Текст книги "Старуха с лорнетом"

Автор книги: Олег Тарутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ах падаль, ах падаль...– не в силах совладать с дергающимися губами, бормотал Митрохин.– Убью!

Женщина опять схватила его за руку, с настойчивой силой влекла его к выходу из сада.

– Не надо! Не надо! – повторяла она.– Не надо больше!.. Боря?..

Митрохин глянул. О господи,– Ирина! Он рванулся назад, но она повисла на нем, лихорадочно что-то бормоча, шепча, целуя его и заливаясь слезами.

Они быстро прошли на бульвар к остановке троллейбуса, тут же, к счастью, подошедшего. Они вскочили в него, но, проехав две остановки, вышли, потому что пассажиры с любопытством и недоумением разглядывали эту пару: зареванная девица и парень с серым лицом и дергающимися губами. И оба-со спортивными сумками в руках. Что за трагедия на спортивном фронте?

...– Понимаешь,– рассказывала Стебликова, когда, уже успокоившись, они вышли на Дворцовый мост,– мы все тебя искали, ждали. И Иван Герасимыч хотел на тебя взглянуть. Игорек...– Ирина запнулась,– Гривосвятов даже не поверил, что ты без тренировки, в кедах метр девяносто семь взял...

– Метр девяносто пять,– равнодушно поправил Митрохин.

– Нет, девяносто семь,– погладила его руку Ирина,– там потом перемеряли...

– Ну, а дальше?

–А потом все наши "ниишники" пошли в "мороженое". А потом я к тете Клаве пошла. Это сестра папина,– пояснила Ирина,-она на Добролюбова живет. А ее дома не оказалось. Ну, а потом пошла я через садик...– Ирочка прерывисто вздохнула, и Митрохин сжал ее ладонь.– Они все сзади меня шли, эти двое... Сначала просто заигрывали, потом всякие гадости стали выкрикивать. Я бы от них запросто убежала, а тут этот, из кустов... А тут ты! А как ты их всех троих, Боря!-она восхищенно глянула на Митрохина.Каратэ, а я и не знала.

– Какое, к черту, каратэ,– сказал Митрохин,– освирепел я просто, когда он тебя ударил. О каратэ я и понятия не имею.

– Ну да...-усомнилась Ирочка, опять погладив его руку.– Давай, Боря, зайдем к нам, а? Я тебя с папой познакомлю. Он у меня знаешь какой!

– Вот только на работу ему теперь к восьми,-вспомнилась Митрохину утренняя новость.

Ирочка засмеялась, тряхнула волосами. Митрохин глянул на нее и в который уже раз за сегодня подивился: до чего же красива! Как же он раньше-то не замечал?

– Ирина,– спросил он,– а мама?

– Мама умерла три года назад,– глухо ответила Ирочка,– три года и четыре месяца.

Они проходили мимо какого-то длинного обшарпанного забора. Сеял дождь и было безлюдно. Митрохин остановился, повернул Ирину к себе лицом, обнял ее и поцеловал. Она всхлипнула и погладила ладонями его лицо. Больше они не останавливались и не разговаривали до самого ее дома.

– Ну беги,– сказал Митрохин.– До завтра. Привет папе. Ты его не пугай, не рассказывай про драку.

– Ага. Боря...-начала было она, но не договорила, засмеялась и махнула рукой: – До завтра!

VI

Через час добравшись до дому, Митрохин отпер свой почтовый ящик, глянул. Две газеты и записка. Так, интересно... "Была, не застала, буду завтра. В.". Лаконизм. Телеграфный стиль. Завтра, стало быть... Нет, завтра никак не годится. Вроде бы теперь никогда уже не годится. Вот ведь дела-то какие, друг ты мой Боря...

К лифту они подошли одновременно с соседом. Митрофан Прокопович, против обыкновения, на Митрохина не накинулся, а глянул и отвел глаза:-Кхе-кхе...-Трезв он был и тих.

– Домой? – спросил Митрохин, держа палец у кнопочного пульта, спросил на предмет выяснения нужного соседу этажа.

– Домой...– вздохнул тот.

Митрохин нажал кнопку. Поехали. Помолчали.

– Эх,– сказал Борис,– не будем ссориться, Митрофан Прокопыч! Ей-богу, надоело. Извините, коли виноват.

– А чего ссориться-то,– закряхтел сосед.– Ни к чему это дело. Тут вот лаешься, психуешь, а потом "кондратии" хватит – ив ящик. Разумно это, я тебя, Боря, спрашиваю? Разумно?

– Конечно же, неразумно! – обрадовался Митрохин.

При выходе из лифта Борис жестом пригласил соседа пройти первым, и тот вышел, кивнув светски.

– А я твою Вешку давеча накормил, кошку, стало быть,– сообщил сосед, имея в виду Борисову Векшу.– Она ко мне по балкону перебралась. Мяукала, голодная. У-у, злыдень! – шутливо ткнул он кулаком в митрохинский живот.-Не кормишь! Так она ж хомяка твоего сожрет, а потом тебя самого.

– Ну спасибо вам, Митрофан Прокопыч, ну спасибо! – поблагодарил старика Митрохин, отпирая дверь.Прошу!

– Попозже разве,-пожевал губами сосед.-А и ты, Боря, заходи, когда вздумаешь.

– Спасибо, спасибо.

– Не на чем.

Митрохин вошел в свою однокомнатную холостяцкую квартиру, купленную три года назад старшей сестрой единственной его родней на белом свете, зажег свет, включил телевизор и пошел на кухню, готовить еду себе и кошке. Векша уже вилась у его ног со своим извечным: "Дай! Дай!", иногда переезжавшим на совсем уже душераздирающее: "Дав-а-а-ан!!" Борис дал ей колбасы. Отстала, слава богу.

Борис вернулся в комнату, поглядел, как на обеззвученном экране широко разевает рот певица, словно бы норовя откусить от всунутого в рот микрофона. Митрохин дал звук: "...па-рус мой, парус: бе-е-лая птица..." Нет уж, пусть лучше Векша мяучит. Он выключил телевизор, вытянулся на диване, заложив руки за голову.

Весь сегодняшний день вспомнился ему, весь день во всех подробностях. И Татьяна Антоновна с ее лорнетом, с ее Диккенсом (странно, что только теперь он ее вспомнил), Сонечкина могила, Калуга... И этот вариант "Эрмитажа" – блестящее конструкторское решение, и бог Инти с его сдвинутыми жезлами, и радостно-ошарашенное, а потом такое печальное лицо Пласкеева. И соревнования на "Комете", Валера, Дима Сергеев, Гривосвятов-чемпион, и эта драка в саду, и Ирина...

"Что ж это? – думал Митрохин.– Что? Почему мне так невозможно, необъяснимо все удавалось сегодня? Что это – случайное везение? Непрерывная цепь случайного везения?.." Он вспомнил первое, искреннее изумление Бочко-Задонского, когда положил ему на стол тот самый четвертый вариант. Ну ясно же – он просто не ожидал от Митрохина такого. И никто небось не ожидал. Это мог сделать только Серега Пересветов, только он один из всей их группы. А Серега заболел как раз... Митрохин вспомнил затем непроизвольно сорвавшуюся фразу Николая Павловича на выставке: "Как вы, неспециалист..." – и так далее. И – презрение ученого к самому себе. Он, Митрохин, опять ухватил, чужое. Чужое, чужое! А эти прыжки, черт бы их побрал? Эта прыть, чемпионство это в кедах?.. Любимец публики... И второе место у поскучневшего, хмурого перворазрядника Сергеева, Сергеева, который до сих пор ходит на тренировки. Чужое, и тут чужое! А Стебликова? Наверняка ведь у нее кто-то был, есть кто-то, у такой красивой, веселой? Ведь любила она наверняка кого-то до сегодняшнего вечера. Ведь не его же, Митрохина, в самом-то деле. Опять – чужое? Он сказал ей: "Привет папе...", а она? Что она хотела сказать перед этим: "До завтра"? "А что будет завтра, Боб? Что будет завтра, конструктор-самородок, инковед-самородок, чемпион-самородок, что? Ох и выпил бы я сейчас, ох и выпил бы! И – никого..." Митрохин скрипнул зубами, замотал головой.

В дверь деликатно позвонили.

Он встал, постоял, охватил лицо ладонью, потом отомкнул дверь и увидел соседа.

–Отдыхаешь?-спросил Прокопыч.-Не помешал?

–Какое там помешал!-обрадовался Борис.-Входите, пожалуйста.

– А я вот с "дружком",– подмигнул Митрохину сосед,– за шкирку его приволок.-И он протянул Борису банку кофе.– Растворимый,– гордо сообщил Митрофан, – как ты непьющий...

– Можно и с дружком,– сказал Митрохин,– это даже хорошо, что с дружком. Мне бы сегодня и покрепче "дружок" подошел. Вы проходите в комнату, Митрофан Прокопыч, располагайтесь, я сейчас на кухне все приготовлю и сюда приду.

– А чего ж в комнате огород городить? Аида на кухню,– предложил сосед.

– Аида,– согласился Митрохин.

– По-холостяцки, по-соседски,– наклонившись, чтоб пощекотать Векшу, прокряхтел старик.– Ах ты, шельма ты этакая, Вешка ты полосатая! А я, брат, к кофею этому не привык, не развезло бы, хе-хе-хе...

...Потом они сидели на кухне, попивая кофеек, и соседа, удивительное дело, действительно явно развезло от непривычного напитка. И сосед душевно жаловался Митрохину на одиночество: всех, мол, своих растерял в войну, и сам контуженный и раненный-перераненный, и вот заносит его за счет контузии временами; такие закидоны бывают, что и сам потом не рад. И ни в каких таких суровых заведениях он отродясь не работал, а на пенсию ушел из вахтеров Института геологии, знаешь,– на Мойке?

– Так что ты, Боря, сердца на меня не держи. А вот женить тебя, Боря, давно пора – непорядок. Ни жены, ни детей. Ну и правильно, ну и верно, и не буду я больше никогда эту заразу пить, чем заборы красят. Будем мы с тобой, Боря, кофей теперь пить. Главное, есть он всегда, простой-то. Полны полки. Кому он нужен? А нам с тобой-нужен! Будем пить и будем оба здоровы! А крепкий кофей-то этот, а? Жуть! Поглажу вот твою Вышечку и пойду... Ах ты, шельма полосатая, ах ты, Вошка-хвостатая!– Пусть банка тут у тебя стоит, до следующего раза. Ну, прощай, Боря. Справедливый ты человек, без закидоноз...

...Четверть часа спустя Митрохин уже спал. Заснул, несмотря на крепчайший кофе, которого выпили они с Прокопычем чуть ли не полбанки.

Спать-то он спал, но не давало ему возбуждение провалиться до утра в пустоту и безвременье. Сны одолевали Бориса Митрохина, ох одолевали...

"Странно, очень странно, Борис Сергеевич,– во сне, как наяву, качал головой Бочко-Задонский, кудрявый и красивый, как на фотографии молодых лет.– Может быть, все-таки эту идею подсказал вам Сергей Иванович? Вы бы уж признались, Борис Сергеевич, чего уж там... А то, знаете ли, неэтично, некорректно как-то – чужое присваивать. Конструктор вы, конечно, неплохой, пользовались заслуженным уважением коллектива, но..."

А Ирочка Стебликова при этом смотрела на Митрохина с состраданием и сожалением.

"Именно – некорректно и неэтично,– продолжил, сменив отснившегося Задонского, – Пласкеев-американист, Андские индейцы – моя специальное. И графическая копия Инти изготовлена по моей просьбе. Может быть, уже сегодня я бы и сам догадался соединить жезлы. Ах зачем вы, товарищ Маркович, привели на выставку этого неспециалиста!"

"Мое дело – техническое обслуживание! – отвергая обвинение, вскидывал ладошку Арон.– Ну, привел. Ну, предоставил возможность. Откуда же я мог знать, что он покусится на чужое?"

И опять Ирина смотрела на Митрохина с жалостью и сочувствием.

"Пры-ы-гун!...– цедил сквозь стиснутые зубы неотчетливо видимый олимпиец Гривосвятов.-Только тренировку сбил мне, паразит! Чужие успехи спать ему не дают! Допингу небось наглотался! Пусть-ка он при мне свою прыть покажет! Там же, на "Комете"! А вы, Иван Герасимыч, сразу же: тю-тю, мур-мур, и познакомиться, и узнать..."

"Да я же, Игорек, так и думал – допинг. Откуда же иначе в таком-то возрасте такая поразительная прыгучесть, такая стабильность прыжка? И потом этот самый Валера-из-ихнего-месткома меня с панталыку сбил. Вот этот самый..."

"А я знал? – орал Валера.– А кто знал? Хороший вроде мужик, кто ж его знал, что он допингу наклюется?"

И смотрела Ирина на разоблачаемого Митрохина все с тем же выражением, и порывалась было к нему, и протягивала было руку, но тут же опускала ее, словно желая его защитить, ободрить среди справедливого этого судилища и не решаясь этого сделать.

Допинг, допинг... Сладкая конфетка... Одуванчик, пробивающий асфальт... Так вот оно что..

"Чепуха это, милый юноша! Уверяю вас – несусветная чушь. Да не верьте вы им!" – сказала вдруг возникшая в митрохинском сне Татьяна Антоновна и навела на него свой лорнет.– Очень уж вы совестливы, Борис. Ни у кого ничего вы не взяли: ни на работе, ни в музее, ни на стадионе, ни в аллее. Сегодня вы сделали то, на что вы были способны всегда. Боже мой, ну что ж тут особенного? Вы-хороший инженер, вы-наблюдательный человек, вы – не чужды спорта, и у вас, кстати, есть явная способность к прыжкам в высоту. Вспомните, что говорил вам еще на первом курсе тренер по баскетболу. Так почему бы вам не подняться однажды до своих вершин: в специальности, в наблюдательности, в спорте? Да и почему непременно только однажды?"

"Но завтра-то что будет? Завтра?" – беззвучно дергались во сне губы Митрохина.

"А завтра будет завтра,-отвечала Татьяна Антоновна, убирая в ридикюль лорнет и вынимая оттуда Диккенса.– А потом – послезавтра, и так далее. И ничего плохого не произойдет. С чего бы? Не правда ли, Ирина?"

И Ирка согласно и радостно кивала своей белогривой головой.

"Ну вот, а вы говорите конфетка, допинг,– сказала Татьяна Антоновна, озабоченно, перед тем как исчезнуть, оглядывая свой заштопанный локоть.Прощайте, милый юноша! Берегите, его, Ирина".

"Что ж, посмотрим, что будет завтра,– сказал Митрофан Прокопыч культурным голосом.– Я, видите ли, сосед, хоть и с закидонами, а чужого никогда не брал и не возьму. И допинги всякие тоже лучше бросить, пока не поздно. Допинг – он хуже бормотухи. Лучше, Боря, будем мы с тобой пить растворимый кофей. Скидываться будем, или по очереди брать-мне все едино, а одному каждый раз тратиться – так это больно накладно".

...С мучительно сведенными бровями, невнятно и коротко постанывая, спал Митрохин, въезжая во сне из четверга в пятницу-предвыходной рабочий день. Спал он уже без сновидений, и только одно чувство, одно ощущение на покидало его, не гасло. И ощущение это, если бы мог он его осознать и озвучить словами, звучало бы так: ох и горька ты, сладкая конфета!