Текст книги "Лед и пламя"

Автор книги: Олег Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 4

Когда мы оказались на улице, стало понятно, что на мой взвод никто не нападал. А этого я больше всего опасался, когда услышал выстрелы. Перестрелка шла у дороги, да и то очень быстро закончилась. По-видимому, командир батальона решил прощупать засаду и произвёл разведку боем. Было также очевидно, что наши ребята при этом получили по мозгам и быстро откатились. Стреляли в, основном, из винтовок, только пару раз грозно рыкнул пулемёт. Я сделал вывод – наша атака захлебнулась практически в самом начале, скорее всего, под огнём «кукушек». Ведь финны пулемёты активно не применили, да и ближнего боя тоже не было – звуки гранатных взрывов отсутствовали. То есть, на данный момент сохранялся статус-кво и если я не потороплюсь с атакой с тыла, наше командование долго ждать не будет и отдаст приказ на штурм этого, очень раздражающего его препятствия всеми наличными силами. Мудрить с обходом или, хотя бы, с подвозом артиллерии, никто не будет, нагонят ещё народу и тупо попрут цепями на пулемёты. Я ужаснулся, представив, сколько будет трупов, и сколько женских слёз прольётся по этим, погибшим в бессмысленной бойне, кормильцам. В наличие большого количества пулемётов у финнов и то, что они установлены в хорошо оборудованных позициях, я теперь даже и не сомневался. Если они подготовили такой серьёзный заслон перед своими основными силами, то, сколько же их в самой засаде, раз в десять, наверное, побольше. Одним словом, нужно было быстрее раскалывать пленных и выдвигаться в тыл чухонцам.

Я кивнул Наилю и повернулся к открытой двери теплушки и увидел, что один из пленных подполз к лавке и зубами пытается развязать верёвку у лежащего на ней чухонца. В одно мгновение я заскочил в помещение и ударом ноги отправил его обратно к стенке. Выругавшись матом, я, уже на финском языке, продолжил:

– У-у, дети свиноматки! Если кто ещё раз попробует так пошутить, обещаю – вы все тут же отправитесь на свидание с Одином с распоротыми животами и с половыми членами во рту. Ведите себя правильно, и тогда, может быть, после войны вы окажитесь дома и будете спокойно жить в своей Суоме.

Финны, испуганные и поражённые тем, что я говорю на их языке, скучились у стены. Свою лепту в наведение порядка внёс и Наиль, он, ворвавшись в теплушку следом за мной, тумаками рассадил пленных вдоль стены, при этом, правда, ни разу не стукнул раненого. В это время я, придав зверское выражение своему лицу, резко мазанув снятой с руки варежкой, по физиономии лежащего на спине финна, низко наклонившись над ним, спросил:

– Ну что, свиное рыло – не ожидал увидеть живых русских у себя на позиции? То ли ещё будет, скоро мы вашего Маннергейма в Хельсинки за вымя щупать будем. Неблагодарные вы чмо, забыли, кто вам дал независимость? Смотри! Будете плохо себя вести, заберём обратно! Поэтому, давай, помогай своей стране выжить, не зли русского солдата, расскажи всё о засаде. Тогда я обещаю, ты останешься жив и увидишь еще своих родных. Сам понимаешь, мы всё равно собьём их с дороги, но может погибнуть много наших братьев. А это приведёт других в такую ярость, что вырежут всех финнов, и – плакала тогда ваша независимость. Будете независимы от русских только на небесах. А так, нам вашей страны не надо, отодвинем границу от Ленинграда и тешьтесь тогда хоть до страшного суда со своей независимостью. Ну что, будешь говорить?

Финн молчал и отстранённо глядел в потолок. Чего это ему стоило, говорили только сильно побледневшее лицо и капли пота, выступившие на лбу. Я, навертевший себя почти до исступления, схватил его за ухо и с силой начал его скручивать. Наверное, это было очень больно, он даже застонал и что-то пробормотал. Но ничего ясного и важного не сказал. Меня это завело ещё больше, схватив раскалённую уже кочергу, я поднёс её кончик к самому глазу финна. Не увидев реакции, с силой опустил её прямо на щёку этому упёртому чухонцу. Запахло палёным мясом – он мучительно застонал, но ничего не произнёс.

Запах горелой кожи и глубина его бездонных глаз (на месте радужки оставался один зрачок) – отрезвили меня. Я понял, что больше пытать не могу, что все мои теоретические знания по проведению форсированного допроса, туфта – я просто не готов их применить. Оказалось, что существует непреодолимое препятствие между теорией и практикой. От собственного бессилия я дико заорал матом и дал пощёчину проклятому финну.

Выпрямившись и положив кочергу обратно на печку, оглядел других финнов и посмотрел на Наиля. Финны, с жутким испугом вжавшись спинами в стену, смотрели в мою сторону. Наиль тоже глядел на меня, но в глазах у него сквозило уважение и даже восхищение моими действиями.

– Ни хрена себе, – подумал я, – тут, можно сказать, полный облом, а Шерхан смотрит на меня, как на героя.

Я понимал, что допрос нужно продолжать, но так как я оказался, мягко говоря, недостаточно кровожаден, то пришлось пойти на небольшую хитрость. Ещё раз грязно выматерившись, я заявил Наилю:

– Шерхан, давай, ты продолжи, а то, боюсь, я этого чухонца удавлю голыми руками. А нам, по любому, нужно выдавить из этих козлов всю информацию по засаде. Видишь, финны у стены уже почти готовы, нужно их дожимать. Командир у них попался крепкий – хрен, что скажет, а если даже и разговориться, то, скорее всего, наврёт с три короба. Сразу видно, это настоящий волчара, такого в живых оставлять нельзя. Он из любого плена вырвется и будет зубами грызть наших пацанов. Поэтому, применим к нему все средства – по полной программе. Ты готов?

Наиль хмыкнул, зловеще усмехнулся и ответил:

– Да мне это, как два пальца обоссать. Только боюсь, по-научному, как делаете вы, у меня не получится. Я и смогу-то только – по роже дать, ну, скулу или нос сломать, ещё могу пальцем глаз выдавить, а больше ничего в голову и не приходит.

– Ладно, возьму, пожалуй, я над тобой шефство. Проведу с тобой практическое занятие по теме – форсированный допрос в полевых условиях. Снимай маскхалат, чтобы его не испачкать и шинель снимай, тут тепло. Теперь засучи рукава и, пожалуй, приступим.

Наиль точно выполнил все мои указания, и теперь навис над лежащим на лавке финном, как хирург над операционным столом. Только руки у него были не в перчатках, а выражение лица можно было применять вместо анестезии. Глянув на него, обычный человек запросто мог потерять сознание.

Я, между тем, перебирал, какое средство применить к этому упрямому финну. Время поджимало и мне пришли в голову слова хорунжего Кощея, проводившего с нами одно из занятий, он говорил:

– Метод очень действенный. В моей практике, после применения его у всех фрицев прорезалась память, и язык работал, как помело. Уж если это не поможет, то нужно этого клиента кончать и переходить к следующему. Что немаловажно в полевых условиях, всё это можно сделать быстро и, особо не пачкаясь. Только нужно хорошенько заткнуть рот клиенту – орать он будет сильно.

В этом методе меня прельстила и наглядность для окружающих. Поэтому для начала я выбрал его. Подойдя к лежащему финну, я засунул ему в рот свой заслуженный переносной кляп – варежки. Потом, вытащив нож, передал его Наилю. Тот кровожадно оскалился и спросил:

– Что командир, будем что-нибудь отрезать? Ухо, наверное, или глаза выковыривать?

– Какие, к чёрту, глаза! От этого он просто потеряет сознание, и всё. Нет, будем проводить сдавливание и скручивание мошонки.

– Что, что, – переспросил удивлённый Наиль, – какой ещё такой мошонки?

– Эх, темнота! Яйца так называются. Ладно, давай, разрезай ему штаны и накрути этому козлу яйца. Только смотри, не раздави там всё всмятку.

Чтобы не смотреть на эту пытку, я отвернулся и начал разглядывать финнов, сидевших у стены. От моего взгляда они жалко съёжились. А потом, то действо, которое начало разворачиваться за моей спиной их настолько потрясло, что они побелели, как полотно и по их лицам потёк пот. Наступил момент, когда они уже не в силах были смотреть на происходящее, и все уткнулись глазами в пол. Слышались страшные хрипы, несмотря на заткнутый кляпом рот пытаемого. Головы у пленных при каждом новом, нестерпимом звуке непроизвольно дёргались.

Когда и у меня уже от этих мерзких звуков начал пухнуть мозг, я крикнул Наилю, чтоб он прервался. Потом повернулся, подошёл к лавке и выдернул кляп у финна. Его лицо представляло сейчас страшное зрелище. Оно было перекорёжено гримасой боли, во многих местах на коже лопнули сосуды и кровь, выдавило из пор, белки глаз были тоже красные. От былой невозмутимости не осталось и следа, губы дёргались, а зубы стучали друг о друга.

Я склонился над ним и начал задавать свои вопросы, но в ответ слышал только маловразумительные, не связанные между собой фразы. Я понял, что хоть и воля его уже сломлена, ничего путного он сказать уже не сможет. Подумав, что клин надо вышибать клином, я кивнул Наилю, и он ещё раз сдавил и крутанул мошонку. Раздался пронзительный вскрик, и я совершенно непроизвольно задал вопрос:

– Какой пароль?

В ответ еле слышно финн пробормотал:

– Кондопога.

Где применять этот пароль, как я не спрашивал его, так и не понял. Явно он пытался всё рассказать, но у него ничего не получалось. Я и сам не знал, зачем задал такой вопрос. Наверное, это вбили нам на занятиях в Эскадроне. Обычно, когда мы тренировались, в вопроснике эта фраза стояла первой.

Я всё ещё надеялся выжать из этого человека интересующие меня сведения. Поэтому решил продолжить допрос и применить уже метод, о котором нам рассказывал преподаватель по восточным единоборствам.

Этот метод мы называли карандаш, он был очень прост. Нужно было обычный карандаш вставлять в ухо клиента до момента прокола внутренней перепонки. Далее, нетяжёлым предметом, с периодичностью в три секунды, вбивать его глубже. Как рассказывал наш сэнсэй, в древнем Китае это был очень популярный метод допроса – более 5–7 ударов никто не выдерживал.

Объяснив Наилю, что нужно делать, что вбивать карандаш он будет ручкой ножа, я взял карандаш со стола и передал ему. К сожалению, вразумительных ответов на свои вопросы я так и не получил, а уже после третьего удара, наш клиент потерял сознание. Когда мы, изведя два ведра полные снега, привели его в чувство, он уже ничего не соображал. Глаза полностью расфокусировались и смотрели в разные стороны. Для выполнения задачи, он стал совсем бесполезен. Поэтому я предложил Наилю вытащить этого финна на улицу и там, чтобы не шуметь, перерезать ему горло. Шерхан с сожалением посмотрел на объект своей деятельности, потом вдруг оживился и предложил:

– Товарищ лейтенант, тут ваш метод с карандашом, напомнил мне рассказы моих дедов. Похожим методом казнили упрямцев во времена Великого Хана. Может быть, мы и сейчас это применим? Уверен, это полностью развяжет язык остальным финнам. Да и этому гаду нужно сделать мучительную смерть, я по его роже вижу, что он замучил не одного нашего. Помните, как он, до применения ваших методов, смотрел на нас – как на каких-то блох. У-у-у, гнида!

Наиль с размаху врезал пощёчину смирно лежащему и тонко скулившему финну. Мне теперь было абсолютно всё равно, что будет с этим человеком, лишь бы он не ушёл от нас живым. Противника с такой злобой, ненавистью и волей, я ещё не встречал. Предложение Наиля меня устроило, тем более что не надо было приказывать – он сам вызвался исполнить функцию ликвидатора. Поэтому я кивнул головой и добавил:

– Давай, Шерхан, действуй! Только особо не тяни, нужно ещё допросить остальных чухонцев. Чем раньше мы ударим в тыл финнам, тем меньше погибнет ребят там, на дороге. Ладно, я пока пойду, перекурю, а то этот визг меня уже достал.

Перед тем как выйти, я постоял и посмотрел, что собирается делать Наиль. Он, взяв топор, стоящий в углу помещения и полено, приготовленное для топки печки – сделал из последнего толстый клин. Затем развязав верёвки у лежащего финна, усадил его и связал вновь руки и ноги. После этого он сдвинул лавочку, опрокинул финна и привязал его ноги и руки к ножке лавочки. Теперь зад чухонца смотрел на ту часть стены, у которой сидели остальные пленные, передом он лежал на лавочке. После того, как Наиль сдёрнул штаны с финна и вставил ему в задницу клин, мне стало не по себе, и я вышел на улицу. Дверь в теплушку оставил открытой, там уже давно образовалась атмосфера уборной, по-видимому, пленные здорово подпустили в штаны.

Отойдя подальше по протоптанной тропе, чтобы меньше слышать животные крики, я закурил найденные в кармане одного из пленных, американские сигареты. Докурив, ещё немного постоял, пока из теплушки не показался Наиль, он за связанные руки выволок наружу всё ещё дергающегося финна. Я подошёл и помог перенести его в окоп, при этом старался не смотреть на оголённый, окровавленный зад. Потом, не выдержав звуков, доносящихся со дна этой своеобразной могилы, вытащил револьвер и выстрелил этому волчаре прямо в затылок. Душераздирающие стоны смолкли, а я ногой немного присыпал тело снегом.

После этого мы с Наилем закурили. Сделав пару затяжек, я его спросил:

– Ну, как думаешь, созрели наши пленные для откровенного разговора? Не станут больше строить из себя героев?

– Ха, героев, да они теперь, что им скажешь, то и сделают. Когда я вбивал в жопу этого козла полено, они как мамзели чуть в обморок не попадали. Особенно, когда на них полетело говно и кровь этого урода.

– Да! Тогда пойдём дожимать чухонцев, пока они не отошли от шока. Сейчас выведем двоих из будки, и пока я буду допрашивать третьего оставшегося, ты побудешь с ними. Постарайся держать их в напряжении и испуге. Делай угрожающие жесты – покажи, что если они будут молчать как их командир, ты с ними поступишь также.

Первым для допроса я выбрал снайпера. Вид у него был самый жалкий и испуганный. Усадив его на многострадальную лавку, я расположился на стуле у столика и начал задавать вопросы. Ответы были многословные и следовали почти мгновенно за моими вопросами. С таким языком было приятно работать. За всё время допроса, я даже ни разу не повысил голос. Он мне рассказал всё, что знал о засаде, отметил на схеме расположение пулемётных гнёзд и примерное нахождение позиций снайперов

Я узнал, что в засаде находятся люди из скандинавского добровольческого корпуса. Их сто двадцать восемь человек, они лучшие – отобраны лично командиром корпуса, генералом Эрнстом Линдером, в основном, это шведы. Из тяжёлого вооружения у них было два миномёта, два противотанковых орудия и шесть станковых пулемётов «Максим». Также в роще у дороги было оборудовано на деревьях семь снайперских гнёзд.

Группа, которую мы разгромили, не относилась к этому корпусу. Она входила в отдельный егерский батальон при штабе армии Карельского перешейка. Подчинялись лично командующему Хуго Эстерману. Так, как они были егерями и умели вести боевые действия в лесу, их передали для флангового прикрытия этой сводной роте скандинавского корпуса. Командует всеми капитан Андерсон – самый опытный боевой офицер корпуса. Он доброволец, командовал в Шведской армии, батальоном.

Боевая егерская группа, которую мы ликвидировали, состояла из семи человек: трёх снайперов, и группы прикрытия с пулемётом и двумя автоматами. Раньше они занимались в основном рейдами в наш тыл, организовывали там засады. Они уничтожили более семисот наших красноармейцев и командиров. Несколько десятков наших бойцов они захватили и доставили в штаб. Как правило, оставляли пленных в живых только для того, чтобы они, как бурлаки, тащили их теплушку.

База этого егерского батальона находилась недалеко от Выборга. Для проникновения в наши тылы существовал специальный коридор, с оборудованными бункерами для отдыха и ночёвок. Через позиции Финской армии они проходили через Хотиненский укрепрайон линии Маннергейма, мимо дота №45. В предполье этого укрепрайона, перед минными полями, была оборудована специальная точка связи. В дупле дерева был установлен полевой телефон. Когда они возвращались с задания, то по нему вызывали сопровождающего, который и проводил их по проходу на минном поле, мимо дзотов, прямиком к доту №45. Там находился штаб всего Хотиненского укрепрайона. Оттуда была организована прямая связь со штабом армии, и даже можно было позвонить в Хельсинки. Чтобы вызвать сопровождающего, по телефону нужно было сообщить пароль. Пароль нашему пленному был неизвестен, по телефону всё время говорил их командир.

Вся эта информация по линии Маннергейма и по Хотиненскому укрепрайону настолько меня заинтересовала, что я даже решил пожертвовать драгоценным временем, чтобы всё поподробнее узнать по этой теме. Заставил пленного нарисовать план прохода через укрепрайон с обозначением всех объектов обороны. А также схему самого дота. Эта долговременная огневая точка (дот) скорее походила на крепость, чем на обычный артиллерийский дот. Кроме установленных там двух шести дюймовых орудий, по периметру были оборудованы четыре дзота с крупнокалиберными пулемётами. С артиллерийским залом они были связаны подземными ходами. Сам дот был трёхуровневый, на нижнем был склад боеприпасов, выше – спальные помещения и штаб укрепрайона.

Допрос остальных финнов ничего нового не дал, просто уточнил уже полученные данные. Все знали примерно одно и то же. Пароль на проход через укрепрайон никто из них не знал.

Я хотел пленных оставить в этой теплушке до того момента, пока мы не разберёмся с засадой у дороги. Хоть они и были для нас большой обузой, уничтожить их рука не поднималась, не хотелось вешать на себя лишние трупы, пускай даже наших врагов. К тому же, я пообещал, что если финны всё расскажут, то отсидят в лагере для военнопленных всю войну, а потом их распустят по домам. Но, на всякий случай, я решил задокументировать информацию об укрепрайоне. Вдруг что-нибудь случится, и они не попадут на допрос к нашему командованию. Первоначально я думал оставить чухонцев безо всякой охраны, просто покрепче связать и закрыть в теплушке, но после полученных сведений решил всё-таки оставить одного красноармейца для их охраны.

Количество солдат и качество вооружений противника меня, конечно, озадачило. Я почему-то думал, что засада была гораздо малочисленней, а тут – практически целая рота, да, к тому же, специально отобранных, хорошо подготовленных бойцов. Но делать было нечего, дорогу нужно было срочно деблокировать. Там, в нескольких километрах, гибла наша 44 дивизия. Я понимал, что у нашего батальона нет никаких шансов прямой атакой сбить этот заслон. Да что там, у батальона – половина полка ляжет перед этой рощей. А если для пробития коридора ждать подхода танков и тяжёлой артиллерии, то финны точно уничтожат сорок четвёртую, так же, как до этого 163 дивизию.

Шанс ликвидировать, или, по крайней мере, сильно ослабить противника, был только у моего взвода. Мы могли скрытно ударить по этим скандинавам с тыла. Первоначально тактику ведения атаки пыталась навязать мне память деда. По-видимому, в училище и на протяжении дальнейшей службе в него вбили только один метод действия – наступление цепью, с криками ура и дальнейшем переходом в штыковую атаку. Я же, основываясь, на опыте наших преподавателей в Эскадроне, считал, что этот метод в данных условиях неприемлем. Это было сродни самоубийству, пытаться линейно атаковать превосходящие нас силы. Только внезапными точечными ударами можно было уничтожить огневую мощь противника и внести разлад в его боевые порядки. И, как следствие, панику и желание спастись у этих шведских добровольцев.

Отослав Асаенова за красноармейцами, я, в первую очередь, привязал пленных к лавочке. Теперь они уже точно не смогли бы освободить друг друга. Затем, взял один из трофейных автоматов, внимательно изучил его и произвёл ознакомительную разборку и сборку этого оружия. Автомат марки «Суоми» был практически копией нашего ППД. А уж ППД я знал очень хорошо, да и стрелял из него тоже неплохо. Когда я только взял «Суоми» в руки, то подумал, – «вот же наглые финны, взяли и передрали нашу модель автомата». Но память моего деда, тут же встрепенулась и выдала мне историю создания автомата ППД. Оказывается, в 1933 году финский офицер Вилко Пентикяйнен передал Советскому Союзу чертежи автомата «Суоми». А в 1934 году, была выпушена первая партия ППД34. Получается, что это мы позаимствовали у финнов идею такого автомата. В нашем Эскадроне треть бойцов была вооружена именно автоматами ППД, так похожими на «Суоми». Для себя я однозначно решил, что один из них я возьму себе. Тем более, предстоял ближний бой, и, прежде всего, нужна была скорострельность. Второй экземпляр я хотел предложить Шерхану. Патронов и запасных дисков к автоматам у финнов было предостаточно.

Потом вышел на улицу и стал размышлять, каким образом нам разгромить противника. Ничего лучшего не придумал, как разбиться на тройки и ими внезапно атаковать огневые точки противника. После ликвидации пулемётов и миномётной батареи, заняться, в первую очередь, уничтожением снайперов, ну, естественно, и тех, кто будет попадаться на пути к их гнёздам. На позиции противотанковых орудий я решил пока не отвлекаться. Они всё равно ничего не смогут сделать против пехотной цепи. Я не сомневался, что командир нашего батальона капитан Сипович немедленно, после того как услышит стрельбу в тылу у финнов, поднимет красноармейцев в атаку. Ведь он прекрасно знает, что мой взвод заходит противнику в тыл.

Наконец показалась цепочка лыжников моего взвода. Впереди ехал Наиль – он указывал дорогу. Моё внимание привлёк один из красноармейцев, сидевший на лыжах, как в санях. Его буксировали два других бойца.

Когда красноармейцы выстроились напротив меня, я, подозвав комота-1 Курочкина, спросил:

– Вы что так долго собирались? Я Асаенова отправил за вами двадцать пять минут назад, а тут ехать всего-то метров триста.

– Товарищ лейтенант, вы же сами передали с красноармейцем, что будете заняты долго, не менее трёх-четырёх часов. И что можно пока передохнуть и перекусить, противника рядом нет. Вот мы и разожгли костры, погрелись и даже успели перекусить. Когда подъехал Асаенов, мы как раз заканчивали обед. Он не предупредил, что нужно срочно, бросив всё, направляться к вам. Просто сказал, что с финнами полностью разобрались и можно двигаться дальше. Вот мы и потеряли время, пока тушили костры и собирались. К тому же, я особо и не суетился, всё-таки, четыре часа ещё не прошли.

– Ладно, сержант, а что там случилось с Козловым? Почему он как король сидит, а его тащат другие красноармейцы? Вроде выстрелов в вашей стороне не было, ранить его не могли.

– Да, этот раззява, ещё, когда мы двигались к снайперской позиции, подвернул ногу. Туда-то он дополз, а сейчас, когда собирались к вам, даже уже и стоять не может. Нога опухла и посинела, Кузя её, конечно, крепко перебинтовал, но из Козлова боец сейчас – никакой. Нужно его оставлять здесь.

– Специально он это сделать не мог? – спросил я Курочкина?

– Нет, Козлов – боец справный! Никогда за спины других не прятался. Пострадал за свою болтливость. На ходу что-то базарил и не заметил яму. Так что, просьба – не давайте хода этому недоразумению. Он и так мучается, клянёт себя последними словами.

– Хорошо, сержант! Останется здесь и будет охранять пленных. А чтобы ему служба мёдом не казалась, будет выполнять ещё обязанности кашевара и мясника. Вон, видите, там коза бьётся, рядом с трупом финна?

Курочкин утвердительно мотнул головой.

– Так вот, пошлите кого-нибудь, пусть её сюда приведёт, а уже дальше пускай Козлов занимается этой козой. Но к нашему возвращению чтобы козлятина была на столе.

Мы вместе с сержантом засмеялись, получилось – Козлов занимается козой. После этого я подозвал остальных командиров отделений и объяснил им свой план атаки на засевшего в засаде противника. Потом мы вместе разбили весь взвод на боевые группы и назначили командиров. Я их всех подозвал и поставил каждому его задачу. Всего получилось семь троек и одна четвёрка. Одну тройку возглавил я, в неё вошли Асаенов и Кирюшкин. Мы единственные, кто не имел определённой задачи, так сказать, находились в свободной охоте и, в первую очередь, на снайперов, а также должны были приходить на помощь, если у какой либо тройки возникнет проблема с выполнением задания. Шесть троек я нацелил на пулемётные гнёзда. Оставшаяся четвёрка, под командованием Рябы, должна была уничтожить миномётную батарею. Каждый командир группы перерисовал схему нахождения своей цели.

Каждая группа должна была, не отвлекаясь на другие объекты, прямым ходом, не снижая скорости, выезжать к своей цели. Там, применяя гранаты и стрелковое оружие, уничтожить противника и их тяжёлое вооружение. Только после этого группа выдвигается к закреплённой за ними позиции вражеского снайпера и уничтожает его.

Если снайпер уже уничтожен моей тройкой, то группа занимается зачисткой от финнов своей территории леса. Группа Рябы, после уничтожения миномётов, должна заняться позициями противотанковых орудий.

Я всех предупредил, что даже если в процессе предстоящего боя кого-нибудь из нас ранят, то другие ни в коем случае не должны отвлекаться от выполнения боевой задачи. Малейшее промедление грозит уничтожением всего нашего взвода. Противник в четыре раза численно превосходит нас. А у нас только один союзник, это быстрота и чёткое выполнение поставленных перед каждым задач.

Время было уже четыре часа дня. Я думал, что как раз, когда мы доберёмся до вражеских позиций, начнёт смеркаться и в этих сумерках, небольшими группами, мы сможем незаметно просочиться на позиции скандинавов.

В шестнадцать двадцать мы тронулись в путь, до противника было около двух километров. Шёл снег, начиналась небольшая метель...