Текст книги "Отцова дочь"

Автор книги: Олег Дарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Дарк Олег
Отцова дочь

Олег Дарк

ОТЦОВА ДОЧЬ

1

Вот и все теперь, кончено, сказал Николай Петрович, когда я ему открыла дверь. Я очень взволновалась его приходом. Я его здесь называю Николай Петрович, хотя он мне самый обыкновенный родной отец, хотя и (много лет) не живет с нами, еще до того, как перестала жить с нами мама, то есть со мной, вышла замуж и переехала. Я осталась, наконец, одна. К маме, в ее семью, я хожу в гости, я у нее обедаю по субботам, иногда остаюсь на ночь. Папa часто звонит мне по телефону, но никогда прежде не бывал у меня одной, и вдруг приехал, впервые за столько, поэтому я взволновалась, спрашивает, не нужны ли мне деньги, я всегда отвечаю, что нужны, тогда он пересылает по почте, или не пересылает, или отправляет ко мне аспиранта с деньгами, я беру, аспирант стремится войти в более близкие отношения, но я всегда против, я этого не люблю, он уезжает. Папа у меня доцент. Я третий год в аспирантуре, то есть защищаю через полгода. Меня зовут Татьяной, если Вам это надо. Мужчин я избегаю, то есть в известном всем смысле, я бы не хотела, чтобы это со мной случилось. Когда Сережа стал меня целовать, я поняла, что это следует прекратить, но не сразу, конечно. Я еще подождала два разa, он целует, я прекратила наши с ним встречи и его больше с тех пор не видела. Он еще пытался мне звонить, но я сказала, что очень занята, так оно ведь и есть, я очень много работаю, и ночью тоже – до четырех часов, даже прежде всего – ночью, и встаю в девять. Я привыкла спать пять часов, мне хватает. Иногда я сплю даже меньше, если Вам это надо, потому что ворочаюсь и не могу заснуть, думаю о том, над чем я буду работать завтpa, над следующим разделом, или уточняю написанное сегодня. Когда я валяюсь вот так без сна, многое видится счастливее, чем за столом, о чем следует сказать иначе, более сжато или наоборот распространеннее, а что необходимо взять шире, то есть на более широком материале, или глубже. Прежде чем заснуть, я уже знаю, какие утром внесу исправления, а что переделаю кардинально. Чтобы не забыть к утру, я еще раз проговариваю мысленно по порядку все, что мне подумалось, но я уверена, что не забуду, потому что мне снятся сероватые белки с рыжими пышными хвостами. Проснувшись утром, я встаю не прежде, чем переберу в уме всех белок, и тогда встаю. Белки все разные, не похожие одна на другую, каждая займет в рукописи свое положенное место, поэтому я никогда не вскакиваю, как сумасшедшая, если Вам это надо, и не записываю, даже тогда, когда разрозненные мысли начинают вдруг складываться в связный текст, и я даже начинаю бояться, что все-таки забуду к утру, и выйдет на бумаге хуже, чем пока я валяюсь так и думаю. Я по нескольку раз перебираю сама себя и возвращаюсь к началу и повторяю заново до того места, где остановилась, а потом продолжаю дальше и опять перебираю и возвращаюсь, пока не заучу или не засну но не забываю, а встаю, полная текста, как стакан, и боюсь пролить, пока чищу зубы, завтракаю, курю одну сигарету, я стараюсь ограничивать себя в курении, потому что плохо действует на мозг, и наконец сажусь к столу и спокойно переливаю из стакана на бумагу. Я решила ложиться в четыре и не позволяю себе нарушать, поэтому не вскакиваю и не записываю, если Вам это надо. Мне очень интересна тема моей диссертации, мне осталось совсем немного сделать, Журавлев утверждает, что мои выводы любопытны и принципиально новы, он считает, что мою диссертацию имеет смысл в дальнейшем опубликовать для более широкого пользования. Я еще в восьмом классе вдруг решила, что должна очень много сделать и уже тогда много работала, даже гулять на улице перестала, но потом подумала, что все это вредно дл мозга, и стала обязательно гулять час в день. Уроки я готовила не только на завтра, но и на всю неделю, чтобы оставалось потом больше времени на другие занятия, получалось, что я гналась за временем, которое все равно не оставалось, так как становились известными новые уроки, поэтому, когда я поступила в Университет, я решила спать по пять часов, сначала было трудно, я засыпала в метро и на лекции – незаметно для окружающих, потому что всегда сидела со спиной, прямой, как стрелка, но потом привыкла, и мне стало хватать, даже, я говорю, не сразу засыпаю, но я решила ложиться в четыре, чтобы сразу уснуть – я так не решала, это как получится, и если необходимо для дела, я могу поваляться и подумать. Когда я устаю, я иду, чтобы развеяться, на интересную выставку или хороший спектакль в театре, всегда одна, чтобы никто не отвлекал мое внимание и не приходилось вести неинтересных мне разговоров, особенно некоторые любят это делать непосредственно во время спектакля делать какие-то замечания – или перед картиной, какая им понравилась, а я так не люблю. В сэкономленное время,– его по-настоящему нельзя сэкономить, – я читала много литературы, научной и которая считается посторонней, то есть она не по программе, по каждому вопросу, который мы проходили, а также по тем, которые не проходили, я знала больше всех в классе, но меня не стали вести на медаль, хотя, может быть, я и заслужила бы, и я не получила ее (медаль), потому что знала не только больше учеников, но и больше учителей, и они меня не любили, но я, если Вам это надо, работала не для медали, я хотела очень много знать, потому что как раз решила много успеть сделать в жизни, поэтому мне было все равно, что я не получила ее (медаль). Это уже не первый случай в моей жизни, потому что до Сережи был еще (по-моему) Петя Сидоров, я его не видела года три, и еще кто-то, я их не очень хорошо запоминаю. Петя был неумный человек, как и этот еще кто-то, но тогда я еще ходила не одна на выставки, если уставала, а Сережа был очень интересный человек, но такие вещи заканчиваются браком или хуже, поэтому я стала говорить, что занята, и это действительно так, потому что надо такую уйму всего сделать, я не успеваю, даже диссертация нe главное, у меня в голове идея более глобального свойствa, но пока надо защититься, не разумно мешать занятия. Я больше люблю работать ночью, потому что меньше шумов, лучшеe время – после часа ночи, когда пройдет последний автобус (эти три часа), днем я предпочитаю сидеть в Ленинской, но приходится и дома, потому что в библиотеке я не могу писать, мне мешают госеди и хождения, я каждый раз поднимаю голову, под окном у меня детский сад, визжат дети, я очень радуюсь, что наконец переехала мама, впрочем, она и до этого часто не ночевала дома, только позвонит сказать, где что лежит (для ужина), но я и так найду, меня раздражали ее звонки, я держалась не наорать, не всегда получалось. Если это Вам надо, я могу сказать, что считаю, что для женщины труднее чего-нибудь добиться в жизни, чем для мужчины, так она устроена, то есть ее так устроило (воспитало, смоделировало) общество, нужно больше сил и знаний, чем для мужчины. И времени. Кроме того, определенное отношение к нам, но Журавлев говорит, что ко мне уже нормальное отношение, мне звонят из издательства (Просвещение) с предложением, но я пока не даю решительного ответа, хотя мне интересно было бы для них работать, но все, я считаю, должно идти своим порядком, сначала диссертация. Час в день я гуляю, летом – на велосипеде, зимой – на лыжах, и стараюсь ограничивать свое курение: три-четыре сигареты в день (после завтрака, после обеда, после ужина, и еще, может быть, по не всегда, одну, когда слишком задумаюсь). Многие женщины, которых смоделировало (воспиталo, устроило) общество, не хотят говорить о своем возрасте и обижаются, а я считаю, что это глупо. Мне двадцать восемь, если Вам это надо, до аспирантуры я была научным сотрудником, у меня десять публикаций, но я к ним отношусь не очень серьезно. Нy что еще?

2

Вот и все теперь, кончено, сказал Николай Петрович. Я очень и взволновалась, когда его впускала, потому что (много лет) папа кo мне не приезжал. Что, что кончено, Бога ради?! Теперь меня посадят. Он пришел, не раздеваясь, на кухню и, конечно, наследил обувью и только там снял пальто, вынул из его кармана бутылку водки, выпьешь, дочь? Пальто бросил на кресло. Пить я отказалась, тогда я один, поставила чай, присела на то же кресло, где лежало пальто, на самый краешек, слегка сдвинув распластанное, ну скажи же, что случилось? У тебя бывает мама? нет, я к ней езжу, как она? ничего? представляешь, эта наша написала на всех нас, что мы принимаем за взятки, и на вступительных, и в ceccию, это действительно так? весь тариф расписала, сколько с кого и что думаешь, конечно, она благороднее других, бессеребреница? Я не знала, что он (ты) брал (брал) взятки, у меня семья, кроме тебя еще двоих одеть-обуть, разве я тебе не давал денег, когда ты просила? и я брала тоже! она пишет, тоже пользовала как все, а теперь больше не может, с повинной то есть, ей совестно стало? черта с два! просто обиделась, что меньше перепало ей и не полагалось больше, и по работе ее не полагается, кто она такая, секретарь кафедры, когда мы делили, учитывали значение каждого, по справедливости, я не зла, что ты (он)... Он пил водку, я – чай. Теперь – пожалуйста, комиссия, сколько дадут, как думаешь. Потом он заплакал, седой. Я стала гладить его по голове, потом села к нему на колени, как когда-то маленькая, и опять гладила. Я у тебя поживу, не возражаешь? пусть ищут, и домой не поеду, если позвонят, скажи меня нету, а потом как же? что-нибудь придумаем, я недолго, ладно? Он меня обнимал на коленях, я даже угрелась, и вдруг спросил, осматриваясь, у тебя здесь бывают? я сначала не поняла, а он рассмеялся, o6нимая меня, и я поняла, ты что с ума сошел? неужели ни разу? монашкой живешь, а тебе обязательно надо, потому что без этого станешь синим чулком. Я барахталась у него на коленях, пыталась встать, а он стал говорить, что мне ведь это ничего не стоит и по многим причинам для меня лучше, если это случится с ним, мне самой должно хотеться, только я якобы сдерживаю нормальные позывы, а ему теперь все равно, потому что его отправят где Макар, и он, может, очень долго будет обходиться безо всяких естественных удовольствий, и какая же я дочь, если к нему и его беде отношусь без сочувствия. Наконец я вырвалась забегала по квартире, а он бегал за мной и цепляя меня сзади за руки. Ты что, спятил? я ему говорила, опомнись! а он мне говорил, что он же мне родной, как же ты стесняешься? И последний аргумент меня вдруг на какое-то мгновение убедил, и я приостановилась. Тут oн меня потащил к дивану. Я не думала, что это так больно, потому что у него сразу там что-то не получалось, а потом было больно-больно. Я раньше мечтала, наступит такое время (я его догоню), когда я кое-чего добьюсь и буду в некоторых отношениях как другие женщины, что у меня будет муж (или мужчина – это все равно), и я смогу с ним (с ними) разобраться спокойно без спешки, а это, оказываем очень-очень больно, иди, подмойся, сказал он мне. Когда вернулась, он уже разобрал диван и лежал там (мой папа) и спал (или делал вид, что спит). Я легла ему за спину. Мне очень хотелось, чтобы он повернулся ко мне и обратил на меня внимание, но он лежал без движения и делал вид, что спит (cnaл). Тогда я встала выкурила сигарету, потом приготовила себе кофе, выпила его и опять курила, села к столу, чтобы поработать, не смогла, легла, как всегда, в четыре часа утра, но безо всяких для диссертации результатов. Николай Петрович прожил у меня еще четыре дня, мы не разговаривали, он больше не пил, звонила его супруга, но я сказала, что не знаю, где отец, и он мне одобрительно кивнул. Хотя мне тогда было очень больно, каждый вечер, пока папа был еще со мной, мне хотелось, чтобы все повторилось, начиная с колен, где я у него сидела, как маленькая, по я напрасно ждала, и тогда я ложилась у него за спиной, очень рано для меня, но он лежал без движения и делал вид. Тогда я вставала и шла к столу, но работать не получалось. Мне очень хотелось, чтобы он, наконец, ушел от меня, я представляла, как его все ищут, чтобы все вернулось в прежнюю колею, и я могла опять работать, как раньше. Когда на четвертый день (вечер) он повесился в ванной, и я туда вошла вдруг, я испытала колоссальное облегчение. Похороны были очень многолюдные, и все не могли понять, зачем он это сделал, и много говорилось речей, но, конечно, не о том, что повесился, а что просто умер. Я потом специально ездила к папе в институт чтобы выяснить обиняками, и оказалось, что никакого письма на самом деле не было, а только слухи, что его послала, а она не послала, и комиссия – совсем по другому поводу, так что совершенно напрасно он это сделал. Меня очень обвиняли, что я его скрывала у себя, говорили, что если бы не скрывала, он был бы жив.

3

Дочь! я нарочно написал это письмо заранее, потому что знаю, что потом не смогу уже. Я отправлю его при возможности, когда уже все произойдет, хотя иногда я надеюсь, что ничего не случится, и даже уверен в этом, однако еду к тебе и хочу, чтобы оно пришло по почте, хотя было бы проще, если б я его подкинул тебе в почтовый ящик, но я хочу, чтобы оно было со штемпелем. Ты, конечно не помнишь то время, когда я тебя собственноручно мыл в маленькой ванночке, твое беленькое складное тельце, девочку с беленькими кудряшками, потом они потемнели. Твоя сексуально ретивая мамаша очень радовалась, что моя потенция вдруг резко возросла, когда тебе стало четыре года, а это было оттого, что твое присутствие в нашей комнате оживляло меня какой-то неестественной прытью. Зато, когда ты, повзрослев, переехала за стену (так решила мама), я стал проявлять холодность, может быть, со зла на нее, но я думаю, что я больше думал о тебе за стеной, чем занимался телом твоей мамы, о твоих девичьих снах за стеной, к которым я ужасно ревновал, потому что не верил, что у тебя может не быть таких снов, о которых мамам не рассказывают, хотя ты и была бы крайне поглощена учебой. Ты, конечно, не можешь знать, как я разбрызгивал по бачку и сиденью, не попадая в унитаз, молочную жидкость после того, как я тебя, бывало, вымою, мама сердилась, что я так долго в туалете. Ты, конечно, нe можешь знать, как я тщательно исследовал твой детский горшок, стараясь в нем вынюхать то, что вынюхать было нельзя, ибо горшок мама старательно мыла. И ты не догадывалась уже позднее, когда ты перестала пользоваться горшком, как я изнывал, проходя по стольку раз мимо туалета, когда ты там сопела и тужилась. И ты представить себе не можешь, какой ты мне нанесла удар, когда однажды застеснялась и сказала, что больше нe дашь мне себя мыть, тебя стала мыть мама. Удар был двойной, потому что тогда же и исходя из этого мама решила, что у тебя должна быть отдельная комната. Я нарочно увлекал тебя учебой и забивал тебе голову разной моей наукой, доставал всевозможные занимательные книжки, доступные твоему уму, постепенно усложняя твое чтение, чтобы ты не интересовалась мальчиками, потому что я тебя ревновал, и чтобы ты потом не вышла от меня замуж, но я не предвидел, что делаю только хуже, потому что, оказывается, к науке, которую ты полюбила больше чем меня, тоже можно ревновать и потому что лучше бы ты вышла замуж, а не жила с нами. Я ушел от твоей матери, так как не в силах был больше в прежнем виде жить рядом с тобой. Мама думала, что я ушел к другой женщине, так я ей сказал, а я ушел один, но потом стал искать себе женщину и женился, мне показалось, что она похожа на тебя, а выяснилось, что только издали при моей близорукости. У меня родилось две дочери, каждый раз я боялся, что у меня с ними будет как с тобой, но и хотел, потому что клин клином, и тогда окажется, что я обыкновенный маньяк, но оказалось, это не так. Поэтому я так редко бывал у ваc с мамой, а у тебя одной я вообще боялся бынать, когда мама вышла замуж, я только звонил и посылал деньги и мучился, представляя себе тебя одну безо всякой от меня защиты. Я очень хотел, чтобы ты вышла замуж, потому что это бы тебя отрезало, и подсылал к тебе аспирантов, подговаривая их, якобы меня, отца, очень волнует твое женское одиночестпо, ты им действительно нравилась, они рассказывали. Тут ходили глухи, что нашу корпорацию разоблачат, что Наталья Васильевна уже отправила письмо, тем более, что она сказала, что больше в этом участвовать не будет, и с нами прекратила разговаривать. Я решил, что придумал себе хорошее обстоятельство, что мне теперь нечего терять и у меня такая беда, а иначе я бы нe отважился. Я к тебе еду, потому что все равно больше так не могу. Отец.

P. S. Ты меня, дочь, прости, но я хотел повеситься когда ты в доме, чтобы ты меня снимала еще теплого и трогала бы меня. Сбоку от текста, мешаясь с окончаниями фраз, приписка наискось: Если бы ты мне не села на колени, ничего бы не произошло, я бы оробел у тебя, и прошло желание, но когда ты села, оно возобновилось с невиданной силой, я ничего не мог поделать. Есть кое-что новое: письма не было, это только слухи, я звонил Андрееву, он сказал, что ты с ума сошел, что прячешься. Я теперь уже жалею, что устроил, я столько себе навоображал, пока собирался, накрутил, я так долго себя выдерживал, как вино, и тебя тоже, настаивал, а оказалось довольно глупо и обыкновенно, ты лежала совсем мертвая подо мной, если б у меня был хмель, он бы сошел, но его не было, я наспех кончил, только чтоб быстрей отвалиться и стал считать дни.

Вот такое я получила на следующий день письмо.