Текст книги "Серебро и свинец , иной вариант (СИ),"

Автор книги: Олег Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Чтобы отвлечься от озноба и боли, капрал принялся осматриваться, насколько позволяли путы. Даже его неподготовленному взгляду ясно было – это место не предназначалось в пыточные камеры. Раньше тут была кладовая или ледник – на стенах остались тени от полок и шкафов. Потом все барахло отсюда вытащили, а на его место приволокли здоровенный дубовый верстак. К верстаку привязали одного неудачливого капрала.

«Хорошо хоть нога не болит», – подумал Пауэлл и, только произнеся про себя эти успокаивающие слова, понял – правда, не болит. А ведь перелом был скверный, по всем статьям – осколочный, после такого в госпитале отлеживаться надо. Чудеса, да и только. Рассудок дернулся, будто пойманная на крючок рыбина, пытаясь уйти от неизбежного вывода. И тут из пляшущих теней выступил человек.

Похоже было, что он все время стоял здесь, но взгляд Пауэлла не мог нащупать его, неподвижного, в сумерках. И… капрал узнал его. Этот худощавый мужчина первым вышел на злосчастную поляну у подножия секвойи. Точно, он: даже костюма не сменил.

– Ас-ризане, ши? – поинтересовался человек в черном.

Слова заметались между стенок черепа, как муха, залетевшая в пустую бутылку: "ризан… ризан… ризан…", "ши… ши… ши…".

Из густой мглы вышли еще три фигуры – юноша, шедший по поляне вторым, и двое Пауэллу незнакомых: один с добродушным от природы, а сейчас похоронно-мрачным лицом и второй, чья физиономия полностью скрывалась под низко надвинутым капюшоном.

Словно чья-то жесткая рука проникла в мозг Пауэлла, вороша слова, как палые листья, взметая фонтаны смыслов. "Ризан – встать", – промелькнула мысль, и капрал понял, что знание вложила в него незримая рука, а фраза обрела смысл:"Ты очнулся, ши?"

Пауэлл попытался нащупать смысл загадочного словечка "ши", но если простое "ризан" соотносилось с одним значением, то странное обращение вызывало в мозгу хор голосов, каждый из которых тянул свое: один переводил "демон", другой – "пришелец", третий – еще что-то невнятное… Рука продолжала свою странную работу, наполняя память Пауэлла словами чужого языка, а голову – слоями спрессованной боли.

"Телепаты, – понял Пауэлл. .Как ни странно, от этой безумной мысли ему стало легче. – Они тут телепаты. Все подряд. – И тут же поправился: – Нет, не все. Иначе зачем учить меня языку?"

А раз есть телепатия – почему бы не быть, скажем, телекинезу? Или… капрал Пауэлл не помнил, как называется воспламенение на расстоянии, а придумать с ходу красивое латинское слово ему не хватало учености. Но от этой мысли ему сделалось жутко.

Капрал Пауэлл был солдатом. Он привык иметь дело со смертью в различных видах – консервированной и свежей, быстрой и не очень. Но всякий раз то была смерть, воплощенная в металле. Отними у противника его автомат или базуку – и это уже не противник, а слизняк, которого пара пустяков раздавить.

Но что, если огненная смерть подчиняется человеку, а не железке в его руках? Если врага нельзя обезоружить, обезвредить – только убить или быть убитым? И в первый раз Джонатан Пауэлл, чемпион взвода по рукопашному бою, почувствовал себя ущербным.

А холодная рука все наматывала извилины на пальцы, и чужие слова проникали в память, оседая в ней, точно песок на фильтре.

– Зачем вы убили моих людей, ши? – Голос проникал в сознание, не оставляя сил сопротивляться.

– Это не мы! – слабо прохрипел Пауэлл по-английски и медленно, с трудом перевел на… на единый язык. Язык Серебряной империи.

– Это сделали ваши, пришелец. – Лицо человека в черном исказилось презрением. – Не отпирайся. Мы нашли орудия ваших чародеев. – Он покрутил в пальцах смятую пулю от М-16.

– Да кто вы, черт бы вас подрал, такие?! – взвыл Пауэлл, пытаясь вырваться из липкой паутины, куда затягивала его вцепившаяся в темя невидимая лапа.

Удар вышел несильным – человек в черном хотел не столько причинить боль, сколько унизить пленника. Но Пауэлл невольно мотнул головой и здорово приложился виском о торчащую из верстака деревяшку – аж звезды из глаз полетели.

– Не тебе задавать здесь вопросы, ши, – процедил человек в черном. – Но я отвечу. Я Торион, сын Молоя, лорд Дейга, носящий родовое имя Повелителя Мертвых. А это – мои наймиты-чародеи. Лландауркс – целитель, приведший тебя в чувство. Виндерикс – провидец, наделивший тебя знанием единого наречия и следящий за правдивостью твоих никчемных слов. И Линдан, огневой чародей, готовый испепелить тебя при первом же неосторожном движении. Я ответил на твой вопрос?

– Да, – прохрипел Пауэлл.

– А теперь спрашивать начну я, – продолжил Торион.

Пауэллу вдруг пришло в голову, что лорд Дейга куда моложе, чем кажется с виду. Так бывает, когда на юношу сваливается непосильная ответственность – слабых она ломает, а сильных всего лишь гнет не хуже груза лет. Торион Молойссон жил с подобной ответственностью долго, но все же меньше, чем Пауэллу показалось вначале, когда он принял туземца за старика.

– Зачем вы убили моих людей, ши? – повторил Торион.

– Это не мы, – эхом собственных слов отозвался Пауэлл. – Это второй взвод… я не знаю, что там случилось, но они, кажется, решили, будто на них нападают. Это вышло случайно… мы не хотели убивать, поверьте! Мы как раз летели на поиски других селений, чтобы… объясниться с… – Капрал вдруг понял, что передать слово "правительство" на едином наречии затруднительно. – С местными властями.

– Я – здешняя власть, – проговорил Торион с такой убежденностью, что Пауэлл понял – так и есть. – Говори со мной.

– Я не могу… – прошептал капрал неуверенно. – Я…

Он понял, что и его рангу нет здесь аналогов.

– Я просто… десятник в войске! Наш… полусотник погиб при падении… железной птицы! – Проклятие, да как же им назвать вертолет, чтобы они поняли!

– Если ты о вашем летучем големе, то он не похож на птицу, – с мрачной насмешкой промолвил лорд. – Зачем вы пришли на мою землю, ши? Почему вам не сиделось по вашу сторону стоячих камней?

– Мы… искали путей в землю… нашего врага… – попытался объяснить Пауэлл. – Мы хотели пройти вашу землю до следующего портала и оттуда нанести удар, но наш враг оказался хитрее и сейчас проникает в ваш мир через свои ворота. Мы боялись встретить здесь его солдат… поэтому мои товарищи начали стрелять по вашим крестьянам – от страха.

Слова теснились в горле и умирали, потому что на едином наречии все оправдания внезапно становились жалкими и неубедительными.

– Что за убогие у вас, надо полагать, солдаты, если не могут отличить землепашца от воина, – высокомерно проговорил Торион. – И почему ваши воеводы решили, будто им вольно разгуливать по моей земле?

Вот тут самое сложное, решил Пауэлл. Как бы это так завернуть, чтобы этот тип не обиделся?

Но новообретенное знание языка не давало не то что соврать, но даже подретушировать истину. Слишком слабым, слишком обрывочным оно было. Оставалось либо молчать, либо говорить как есть.

– Наши… воеводы… считали вас диким народом. Вы… не строите механизмов… не прокладываете дорог, не имеете… такого оружия, как у нас. Они решили, что с вами можно не считаться.

– Что за бесчестный народ! – воскликнул Торион.

Стой на его месте другой человек, Пауэлл только рассмеялся бы – настолько нарочито это бы прозвучало. Но лорду Дейга было, очевидно, дозволено вести себя театрально, потому что ни грана фальши в его словах не было: только гнев и презрение.

– Дикари, – грустно промолвил пожилой мужчина с добрым лицом, и капрал понял, что имеются в виду именно американцы. – Ты видел их погремушки, Торион?

– Видел. – Губы лорда дрогнули в усмешке. – И с этими орудиями они намеревались выстоять против чародеев? Да любой деревенский кузнец может противостоять им! Подумать только, что десятки моих подданных пали от рук полудиких ши!

Пауэлл понял только, что огнестрельное оружие этих телепатов не пугает.

– Послушайте! – прохрипел он. – Вы просто не знаете, с чем столкнулись! Вы видели только самое слабое наше оружие! Наши… железные птицы могут нести смерть на… много дневных переходов, наши… железные драконы могут сносить перед собой холмы, наши… чародеи могут видеть в ночи и направлять громовую смерть с неба на ваши замки…

Он остановился. Из-под надвинутого капюшона телепата доносилось сдавленное хихиканье.

– Что ты нашел смешного, Виндерикс? – резко осведомился Торион.

– Позвольте, господин, я покажу вам, что почерпнул из его мыслей. – Пауэлл ощутил невидимую улыбку. – Да и вам, товарищи.

Капрала передернуло, прежде чем он сообразил, что последнее слово было не более чем вежливым оборотом, никак не связанным с проклятыми коммуняками.

Несколько секунд все напряженно молчали. Потом юноша – Линдан – расхохотался, по лицу целителя расползлась неуверенная улыбка, и даже губы мрачного Ториона дрогнули.

– Да-а, – протянул целитель. – Не видел ты еще настоящих драконов, ши.

– Да? – прошипел Пауэлл. – А этовы видели? Нате, подавитесь!

Зажмурившись, чтобы было легче, он сосредоточился на кадрах старой хроники – атомная поганка, встающая над пустыней, и руины Хиросимы.

Торион взглянул на него холодно.

– Если надо, – проговорил он, – мы найдем, что противопоставить этой силе.

"Блеф", – подумал Пауэлл. Но до конца поверить в это он не мог.

– Я узнал достаточно, – промолвил лорд Дейга, будто вынося приговор.

В первый миг Пауэлла охватило облегчение – его не будут пытать, выведывая военные тайны или хотя бы месторасположение базы и ее оборонительные схемы. Потом его охватило оцепенение. Такие слова могли означать лишь одно.

– Что же мне с тобой делать, ши? – поинтересовался Торион, когда молчание стало нестерпимым.

– Убей уж сразу, – прохрипел капрал.

На самом деле ему очень хотелось жить. Но в то, что его отпустят, он не верил, а при мысли о пытках к горлу подступал кислый скользкий комок.

– Нет, – решительно покачал головой лорд Дейга. – Я поступлю иначе. Ваши воеводы, я вижу, мало осведомлены о силе наших чародеев и слишком полагаются на своих. Ты отправишься к ним, неся мое слово. А чтобы ты не вздумал, освободившись, отречься от данных под принуждением клятв, я покажу тебе, на что способен мой дар. Правда, это будет последнее, что ты увидишь в жизни. Но за деревню Золотой лес твоя кровь будет тысячекрат малой платой.

– Господин… – с тревогой промолвил лекарь.

– Я знаю твою доброту, Льяндорз, – прервал его Торион. – Но так надо. Линдан, дай мне свою силу. А ты, ши, передай своим воякам, – безжалостно приказал лорд Дейга, – чтобы они убирались вместе со своей армией туда, откуда пришли. На моей земле убийцам нет места.

Стремительным движением он выхватил из-за пояса дагу и вонзил в грудь капралу.

До этого Пауэллу лишь казалось, что он испытывает боль. Сердце его словно пробило высоковольтным разрядом, мучения растекались по телу жгучими струйками… а потом все кончилось. Рукоять кинжала торчала у Пауэлла в груди, капрал смотрел на нее расширенными глазами и пришел в себя, только когда сообразил, что не дышит.

Уже две минуты.

Потом три.

И вот тогда Джонатан Пауэлл закричал от страха.

* * *

– Я могу поговорить с ним? – поинтересовался Обри Норденскольд.

– Именно этого он и требует, майор. – Врач даже не улыбнулся. – Вначале он не желал видеть никого, кроме адмирала, но потом согласился на его адъютанта.

– В каком он состоянии? – чуть суше, чем следовало, спросил Обри.

Врач покосился на него как-то странно.

– Мертв, – ответил он. Обри помедлил немного.

– Это шутка? – полюбопытствовал он, всем видом давая понять, что если так, то его собеседнику лучше сразу подать рапорт об увольнении.

Врач покачал головой.

– Нет.

– Тогда как понимать ваши слова?

– Хотел бы я знать и сам. – Врач потер виски, словно его мучила головная боль. – По всем показателям он покойник. Причем несвежий. Сердце его практически не бьется. ЭКГ выдает подпись нашего бухгалтера. Дыхание нерегулярно – собственно, он дышит, только чтобы набрать воздуху для разговора. На теле видны слабые тени трупных пятен, и началось разложение. Из груди торчит кинжал, черт его дери! Пробивший, кстати, левый желудочек, что по всем канонам приводит к смерти в течение минуты. При этом сознание полностью сохранено. Иногда мне, правда, кажется, что пациент бредит, но, если бы мне кто-то описал ту картину, что я вижу перед собой, я бы накачал

его промазином, так что мое мнение ничего не доказывает…

Некоторое время майор Норденскольд молча глядел на врача. Он не верил в неупокоенных мертвецов. Но сейчас не поверить в эту муру а-ля Стивен Кинг – значило признать, что строжайший тройной контроль безопасности позволил протащить через портал костоправа-придурка, нарисовавшего свой диплом гуашью на оберточной бумаге и не способного отличить матку от папки.

– Пойдемте со мной, – приказал он. – Вы говорили, что он очень измучен?

– Когда он вышел к воротам, его ноги были стерты до мяса, – сознался врач.

– Тогда не буду долго его пытать, – заметил майор. – Но генерал требует узнать, как погибло отделение… Пауэлла.

Он хотел сказать "отделение Клелайна", но осекся. Ясно было, что сержант уже никогда и никем не будет командовать.

– Заходите. – Врач распахнул дверь госпитального барака. Госпиталь был почти пуст – до сих пор единственными его пациентами были жертвы неумелого обращения со строительным инвентарем. У выгороженного пластиковыми полотнищами закутка стояли, цепляясь за свои винтовки, двое нервных морпехов.

– Он агрессивен? – несколько недоуменным полушепотом спросил Норденскольд. Врач покачал головой.

– Нам пришлось привязать его к койке, – пояснил он, – но только потому, что он все время порывался встать и идти.

– Куда?

– Искать адмирала. – Врач снова потер виски. – У меня сложилось ощущение, что ему промыли мозги… но едва ли это возможно. Такие вещи делаются, знаете? – гипноз, наркотики, болевое воздействие. Туземцы могли бы дойти до этого своим умом, у примитивных народов наблюдаются порой впечатляющие достижения… но нет.

– Почему? – Майор Норденскольд постарался, чтобы голос ею не выдал внутренней дрожью. Больше всего он боялся показаться трусом.

– На промывку мозгов уходят в лучшем случае дни, – объяснил врач. – Реально – недели. А капрал Пауэлл отсутствовал три дня. Притом что большую часть времени у него должна была отнять дорога. Не забудьте, он шел пешком.

Обри Норденскольд молча кивнул. От места аварии "Си Найта" до базы по прямой было миль двадцать. Но это по прямой, а бредущему через лес капралу пришлось, видимо, форсировать реку и обходить не один овраг и бурелом; когда местные "секвойи" – имя уже прижилось – падали, перебраться через ствол было невозможно без альпинистского снаряжения. Просто чудо, что Пауэлл вообще добрался.

– А это точно он? – спросил Обри вслух, пораженный внезапной мыслью.

– Капрал Пауэлл? – догадался врач. – Он. Все сходится… пломбы, шрамы… группа крови не определяется, но это меня уже не удивляет… только…

– Что?

– Перелом, – коротко ответил врач. – Снимок в икс-лучах показал костную мозоль от перелома голени. Раньше ее не было.

Норденскольд покачал головой. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше.

Он с самого начала опасался чего-то в этом роде. Не от осторожности – просто родители, пытаясь отбить у сына блажь служить отечеству, дали ему очень хорошее образование. Побочным продуктом последнего была привычка осмысливать происходящее, вместо того чтобы тупо исполнять приказы в порядке поступления.

Звоночек в голове Обри первый раз тренькнул, когда майор выслушивал восторженный отчет биологов из разведгруппы, на словах "свидетельства регулярного контакта с земной биосферой". Если порталы могут раскрываться самопроизвольно – пускай хотя бы раз в десять тысяч лет, какая разница! – то местные жители, скорей всего, тоже пришли с Земли, хотя и очень, очень давно.

А если так – почему они застряли в Средневековье, а Земля построила современную цивилизацию? Обри Норденскольд не очень верил в байки про отсталых туземцев. Поэтому несоответствие между предсказаниями логики и показаниями разведки заставляло его, пусть неосознанно, ожидать от мира, в который США так необдуманно вторглись, очень больших неприятностей.

Перед походом в госпиталь майор выкроил минуту проглядеть личное дело Пауэлла – просто ради проформы. И все же в первый миг он не узнал лежащего на койке человека.

Свой отпечаток на лице оставляют и усталость, и страдания, и еще многое другое. Но сходство Пауэлла нынешнего с откормленным, пышущим здоровьем парнем на фотографии в папке мог бы уловить только опытный физиономист. И зеленушную бледность, и трехдневную щетину, и мешки под глазами мог бы снять тот ловкий ретушер, что подсказывает нам – а, вон пошел старый знакомый… надо ж, как изменился-то! Но только не жуткую, неровную бугристостъ, словно самый костяк лица ломали, и склеивали, и ломали снова, неумело и жестоко.

– Ну что вы на меня так смотрите, майор? – хрипло осведомился лежащий. – По карточке в досье не признали?

Норденскольд проклял свое скандинавское происхождение. Будь он, скажем, негром, румянец был бы не так заметен. Правда, тогда Обри не был бы майором.

Пауэлл закашлялся, потянулся к стакану с водой. Импровизированные путы из бинтов и жгутов не слишком стесняли его. Рядом, на столике, стоял кардиограф, но отключенный.

– Сушит, – пожаловался он. – Слюны совсем нет, во рту как кошки на… клали, простите, майор.

Он прополоскал рот, сплюнул в ванночку, потом, фыркнув, марлевым тампоном смочил глаза.

За его напускной веселостью проглядывала обреченность. Пауэлл знал, что умирает. Слова врача о том, что морпех уже мертв, Обри не принял в расчет.

– Так вы, значит, адмиральский адъютант? – переспросил Пауэлл. – С вами я могу говорить?

Норденскольд кивнул. Он с трудом мог отвести взгляд от рукояти кинжала, торчащего у Пауэлла из груди. Рукоять была музейной красоты.

– Хорошо. – Морпех с усилием кивнул. От него исходил слабый отвратительный запах – вонь гниющего мяса, смешанная с резким ароматом спирта и дезинфектанта. – И покончим с этим. Слушайте…

Он приподнялся на койке, насколько позволяли путы.

– Эти слова говорит не посланец, – произнес Пауэлл чужим звонким голосом. – Эти слова говорит Торион, владетель Дейга. Именем святого завета, серебра Империи и родового дара я приказываю вам, презренные ши, покинуть мою землю под угрозой скорой и страшной кары. Не пытайтесь разжалобить меня – нет пощады убийцам беззащитных. Не пытайтесь запугать меня – нет боязни в видевшем смерть беззащитных. Не пытайтесь сломить меня – нет поражения защищающему беззащитных. Уходите или умрите.

– Что-что-что? – беспомощно переспросил Обри. Пауэлл рухнул на подушки. Лицо его пересекли глубокие тени. Он попытался сомкнуть веки, но не сумел, и ему пришлось помогать себе руками. Майор отвел взгляд.

– Он потребовал, чтобы я передал это нашему главному, – прошептал Пауэлл. – И впечатал послание прямо мне в мозг. Оно так там и горело, и жгло, все время, пока я шел. Я хотел свернуть, не возвращаться, но куда там! – Его согнуло в беззвучной судороге кашля. – Не хотел возвращаться… – выдавил он.

– Почему? – Норденскольд решительно нагнулся к нему.

– Я знал, что умру здесь… совсем. Как только передам сообщение, – ответил морпех очень отчетливо.

Врач попытался нащупать ему пульс, потом махнул рукой и вытащил фонендоскоп.

– Что они с тобой сделали, солдат? – спросил Обри. Пауэлл молча ухмыльнулся.

– Убили, – ответил он. – Этот Торион… да вы видите, черт! Это он сделал, он. – Морпех подбородком указал на торчащий из его ребер кинжал. – А его дьяволы и того страшней. Один копался у меня в мозгах, другой спалил наших ребят, как пушинки в костре…

Норденскольд решил, что умирающий бредит.

– Капрал, вам плохо? – влез врач. Обри нетерпеливо отмахнулся от него.

– Вот дурацкий вопрос, – скучно прошептал Пауэлл. – Сейчас я умру совсем. И знаете?.. Совсем не страшно.

Он умолк. И Обри лишь через пару минут понял, что капрал больше не заговорит.

– Черт, ну сделайте же что-нибудь! – прикрикнул он на врача.

– Что? – Медик презрительно покосился на штабиста. – Адреналин вколоть? Я не знаю, как оживлять покойников. А теперь он покойник. С душком.

– А мы так ничего и не узнали, – вздохнул Обри. – Что ж, жаль, что зря потратил ваше время. Всего доброго.

Он откинул пластиковое полотнище и вышел. Молчаливая пустота госпиталя действовала на него угнетающе. Чеканя шаг, майор Норденскольд двинулся к выходу. Поэтому он не услышал, как один из охранников, чернокожий, шепнул другому зловещее словечко "вуду".

* * *

– …А вы мне не можете представить никаких результатов! – закончил майор, и уставился на Леву взглядом не то укоризненным, не то победным.

Лева Шойфет вздохнул – про себя, конечно. Ему пришло в голову, что фуражка имеет перед всеми головными уборами (исключая ярмулке) то преимущество, что ее нельзя снять и смущенно потискать в руках. А именно это стремление и обуревало Леву под пристальным майорским взором.

– Товарищ майор, вы считаете, что мои результаты недостаточны? – поинтересовался он и для убедительности потряс прихваченной "на ковер" общей тетрадью, служившей временно русско-эвейнским словарем.

– Категорически! – объявил Краснов. – Неделю назад вы меня убеждали, что этот язык отдаленно близок русскому. – На обороте "отдаленно близок" Леву передернуло. – А теперь приходите ко мне со списком из восьми сотен слов и заявляете, что это хороший результат? Шутить изволим, товарищ военный переводчик?

Слово "военный" майор выделил особо, должно быть, чтобы поглубже ранить глубоко штатскую Левину душу. Сам он, однако, служил отнюдь не в рядах Советской армии, а вовсе даже в ГБ, отчего все инсинуации по поводу военной дисциплины, подтянутости, а главное – неукоснительного исполнения самых невыполнимых приказов Лева игнорировал без малейших угрызений совести.

– Это, товарищ майор, не хороший, а отличный результат, – парировал он, потрясая тетрадью. – Да, этот язык относится к группе индоевропейских, как и русский. А еще английский и хинди. Много у них общего?

Вопрос был, по сути дела, риторический, но Лева после него замялся, ожидая, что майор потребует доказательств. Лингвист пребывал почему-то в уверенности, что никто из командиров "руки помощи" иностранными языками не владеет – ни вражьими, ни даже соцстранскими.

Но Краснов только сморщился – видимо, аналогия на него подействовала.

– Ну вот, скажем: «Ливьедатисе». Что это значит? – развивал Лева достигнутый тактический успех.

– На хинди? – сумрачно переспросил майор.

– Нет, на здешнем, – не смутился лингвист. – Это значит "проходите, пожалуйста". "Вьедат" – "ведите", "се" – "себя". Вежливый оборот использует возвратную форму, ну, это тонкости. Одним словом, корни знакомые, а понять все равно ни черта невозможно.

– Я-асно, – протянул Краснов. – И когда можно ожидать успехов?

– Смотря каких, – Лева пожал плечами. – Самые простые мысли я уже могу передать. А свободное владение языком… боюсь, его я добьюсь нескоро.

– Тогда вам ставится новая задача. – Краснов кашлянул для солидности и уточнил: – Первоочередная. Нашей разведке требуется знать как можно больше о здешней общественной системе. И помните: нам нужен результат вчера, причем любой ценой.

– Я уже начинал спрашивать об этом, – признался Лева и тут же горько пожалел – майор воззрился на него, как на схваченного с поличным шпиона.

– По собственной инициативе? – Голос гэбиста был холоднее сухого льда.

– Да, – выдавил Лева и, когда пауза затянулась, добавил: – Я пытался расспросить его… ну и слово за слово… половину не понял…

– А что поняли? – поинтересовался Краснов. В глазах его загорелся огонек, чем-то напомнивший Леве предупредительные фонари перед котлованом, в очередной раз неизвестно зачем прокопанным посреди улицы. – Кто вообще этот бродяга? Крестьянин? Купец? Священник?

– Друид, – выдавил Лева.

Против его ожиданий небо не обрушилось на землю и даже потолок палатки не заколебался. Приоткрыв один глаз, Лева увидел, что майор неожиданно терпеливо ждет продолжения, и понял, что Краснов со словом "друид" плохо знаком, но демонстрировать невежество не хочет, хоть и рвется уточнить.

– Насколько я понял, его пригласили… или вызвали… в соседнюю деревню, довольно большую, – продолжал ободренный внезапным интересом гэбиста Лева. – Что-то случилось с полями… и этот парень, кстати, его имя действительно Тауринкс…

– Что значит – действительно? – переспросил майор.

– Это с тем же успехом могло быть слово "человек" или фразочка типа "Что вам надо?", – разъяснил лингвист. Леву несло. – Так вот, Тауринксу что-то надо сделать – я было подумал, молитву богам прочесть, но он упорно употребляет глагол "делать" – чтобы урожаи поднялись. Это он объяснял на пальцах и рисунками.

– Бродячий агроном? – скептически усмехнулся майор.

– Я тоже усомнился, – признался Лева. – Но Тауринкс принадлежит к… гильдии, наверное… занимающихся подобными делами. Скот и лесное хозяйство тоже в их ведении. Поэтому я и назвал его друидом. Специалисты вообще объединяются в гильдии – он объяснял долго, но я понял только, что есть гильдии врачей и кузнецов, чем занимаются остальные – шут разберет. Серебряная блямба у него на шее – это гильдейский знак, кстати.

– Специалисты, говорите? – Кобзев поглядывал на Леву как-то странно, будто ждал случая поймать его на ошибке.

– Те, кто занимается "эллите-диети". "Диети" – это "делание" или "труд", а что такое "эллите", я так и не понял. По-моему, это… ну, умственный труд или работа, требующая образования.

– Интеллигенты, значит, – резюмировал майор. – Непонятные какие-то. А кто у них тут еще есть, кроме этой интеллигенции? Крестьяне? Попы?

– Крестьяне, – согласился Лева. – Еще есть солдаты – это слово я быстро узнал. – Он извиняющимся жестом развел руками. – И есть… наверное, "владетели". Те, кто владеет землями и командует солдатами. Феодалы, одним словом. Мы сейчас на земле владетеля Бхаалейна. А насчет священников… – Он поморщился. – Я так и не понял, какая у них религия. И есть ли вообще. То ли словарного запаса не хватает, то ли здешние обходятся без нее.

– Средневековье, – протянул Кобзев. – А кто над помещиками? Царь?

– Этого я не понял, – признался Лева. – Вроде бы кто-то есть… звучало слово… – Он порылся в тетради. – "Андилайте". Вот. Но я не понял, имя это, титул или место – ну, как мы говорим "приказ из Москвы".

– Что ж, продолжайте, – задумчиво разрешил майор. – Выдоите из него сколько сумеете. Основные линии пропаганды мне уже ясны, но к местным условиям надо приспосабливаться.

– П… пропаганды? – переспросил Лева несчастным голосом.

– А вы что думали? – прищурился гэбист недобро. – Как, по-вашему, мы сможем продемонстрировать местным преимущества социалистического строя? Да эти ваши помещики землю грызть начнут! Американцы им куда ближе – кого-нибудь продать, что-нибудь купить… Или вы, товарищ переводчик, решили, что мы здесь войну затеяли? Да каждый наш пчих, там, за воротами, отзовется взрывом… хорошо, когда не ядерным. Не-ет, воевать здесь – сущее безумие. Нам такую атмосферу создать надо, чтобы американцы сюда нос сунуть побоялись. Так что идите, учите язык. И чтобы в тетрадке вашей я нашел полный список местных властей. Меня особенно интересуют отличия местного феодализма от того, про который в книжках по истории пишут. Поинтересуйтесь у этого Тауринкса, в какой степени владеет биологией в нашем понимании.

– Так точно, товарищ майор, – уныло ответил Лева и, неуклюже помахав рукой в районе виска, вышел.

* * *

Майор Краснов буравил спину выходящего переводчика смурным взглядом. Вот же послал бог эдакое сокровище! Ну и что с того, что этот картавый мальчишка – лучший аспирант? Умная голова дураку дана.

Теперь гэбист жалел, что так разоткровенничался. Конечно, ничего и никому этот Шойфет… вот же фамилия… не расскажет. Просто не сообразит. А все же на душе осадок. Неряшливо сработано. Вовсе не обязательно знать всяким переводчикам, что за задачи ставит армии вторжения в своей мудрости могучее Политбюро в лице Петра Мироновича.

Хотя майор и сам понимал, что мелет успокоительную чушь. Ничего в Политбюро не знают об отряде вторжения. Подмахнули, не глядя, бумаги, одобрив очередной оборонный проект с невыразительным названием. Кто-то же распорядился создать Институт парапсихических исследований?! И ничего – исследуют. У нас что прикажут, то и исследуют. Хоть гадалок вместо баллистических вычислителей посадят, хоть кукурузу на плеши. Кто мог знать, что именно эта курица снесет золотое яичко?

Кобзев знал, в каком нелепом и скверном положении находится на самом деле. Провал операции стал бы катастрофой для всего Союза. Победа, достигнутая ценой конфронтации с американцами, была бы едва ли лучше поражения – из странного сопряженного мира, где не работает радио и не взрываются ядерные бомбы (интересно, с чего научники это взяли – пробовали, что ль?), война запросто могла перекинуться через ворота на Землю – тут майор не приврал Леве ни капли. Но даже безусловный и бескровный триумф мог плохо кончиться для майора Кобзева лично.

Потому что исполняют приказы – одни, а отдают их – другие. И этим другим трудно смириться с мыслью о том, что и славу по справедливости следовало бы отдавать… исполняющим. Вокруг проекта «Шеллак» и без того сплетаются интриги в самых верхах – станет ли кто заботиться о судьбе невоспетых героев идеологического фронта? Еще и дураки есть, которые втайне идеализируют царизм и рыцарскую романтику. Самих бы в шкуру средневекового крестьянина отправить. Специально читает сейчас разные умные книжки по социологии и разным культурам мира, чтобы быстро раскусить любых туземных вождей.

«Задвинут, – нашептывал Краснову червь сомнения, – задвинут и медали не дадут». Была надежда и непонятное чувство, что он ошибается, но случай с его опалой внушал опасения.

А чтобы не оказаться оттертым в самый неподходящий момент, действовать следует очень осторожно. И разумно. Копить информацию… которую добывает наивный, но талантливый еврейчик Шойфет. Знать, когда надо позволить другим сунуть голову в петлю, а когда отпускать удила смерти подобно.

Пока что майор Краснов знал слишком мало, чтобы решать по уму. Зато приказ сверху жег ему руки. Приказом предписывалось по возможности скорее начать пропаганду советского строя и образа жизни среди местного прогрессивного крестьянства. Того, что до сих пор группа вторжения не столкнулась с каким бы то ни было крестьянством, прогрессивным или реакционным, приказ не учитывал.

Сам майор предпочел бы выждать еще пару недель. Выдоить пленника до последней капли, до последнего междометия в словарном запасе… настропалить еще одного переводчика, а то со всякими Шойфетами хлопот… не то чтобы Краснов всерьез считал, будто безответный Лева спит и видит, как бы удрать в здешний Израиль, но… ненадежный, в общем, товарищ. Мало ли что напереводит по несознательности. Но приказ есть приказ. В конце концов, ничего здешние отсталые земледельцы Красной Армии не сделают… а своих надо загодя выстроить и отдраить, чтобы не вздумали портить торжественный момент… Еще смущало то, что пленник был друидом, а про такую публику знаний у Сергея Викторовича было хрен да нихрена.