Текст книги "Раз Кощей, два Кощей"

Автор книги: Олег Ананьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Для особо непонятливых, еще раз повторяю, свои вопросы следует озвучивать. А для товарища Ивана, отдельно, поясняю, что за всю историю дведевятого царства из людей, ушедших в Гиблый лес и Черные Скалы, никто через три дня обратно уже не возвращался.

Очень редко, уже после срока были попытки возвращения из Гиблого леса опоздавших, но только это уже были совсем не люди и жить эти существа вне Гиблого леса уже не могли.

«Хоть и стерва, но умная», – взглянул я по-новому на Василису. Взглянул я, значит, на Василису и вдруг понял, что вовсе она и не очень-то и худая. Стройная, да, но уж точно не тощая. И это показалось мне удивительным. И только я начал удивляться, как до меня дошел смысл того, что она мне сказала. Бывает со мной такое, вот не сразу могу сообразить, не мгновенно, зато и анализ событий потом строю не на отдельных событиях, а на их совокупности, а значит, и решения принимаю более взвешенные и более правильные. Ну, это я так утешительно для себя считаю, и где-то, даже правильно считаю, другие-то может считают по другому, дескать тугодум и прочее, только многие и просчитываются при этом. Так вот, дошло до меня, что все, о чем она сейчас говорила, это всерьез и в заправду, тут меня и пробрало. Крупные такие мурашки пробежали прямо от шеи вниз по спине и дальше, ажник до самых пяток. И очень захотелось поговорить о наших дальнейших планах с Ферапонтом, потому как в моих планах не было записано «идти на черную Кудыкину гору, воровать круглые помидоры», а именно туда, похоже, Ферапонт и намылился идти. Поэтому дальнейшие вопросы я прекратил, хотя вопросы эти у меня, конечно, были. Василиса постояла немного, подождала новых вопросов, но не дождалась ни от меня, что понятно, ни от других, что немного странно, но, видимо празднично одетая публика уже заранее все знала и ничего спрашивать не хотела. И не дождавшись вопросов, Василиса развернулась и пошла к Кощею, небрежно наматывая на руку серебряную цепочку. Дойдя до трона, она, как мне показалось, дернула цепочку, и свет в зале снова мигнул. А когда освещение появилось, на возвышении никого уже не было. Кощей Бессмертный покинул почтенное собрание, так и не произнеся ни одного слова. Столы у стен, кстати, так и остались совершенно пустыми, скатерти, которыми столы были накрыты так и остались обычными скатертями, а вовсе не самобранками, как я в глубине души надеялся, да и слуги не побежали подавать разносолы на столы, в общем, чуда не произошло, попировать за счет Кощея не получилось. И не надо думать, что я проглот какой-нибудь, желающий нахаляву набить себе живот, просто есть же правила гостеприимства, не нами придуманы, вроде как если пригласил, то накорми, спать уложи. Ну, и кроме того, у меня продуктов в рюкзаке припасено в аккурат на три дня и не хотелось бы потратить их сейчас, а потом, если что случится, одну мурцовку хлебать. Но на нет, как говорится, и спросу нет.

– Иван Павлович, какая встреча, никак не ожидал вас здесь увидеть. Смотрю, вы и здесь имеете известность.

Пришлось повернуться к подошедшему к нам участковому приставу, господину Шабалкину. Участковый пристав радушно мне улыбался, вот только смотрел он не на меня, а на Ферапонта.

– Иван Порфирьевич, рад встречи с вами. Не менее удивлен вашему присутствию на этом собрании. Как здоровье вашей супруги, Александры Саввишны? Вы здесь как, по делам службы или просто заглянули проведать знакомых?

Я тоже широко улыбался, но при этом самым внимательным образом рассматривал стоящего рядом с Шабалкиным колдуна Шарапута. В черном смокинге, при чалме и с многочисленными перстнями на тонких пальцах. Один в один фокусник из цирка шапито, что приезжал как-то к нам на ярмарку прошлым летом. Он, помнится, очень ловко доставал из своей шляпы голубей, красиво тасовал карты, показывал разные карточные фокусы и даже достал у приглашенного на сцену Филимона Никанорыча Сичкина из-за воротника и рукавов его рубахи аж восемь тузов. Впрочем, это-то особо никого не удивило, все и так знали, что Филька Сичкин шельма, и жульничает при игре в карты.

– А не представите ли мне вашего спутника?

– А не представите ли мне вашего спутника?

Мы с Шабалкиным одновременно задали один и тот же вопрос и, наконец, посмотрели друг на друга.

– Господин Ферро Понт. Греческоподданый гражданин, негоциант и путешественник.

– Господин Альфонсо Шарапт. Знаменитый мистик и экстрасенс.

– А, скажите, Иван Павлович, этот греческоподобный господин и путешественник, они хоть по русски то говорят?

– Они не только говорят, но и выражаются, – ответил недовольный Ферапонт, – но говорят то, что интересует их, а не кого-то другого и отвечают они строго в соответствии с законами дведевятого царства, в котором мы сейчас все и находимся.

– Так ведь дведевятое царство, господин Ферра Понт, это ж не Дон, откуда, говорят, выдачи нет. Вот уважаемый господин Альфонсо утверждает, что это так называемое дведевятое царство является как бы карманом нашего мира. А он человек ученый, с опытом, и я ему верю. Вход в этот карман находится на территории вверенного мне участка, а значит и карманное царство тоже формально входит в мой участок. Следовательно, я и здесь имею право исполнять свои служебные обязанности, не так ли, уважаемый Альфонсо?

– Да, и это есть правильно. Никто не может уклоняться от ответственности, где бы он не находился.

Колдун Шарапут с важностью покивал головой и ухмыльнулся Ферапонту своей мерзкой улыбочкой. На меня он не соизволил обратить свое внимание. И напрасно. Я же, не стал дожидаться, пока Ферапонт разнесет в пух и прах это сомнительное утверждение господина Шабалкина о его правах и обязанностях, а просто воспользовался столь удачно сложившейся ситуацией.

– Как это правильно вы, господин Альфонсо, сказали про ответственность. Очень учено и верно. Именно, что должен быть ответственен, где бы ты не находился. Рад за вас, что вы так искренне осознаете свою ответственность за содеянное. И, стало быть, в соответствии со сказанным вами, искренне готовы искупить зло, вами совершенное.

Шарапут развернулся ко мне, снисходительно оглядел и презрительно скривил свои тонкие губы.

– Какое зло? Кем совершенное? Что ты тут мелешь?

После того, как он ко мне повернулся, сложилась просто идеальная позиция, вот не хочешь, а пнешь, и, главное, попадешь куда надо.

– Так тобой же совершенное, тобой. Это же ты сегодня утром уничтожил мое ценное недвижимое имущество, разрушил построенную мной баню на реке Тараканихе. И ты же утверждаешь, что безответственно уклоняться от ответственности. Что же, джентльмен, если он джентльмен, всегда держит слово. С тебя за произведенные тобой безобразия пятьсот рублей серебром. Свидетель разрушения бани – присутствующий здесь господин Ферро Понт.

– Подтверждаю, разрушил,– тут же среагировал Ферапонт и вернул колдуну Шарапуту его усмешку.

– А подтвердить, что предъявленная оценка стоимости строения вообще минимальна, может присутствующий здесь участковый пристав господин Шабалкин Иван Порфирьевич. Он, кстати обязан подтвердить законность моего требования, если он, по его словам, исполняет здесь свои служебные обязанности.

Иван Порфирьевич растерянно поглядел на меня, на Шарапута и, помедлив, кивнул.

– Пятьсот рублей, это та цена, которую давал за это строение купец Штрюхель, но присутствующий здесь Иван Павлович, по местному названный товарищем Иваном, за эту цену данное строение не продал. Правда, с инцидентами, как я знаю, но жалобу купец Штрюхель официально не подавал.

Пока мы спокойно и деловито обсуждали этот, в общем-то, простой и житейский вопрос, Шарапут медленно менялся в лице, улыбчивость его полностью пропала и осталась только злоба, ну, еще и цвет лица поменялся, оно стало каким-то нездорово багровым, а человеческая речь превратилась в какое-то змеиное шипение.

– Это вы кому чего тут смеете предъявлять? Мне? Альфонсо Шарапту? Никаких денег вы не получите, а вот неприятности я вам обеспечить могу. Я же вас всех в порошок сотру и по ветру развею вместе с вашими гнилыми предъявами!

– Вот как, так ты Шарапут вовсе и не джентльмен. Слово не держишь, хамишь, вообще-то за базар надо отвечать.

И я сделал легкий шажок к Шарапуту. Но тут между мной и Шарапутом возникло неожиданное препятствие.

– Никакого членовредительства, разборки с применением силы запрещены!

– Да нет никакого членовредительства, – с досадой пояснил я препятствию в виде молоденькой рыжеватой девчушки, – я ж его еще не пнул, вот если бы пнул, тогда да, тогда было бы совершенно полное членовредительство.

И опять у Шарапута изменилось лицо. Оно даже стало больше походить на человеческое, только на очень бледное человеческое лицо. И взирая на такие скорые его изменения я даже предположил, что мое вмешательство может особо и не понадобится, потому как при таких цветовых переходах, непривычного человека того и гляди Кондратий может хватить.

Но Шарапут был либо привычен к смене окраски либо был не совсем человеком, а каким-то хамелионистым человекоподобным. Он как-то быстро порозовел, и крабьим способом, бочком, юркнул за Ивана Порфирьевича, где начал что-то шептать и быстро переплетать пальцы. Окруживший нас любопытствующий народ разом шарахнулся от нас в разные стороны, а рыжая девчонка развернулась к Шарапуту и нацелила на него свой тонкий указательный пальчик, украшенный тоненьким перстеньком с оранжевым камешком.

– Тебя, Шарапут, это тоже касается. Больше повторять про запрет на применение силы никому не буду. Кощей все видит и следующий, недопонявший, уже будет уничтожен на месте.

Девчонка с сердитым видом обвела взглядом притихший зал. Шарапут перестал шептаться, расплел свои пальцы и обиженно надулся.

– Ах, как жалко, такое интересное зрелище прервали.

К нам из толпы, отпрянувшей от нас метра на три, отделились и подошли двое прибывших на торжество гостей.

«Ну вот, – все еще сердито подумал я, – это уже не карнавал, это уже просто цирк, в первом отделении выступил фокусник, а сейчас на арене клоуны Рыжий Бом и Черный Бим. Рыжий Бом, правда, был не совсем рыжим, вернее вообще не рыжим а с шевелюрой цвета соломы там где эта шевелюра еще сохранилась, потому что приличную часть головы занимала залысина. Зато все остальное было при нем. Курносый нос, веселые глаза, радостная улыбка, малиновый пиджак, белая рубаха и алый платок на шее с гранатовой заколкой, светлые брюки с красным лампасом и мягкие светлые щегольские туфли. Вот Черный Бим тот был полностью в стиле, весь в черном. Черный камзол с золотой вышивкой, черные брюки тоже с вышивкой и тоже золотой, черные сапоги, прямо какой-то черный гусар, только без шпор, сабли и лихо закрученных усов, зато при бороде. Тоже черной, вот только проседь в бороде была не золотая, а обычная, серебристая.

– Что же вы милая девушка лишили нас такого увлекательного развлечения, – весело продолжал сетовать Рыжий Бом.

– Васена, уважаемый господин Ник Форте, Васена, слуга Василисы.

– Вот я и говорю, Васена, подруга Василисы, зачем же останавливать эти невиннейшие забавы. Всем же жутко любопытно, во что это ввязался наш старинный приятель Шарапут и все жутко желают насладиться видом его очередной заслуженной трепки. Если не дают хлеба, так дайте нам хотя бы зрелищ!

– Зрелища будут потом, в Гиблом лесу. – Высунулся из-за спины Иван Порфирьевича и злобно зашипел колдун Шарапут. – Только наслаждаться этим зрелищем я буду один, без зрителей, в свое полное удовольствие.

– Как, что я слышу, – весело изумился Рыжий Бом с именем Ник Форте, – я просто жутко поражен твоим откровением. Ты при всей уважаемой компании утверждаешь, что пойдешь в Гиблый лес, чтобы заниматься этим своим обычным непристойным делом? Как мило с твоей стороны, что этого никто не увидит. Это, наверное, действительно жутко отвратительное зрелище. Ты этим хочешь запугать Гиблый лес или просто желаешь справить свою ущербную потребность?

– Когда ты, Никифор, войдешь в Гиблый лес, охота хохмить у тебя сильно поубавится. Ты и в прошлый раз кое-как из Гиблого леса вылез, вылезешь ли в этот? – Шарапут, не отрывая злобного взгляда от Ника Форте с именем Никифор, провел пальцем по шраму на своей правой щеке. – А удача, удача она переменчива.

И Шарапут гордо задрал голову и вышел из зала.

– Добренький нынче Кощей, слишком добренький, не к добру это, – вступил в разговор, молчащий до этого Черный Бим, – по мне, так обоих забияк надо было сразу показательно сжечь в пепел. Тогда и другие были бы покладистей. А то слишком много болтают. Хлеба им не дали. И не давать. Кощей им ничем не обязан, это они обязаны выполнить испытание Кощея.

А вот голос у Черного Бима оказался совсем не клоунским. Слишком холодным, спокойным, почти равнодушным. Таким голосом шутить нельзя, таким голосом можно только детей пугать. Девица Васена, впрочем, как и все присутствующие, уже вышла из детского возраста, поэтому не выглядела испуганной, а скорее рассерженной. Она вежливо наклонила голову в сторону Черного Бима и вновь выпрямилась.

– У каждого Кощея, уважаемый Константин, свои правила, но пришлые из других миров обязаны не обсуждать эти правила, а следовать им. Если вы, уважаемый бывший Кощей Константин снова станете Кощеем, то введете свои правила. Но не раньше. Что касается ужина, то он будет доставлен отдельно каждому в комнату. Одинаковый для всех.

И, покосившись на бывшего Кощея Константина, добавила.

– Но без излишеств.

Услышав про ужин, народ в зале оживился и начал бодро покидать Большой зал.

К Константину подошел пожилой мужичок, тоже при бороде и тоже одетый в такую же как у экс Кощея униформу, только шитья на его форме было поменьше и шитье было не золотое, а серебряное. Золотым было только кольцо с красным авантюрином у него на пальце. Он пристально оглядел нас с Ферапонтом, о чем-то пошептался с Константином и они отошли в сторону.

Участковый пристав господин Шабалкин собрался было приблизиться к нам, но его перехватила Васена.

– Иван Порфирьевич, прошу вас пройти со мной, с вами желает встретиться Кощей Бессмертный.

Васена ухватила за в рукав Шабалкина и повела его в сторону сцены, а мы с Ферапонтом направились на выход.

Глава 3

Насчет ужина Васена не обманула, как только мы вошли в свою комнату, так сразу же нам принесли подносы с едой, горячий эмалированный чайник с кипятком, заварник с душистыми травами и еще теплый каравай хлеба. Серьезные дела за едой у нас с Ферапонтом обсуждать не принято. Поэтому мы, не торопясь, похлебали горячих щей, съели по объемистой миске каши с мясом и приступили к чаепитию. Или травопитию, потому как травяной сбор в заварнике строго говоря чаем не был, а был смесью чабреца, душицы и ягод шиповника. Разлили мы этот сбор по кружкам, поставили между собой блюдо полное шанег с творогом и приступили к разговору. С Ферапонтом всегда так. Сначала он втягивает меня в свою игру, зачастую используя не совсем честные, с моей точки зрения, способы, да чего уж там, и не зачастую, а постоянно, да и способы точно нечестные, хотя он этого и не признает. Потом он долго темнит и смотрит, как ложится карта и если решает, что игра стоит свеч, тогда начинает уже играть в открытую. Тогда он вываливает на меня весь ворох информации, которую до этого тщательно скрывал, и предлагает на выбор несколько вариантов наших совместных действий. К этому времени сбросить карты и уйти в сторону у меня уже никак не получается и приходится выбирать или создавать наименее рискованный и в то же время наиболее эффективный вариант.

Вот и сейчас видимо пришло время узнать мне истинную цель нашего похода в царство Кощея, понятно же, что никто из нас в Кощеи баллотироваться не собирался, даже Ферапонт, при всей его неуемной склонности к авантюризму. Тогда зачем? Я устроился поудобнее, ухватил самую аппетитную шанежку и приготовился выслушивать откровения Ферапонта. Наступил момент, который я больше всего люблю в наших с ним приключениях, момент, когда мое любопытство достигает пика и тут Ферапонт открывает свои карты и рассказывает всю подноготную правду. Он и рассказал. А когда он закончил рассказывать, я с огорчением увидел, что тарелка с шаньгами уже пуста, а я даже не прочувствовал вкуса шанег, заслушался и бездарно сожрал все шаньги. Сожрал все творожные шаньги и не получил от этого никакого удовольствия! Это потрясло меня даже сильнее, чем рассказ Ферапонта. А рассказ, что, рассказ он как всегда у Ферапонта немного необычен. Если бы такое рассказал кто-нибудь другой, то я бы решил, что этот рассказчик человек больной на голову, но Ферапонта то я хорошо знаю. Он если чем и болеет, так только простудой или похмельем. Хотя похмелье это, вроде, как и не болезнь вовсе. Похмелье, это, как говорил поп Абакум, есть божья кара неразумным чадам за невоздержание и греховное излишество. И лечится похмелье смирением, покаянной молитвой и капустным рассолом. Или огуречным.

В общем, у бабки Ферапонта, это которая любит сказки рассказывать, у бабки Ферапонта была своя бабка. И бабка эта была родом из царства Кощея Бессмертного. И была она вроде как не простой бабкой, а была приближенной у Кощея. То есть не приближенной бабкой, а в молодости своей занимала при Кощее Бессмертном какой-то высокий пост. Но не при нынешнем Кощее и даже не при прошлом. Прошлым-то Кощеем, это, как я понял, был Константин, так дело было еще до него. Там у них начались какие-то терки в этом самом кощеевом царстве, по словам Ферапонта, совершенно несправедливые терки и бабку эту с поста было решено уволить. А так как нравы в царстве Кощея простые и незамысловатые, то увольняют здесь с поста посредством смертной казни и даже без выплаты выходного пособия. И жаловаться тут некому, профсоюзов то еще не завели. Ну, бабка бабки девка ушлая была, она и эмигрировала от Кощея. Но успела при этом спрятать некий сундучок возле сторожевой башни, которая стояла на границе с Гиблым лесом. Что ее туда занесло, к Гиблому лесу и почему она не смогла убежать вместе с сундучком, этого Ферапонт не знал, может тогда таможенный контроль строгий был и с сундуком через таможню не пускали или по какой другой причине, но сундук остался в царстве Кощея. Зато Ферапонт знал, что в сундучке лежит немалое сокровище. Вот на это фамильное, можно сказать сокровище, он и нацелился, ну а меня, понятно, он прихватил чтобы облагодетельствовать по дружбе и выделить мне долю от этого сокровища. Хотя и не совсем так. Приметы места, где зарыто сокровище Ферапонт помнил. В тридцати шагах от середины стены под большой яблоней. Но от какой конкретно стены, этого Ферапонт не знал. Бабка бабки, та, конечно знала, но до Ферапонта это знание не дошло за давностью лет. Опять же какие шаги были у прапрабабки в молодости, этого сейчас точно никто не может сказать. Ну а про яблоню вообще говорить нечего, это вообще не примета. Яблони долго не живут, и сейчас на месте яблони, вполне возможно, растет какая-нибудь рябина или осина. Так что местонахождение клада вроде бы известно, а вроде бы и нет. Что, кстати, только подтверждает достоверность рассказа Ферапонта. Если бы он попался на обман, то тогда бы он достал потертую старинную карту, где были бы нарисованы боги ветров с надутыми щеками и дующие в разные стороны, указаны стороны света, показан рельеф и масштаб местности, скрупулезно изображена эта самая сторожевая башня и поставлен жирный крест на месте клада. А внизу, в правом углу мельчайшим шрифтом было бы указано, что напечатана сия сверхсекретная карта в типографии господина Иванова по заказу господина Петрова тиражом в пять тысяч экземпляров. Карты у Ферапонта не было. А была у Ферапонта вера в мои способности, и уповал он на то, что там, на местности, я почувствую, где закопаны сокровища, а где их нет. Всегда приятно, когда в тебя верят, это как-то окрыляет и даже такой сомнительный план поиска сокровищ уже не кажется совсем уж безнадежным, во всяком случае, попробовать стоило. И все бы ничего, но Ферапонт тут успел пошушукаться со знающими людьми, и оказалось, что граница Гиблого леса, это величина не постоянная. Что граница все время меняется и в последнее время Гиблый лес сильно разрастается, а царство Кощея, наоборот, сильно уменьшается. И теперь эта сторожевая башня находится где-то в Гиблом лесу, а значит, придется нам вместе со всеми претендентами на звание очередного Кощея отправляться в этот таинственный Гиблый лес и находить там сторожевую башню. На том и порешили. Допили травяной отвар, провели ревизию шанцевого инструмента. Предусмотрительный Ферапонт достал из своего рюкзака и предъявил к осмотру пару штыковых лопат из легкого, но прочного металла, салдинского производства. Я же покопался в своем рюкзаке и выудил свой верный старательский обушок. Я когда-то нашел его на старых старательских разрезах и теперь всегда таскаю его с собой в надежде встретить в дороге и добыть какой-нибудь хороший камень, но для земляных работ он тоже подходит. Таким образом, копательным инструментом мы были обеспечены, топоры были при нас, а добыть в лесу черенки для лопат и обушка никогда не составляло нам большого труда. Оставалось только хорошо выспаться, чтобы завтра с новыми силами приступить к исполнению задуманного нами плана. И мы собрались уже почивать, да не тут-то было.

В дверь вежливо постучали. Мы вежливо открыли дверь. Участковый пристав Иван Порфирьевич Шабалкин зашел в нашу комнату, пожелал нам доброго вечера, не спрашивая разрешения, придвинул стул к нашему столу и сел на стул, разместив принесенный с собой кожаный портфель у себя на коленях. Начало было настораживающим. Я даже предположил, что господин участковый пристав сейчас достанет из недр портфеля официальный протокол и начнет заполнять его строки, составляя дело о наших с Ферапонтом противоправных действиях. Судя по выражению лица Ферапонта, он подумал то же самое. Бумагу Иван Порфирьевич из портфеля действительно достал, и действительно официальную, но явно не протокольную. На толстой качественной бумаге цветной тушью заковыристыми письменами был записан небольшой текст с подписью и печатью. Иван Порфирьевич положил документ на стол и почему-то пододвинул его ко мне, а не к Ферапонту. Я, конечно, глянул на текст и передвинул его Ферапонту. Бумага оказалась указом Кощея Бессмертного о наделении Ивана Порфирьевича Шабалкина полномочиями по проведению расследования, задержанию под стражу и передаче на суд Кощея Бессмертного лиц нарушающих законы Царства Кощея и подозреваемых в действиях, наносящих ущерб интересам Царства Кощея и интересам лично Кощея Бессмертного. Всем находящимся в царстве Кощея строжайше предписывалось оказывать содействие, выполнять указания, не препятствовать, не разводить канитель и тому подобное. Очевидно, что Иван Порфирьевич сразу зашел с туза, но непонятно с какой целью. Ферапонт прочитал бумагу, вернул ее владельцу и выжидательно посмотрел на Шабалкина.

– И что, нам уже пора на выход? Идти с вещами или без них? И какие к нам имеются претензии у действующего Кощея?

– Никаких. Со стороны Кощея никаких претензий к вам нет. Можете продолжать спокойно пить свой чай. Лично у меня есть некоторые претензии к вам, Ферапонт Васильевич, но я вполне могу о них на время забыть. Или вообще забыть навсегда.

Ферапонт Васильевич не стал торопиться с очевидным вопросом, а выдержал полную истинного драматизма паузу, потраченную на попытку налить из заварочного чайника остатки настоя в свою кружку. Но тоненькая струйка, льющаяся из носика чайника, становилась с каждым мигом все тоньше, пока не перешла в отдельные капли, и только тогда Ферапонт ожидаемо осведомился, при каких таких условиях уважаемый участковый пристав сможет запамятовать некоторые обстоятельства известного им обоим дела.

Иван Порфирьевич встал, подошел к двери и, открыв ее, попросил кого-то, нам невидимого, принести настоящего чая, сахар и лимон.

– И шанег пусть принесут с творогом, – тут же добавил я.

– И шанег не забудьте еще принести. – Покладисто повторил Иван Порфирьевич и закрыл дверь.

Как только он вернулся к столу, дверь открылась, и в комнату вошло несколько девушек прислуг. Они быстро забрали со стола подносы с посудой, смели несуществующие крошки, расставили чайные чашки, установили на стол целых три заварных чайника, горшочки с медом, сахаром, нарезанный лимон и водрузили в середину стола три больших блюда с шаньгами. Я задумчиво посмотрел на шаньги, выбирая с которой начать, с творожной, с картофельной или со сметанной. Похоже, разговор предстоял долгий и следовало основательно подкрепиться. Правда, я даже не подозревал тогда, насколько долгим он окажется.

– Как вы заметили, в указе Кощея предлагается оказывать мне помощь при расследовании. Так вот, мне понадобится ваша помощь.

– Уважаемый Иван Порфирьевич, – Ферапонт уже налил себе чаю и снял верхнюю шаньгу с картошкой, – хотелось бы знать, какое расследование вы здесь проводите, каким образом мы с этим самым расследованием связаны, и какую именно посильную помощь вы желаете от нас получить.

Иван Порфирьевич приготовил себе чаю с лимоном и взял сметанную шаньгу. Я тоже не стал от них отставать, налил чаю, добавил в чашку меда и ухватил себе теплую творожную шаньгу.

– Дело в том, что во дворце Кощея во время большого приема была похищена одна очень ценная вещь. И меня настоятельно попросили расследовать это дело.

Иван Порфирьевич чуть-чуть досадливо поморщился и запил досаду чаем.

– Я провел расследование, выяснил, кто является исполнителем похищения, но задержать его местные власти уже не смогли. Он успел перейти границу и уйти в Гиблый лес, куда местным стражникам нет доступа. Предположительно, там, в Гиблом лесу он должен передать похищенную вещь заказчику этой кражи. Имя этого заказчика пока не известно. Но это кто-то из тех, кто прибыл в дведевятое царство, чтобы попытаться занять место нынешнего Кощея Бессмертного. Мне убедительно предложено отправиться в Гиблый лес и, если понадобится, то и к Черным скалам.

Иван Порфирьевич сделал паузу и подсластил свое легкое недовольство ложечкой меда.

– Здешний правитель требует, чтобы похищенное вернулось во дворец и непременно желает знать имя заказчика. Коли вы, по не вполне понятным мне причинам стремитесь попасть в Гиблый лес и Черные скалы, то я предлагаю нам объединиться и принять меня в вашу команду.

– Но позвольте, Иван Порфирьевич, вы сами говорите, что местным стражам нет хода в Гиблый лес, да и Василиса ясно дала всем понять, что законы Кощея в Гиблом лесу не действуют, а, следовательно, и указ Кощея в Гиблом лесу теряет всякую силу. Ваши обязанности заканчиваются на границе Гиблого леса, значит, и возможности расследования заканчиваются там же. Вам просто незачем идти одному, вместе с нами или с кем бы то ни было в этот самый Гиблый лес.

– Все верно, Ферапонт Васильевич, законы царства Кощея в Гиблом лесу не действуют, но там действуют правила дведевятого царства. А правила этого мира, как выясняется, особенного свойства и одинаковы на всех территориях этого царства. Публично высказанное заявление или пожелание может восприниматься этим миром очень серьезно. Мое, согласен, достаточно дискуссионное утверждение, что мои должностные обязанности распространяются на весь этот мир, стало данностью для этого мира, поэтому отказаться от порученного мне расследования я не могу. Как тут недавно выразился Иван Павлович, за базар надо отвечать. Пока поручение не будет выполнено, я не смогу покинуть дведевятое царство, проход для меня будет закрыт. Недаром все гости Кощея, как вы заметили, предпочитают больше молчать и даже вопросы опасаются задавать.

Иван Порфирьевич взял сметанную шаньгу, попробовал ее и одобрительно кивнул головой.

– Здесь, конечно, неплохо кормят и народ, вроде, неплохой, но мне все таки желательно побыстрее вернуться назад, в наш с вами общий мир. Служебные дела, знаете ли, не терпят длительного отсутствия, да и дела семейные весьма торопят, Иван Павлович о том хорошо знает.

Иван Павлович, то есть я, с ответом торопиться не стал, помня, что высказывания вслух здесь могут привести к совершенно непредсказуемым результатам. Поэтому я молча прожевался, запил шаньгу чаем и задумался. Хорошие карты у Ивана Порфирьевича не кончались. И в ход явно пошли козыри. И неизвестно, что еще он прячет в своем рукаве. С одной стороны, вроде как мы с Иваном Порфирьевичем и не водили близкого знакомства, а так, виделись мельком пару раз издалека, но с другой стороны, тетка моя, Аглая, очень уважала Ивана Порфирьевича и считала его своим самым уважаемым и любимым зятем, а ее средняя дочь Александра была соответственно за ним замужем. И месяца через три она уже собиралась рожать ребенка. Расстраивать женщин, находящихся в таком положении и на таком сроке, врачи категорически не рекомендуют. А весть о том, что ее муж и отец ее будущего ребенка волею судьбы задерживается на неопределенное время непонятно зачем и непонятно где, однозначно огорчит не только мою двоюродную сестру Александру, но и мою тетку Аглаю. А уж тетка Аглая заставит огорчиться всю свою родню и особенно того, кто эту весть Александре доставит. И сразу становится понятен следующий ход, который сделает Иван Порфирьевич. В случае нашего отказа помочь ему в его расследовании, он просто попросит меня передать письмо своей жене, а вот в этом я отказать ему уже никак не смогу. Да еще попросит передать что-нибудь на словах, типа, я в лесу замерз и прочее, что там еще в песне поется. И не будет мне после этого никакого житья, пока я не доставлю его обратно к его теще или не скроюсь от всех где-нибудь в Австралии, у антиподов. Нрав тетки Аглаи мне был хорошо известен. Я положил на тарелку надкусанную шаньгу непонятно с чем и горько вздохнул. Нет, ну это ж надо такому случиться, уже второй раз за этот вечер мне портили всякое удовольствие от поедания шанег, сначала Ферапонт, а сейчас Шабалкин. Ем шаньгу и не чувствую никакого вкуса. Безобразие. Еще и это предложение об оказание помощи, больше похожее на принуждение. И ведь не откажешь, придется соглашаться.

– Я не против расширения состава нашей команды.

Ферапонт сочувственно посмотрел на мое мрачное лицо и лучезарно улыбнулся Шабалкину.

– О чем речь, Иван Порфирьевич, для нас с Ваней честь, что вы согласились быть в нашей команде. Мы с Ваней считаем, так же как и вы, Иван Порфирьевич, что мы все-таки не сторонние друг другу люди и просто обязаны помогать своим товарищам для реализации их намерений и при выполнении ими их обязанностей.