Текст книги "Диверсантка (СИ)"

Автор книги: Олег Быстров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

К этому добавлялись языковая и физическая подготовка, военное дело. Уже с первого года девочек знакомили со стрелковым оружием, тренировали на силу, выносливость и равнодушие к боли.

Оккультное, а ещё более того политическое общество «Туле» прислало двух человек. Виктор и Элен Эшенбах представились супругами. С их слов, они ставили перед собой целю развить в воспитанницах – ни много ни мало – парапсихологические способности. К тому времени в школе директорствовал Фридрих Нойер. Ученик Вальтера Николаи, работавший под его руководством во времена Великой войны, он имел членство в национал-социалистической партии с двадцать пятого года и был ярым сторонником Гитлера.

Николаи считал войну не проигранной, а Германию – преданной, и Нойер разделял его точку зрения. Однако учитель оставался разведчиком до мозга костей, его удел – хитрые международные комбинации. Гитлер же, будучи политиком, стал в глазах Нойера прямым выражением надежд и чаяний всех немцев, несущих ярмо позорной капитуляции. Оккультисты явились, считай, от самого Гиммлера, правой руки Гитлера, усомниться в целесообразности назначения было попросту невозможно. Но ко всему прочему, директор был ещё и здравомыслящим человеком, потому спросил:

– В случае, если вы не найдёте среди девочек способных к парапсихическим опытам, что будете делать? Ведь это природный дар, если я не ошибаюсь? Он либо есть, либо его нет...

– Типичная точка зрения дилетанта, – самоуверенно отвечал Виктор. – Господин Нойер, связь с потусторонним заложена в каждом человеке. Владея специальными методиками, мы можем развить данную связь в осознанные действия.

– И что это за методики? – полюбопытствовал директор.

– Они основаны на чёрной магии, – выдал преподаватель тайных знаний и сделал значительное лицо.

В этой странной паре всегда говорил он, его жена Элен обычно молчала, уставившись в пол.

Герр директор лишь пожал плечами. Рихарда Блюме уже не приезжал в школу, занимался новым секретным проектом, но периодически звонил. Его советы были равнозначны приказам, и Блюме чётко оговорил, что преподавателям из оккультного общества выдан карт-бланш. Что ж, программа предусматривала определённое количество часов для господина мага и его спутницы жизни.

Как директор школы Нойер имел право знать план занятий всех учителей и периодически контролировать его выполнение. В бумаге, представленной Эшенбахами, значились: лозоходство, или биолокация, гипноз, перемещение предметов силой мысли, или телекинез, и пирокинез – способность возжигать объекты на расстоянии при помощи всё той же силы мысли. Безусловно, последнее, как, впрочем, и предпоследнее, было бы чрезвычайно полезным умением для диверсанта, вот только Фридрих ни секунды не верил, что это возможно. От программы супругов, на его взгляд, отчётливо попахивало жульничеством. Но предпринять что-либо в отношении колдунов из «Туле» он не мог. Рекомендации Блюме, как уже было сказано, приравнивались к приказам.

Лишь однажды Виктор по-настоящему удивил Нойера. Случилось это более чем через год после появления Эшенбахов, осенью 1929 года. Никакого телекинеза, а тем более пирокинеза, девочки за всё это время так и не показали, что было на взгляд директора в порядке вещей. Но вот одна воспитанница, Клара Вчела, словачка по национальности, сумела непостижимым образом найти гранату в лесу. Граната не имела взрывателя, и вообще, обставлено всё было в духе показательного выступления. Если не сказать – показушного. Но тем не менее.

Эшенбах попросил разрешить Францу, штатному водителю школы, загодя спрятать в лесу боеприпас. Притом так, чтобы рядом не было сколько-нибудь заметных ориентиров, и он сам не смог бы с точностью показать место. Нойер дал разрешение, Франц выполнил задание. На следующий день они выехали: чёрные маги в полном составе, директор и девочка. Франц, естественно, за рулём. Прибыв на место, Виктор сказал, что введёт Клару в гипнотический транс, после чего она, используя память водителя, найдёт спрятанный предмет. Элен всё это время привычно молчала потупившись.

Проделав над словачкой необходимые пасы, маг, судя по всему, добился желаемого – девочка впала в транс наподобие гипнотического. Двигалась как сомнамбула, отвечала на вопросы замедленно, тихим голосом, без команды не делала и шага. Но как только Виктор приказал резким голосом: «Искать», она ухватила водителя за руку и прикрыла глаза. А потом быстрым шагом направилась в заросли кустов. Через минуту граната была перед глазами удивлённых зрителей. Произошедшее особенно поразило Франца, он клялся и божился, что не запомнил точно место. Прятал-то в сумерках, да выполняя условие – никаких чётких ориентиров. Водитель волновался, что не сработай метода, граната останется в лесу. А ну как найдёт кто, да бросит, к примеру, в костёр?

Поэтому бедняга Франц испытал истинное облегчение, хорошо приправленное испугом. Всё это легко читалось на его лице, когда он глядел то на Клару, приходившую в себя, то на чету Эшенбахов. Сама девочка ничего не помнила, и как искала гранату, сказать не могла. Что до Нойера, то увиденное показалась ему хитроумным трюком, постановкой, сработанной Виктором для повышения собственного престижа. Таким было первое впечатление. Позже, поразмыслив над ситуацией, он признался себе, что не понимает, как подобное возможно проделать. Во всяком случае, не подговорив Франца, хотя в водителе он был уверен на сто процентов. Однако позже и тут нашлись контраргументы – если девочка совершает нечто экстраординарное только под надзором мага, то какой в этом прок для диверсионной работы? Не будет же она идти на заброску с любимым гипнотизером под руку!..

Но всё ж таки, своё пребывание в школе маги худо-бедно оправдали и ещё год морочили головы воспитанницам. По окончании этого срока их отозвали, а вместо них прислали преподавателя мифологии, вполне управляемую и безобидную шведку Бьёрнборг, и желтолицего господина Ло, мастера древних единоборств. Из достоверных агентурных источников Нойер знал – девочки заменой довольны. Водитель Франц – тоже.

Однако сейчас, на исходе тридцать третьего года, многое изменилось и в стране, и в школе. Начать с того, что в январе Гитлер стал рейхсканцлером. А после февральского пожара в Рейхстаге Гинденбург подписал декреты «О защите народа и государства» и «Против предательства немецкого народа...», объявив коммунистов, по сути, вне закона. Для понимающих людей это стало верным знаком – фюрер прибирает себе всю полноту власти, изначально ограниченную парламентом. Ведь рейхсканцлер на тот момент являлся всего лишь главой кабинета министров, а кабинет, кстати, нужно было ещё сформировать.

Нойер догадывался, что может произойти дальше, но события развивались стремительно и превзошли все ожидания. Аресты инакомыслящих, мартовские выборы в Рейхстаг, запрет Коммунистической партии Германии, то есть окончательный разгром главного противника. И в конце месяца – Закон о чрезвычайных полномочиях. Занавес.

Далее, ещё в двадцать девятом году Гиммлер стал рейхсфюрером СС и успешно развивал эту структуру, на глазах превращая «чёрный орден» в самую мощную спецслужбу Германии. К весне тридцать третьего года в рядах охранного отряда насчитывалось более пятидесяти тысяч человек. Сам же Гиммлер получал из рук нового канцлера должность за должностью. Пока, правда, всё больше в пределах Баварии, но недалёк тот час, когда влияние его распространится на всю Германию. Нойер верил в это и мысленно рукоплескал – вот такого начальника он хотел иметь!

Рихард Блюме, между тем, звонил всё реже, а последние полгода вообще не давал о себе знать. Новый же руководитель Абвера Конрад Патциг не выказывал к проекту особого интереса. Да и ладно, директор с удовольствием оказался бы под крылом всесильного СС. Тем более что Гиммлер с маниакальным упорством подчинял себе всё, связанное с наукой. В том числе, – а быть может, и в первую очередь! – наукой исторической, связанной с древней Германией и пантеоном её божеств и героев. А также и оккультными знаниями.

И наконец, в июле состоялась устроенная известными расологами Дарре и Виртом выставка «Немецкое наследие предков», которую Гиммлер не преминул посетить. И не просто посетил, а всецело одобрил, и вместо тихо умирающего «Туле» появилось «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков». А чуть позже – институт, для простоты сохранивший в названии два последних слова – наследие предков. «Аненербе».

Теперь Нойер был рад, что в деле подготовки диверсанток не обошлось без предтечи новоявленного научного центра. Это ставило школу как бы ближе к всемогущему рейхсфюреру. Но и одолевали сомнения: не пожелает ли новый хозяин сменить персонал? Новая метла по-новому метёт, есть у русских такая поговорка. Звонок из ближнего окружения Гиммлера вначале более испугал, чем обрадовал. Некто, представившись господином Клюге, поведал, что рейхсфюрер помнит о школе Кнохенхюте, знаком с программой обучения и приветствует перспективное начинание. В знак доверия он предлагает господину Нойеру встретиться с профессором Бертольдом.

– Учёный приедет к вам завтра, – негромко, но уверенно журчал голос в телефонной трубке. – Поговорите с ним, расспросите. Посмотрите, какой он человек, этот профессор, и что за идеи роятся в его голове. Мы знаем вас как верного и убеждённого члена партии и рассчитываем на объективную оценку. Если Бертольд будет нести полный бред, не спешите отказывать. Прежде позвоните мне по телефону (далее следовали цифры). Подумаем вместе. Если же проект вам понравится, приступайте к реализации немедленно. Создайте учёному необходимые условия, подберите материал. И всё равно позвоните. Да, в мюнхенском отделении Кредит-Банка на счёт вашей школы мы положили некоторые средства (далее следовала цифра, весьма внушительная). Располагайте ими. Вопросы, господин директор?

Вопросов не было, была радость. Вот это хватка! Вот, что значит – хозяин в доме! Сразу и перспективный проект, – да не просто, а с научным открытием, с настоящим учёным! И денежки! А уж он не подведёт. Отличный шанс доказать свою полезность.

В тот момент, когда Катрин Зобель в зале физвоспитания боролась с чешкой Ханной Куна, директор встречался с профессором в верхнем ярусе южной башни. Одной из тех, куда воспитанниц не пускали. Внизу располагались бухгалтерия и учебная часть. Верхний ярус пустовал. В восточной башне, в подвале находился склад оружия и боеприпасов для учебных стрельб, выше жили преподаватели школы. Получалось, будто они сидят на пороховой бочке, но никто не смел выражать неудовольствие или опасения. Интересы Рейха превыше всего.

Профессор выглядел в точности так, как порой описывают учёных мужей в книжках: слегка рассеянный, не от мира сего, с венчиком лёгких как пух волос вокруг лысого, блестящего черепа. Круглые очки его постоянно запотевали, и ему приходилось время от времени протирать их носовым платком. Выяснилось, что он преподавал теорию электромагнитных излучений на физическом факультете Мюнхенского университета Людвига-Максимилиана. Увлекался проблемой воздействия излучений рентгеновского спектра на живые организмы.

– Видите ли, лучи эти могут различаться по частоте и длине волны, – увлечённо повествовал Бертольд. – Энергия их лежит в пределе от ста электронвольт до двухсот пятидесяти килоэлектронвольт, а длина волны от пяти тысячных до десяти нанометров. Это чрезвычайно большой разброс...

– Подождите, уважаемый профессор, – мягко, но непреклонно перебил Нойер. – Не тратьте красноречие зря, я в физике всё равно ничего не смыслю. Давайте сразу к сути дела – чем ваши лучи интересны в плане подготовки будущих разведчиков-диверсантов?

– Ну да... – слегка сбился учёный муж, но тут же встрепенулся: – так я о чём и говорю! Можно подобрать такую энергию и длину волны, которые будут воздействовать на живой организм чрезвычайно интересным образом. Облучая узконаправленным пучком область гипофиза...

Чем дольше слушал Нойер, тем более испытывал неприятное удивление. В то время как в кругах национал-социалистов – он знал – полным ходом идут обсуждения, мол, стоит ли содержать умалишённых, дебилов и прочих увечных, это ярмо на шее общества, Бертольд предлагал этих самых уродов производить из нормальных людей. Таково ли предназначение его воспитанниц?

– Как вы говорите – задержка в росте? – переспросил он, отвлёкшись от собственных мыслей.

– Ну да! Выделение гормона роста резко сокращается. После серии сеансов внешне человек продолжает выглядеть ребёнком, в то время как внутреннее развитие продолжается. Интеллект, волевые качества, способность оценивать обстановку и шкала личностных ценностей, способность принимать решения и действовать – всё это будет как у взрослого человека. Я доказал это, изучая поведение животных, а с недавнего времени получил возможность опробовать метод на... э-э... – ученый запнулся, подыскивая слово, – объектах из Дахау. Жаль, что среди них не было детей, только два подростка. У вас же здесь очень благоприятный материал. Мы можем сразу от стадии эксперимента перейти к...

– Вы сказали, внешне воспитанница остаётся ребёнком. А сила мышц, выносливость? Способность переносить физические нагрузки?

– С определёнными ограничениями, конечно. Всё-таки восьмилетняя девочка не справится с взрослым мужчиной, допустим, в драке. Или, например, при беге на длинные дистанции. Однако здесь многое поддаётся тренировкам, та же выносливость. Ресурсы большинства внутренних органов будет на уровне взрослого человека.

– Большинства, но не всех? – вновь уточнил Нойер.

– Да, увы, кое-что теряется. Снижается, к примеру, выработка половых гормонов. Эта функция необратимо угнетается. У вас ведь девочки? Увы, им никогда не познать счастья материнства, да и лунный цикл грубо нарушится...

– Это что касается материнства, а вообще возможно, чтобы по прошествии определённого времени девочки смогли вернуться к нормальному развитию?

– К сожалению, нет. – По лицу профессора было совершенно не заметно, чтобы он действительно сочувствовал будущим диверсанткам. Похоже, дальнейшая судьба подопытного материала его абсолютно не волновала. – Они вынуждены будут прожить всю жизнь в теле ребёнка. Так и состарятся.

– Трудно представить старушку в облике восьмилетней девочки, – задумчиво проговорил Нойер.

– Я тоже не могу себе такого вообразить, – усмехнулся учёный. – Впрочем, вы готовите воспитанниц к такого рода деятельности, что, возможно, им и не суждено дожить до преклонных лет.

– Тут вы правы, – согласился директор. – Вы дали название своему проекту?

– Особенно не выдумывал. Latenz – задержка, отсюда «Программа Л».

– Отлично, герр профессор. Сейчас вас проводят в апартаменты. Мы подготовили комнату, там вам будет удобно. Сегодня отдыхайте, а мне необходимо подумать.

И матёрому разведчику порой нужна пауза, слишком неожиданной оказалась информация. Лишь осмыслив услышанное, покрутив объяснения профессора со всех сторон, Нойер понял, какое полезное для его дела открытие совершил учёный. Мысль использовать детей приходила в голову создателей разного рода школ и центров подготовки диверсантов и раньше. При виде потерянного, несчастного ребёнка взрослый человек скорее испытывает жалость, сочувствие и стремление помочь, чем желание учинить проверку. Дети вызывают меньше подозрений и порой могут пройти туда, куда взрослого не пустят. Потом, война – это всегда разрушения, пожарища, покинутые города, а значит, толпы беженцев, перемещение больших масс людей. Ребёнку легко затеряться в таком коловращении, пройти через систему охраны и поиска вражеских лазутчиков.

Но есть в этих рассуждениях и свои минусы. Например, детская психика слишком ненадёжна. Дети пугливы, внушаемы, доверяют взрослым, и не только тем, которые их послали, но и тем, которые встречают. Бросить порученное дело и потянуться к другому, более надёжному и сильному на их взгляд взрослому человеку, для них не сложно.

Совсем другое дело, если под внешностью ребёнка скрывается восемнадцатилетний боец с крепкой психикой, морально устойчивый, воспитанный в духе беззаветной преданности нацисткой идее. Такой диверсант не сдастся врагу, будет сражаться до конца. Он способен на самостоятельные действия, при необходимости может легко поменять легенду, подстроиться под конкретную обстановку. У девочек, понятно, не будет той силы, что у взрослых мужчин, и той выносливости, зато будут гибкость и пластичность, свойственные юным гимнасткам. Господину Ло того и надо, не на силу он ставку делает, а на ловкость и знание особых точек на теле человека. Нажми на такую без усилия, но правильно, и остановится жизнь.

А ребёнка очень многие подпустят к себе вплотную. Не чувствуя опасности – очень многие...

Глава 4

1934 год. Вевельсбург – Кнохенхюте, Германия

Июнь тридцать четвёртого года выдался на удивление засушливым и жарким. Но здесь, за метровыми стенами древнего замка Вевельсбург, было прохладно. Карл Мария Вилигут (1) откинулся в кресле с выведенными на спинке сдвоенными рунами «Зиг», эмблемой «чёрного ордена» СС и знаком Победы. Он сам третьего дня предложил Манфреду фон Кнобельсдорфу (2), главному устроителю всяческих ритуалов и празднеств в замке, не стесняться с символикой и атрибутикой. И тому, и другому Карл Мария придавал огромное значение.

Впрочем, ещё большее значение он придавал своим видениям. Верить ли им, а если верить, то безоговорочно ли? На эти вопросы ответов не находилось, а поиск довёл однажды до психиатрической лечебницы. В двадцать четвёртом году, в Зальцбурге он провёл в скорбном доме долгих три года. Тот период жизни Карл Мария вспоминать не любил, и не хотел, чтобы об этом упоминали окружающие. В первую очередь – Гиммлер, на него Вилигут делал особую ставку.

В то же время, было нечто нечеловеческое в этих картинках сражающихся воинов, нисходящих с небес божеств, столба Ирминсула – оси мира. Воины выступали в кожаных доспехах, с палицами и мечами в руках. Бились неистово, проливая реки крови, не щадя ни врагов, ни себя. Виделось всё так отчётливо, будто происходило рядом – лишь руку протяни. Слышались их крики и стоны, звон оружия, пахло свежей кровью и потом, мочой и блевотиной. В душе поселялся ужас, казалось, сейчас на голову опустится топор! Или стрела пронзит грудь...

Божества выглядели более похожими на воинов, чем на святых, и совершенно не походили на образы, которые рисовались при прочтении Эдды. Ничего красивого, лубочного, возвышенного. Такие же звероподобные рожи, гортанные крики, кривые персты, указующие прямо на него. Сейчас эти призывы услышат те, кто остервенело рубят друг друга, и все повернуться разом к нему. Направят оружие на его беззащитное тело: «Вот он, единственный и самый главный враг!»

Так казалось...

Валькирии – кровожадные, хищные твари, летящие на кровавый дух, словно голодные волчицы на запах съестного. Ничего прекрасного, никаких золотых кудрей и крылатых шлемов! Чёрные рваные плащи, из которых тянутся костлявые пальцы, жаждущие вцепиться в изрубленную плоть, редкие пегие пряди на сморщенных черепах. Безумные глаза и распяленные в сатанинском хохоте тонкогубые рты.

Жадные рты...

А вдали – ось мира Ирминсул. Выглядит, будто замёрзшая молния, однажды ударившая с небес, да так и застывшая навеки. Как это корявое образование может быть осью чего-либо?! Тем более – мира?..

И всё же, он очень дорожил своими видениями. В том, что это родовая память, не сомневался, да и не давали усомниться. Гиммлер, Кнобельсдорф, Дарре – все в один голос пели на ухо, как дорожат они наследием предков, не описанным ни в одном памятнике старины. Их в те времена попросту не было – ни летописей, ни грамот, ни манускриптов. Сколь важна – просто бесценна! – информация, струящаяся через него к истинным адептам древнегерманской традиции! Приходилось смягчать, покрывать героическим флером картины доисторических побоищ, приводить к более знакомым и понятным образам из той же Эдды или «Песни о Нибелунгах». Но это не всегда удавалось, и бывало, у рейхсфюрера от сказанного струился по высокому лбу горячий пот, а старину Манфреда, и так-то склонного к неумеренным восторгам по поводу всего «ирминического», трясло от возбуждения, и провидец опасался – не хватитла бы беднягу кондрашка...

Видения накатывали приступами. Со временем он начал узнавать приближение очередного пароксизма, готовился к нему, сообщал о предстоящем действе кому-либо из заинтересованных лиц, оказавшихся рядом. Здесь, в Вевельсбурге таким лицом стала Ильза фон Кнобельсдорф, урождённая Дарре. Да-да, сестра того самого Рихарда Дарре, главы Управления СС по вопросам расы и поселения. Почему он выбрал именно эту женщину? – Карл Мария не мог объяснить даже себе сам. Не иначе, прозрение, ниспосланное свыше.

Да, сегодня накатит. К вечеру ближе или ночью, а может, и чуть раньше. Об этом говорила головная боль, подступающая волнами, пульсирующая в висках тупыми ударами стенобитных машин. Об этом же вопила тошнота, выкручивая в спазме желудок. Нашёптывала отвратительная сухость во рту с примесью горечи. Вилигут взял стакан в подстаканнике со свастикой, хлебнул остывшего чая. Горечь не проходила, а живот откликнулся на каплю жидкости мучительными резями. Чёрт побери эту родовую память! Нелегко же она даётся.

Вошла Ильза, лёгкой походкой прошелестела к столу морёного дуба, за которым сидел кумир её и мужа. Живой рупор, через который приходили откровения о деяниях героев прошлых тысячелетий.

– Как вы себя чувствуете, герр Вайстор? – Ильза предпочитала называть Вилигута псевдонимом, взятым для службы в СС. В голосе отчётливо слышались забота и тревога: – Что-нибудь нужно?

– Сегодня будет откровение... – с трудом проговорил Карл Мария.

– Распорядиться, чтобы приготовили большой зал?

– Да, пожалуй...

Зал располагался в юго-восточной башне. Там зажгут факела, но их будет немного, чтобы обширное помещение оставалось полутёмным. Поставят кресла с высокими спинками и начертанными рунами. Пригласят избранных. Такая атмосфера устраивала Карла – не так заметны переживания, которые непременно отразятся на его лице. Он подозревал, что зрелище не из приятных. И основания для подобных подозрений были, однажды мало подготовленный к подобному испытанию сотрудник Дарре во время действа упал в обморок. Чтобы такого не случалось впредь, или случалось хотя бы реже, Вилигут старался обставить сеансы «родового прозрения» максимально таинственно и малопонятно для окружающих. Пока получалось.

Да и сам замок Вевельсбург располагал к оккультным ритуалам и мистическим таинствам. Мрачная треугольная громада, сверху напоминающая наконечник копья, высилась на вершине холма, надменно глядела узкими окошками на мир внизу. Мощная, не имеющая кровли северная башня, так толком и не восстановленная после знаменитого пожара, служила остриём. Юго-западная и юго-восточная – с остроконечными крышами, обжитые, – находились в основании. Башни связывали переходы из тёсаных, кое-где покрытых мхом каменных плит. Кладка, порядком причёсанная дождями и ветром, помнила ещё семнадцатый век и епископа Падерборна. Печать прошедших столетий хранили и тяжёлые ворота в боковой стене, к которым вела старинная эстакада – дубовые плахи, кованое железо, серый, местами выкрошившийся камень. И внутренние покои – полутёмные, пропитанные затхлым духом минувших веков с лёгким привкусом плесени...

К вечеру собралась гроза. Было душно, вдали грохотало. Резкие порывы ветра, предвестники скорого дождя, налетали на громаду замка, трепали штандарты со свастикой на юго-восточной башне. Небо было тёмным, набрякшим влагой, непроглядным. Но на западе неожиданно образовался разрыв в тучах, и стало видно, как солнечный диск багряным расплавом сливается за линию горизонта.

Провидцу невольно подумалось, что жизнь порой так походит на плохую театральную постановку. Сумрак огромного зала, факела на стенах, жёсткие неудобные кресла. Да вдобавок сполохи молний за узкими стрельчатыми окошками и раскаты грома. Зато будет чертовски мистически и загадочно. То, что нужно.

Голова к тому времени просто раскалывалась. Тошнота прошла, но стало трудно дышать – верные признаки того, что вот-вот вырвется на волю очередное туманное озарение. Хорошо бы дотянуть до полночи: знаковый, что ни говори, час. Все значительные события происходят в полночь...

Не дотянул какие-то минуты. Собравшиеся были уже готовы, ждали уже, поэтому, когда Вилигута, одетого в длинную чёрную мантию, скрючила судорога, никто не удивился. Не бросился к мистику на помощь – лишь подались вперёд, впились глазами, навострили уши – жадно ловили каждое слово, каждый жест. Лицо Карла Марии побледнело, жидкие, зачёсанные назад волосы прилипли к черепу редкими прядями, на крупном носу выступили капли пота.

Неожиданно голова стала пустой и ясной, дыхание – лёгким и невесомым. Боль отступила. Он вытянул руку с растопыренными пальцами:

– Под северной башней, от наружного её угла... По склону холма тридцать метров вниз, а затем три метра вправо.

И рухнул в кресло.

Тут же все участники оккультного ритуала пришли в движение. Фон Кнобельсдорф запоздало пытался подхватить провидца, но это ему не удавалось – Вилигут уже лежал в кресле, вытянув ноги и некрасиво растопырив локти. Ильза суетилась с кубком подогретого вина с лимоном и специями, напиток, каковой Мэтр полагал успокаивающим и поддерживающим силы после сеансов. Остальные статисты бестолково толкались возле обмякшего тела, создавая пущую неразбериху и сумятицу. Виновник же возникшей суматохи никак не реагировал на окружающее – пребывал в глубоком обмороке.

Той же ночью, несмотря на поздний час и убедившись, что столпу ирминизма ничто не угрожает (обморок Вилигута перешёл в глубокий здоровый сон), супруги фон Кнобельсдорф кинулись сообщать новость: Ильза своему брату Вальтеру Дарре, Манфред непосредственно Генриху Гиммлеру. Именно после его восторженного звонка рейхсфюрер окончательно решит сделать Вевельсбург вотчиной своего «чёрного ордена». Цитаделью и школой подготовки будущих кадров СС, последним пристанищем павших героев, Асгардом на земле.

Он добьется своего уже в сентябре. В феврале будущего года Манфред фон Кнобельсдорф станет первым комендантом замка. Начнётся перепланировка и восстановление комнат и залов, появится необходимая символика в мозаиках и панно. Для успешного проведения работ рядом расположат концлагерь Нидерхаген. Небольшой, отвечающий задачам реставрации и строительных работ. Начнётся новая, чёрно-эсэсовская история старого замка в Вестфалии.

Но это всё в будущем, а пока...

Поутру на склоне холма, несущего на своей макушке замок, топтались семеро рабочих. Рядом возвышалась громада северной башни, сумрачно глядевшая на пролетающие в вышине облака немигающим фантастическим глазом. Выгоревшая после удара молнии в далёком 1815 году, башня не была полностью восстановлена. Некоторые комнаты использовали, но только лишь малую часть, в основном тяжеловесное сооружение пустовало. Там и разместили рабочих.

Мужчины поеживались от прохладного ветерка, перебрасывали с плеча на плечо лопаты. Бригадиром у них значился Дитрих Беккер, рассудительный великан лет сорока. Однако с минуты на минуту ожидалось появление руководителя раскопок Вернера Шульца, аспиранта археологического факультета и специалиста института Аненербе по исследованиям древних памятников и захоронений. Он будет следить за рабочими, не то те такого накопают, вовек потом не разберёшься – где следы древних германцев, а где прошлогодний навоз и потерянная кухаркой в незапамятные времена сковородка.

Дитрих, непривычный к безделью, педантично отмерил тридцать шагов вниз по склону и три шага вправо. Рост позволял ему считать свой шаг за полноценный метр. Воткнул в раскисший после вчерашнего ливня грунт штык лопаты:

– Вот здесь и начнём. Потом по спирали расширяемся, пока... – он запнулся, подыскивая правильные слова, – не найдём искомое. Или не последует распоряжение о прекращении поисков.

– Что ищем-то? – спросил коренастый Ганс, одетый в армейского образца куртку с накладными карманами. Спросил не в первый раз, этим вопросом бригада землекопов уже задавалась.

– Точных указаний пока не поступало, – нехотя ответил Дитрих. Он терпеть не мог неопределённость, отсутствие конкретной задачи его смущало не меньше, чем остальных, но нужно было соответствовать званию бригадира. – Думаю, это знает тот, кому положено...

– Я вам подскажу, что мы ищем, – послышался уверенный голос от стены башни. Среднего роста мужчина в ветровке и высоких резиновых сапогах внимательно смотрел на рабочих. – Будете копать в указанном месте. Как только найдёте что-либо, сразу показываете мне. Я определю, то ли это, что мы ищем, или нет. – И тронул кепку за козырёк: – Вернер Шульц, руководитель раскопок.

Рабочие, переглядываясь и переговариваясь, направились к своему бригадиру. Беккер на пару с аспирантом расставили землекопов по местам, и работа закипела. Влажная глина давалась плохо, тем не менее, к вечеру первого дня на склоне образовался котлован достаточной величины. Однако ничего заслуживающего внимания поисковики не нашли.

На следующий день работы продолжились. Как только штык с неприятным скрежетом врезался во что-либо твёрдое, Шульц тут же оказывался рядом. Специальными метёлками и маленькой, будто детской лопаткой он освобождал находку от земли, осторожно извлекал и рассматривал со всех сторон. Но пока что удалось отыскать несколько ржавых гвоздей и полуистлевшую доску, обронённую когда-то строителями, недолго работавшими в башне. Всё это, понятно, не могло считаться памятниками седой старины.

Аспиранта тоже слегка смущало это обстоятельство – искать послали неведомо что. Ведь Вилигут не указал, какой предмет, или сооружение, или документ он увидел в прозрении. Назвал только координаты. Даже после того, как пришёл в себя, провидец не смог добавить ничего нового. При расспросах таращился и недоумённо пожимал плечами. Похоже, сам не помнил, что ему там привиделось.

Тем не менее, Кнобельсдорф настаивал на самых тщательных и энергичных поисках. Он беззаветно верил любой идее Вилигута, да к тому же сообщил об озарении Гиммлеру. Пути назад не было, теперь необходимо что-нибудь найти, и лучше такое, чтоб удивлённо ахнула вся Германия. А ещё лучше – ахнула восхищённо. Оставалось рыть землю если и не носом, то со всем старанием, просеять глину пополам с песком через мелкое сито в надежде выудить что-то сверхъестественное.