Текст книги "Герои и антигерои Отечества (Сборник)"

Автор книги: Олег Платонов

Соавторы: Феликс Чуев,Юрий Лубченков,Владислав Романов,Виталий Оппоков,Борис Попов,Андрей Шолохов,Виктор Меньшиков,Владимир Федоров,Вячеслав Забродин,Николай Костин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Надо сказать, что подобные ритуалы отличались жестокостью. К примеру, мужчин убивали ударом двух мечей: «под пазухи» и поднятием тела на мечах в воздух с посвящением его Богам, причем жрецы держали руки жертвы разведенными в стороны. Ритуальное изнасилование женщин совершали раньше также жрецы, но позже подобные акты мести стали обязанностью светских лиц, занимавшихся прилюдным плотским насилием. Безусловно, нельзя без внутреннего содрогания вспоминать об этих варварских языческих ритуалах, которые в то время даже не казались жестокими, ибо сама человеческая жизнь не была такой ценностью, какой она стала в наше время.

Итак, Владимир, совершив сей ритуал, победно оглядел княжеский род Рогволода, а двор огласился радостными воплями новгородцев, приветствовавших своего князя-победителя. Добрыня громогласно назвал Рогнеду «дочерью раба», и после этого Рогволод и его два сына были подняты на мечах в воздух. Старинного рода больше не существовало. Владимиру в это время было лишь пятнадцать лет.

К тому времени Добрыня всячески старался изжить в юном князе комплекс «дикого утенка», ту самую ущербность, которая возникла в результате еще детских потрясений, понимания неравноправности своей меж братьями. Добрыня натаскивал княжича, как волчонка, страшась того, что из княжича не получится добрый воин. Но Владимир быстро распознал вкус насилия, и эта новая страсть расцвела пышным цветом в неокрепшей душе. Особенно нравилось Владимиру проявлять свою власть над пленницами, которых он десятками брал в плен в походах, устроив еще в Новгороде целый гарем из них. Добрыня воспротивился было тому, что княжич столь много часов уделяет наложницам, вместо того чтобы совершенствоваться в ратном деле, но Владимир быстро пресек это недовольство. В отроке уже созревал мужчина, и новая энергия требовала выхода.

И в тот день в Полоцке публичное насилие над Рогнедой закончилось тем, что она забеременела и впоследствии родится первый сын Владимира Изяслав, а Рогнеда станет первой и главной женой князя, родив ему четырех сыновей и двух дочерей. Более того, она полюбит и привяжется к новому мужу и господину, простив ему не только горечь женского позора, но и убийство всех своих близких, понимая, что все происшедшее – вещи вполне обычные для данного времени. И гордый нрав взбунтует лишь тогда, когда Владимир, решив принять христианство, задумает взять в жены византийскую принцессу Анну, упрочив тем самым свой союз с Империей. Вот тут-то гордая Рогнеда (в замужестве Горислава, намек на участь ее рода) не захочет терпеть подобный позор (ибо быть брошенной – вот настоящее несчастье!) и сделает попытку убить мужа. Произойдет это через десять лет, столько лет уже было первенцу Изяславу, Рогнеда занесет уже нож над спящим мужем, но он проснется и выбьет его из рук жены.

Разгневанный Владимир схватит меч, решив убить свою жену, уже занесет его над лежащей в постели Рогнедой, но в последнюю минуту отца остановит Изяслав. Владимир обернется на возглас сына и увидит в руках десятилетнего сына его меч, направленный на отца, увидит яростный огонь во взгляде отрока и не на шутку испугается. На следующий день Владимир отдаст Рогнеде Полоцк, и она уедет туда править с сыновьями. Так закончатся их отношения, начавшись во дворе княжеских хором Рогволода в Полоцке. В истории этих отношений есть еще одна деталь, которую нам хочется подчеркнуть: отец фактически – как это было и со Святославом – не занимается воспитанием детей, они на попечении матери и дядьки, который назначается к ним с рождения (любопытно, что и в животном мире почти те же разграничения функций между отцом и матерью). И лишь когда сын вырастает, когда он обучен ратному делу, он начинает воевать вместе с отцом, сам становится князем, получая в удел город, княжество.

…Итак, завоевав Полоцк, включив в состав своего войска и кривичей, признавших законность его власти, Владимир со всей ратью двинулся на Киев, на Ярополка.

Надо сказать, что последний не на шутку обеспокоился: киевляне его были ненадежны. Крепкая и храбрая дружина Святослава пала еще в походе, а дружина Ольги, которая досталась в наследство Ярополку, наполовину состояла из христиан, наполовину из язычников. Сам Ярополк одной частью души исповедовал христианство, которое заронила в его детскую душу бабка, а другой, исходя из политических соображений, – язычество, ибо население Киева составляло как бы две части: христиан – это дружина (ее большая часть) и двор княжеский и посад, который был сплошь языческий.

Ярополк приближает к себе воеводу Блуда, язычника, возглавлявшего городское ополчение, всячески обласкивает, понимая, что без его помощи отразить натиск новгородцев ему будет не по силам. Понимал это и Добрыня, советуя племяннику переманить воеводу на свою сторону, что Владимир и пытается сделать, воздействуя больше на языческие чувства Блуда и отговаривая его от христианина Ярополка. И здесь главную роль сыграли события в Полоцке, где Владимир поступил по всем правилам языческих обрядов, доказав тем самым свою приверженность

Перуну и другим славянским Богам. Блуд поверил ласковым словам Владимира больше, нежели увещеваниям Ярополка, в котором Блуд поневоле видел противника язычества, понимая, что если победит Ярополк, то он рано или поздно разрушит языческую веру и обратит всех в христианство. Это обстоятельство возымело больше сил на Блуда, и он начал активно действовать против Ярополка, в результате чего, когда Владимир подошел к Киеву, Ярополк, не найдя поддержки в посаде, со своей дружиной заперся в крепости на Старокиевской горе. Но Блуд сумел внушить Ярополку недоверие к собственной дружине, хотя она готова была умереть за князя и бежать в пограничный городок на реке Роси Родню.

Ярополк бежал, а Владимир спокойно вошел в Киев, повторив и здесь полоцкий ритуал, на этот раз с беременной женой Ярополка, гречанкой. После чего стала она его второй женой, родив ему Святополка.

Второй частью этого обряда является убийство мужчин, и Владимир осадил Родню, в которой вместе с Ярополком сидел и предатель Блуд. Был жестокий голод в крепости, и Блуд стал уговаривать Ярополка сдаться на милость брату, снова тот послушался его и, как ни отговаривали дружинники, отправился на переговоры.

Но едва он вошел в двери дома, где ждал его Владимир, два варяга подняли Ярополка на мечи. Так свершилась вторая часть жестокого обряда, который привел Владимира к долгожданному триумфу – он стал великим князем и единственным властителем на Руси.

На холме за теремным двором он воздвиг огромные статуи языческим Богам – Перуну, Хорсу, Даждьбогу, Стрибогу, Самараглу и Мокоше. И стали этим деревянным идолам приносить жертвы, родители приводили сыновей и дочерей, оскверняя землю кровавыми жертвоприношениями. Дядю своего, Добрыню, Владимир посадил наместником в Новгороде, и тот там уже над рекой Волхов поставил статуи славянских Богов, и стали им поклоняться новгородцы и приносить жертвы. Так возвысилось язычество с воцарением Владимира, и стал он первым общерусским князем огромной державы, простирающейся от Перемышля до Волги, от Новгорода и Полоцка до Тмутаракани. И было в первый год воцарения Владимиру 15 лет, хотя внешне он выглядел отнюдь не мальчиком, а настоящим мужчиной. Войны, набеги, ратная выучка, охота – все это быстро делало подростков мужчинами, и пятнадцать лет того времени равнялось двадцати в веке нынешнем.

Надо сказать, что и умирали тогда мужчины значительно раньше. Святослав прожил тридцать лет. Правда, умер он не своей смертью. Владимир дожил до пятидесяти лет. Но и его смерть таит, на наш взгляд, загадку, ибо был он крепок и силен еще в этом возрасте и скорая его смерть была на руку Святополку, замыслившему захватить киевский стол. Он вполне мог убить отца, ибо не имел в душе никакого Бога.

В десять лет княжич уже не только держал в руке меч, но и умел им неплохо владеть. Вспомним, как в десять лет Изяслав, защищая мать, направил меч против отца. Владимир в эти годы, будучи за морем, у варягов, принимал участие в походах викингов против соседних племен. Кстати, когда Владимир расправился с Ярополком, то он решил отпустить варягов, они больше были ему не нужны. Варяги потребовали денежный выкуп, но в деньгах Владимир им отказал, и тогда варяги, понимая, что силой с Владимиром ничего не сделаешь, попросили отпустить их в Греческую землю. Владимир оставил себе лишь десятка два наиболее сильных и умных варягов, кто сумел по достоинству проявить себя за это время, раздал им города в управление, а остальных отпустил с миром. Варяги отправились в Царьград, но Владимир, прежде чем отпустить воинов, послал в Византию посла, дабы предупредить о приходе варягов императора, чтобы он не держал их в столице, а разослал по разным городам. Такой вот, уже совсем не юношеский ум имел в пятнадцать лет Владимир.

Начиная со следующего года после воцарения Владимир ведет бесконечную череду войн, итогом которых стало появление крупнейшего государства Европы Киевской Руси. Уроки Добрыни не прошли даром: вся Западная Европа до Одера и Немана оказалась во власти Владимира. Он отвоевывает поволжскую Булгарию и Хазарию, которую в свое время Святослав лишь оттеснил к Каспийскому побережью.

Победы побуждают Владимира приносить в жертву Богам молодых юношей, причем христиан. В Киеве вспыхивают распри между христианами и язычниками. Владимир внимательно наблюдает за ними и всерьез задумывается, ибо за языческих Богов выступает в основном голытьба, а за христианскую веру почтенные и зажиточные мужи Киева. Кроме того, рядом богатая и крепкая Византия, которая невольно оказывает свое влияние на это расслоение посада, ибо византийские купцы в первую очередь поддерживают своих единомышленников. Да и в душе самого Владимира не меньшая сумятица, он хорошо помнит разговоры и рассказы Ольги о Христе, они когда-то оказали немалое влияние на развитие княжича.

В 986 году в Киеве прошли религиозные диспуты, когда представители мусульман, иудеев и христиан (как католиков, так и православных) пытались каждый обратить Владимира в свою веру, ибо он хотел всерьез разобраться, какое преимущество имеет та или иная религия. Диспуты подтвердили правильность выбора Владимира – православной веры.

В следующем году – 987 – византийский император попросил у Владимира помощи в подавлении восстания малоазиатского наместника Варды Фоки. Владимир взамен потребовал руки сестры императора Анны. И хоть Владимир был еще язычником и между ними не могло возникнуть брачного договора, император все же дал свое согласие выдать Анну за киевского князя.

В 988 году шеститысячный отряд славян прибыл в Византию и помог разгромить восстание, руководимое Фокой. Владимир резонно ожидал, что император выполнит свое обещание и пришлет в Киев свою сестру. Но этого не произошло. В Византии хорошо понимали и другое, если далее не предпринять никаких шагов, то вся мощь языческого Киева обрушится на Византию, и кто знает: устоит ли она против варваров? Поэтому византийский император предпринял хитроумную комбинацию. Он направил в Киев свое посольство, в которое входил и корсуньский епископ Анастас (Корсунь, она же Херсонес важная колония Империи на берегу Черного моря).

Он специально остался в Киеве якобы для подготовки брачной церемонии. На самом же деле цель его была другая. Он вошел в доверие к Владимиру и раскрыл ему план тайных служб Империи: даже если киевский князь примет византийскую веру, то по обычаям он все равно не может претендовать на столь высокопоставленную жену, ибо все народы, живущие вокруг Византии, – суть ее данники. И даже ради своего друга Владимира император не может нарушить устоявшиеся правила. Иное дело, если согласие на брак у него будет вырвано силой. Ну, к примеру, если Владимир осадит и возьмет Корсунь, то в обмен на сей стратегический форпост Империи император вынужден будет согласиться отдать сестру за киевского князя, ибо через Корсунь в Константинополь идет хлеб.

Владимир согласился на сей хитроумный маневр. Однако Корсунь оказалась довольно крепким орешком, и с первого приступа киевский князь взять ее не смог. Анастас к тому времени был вынужден вернуться в осажденный город и как бы разделить его участь. Но, пользуясь авторитетом среди граждан, он узнает местонахождение городского водопровода и сообщает о нем Владимиру. Последний перекрывает доступ воды в город и принуждает корсуньцев к сдаче, что они, лишившись воды, и сделали.

Тем временем киевский князь принимает крещение, соглашаясь так же крестить в скором времени и всю Русь. Анна выезжает навстречу супругу. Анастас становится личным духовником Владимира, и по его совету князь спешно заканчивает с привольным житьем вождя-язычника.

Прежде всего он вынужден был распустить свое главное владение, которым гордился, – гарем, насчитывавший более восьмисот чаровниц, отменных красавиц, собранных со всех земель. Помимо личной прихоти-утехи, гарем выполнял и государственные функции. Ибо, завоевывая новые земли, новые племена, князь принимал их под свою руку. И символом такого принятия, будущей покорности племен князю-победителю становились дочери вождей племен, которые автоматически становились женами великого князя киевского, пополняя тем самым его гарем. Именно таким способом Владимир скреплял родство с новыми вождями племен, приобретая и новые земли.

Теперь этой традиции пришел конец. Отныне у Владимира должна была быть одна жена, Анна, и один Бог – Христос, который в скором времени должен стать Богом и для всех россиян.

Владимир по совету Анастаса сначала крестит в Киеве своих детей, потом ближайших помощников, за кого он отдал своих гаремных жен, затем дружину, и только после этого он приступил к массовому крещению киевлян.

Крещение это сопровождалось низвержением старых Богов. Народ плакал, видя, как рушатся многометровые идолы, в которых они еще недавно слепо верили и которым поклонялись.

В Новгороде для крещения пришлось применить силу и устроить настоящее кровавое побоище, такое злое сопротивление оказали вольные новгородцы крестителям.

Владимир стал строить по городам церкви, приглашать на Русь священников, набирать детей в церковные школы, властной рукой укрощать бунтовщиков, часть из которых бежала на север, в лесное междуречье (между верхней Волгой и Окой).

Вводя новую веру, Владимир продолжает и военные походы: усмиряет вятичей, обороняет южные границы от степняков, строя повсюду города и крепости, устраивая засеки и валы.

Он деятелен и силен, ему трудно сопротивляться, его напор решителен и скор, словно новая вера прибавила ему немало энергии.

У Владимира было двенадцать сыновей, всех их он рассадил по разным городам и землям, сам построил немало городов, побил и победил немало народов, дома сидеть не любил, годы и время коротал в походах. Анна, жена его последняя, оторванная от родного дома, вынужденная большей частью пребывать в Киеве одна, скончалась от печали и одиночества в 1011 году.

Неутомимый и ненасытный в женской любви, Владимир тотчас женился на немецкой графине, католичке, внучке германского императора Оттона I. Не все сыновья приняли этот брак, а Ярослав, младший сын Рогнеды, в гневе даже отказался платить отцу и Киеву дань – две тысячи гривен в год. Вскипел Владимир, приказал «расчищать дороги и мостить мосты», дабы идти войной на непокорного сына, но разболелся, да тут еще объявились половцы, на которых он послал находившегося у него в гостях сына Бориса, а сам остался вместе со Святополком. Летописцы пишут, что якобы сильно разболелся Владимир и умер 15 июля 1015 года.

Не верится, что умер он от болезни, ибо многое потом дает повод думать иначе и подозревать в его неожиданной смерти Святополка. Ибо утаил Святополк ото всех смерть Владимира, вывез отца из Берестова, небольшого сельца, что под Киевом, где скончался великий князь киевский, тайно завернув в ковер, также тайно отвез в церковь святой Богородицы в Киеве. Для чего-то все это нужно было Святополку, который потом стал убивать своих братьев, дабы завладеть престолом. И еще одно: не любил его Владимир, и Святополк ненавидел отца, так что трудно верится в то, что умер Владимир своей смертью.

…Непросто складывалась его судьба, не всегда гладко и приятно, немало ошибок он совершил в юности, но то были ошибки, свойственные всему времени язычества. Владимир же велик тем, что средь невзгод и терний сумел найти широкую дорогу, обрести великую религию, освятить ею Русь и придать ее разбегу новый священный смысл.

Николай Шахмагонов
Князь Потемкин Таврический

Когда б он не был Ахиллесом…

«Российское солнце погасло, – написал по поводу смерти императрицы Екатерины II Александр Семенович Шишков и прибавил: – Наступил краткий, но незабвенный по жестокости период четырехлетнего царствования Павла!».

Погасло солнце для русских людей, наступил трагический период для тех, кто возвышал славу России, кто побеждал под знаменами величайших полководцев «золотого екатерининского века» Потемкина, Румянцева и Суворова. Эти люди, воспитанные на идеалах чести, мужества и благородства, не поступались своими принципами, за что несли жестокие наказания. Известна судьба Суворова, сосланного Павлом I в далекое имение, известны судьбы многих офицеров и генералов русской армии, русской военной школы, рожденной Румянцевым, выпестованной Потемкиным и развитой Суворовым. Только смерть помешала Румянцеву испытать травлю, подобную той, что испытал Суворов. Правда, Павел I пощадил славу Петра Александровича. Славы же и доброй памяти Григория Александровича Потемкина он не пощадил…

Однажды император заговорил о ненавистном ему Потемкине с бывшим правителем канцелярии князя Василием Степановичем Поповым. При упоминании о Григории Александровиче Павел всегда выходил из себя, не мог сдержать эмоций и в тот раз. Ненависть закипела в нем, и он трижды, доводя себя до истерики, повторил одну и ту же фразу:

– Как поправить зло, которое причинил Потемкин России?

Попов был вынужден дать ответ, но кривить душой не хотел, слишком много значил для него человек, с которым довелось работать не один год и истинную цену которому он знал. Потому ответил дерзко, но с достоинством:

– Отдать туркам южный берег!

Он имел в виду Северное Причерноморье и всю Новороссию, Тамань и Крым.

Павел задохнулся от злобы и побежал за шпагой. Василий Степанович покинул зал и поспешил удалиться из дворца. На следующий день он был отстранен от должности, лишен всех чинов и сослан в свое имение Решетиловку.

Но и после того случая память о величайшем государственном деятеле России не давала покоя Павлу. Узнав о том, что прах Григория Александровича покоится в склепе херсонского храма, император повелел, чтобы «все тело без дальнейшей огласки в самом том же гробу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и изглажен так, как бы его никогда не бывало».

Уничтожена была и изготовленная по распоряжению Екатерины II грамота с перечислением заслуг Потемкина, ликвидирован и великолепный памятник, воздвигнутый в Херсоне.

Начался период злобного охаивания памяти величайшего государственного и военного деятеля, полководца, политика, дипломата, администратора и строителя, реорганизатора и преобразователя армии, создателя Черноморского флота, основателя Херсона, Севастополя, Николаева и многих других замечательных городов. Семена сплетен и клеветнических наветов в период царствования Павла I ложились в хорошо удобренную почву. Эти семена дали такие богатые всходы, что потребовались десятилетия на то, чтобы сквозь весь этот буйный сорняк пробились ростки правды.

А между тем люди, которые изучали отечественную историю не по сплетням и зарубежным дилетантским и хулительным изданиям, оспаривали свой взгляд на Потемкина уже в первой четверти XIX века. Так, известный русский государственный деятель Михаил Михайлович Сперанский, вошедший в историю как составитель 45-томного Полного собрания законов Российской империи и 15-томного Свода законов Российской империи, однажды сказал:

– За все восемнадцатое столетие в России было четыре гения: Меншиков, Потемкин, Суворов и Безбородко…

Заметим, что трое из названных были современниками и сподвижниками императрицы Екатерины П. Период ее правления, справедливо названный «золотым екатерининским веком», был на редкость богат талантливыми военными и государственными деятелями, учеными и дипломатами. И это неудивительно. Известный историк Модест Иванович Богданович в труде «Русская армия в век Екатерины II» писал:

«28 мая 1762 года вступила на престол императрица Екатерина Великая с твердою уверенностью в нравственные, умственные и материальные силы России и русской армии. Эта вера была основана не только на ясном понимании дел в половине XVIII столетия, но и на изучении истории русского народа, с которым Екатерина II, еще будучи великою княгинею, успела вполне сродниться и полюбить все русское…»

Опора на людей высоких достоинств, прежде всего на русских, была одним из главных направлений ее деятельности, и не случайно прусский посланник в России Сольмс с тревогой доносил Фридриху II: «Все войны Екатерины II ведутся русским умом». Это означало, что прошли времена, когда русские армии возглавляли иноземные наемники, о которых очень метко отозвался несколько позже, когда такие времена воротились, Багратион: «Они всегда многим служат».

Русским умом в период правления Екатерины II велись не только войны, русским умом осуществлялся подъем всего государства Российского, изрядно расшатанного в годы царствования ближайших преемников Петра I, как правило, опиравшихся на иноземцев. Благодаря привлечению к разносторонней деятельности широких народных масс из российских глубинок, началось возрождение национальных – живописи, скульптуры, архитектуры, поднялась на новую ступень техническая мысль.

Императрица не уставала повторять:

– Крупные и решительные успехи достигаются только дружными усилиями всех… а кто умнее, тому и книги в руки.

Потемкину как раз и были «книги в руки», ибо происходил он именно из российской глубинки, из села Чижово Духовщинского уезда Смоленской губернии.

Род Потемкиных, в прошлом, когда русские умы владели Русью, был знаменит, но утратил былую значимость в начале XVIII века, когда все перемешалось в поднятой на дыбы Петром I России, когда хлынул в нее «на ловлю счастья и чинов» потоп иноземцев, которые, по образному выражению В. О. Ключевского, «посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались во все доходные места в правлении». Заметим: «во все доходные места» – ехали не работать, зарабатывать, не пользу приносить, как это всегда выдается, а карманы набивать, как является на самом деле.

Об одном из предков Потемкина, истинном русиче, в статье, посвященной Григорию Александровичу и помещенной в «Сборнике биографий кавалергардов», изданном в Петербурге в 1904 году, сообщается, что «более других известен стольник, позднее думный дворянин и окольничий Петр Иванович, ездивший в 1668–1681 годах русским послом в Мадрид, Париж, Лондон и Копенгаген.

Он оставил о себе память в Западней Европе своею упрямою настойчивостью в „почитании“ царского величества: он заставил французского короля Людовика XIV снимать шляпу при всяком упоминании царского титула; на аудиенции у датского короля Потемкин не согласился ни стоять, ни сидеть перед больным королем, лежавшим на диване, и ему был принесен особый диван, лежа на котором он вел переговоры с королем. Англичане высоко ценили деловитость Петра Ивановича, подписавшего русско-английский торговый договор, и во время его пребывания в Лондоне был написан портрет русского посла, долго находившийся в Виндзорском дворце…»

Во время посольства в Испанию подручным у Петра Ивановича Потемкина был дьяк Семен Румянцев, предок великого русского полководца Петра Александровича Румянцева. Впрочем, Петр Иванович отличился не только на дипломатическом поприще – был он и неплохим полководцем, одержал несколько побед над поляками.

Отец Григория Александровича не достиг высоких чинов, хотя участвовал в целом ряде войн и кампаний, имел немало ранений и вышел в отставку майором. По рассказам современников, Александр Васильевич Потемкин был человеком гордым, твердым и смелым. Когда появилась возможность уйти в отставку по болезни, он не пожелал заискивать перед чиновником, которого знал по прежней службе далеко не с лучшей стороны. Чиновник этот, бывший унтер-офицер его роты, заседал в Военной коллегии, и от него зависела судьба Александра Васильевича. Узнав мошенника и шалопая, Потемкин воскликнул:

– Как? И он будет меня свидетельствовать! Я этого не перенесу и останусь в службе, как ни тяжки мои раны!

После этого он прослужил еще два года.

Мать Григория Александровича Дарья Васильевна происходила из скромного дворянского рода Скуратовых, была хорошо воспитана, умна, необыкновенно красива – именно ее красоту унаследовал Потемкин – и после возвышения сына стала статс-дамой при дворе.

Родился Григорий Александрович Потемкин 13 сентября 1739 года. Здесь и далее даты даются по старому стилю. Отец, поклонник всего русского, отдал его на учебу сельскому дьячку Семену Карцеву. Там и получил первоначальное свое образование будущий генерал-фельдмаршал. Отец не следовал глупой моде и не стал приглашать для сына французских учителей, что спасло Григория, как метко заметил один из его биографов, от «наполнения головы сведениями в духе наносной просветительской философии», спасло от общения с неучами, невеждами и бандитами, коими в то время «славилась» иноземная публика, подгрызавшая и подтачивавшая еще в недалеком допетровском прошлом здоровый организм России. В книге Ар. Н. Фатеева «Потемкин-Таврический», изданной в 1945 году Русским научно-исследовательским объединением в Праге, приводится такой примечательный факт: «Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. Зараза для Севера, как они выражаются. Беглецы, банкроты, развратники. Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».

Не попал на обучение к подобным жуликам Потемкин и позже, когда его отвезли в Москву на воспитание к двоюродному брату отца Григорию Матвеевичу Кисловскому, бывшему президентом Камер-коллегии. Туда же после смерти мужа перебралась и Дарья Васильевна с дочерьми.

Сначала Григория вместе с сыном Кисловского Сергеем учили приходящие учителя, но не из числа беглых французов, а природные русские. Правда позднее пришлось все-таки выбирать учебное заведение из числа открытых иноземцами. Но и в этом случае Кисловский выбрал пансион, директором которого состоял некий Литке, отличавшийся религиозностью и честностью. Впрочем, семья дяди, по отзывам современников, была столь далека от иноземного влияния и почитания иностранщины, что тот нисколько не опасался так называемой денационализации детей.

После окончания пансиона Григорий стал воспитанником Московского университета. На решение поступить в это гражданское учебное заведение повлияла обстановка, которая царила в семье дяди. Там редко бывали военные, значительно чаще Григорий видел представителей духовенства, с многими из которых близко сошелся. Впрочем, по положению, существующему тогда, выпускники университета имели право на первичный обер-офицерский чин, что же касается службы, в которую, по обычаям того времени, Потемкин был своевременно записан, то воспитанникам предоставлялась отсрочка на время учебы.

Учился Потемкин превосходно и в 1756 году был удостоен золотой медали, а в 1757-м избран в число двенадцати достойнейших воспитанников, приглашенных в Петербург графом И. И. Шуваловым для представления императрице Елизавете Петровне. На Потемкина обратила внимание императрица, Шувалов же, пораженный его знанием греческого языка и вопросов богословия, произвел из рейтаров лейб-гвардии Конного полка в капралы – случай беспрецедентный в истории кавалергардов.

В годы учебы в Московском университете Потемкин пристрастился к чтению. Он проглатывал одну книгу за другой. Летом, приезжая к родственникам в деревню, забирался в библиотеку и, случалось, засыпал с книгой в руках на стоящем там бильярдном столе.

Однажды его товарищ, Матвей Афонин, впоследствии профессор Московского университета, купил специально для Потемкина «Натуральную философию» Бюффона, только что изданную в России. Потемкин вернул книгу на следующий день. Афонин обиделся и упрекнул товарища в том, что тот и не открывал книги. Потемкин тут же убедил его в обратном – содержание ее он знал прекрасно. В другой раз Ермил Костров, тоже однокашник по университету, дал Григорию, по его же просьбе, с десяток книг, которые тот возвратил через несколько дней.

Костров с насмешкой сказал:

– Да ты, брат, видно, только пошевелил страницы в моих книгах. На почтовых хорошо летать в дороге, а книги – не почтовая езда…

– Я прочитал твои книги от доски до доски, – возразил Потемкин и предложил: – Коли не веришь, изволь, экзаменуй!

Костров был поражен тем, что Потемкин в совершенстве знал содержание его книг. Ермил Иванович Костров стал впоследствии бакалавром и известен рядом стихотворений, а также переводом шести песен «Илиады» Гомера на русский язык.

Любовь к чтению подчас отвлекала от занятий. После успеха в Петербурге Потемкин вдруг охладел к наукам и в 1760 году был отчислен из университета «за леность и нехождение в классы».

По-разному биографы Потемкина объясняли случившееся, и все же большинство сходились к тому, что состав преподавателей университета того времени, среди которых были и подобные тем, что описал Мессельер в своих записках, оставлял желать лучшего. Запоем читая книги, причем самого разнообразного содержания, Потемкин получил такие знания, которые подчас превосходили знания его учителей.

С отчислением из университета закончилась и отсрочка от службы в полку. Потемкин решил ехать в Петербург в конную гвардию. Однако дядя не одобрял желания племянника, пытался убедить его окончить образование и склонял к гражданской службе. Были колебания и у самого Потемкина. В те годы он близко сошелся с протодиаконом греческого монастыря Дорофеем и архиепископом Крутицким и Можайским Амфросием Зертис-Каменским. Товарищи даже слышали от него: