нам вплотную. Глаза – как бельма. Один останавливается перед Стасом, другой обходит меня кругом, присматриваясь.

– Не вертись, – хрипло велит он мне.

Я замираю.

– Ну так что там с теткой? – спрашивает Стаса первый.

– Да пусть живет, – нехотя отвечает тот. – Найти бы того, кто ей все это разболтал…

– Думаешь, кто-нибудь из наших?

– Ну не сама же она доперла… – Он поворачивается ко второму. – Ты долго еще вошкаться будешь?

И адское творенье, глядя мне в глаза, начинает меняться. Черные перепончатые крылья съеживаются, словно плавящийся битум, рыло сминается подобно кому сырой глины в руках скульптора и светлеет, мало-помалу перелепливаясь в лицо. Мое лицо.

Стою как перед зеркалом.

– Дай сюда… – говорит мне двойник. – Тебе это больше не понадобится…

Отбирает у меня подаренный Стасом гаджет и, полыхнув на прощанье, исчезает.

Выходит, соврала тетка. Никакой это не отсвет пламени преисподней или чистилища. Просто вспышка. Чисто технический момент.

Пологий склон приходит в движение. В багровом полумраке образуется довольно большая толпа и подбирается поближе. Многих я узнаю́: Тоха, Тася, старичок со старушкой, что поругались сегодня утром, не по сезону тепло одетый афроамериканец, полицейский, Маргарита Марковна в черной вуалетке… Все смотрят на меня и невесело скалятся.

Кто они? Бесы, принявшие облик моих знакомых, или сами знакомые – делегация из геенны огненной? Вроде ни у кого в руках телика нет… Наверное, все-таки люди. Грешники, покончившие жизнь телепортацией. Новичка встречают…

Среди них я не вижу лишь владельца джипа и той тетеньки из сквера… И мамы тоже не вижу. Но уже в следующую секунду понимаю, что мамы тут нет и быть не может.

Мама в раю.

Март 2020,

Волгоград

Дарья Зарубина
Все свои

Майское солнце било в глаза. Ослепшая Марина едва не налетела на створку серых железных ворот. Посыпалась хлопьями из-под пальцев краска. Но грозная на вид дверь легко поддалась, и девушка протиснулась в узкий проход между желтой стеной и нестругаными досками забора, отделявшего закуток от соседнего дворика. Подсвеченная солнцем желтизна стены отражалась в ошалевших от света зрачках болотной зеленью.

Внезапно узкий проулок вывел Марину на широкий внутренний двор. Под запыленными липами сохло белье, а на квадратной трансформаторной будке, дерзко выставившей из кустов синий бок, белело несколько надписей. К стандартному «Тр-р 1» какой-то местный шутник криво приписал краской через черточку еще одну «р». Ниже крупным детским почерком другой весельчак добавил: «Поехали!»

«Он сказал: «Поехали» – и махнул рукой», – подумала Марина, скользнув взглядом по надписи и выискивая в душной пустоте двора кого-нибудь из жильцов.

На привычном месте возле двери углового подъезда стояла скамейка. С одной стороны вместо ножки был подставлен толстый спил липы. Скамейка сильно осела на более тонкие, первоначально предназначенные ей ноги, зато подставная, липовая нога держала хорошо. Вдоль этой липовой ноги тянулась почти до самого асфальта тонкая белая полоска. Полоска заканчивалась широкой щиколоткой и большой синей клетчатой гамашей. Присмотревшись, Марина разглядела выше белой полоски еще одну. Стало понятно, что белые струйки принадлежат бежевым, под цвет выцветших каменных стен дома, тренировочным штанам. Белоснежные лампасы тонкими ручейками устремлялись вверх и впадали в обширное море застиранной светлой футболки. Выше располагалось неприветливое лицо хозяина футболки.

Лицо было некрасивым, даже бандитским на вид. Сразу под покатым дикарским лбом зияли черными стеклами солнцезащитные очки. Марина растерянно оглянулась по сторонам, определяя пути отступления, потом вымученно улыбнулась и махнула рукой. Но мужчина даже не повернул головы, чтобы разглядеть пришедшую. Видимо, спал.

Сидящему на скамейке было около сорока. На худощавой шее поблескивала цепочка, а сквозь тонкую ткань футболки здесь и там темнели на теле пятна – Маринка с ужасом поняла, что это татуировки.

Она уже собралась развернуться и уйти, но в этот момент из кустов, буйно разросшихся в глубине двора, с шумом и сопением выбралась большая черная собака и неторопливо приблизилась к скамейке. Марина проследила за ней настороженным взглядом. Собака приветливо махнула хвостом.

– Ну и куда мы так крадемся? – внезапно, не меняя положения расслабленно откинутой назад головы, насмешливо спросил сидевший на скамейке.

– Я не крадусь, – ответила Марина.

Мужчина сел прямо с видом крайней заинтересованности и преувеличенно серьезно спросил:

– Шпионов выслеживаете? Так у нас есть тут пара-тройка. Вы каких предпочитаете?

– Я никаких не предпочитаю. Я ищу коммунальную квартиру номер одиннадцать, – обиделась девушка.

– Вы ее нашли, – ответил незнакомец, устремив на нее черные стекла очков. – Что дальше делать будете?

– Жить буду, – грубо отозвалась Марина, которой не терпелось поскорее закончить разговор с неприятным незнакомцем. Даже если для этого придется показаться невоспитанной.

– Милости просим, – проговорил сидящий. – А вот хамить, моя дорогая, дело неблагодарное. Не приобретайте привычки наживать врагов из числа тех, с кем делите один кухонный шкафчик.

– То есть? – не поняла Марина.

– Есть-то, может, вместе и не придется, а готовить – обязательно, – пояснил сидящий на скамье. – Если вы собираетесь поселиться в комнате номер восемь, то я теперь ваш ближайший сосед, лучшая подружка, гуру и родная бабушка. А зовут меня, милая барышня, дядя Витя.

Марина заметила сама себе, что здравый смысл в словах нового знакомого, несомненно, присутствует, и решила немедленно прикопать топор войны. С этой целью придав лицу наивно-придурковатый вид, она добродушно кивнула, расплылась в милой улыбке и, не без внутреннего содрогания, подала дяде Вите развернутую ладонью вверх руку. Пальцы у нового соседа оказались совсем не противные, даже теплые.

– А это?.. – Марина покосилась на громадную черную псину, которая в ответ открыла рот и высунула широкий розовый язык.

– А это Серый, – ответил дядя Витя.

– Какой же он Серый, когда он черный? – удивилась сбитая с толку Марина.

– Вот тебя как зовут, дорогуша? – спросил дядя Витя.

– Марина. – Она смутилась, поняв, что забыла представиться.

– А на вид – Мариванна, – философски прицокнув языком, резюмировал дядя Витя. – Непостижимая тайна природы!

Он поднял вверх указательный палец, словно этот палец должен был указать Марине ответ на все вопросы.

– Зачем вы насмехаетесь? – обиженно прошептала девушка, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. – Лучше скажите, куда мне идти. И я пойду.

– Да ладно, мать, не соплись. – Дядя Витя поднялся со скамейки и примирительно хлопнул новую соседку по плечу. – Серый и Серый, Марина так Марина. Никаких тайн, все боженька управил…

– А вы что же, верите? – удивилась Марина, заглядывая на ходу в лицо дяди Вити.

– Нет, – спокойно отозвался он. – Это я тебя утешаю. Заходи, а то дверь отпущу, и она тебя по спине огреет.

Дядя Витя с усилием держал хлипкую деревянную дверь, сидевшую на разболтанных петлях. Зато дверная пружина была массивной, толстой и явно не благоволила гостям. Собака, видимо наученная опытом, мгновенно проскользнула внутрь.

Когда Марина вошла, дядя Витя, козелком отпрыгнув, резко отпустил дверь, и она с грохотом захлопнулась. С потолка сорвался маленький, размером с трамвайный талончик, кусок штукатурки.

– Как же вы заходите? – спросила Марина, боязливо косясь на дверь.

Дядя Витя потер ладонью тощую шею:

– Ничего, голуба моя, привыкнешь. Рывком распахиваешь – и впрыгивай. Только задницу береги. Может, и не достанет. А если зацепит – так к самой комнате добросит. С доставкой на дом. – Дядя Витя усмехнулся и повернул за угол.

Девушка осторожно шла за ним.

Квартира была огромной. Маринка даже приоткрыла рот, но потом опомнилась и сурово сжала челюсти, надеясь, что дядя Витя не заметил ее удивления. Полтора десятка метров в глубь дома вел широкий коридор. Синие стены, вытертые до дерева бурые половицы, двери.

Двери были все деревянные, крашеные, кособокие, разномастные. Ручки тоже были разные. Одна, с косматой львиной головой, почему-то показалась Маринке страшной, даже зловещей. По коже побежали мурашки. В ногу ткнулся влажным носом Серый и застучал толстым хвостом по полу.

В этот самый момент из-за бежевой облупившейся двери с номером два послышался детский плач, потом звук отодвигаемого стула, звонкий шлепок и раздраженное бормотание. И в то же мгновение с другой стороны, из-за спины, резко обрушился водопадный грохот сливного бачка и скрип просевших половиц.

Марина отпрыгнула к стене и прижала к груди сумку.

Из-за угла, совершенно не обращая внимание на вошедших, прошаркал, стуча большими тяжелыми ботинками, всклокоченный старик. От старика шел тошнотворный кислый запах. Маринка опустила голову, чтобы не смотреть на гадкого деда, но в тот же момент заметила на полу мокрые следы.

«Это он, наверное, в туалете мимо унитаза… – с содроганием подумала она, – а потом ботинками…»

Маринку замутило, к горлу подкатила тошнота. Пришлось поспешно прикрыть рот и нос ладонью.

Дядя Витя проследил за ее взглядом и снисходительно усмехнулся.

– Эт ниче, мать, пообвыкнешься, – преувеличенно окая, пообещал дядя Витя, – на селе все свои. Галя, – крикнул он в закрытую дверь, за которой плакал ребенок, – Яковлич опять оконфузился. Подотрешь? Или занята?

– Ладно, – ответил из-за двери высокий женский голос, и ребенок заплакал с удвоенной силой.

Маринка расстроилась и шла теперь тихо, вовсе опустив голову.

Дядя Витя открыл перед ней белую дверь с разболтанной металлической ручкой.

– Ваши ап… Короче, твоя комната. Смотри, обживайся, – серьезно сказал он, почувствовав, что новой жиличке совсем худо и тоскливо. – Вещи тут остались от прошлого жильца. Какие нужно, себе оставь. А остальное… позовешь меня или вон из шестой. На помойку отнесем.

Марина оглядела комнату.

По правде говоря, она представляла себе все совершенно иначе. Хотя комната была даже ничего: светлая, квадратная – четыре на четыре, с большим окном. На окне висел желтый от времени давно не стиранный тюль, но занавески не было. У самого окна стоял овальный стол с круглыми темно-коричневыми следами, по всей видимости, от горячей сковороды. У стола – деревянный стул, выгнутый как кошачья спина. У стены – узкая голая кровать с панцирной сеткой.

От вида сетки в груди что-то сжалось и противно заныло. Стало одиноко.

Странно было начинать новую, взрослую жизнь вот с такого вот железного остова. Ей почему-то казалось, что комната, в которой она будет жить, должна быть пустая. Только светлые стены, большое окно, стол, кровать, стул. Тут так и было, только пустоты отчего-то не было. Той пустоты, которую должна была занять она, Маринка. В этой комнате все еще кто-то жил. В этих кругах от сковородки на столе, в этом замызганном тюле…

У самой двери криво висела металлическая вешалка, закрытая цветной тряпкой, возможно застиранным женским халатом. И в этом всем тоже будто бы обитала чья-то душа. Душа очень грустная и ужасно усталая.

Под вешалкой стояла какая-то обувь и пара узлов с одеждой.

– А кто здесь раньше жил, – спросила Марина, – он что, умер?

– Бог с тобой, златая рыбка, – ответил дядя Витя, – родственники забрали. В Воркуту. Завернули деда Михалыча в пальто и увезли. Матрас и подушку забрали, а остальное Галка в узел завязала.

– А у меня подушки нет, – жалобно прошептала Маринка.

Дядя Витя растерянно поскреб пальцами короткий русый ежик на макушке.

– Да, деваха, – сказал он озадаченно. – Замуж идти, а приданого две дырки в носу да одна на мысу. Хотя… и с тем живут не тужат. Ладно, поищем тебе, дурехе, подушку.

Маринка присказки не поняла, но обещанию раздобыть подушку искренне обрадовалась. А еще тому, что жив незнакомый Михалыч и, значит, не будет являться ей по ночам из старого халата.

* * *

Дядя Витя скрылся за дверью. Маринка подошла к подоконнику и осторожно провела по нему пальцем. В пыли осталась грязно-белая полоса. На пальце – темно-серое жирное пятно.

Девушка отряхнула руки, стащила с вешалки у двери старый халат, поставила на кровать сумку, вытащила из кармашка носовой платок, брезгливо протерла пустую вешалку. Сняла и повесила ветровку.

На пороге появился дядя Витя, швырнул на сумку серую подушку и молча отсалютовал кривыми пальцами недалеко от темных очков.

Маринка хотела поблагодарить, но в этот момент за его спиной раздался женский голос.

– Вить, ты чего это в помещении в очках интересничаешь? – спросила молодая женщина, протискиваясь мимо благодетеля в дверь. Увидев Маринку, она прищурила и без того небольшие серые глаза и, брезгливо сморщившись, спросила: – Девок водить теперь сюда будешь?

– А то, – вызывающе буркнул дядя Витя. – Смотри, какую кралю отхватил. Одних мозгов грамм сто, а то и сто писят. Ты, Галка, человека не пугай. Ему тут еще жить.

Женщина фыркнула, подхватила застиранный халат, принялась сворачивать.

– Из этого, – она качнула головой в сторону вешалки и сваленного под ней добра, одновременно придирчиво осматривая девушку с головы до ног, – брать будешь что или сразу Сережу позвать? Может, мозгу в тебе и хватает, а вот до помойки ты все это сама не дотащишь…

– Я в институт буду поступать, – начала Маринка, словно оправдываясь за что-то перед суровой Галкой.

Та скептически поджала губы и собиралась ответить, но в этот момент заплакал ребенок, и соседка молча выбежала за дверь, крикнув на бегу куда-то в гулкую пустоту коридора:

– Сережа…

Открылась дверь. И тот же косматый старик отрешенно прошествовал на общую кухню. От кислого запаха Маринку повело, ноги подкосились, комнату крутануло перед глазами, деревянный пол ударил в плечо и бедро.

– Эк ты кисейная барышня, – констатировал дядя Витя, так и не подав руки, а Серый ткнулся носом в лицо девушке. – К Яковличу привыкнуть надо. Мы-то уж принюхались, а попервоначалу многих мутило. Но ты не дрейфь, через пару недель и не заметишь даже, что он прошел. Только вот подтираем по очереди, это ты учти…

Теплые, чуть дрожащие руки подняли Маринку, возле лица оказалась шершавая ткань футболки.

«Наверное, дядя Витя», – подумала девушка, не открывая глаз, заволновалась. Руки дрожат – а если выпил дядя Витя с утра, уронит еще. Испугаться как-то не пришло в голову. Слишком уж плыло перед глазами серое густое марево и звенело в ушах. Где-то внизу сопел и стучал хвостом Серый. От футболки, прильнувшей к щеке, пахло мылом. И Маринка с удивлением подумала, что такой человек, как дядя Витя, должен пахнуть табаком или одеколоном каким-нибудь жутким. А мыло пахло приятно.

Руки неуклюже опустили ее на край голой кровати. Маринка нащупала панцирную сетку, вцепилась пальцами, чувствуя, как отпускает тошнота. Теплая рука потрогала ее лоб. Холодный нос Серого ткнулся в колени.

– Ну, как наша прынцесса? – спросил от двери дядя Витя.

Маринка испуганно открыла глаза.

Перед ней на корточках сидел длинный как жердь молодой человек в вытянутой футболке и тренировочных штанах и с тревогой рассматривал девушку через очки в толстой пластмассовой оправе.

– Вроде очнулась, – неуверенно отозвался ботаник, нервно вытирая о штаны вспотевшие ладони. Маринка в упор смотрела на него, стараясь понять, как относиться к этому недоразумению. Под ее взглядом молодой человек окончательно стушевался и, поднявшись, побрел к двери.

– Галка сказала, Михалычево барахло на помойку надо вынести. Тащить или оставить чего?

– Тащи-тащи, Сережа, – буркнул дядя Витя, ухмыляясь, – а то совсем своими трениками девушку засмущал…

Сережа, нелепо пятясь к двери, подхватил узлы и кое-как выбрался в коридор, не сводя с новой жилички испуганных глаз. Дядя Витя подобрал оставшееся, свалил на стул.

– Ладно, мать, – подмигнул он, – располагайся, переваривай впечатления, раскладывай вещички. Ужинаем сегодня вместе, потому как в твоей сумке я следов харчей не вижу. Да и Серый тоже.

Пес кружил возле Маринкиного багажа, шумно принюхиваясь.

– Насчет Галки ты не переживай, она у нас не злая, просто осторожная насчет новичков… – словно через силу, тщательно подбирая слова, тихо проговорил дядя Витя. – Мы тут, Марина, живем одной семьей. И друг друга стараемся поддержать. Не будешь гадить, где живешь, это и твоя семья будет… И насчет меня ничего такого не думай и не опасайся. Я прынцесс не ем.