Текст книги "В поисках святой обители"

Автор книги: Оле Дольников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Оле Дольников
В поисках святой обители

Пролог

– Де-де-де. Язычок вверх. Де-душ-ка.

   Угрюмую, а то и мрачноватую комнатушку то и дело озарял заливистый детский смех. Малыш с неподдельным интересом наблюдал за тем, как его мать, сидящая в кресле напротив, настойчиво продолжает корчить рожицы, в надежде вытянуть из него хотя бы одно словечко. Но все без толку.

– Значит, ни в какую? Ну-ну, и не таких раскалывали. Попробуем по-другому. Де-ду-ля. На целую букву короче. Повторяй, Де-е…

   В дверях появился невысокий смуглый мужчина преклонного возраста. Вокруг его головы витали струйки сизого дыма, а за спиной, в луче дневного света, льющегося из обшарпанной оконной рамы, столбом проплывала пыль.

– Смотри-ка, а вот и дедушка. Помаши ручкой.

   Он отхлебнул немного чая из алюминиевой кружки, пополоскал им во рту, дабы избавиться от давно набившего оскомину горьковатого привкуса махорки, после чего плюхнулся на табурет рядом с внуком, потрепал того по мягким волосам и, с едва заметной улыбкой на лице, хрипло проговорил:

– Мальчуган так хохочет, снегири поди гнезда со страху побросали.

– Да уж, а вот говорить не говорит.

– Не страшно. Ты и сама в молчанку играла, покамест три годика не стукнуло. Так что нечего ребенка донимать.

   Старик пробежался большими, морщинистыми пальцами по крошечному животу, приговаривая:

– Скажи: «Я еще так заговорю, мало не покажется!» Правильно дед говорит, а, сорванец?

   Малыш в ответ раскраснелся и закряхтел.

– Ну вот, капризничать начинает. Мы, пожалуй, пойдем потихоньку, еще ведь и не обедали толком.

– Погодите, хоть воды вам в дорогу наберу, не то замучаетесь ползти.

   За дверью завывал прохладный ветер. Опавшие листья, покрытые ледяной коркой, трескались под ногами, словно косточки. Прищурившись, чтобы глаза не слезились, старик едва нащупал сапогами тропинку, ведущую к ручью.

До краев наполнив флягу, он вдруг услыхал собачий лай откуда-то неподалеку. С горем пополам разогнулся, вслух сетуя на артрит, и сделал пару шагов вглубь лесной чащи, выглядывая, что же происходит там, за раскидистыми соснами, на каменистом побережье.

   Стая бродячих собак кружила вокруг каркаса старой рыбацкой лодки. А внутри той лодки лежала глыба льда. Лазурного льда. Вода – то здесь круглый год мутная, дно усеяно осколками битого стекла. Остальные льдины и вовсе вобрали в себя вкрапления бурого угля, растранжиренного изредка проходящими мимо баржами. Но эта глыба совсем другая, сродни белой вороне.

   Недолго думая, старик приблизился к стае и нагнулся так, будто бы вот-вот поднимет с земли камень и швырнет в них.

– А ну прочь, плешивые!

   Перепуганные шавки разбежались кто куда, а старик забрался в лодку, уселся на сыроватую дощечку и провел ладонью по запотевшему льду. Изнутри на него таращился прилично сохранившийся череп мамонтенка. Бивень всего один. Плоть, ясное дело, разложилась еще в незапамятные времена, а вот клочки шерсти, на удивление, сохранились по сей день.

   Он вскинул мохнатыми бровями, ухмыльнулся и ринулся к хижине за колуном.

Когда он вбежал на шаткое крыльцо и отворил дверь, по его барабанным перепонкам ударил пронзительный плач. Вой. Мать ревела на пару с ребенком. Старик все держал в голове мысль, как бы не забыть вручить им перед уходом шерстяной шарф, но из головы все мигом вылетело.

   «Увести. Живо…»

   Один из приспешников Эрхана рявкнул от боли и, намотав волосы девушки на кулак, поволок ее прочь из комнаты в сторону мастерской.

   «Эта дрянь укусила меня!»

   Эрхан стоял по центру комнаты, слегка пригнувшись, дабы не задевать головой потолок. Лица его не было видно под сыромятной накидкой с капюшоном, вождя выдавал лишь широкоплечий силуэт. На руках он держал плачущего малыша, медленно покачивая его из стороны в сторону. Старик отчаянно бросился на него из-за спины, но спустя мгновение и сам пал на колени.

   В его глазах потемнело. Из-за стены доносились истошные крики дочери. Плач подбирался к порогу.

– Верховный шаман пророчит возрождение Одууна, – не оборачиваясь, вымолвил Эрхан.

– Брехня все это! – выдавил из последних сил старик.

– Мой сын будет править. Это его судьба. Если его тело достанется древнему богу, считай его дни сочтены. Абисы превратят его жизнь в ад.

– Забери другого, прошу тебя. Вы ведь были друзьями, Эрхан. Ради нее, я умоляю тебя…

– Прощайте. Видят Боги, я поступаю правильно.

   И Боги действительно все видели. И Богов не обманешь. Абисов и подавно.

Глава I

   «Это предание берет свое начало в крохотной, заснеженной деревушке близ провинции Чжерабики-Хая, что располагалась вдоль стремительной лазурной реки, у подножья высоких горных хребтов, бросающих сгорбленную тень на островерхие крыши поселений. Там, за непроходимой тайгой, вдалеке от кровавых репрессий и революционных треволнений, по закостенелым устам обывателей вихрем пронеслась благая весть. Пересуды гласили, мол, могущественная чета вождя Эрхана, доселе не имеющего законного преемника, ожидает пополнение.»

   Мама сложила слегка помятый лист пергамента пополам, а затем загнула углы так, что из него получился ромб.

   «Малыша назвали Брама, что означает «создатель». Еще будучи совсем ребенком, он создал машину, способную превращать тонны воды из растаявших ледников в кристально чистую питьевую воду. Но когда люди в деревне избавились от жажды, они принялись уничтожать живность, всю, до единой овечки, дабы прокормить свои многодетные семьи. Казалось бы, какая вопиющая неблагодарность! Однако, радушие мальчика не знало пределов.»

   Она продолжала сгибать и разгибать лист. У фигурки начали проявляться очертания; длинный угловатый хвост, широкие размашистые крылья и устрашающие лапы с острыми, как клинок, когтями.

   «Следующим делом он создал машину, способную превращать пару куриных перьев в самую, что ни на есть, настоящую живую курицу. Но когда люди навсегда позабыли о чувстве голода, им заблагорассудилось жить в огромных, вычурных особняках. Они стали вырубать все деревья в округе, из-за чего на месте леса образовалось невообразимых размеров болото. Но, на сей раз, Брама не выдержал.»

   Плавным движением головы, она откинула золотистые локоны назад и сняла с шеи жемчужное ожерелье.

   «Всю оставшуюся жизнь он посвятил созданию машины, способной раз и навсегда покинуть извечное людское пристанище. Сперва его посчитали сумасбродом, но вскоре многие люди, в том числе выдающиеся умы той эпохи, изъявили желание стать частью его экипажа. И лишь самым достойным выпала честь бороздить по просторам необъятной, окутанной тайнами вселенной в поисках святой обители.»

   Мама протянула ладонь, на ней стоял бумажный дракон. В каждой из четырех лап красовалось по жемчужине.

– Знакомься, это Друкневир, символ страны, откуда родом тот самый мальчик.

   Я слегка подался вперед, чтобы разглядеть его получше, как вдруг, фигурка вспыхнула. Я бросил изумленный взгляд на маму. Она завороженно наблюдала за тем, как алые языки пламени вздымались все ниже и ниже, пока, как бы иронично это не прозвучало, не обратили дракона в горстку пепла.

   Она высыпала ее на окаймленное выгравированными узорами фаянсовое блюдце, стоящее на прикроватной тумбе и, тяжело вздохнув, отряхнула ладони друг о друга.

– Помню как-то раз я и моя подруга детства Тали пробрались поздней ночью в библиотеку, ту, что в южном крыле. Мы прошмыгнули мимо задремавшего оберегателя и по хлипкой деревянной лестнице забрались на верхнюю полку высокого стеллажа в запретную секцию. Там то мы и наткнулись на одну очень интересную вещицу. Это был древний свиток. Когда мы раскрыли его, перед нами предстал огромный, покрытый толстой чешуей дракон. Он был начерчен чем-то вроде угля, и парил высоко-высоко в небесах в окружении множества иероглифов. Только вот нам так и не довелось разглядеть его как следует. Тали громко чихнула, из-за чего поднялось густое облако пыли, лестница задрожала, и мы полетели вниз.

– А что было потом? – обняв колени и устроившись поудобнее, спросил я.

– Потом нас заставили латать корешки на книгах. А их ведь там, по меньшей мере, несколько сотен, и каждая так и норовит рассыпаться прямо у тебя в руках. Кажется, весь тот год я только и делала, что отдирала клей от пальцев…

   Немного поразмыслив, я сказал:

– Если драконы и впрямь существовали, не понимаю, каким образом они уживались на одной земле с простыми людьми. Им, наверняка, приходилось держать их в страхе, чтобы те знали свое место.

– Вовсе нет, люди боготворили их и всячески почитали. Потому между ними царил мир, годами не уступающий самой Земле. Разумеется, каждый человек, будь то ребенок или глубокий старец, слыхивал множество историй о чудовищных тварях, несущих в размеренную людскую жизнь хаос и кровопролитие. Но все это лишь проделки литературы, не более того.

– Например, о тех, кто сторожит сундук с сокровищами? – взглядом я указал на покрытые сажей жемчужины.

– Или о тех, кто повстречается на пути отважного рыцаря, держащего путь к замку, где заточена его возлюбленная принцесса. Так или иначе, дракону всегда будет уготована гибель.

– Но разве такова участь столь величественного создания? Даже будь у него, куда привязать мошну, толку от нее никакого. Так какой ему прок от золота или принцесс?

   (Наверное, потому отец и считает, что это все бредни.)

– Не будь так категоричен, рассуждая над плодами чьего-то воображения. Писатель подобно заправскому ювелиру, ограняет чувства, таящиеся внутри каждого из нас. И тогда, на свет появляются преисполненные доблестью подвиги.

– Мама, а отец шел ради тебя на подвиги?

– Конечно, – улыбнувшись, ответила она. – И к счастью, ни один дракон не пострадал.

   Чьи-то быстрые шаги гулко отдались по коридору, и в следующее мгновение дверь распахнулась. Палата наполнилась радостными возгласами. Это была Тефи. Она тут же бросилась обнимать маму. Вслед за ней вошел Нембус. Он уселся в кресло в дальнем углу комнаты и уставился на светильник, там вихрем вращалась необыкновенная голубая жидкость. Быть может, это был вовсе и не светильник. Изредка в нем виднелись силуэты красивых ярко-темных рыб. Они плавали туда-обратно, кружась друг с другом в ритмичном танце. Но раз от раза сталкивались с прочным, как сталь, стеклом, на котором поблескивал свет мерцающих глаз.

   Тефи была изрядно вымотана. Она водила усталый взгляд по извилистым загогулинам, украшающим потолок так, будто бы впервые за весь день осталась наедине со своими мыслями. И что-то явно тяготило ее, не давало покоя. Наконец, мама решила прервать наступившее молчание.

– Как прошло первое занятие с мистером Альферацом? – поинтересовалась она.

– Неплохо, – равнодушно ответила Тефи. – Я думала ты преувеличиваешь, да нет, старик и впрямь чудаковатый. То и дело что-то бормочет себе под нос. А этот его взгляд… – произнесла она, вздрогнув от пробегающих по спине мурашек. – Сродни двум серым айсбергам…

– Что ж, мистер Альферац и впрямь производит смешанное первое впечатление, по себе знаю. Но главное то, что никто и никогда не посмеет усомниться в его наставническом мастерстве. Не переживай, у тебя будет достаточно времени, чтобы успеть привыкнуть к нему. Отец заключил соответствующий договор. У вас есть целых четыре месяца до начала первого вступительного испытания.

– Не понимаю, с чего вдруг отец решил, что я нуждаюсь в дополнительных занятиях? На предварительном испытании я показала свой лучший результат, никто и близко не подобрался.

– Никто и не думал умалять твоих заслуг. Но, видишь ли, этого может оказаться недостаточно. Предстоящий путь тернист и усеян множеством препятствий. Однако, предначертан самой судьбой. Герб династии непременно будет затмевать тебя и бежать впереди, а вслед за ним и спрос. Вопрос лишь в том, по силам ли тебе угнаться за ними? Ну, что скажешь?

– Скажу, что это несправедливо, – буркнула Тефи.

– Увы, тут ничего не попишешь. Если тебя это утешит, не тебе одной уготована подобная ноша. Мистер Каллисто не молодеет. Придет день, когда он передаст свои полномочия Венере. Уверена, он позаботится о том, чтобы ей уделяли как можно больше внимания.

   Тефи нахмурилась и отвела взгляд в сторону. Она выглядела напряженно, так, будто бы вот-вот разрыдается.

– Так я и думала. Ты явно чем-то удручена… ну же, милая, не томи, что у вас двоих стряслось на этот раз?

   Собравшись с мыслями и смахнув рукавом накатившиеся слезы, Тефи ответила:

– Венера говорила гадости об отце… вообще-то не только она, много кто говорит… за спиной, но от того не легче. Непонятно, кому можно доверять, а от кого следовало бы держаться подальше.

   Мама огорченно покачала головой.

– А я ведь говорила, что урезание ресурсов не воспримется народом так, как оно виделось вашему отцу. Но он поступил по-своему, впрочем, как и всегда… Теперь дети говорят о политике, вот так время… Справедливости ради, мистер Каллисто тоже является полноправным членом совета. Не удивлюсь, если он выставил себя перед Венерой и Беллатриксом борцом за рабочий класс.

– Почему бы отцу просто не признать, что это решение было ошибкой? Пару месяцев, и все обо всем забудут, – вмешался я.

– Потому что это единственное верное решение. Я лишь хотела сказать, что он не совсем корректно преподносит информацию народу. Точнее, совсем никак не преподносит…

– Зато пресса пестрит глупыми заголовками, – отметила Тефи.

– Знаю, ты переживаешь, но поверь, совсем скоро все встанет на свои места… А до тех пор, пожалуйста, направь всю свою энергию в учебу.

– Ладно, мама, как скажешь. Надеюсь, тебя выпишут к тому моменту, когда меня зачислят в академию с наивысшим баллом, – вздернув подбородок, заявила она.

– Конечно, милая. Я ни за что не пропущу этот день.

   ***

   Я вновь проснулся поздней ночью из-за громкого храпа, доносящегося из соседней палаты. Но я знал, что это был мистер Чау, папа моего приятеля Цзе, поэтому не злился.

   Он часто рассказывал нам с сестрой занимательные истории со времен его службы в космическом альянсе. Если быть точнее, он собирал мусор в окрестностях корабля. У него даже был свой собственный музей с интересными находками. Там и по сей день можно найти много всего занимательного, например, опустошенный красный огнетушитель* – чем не интересная находка? Наверное, на работе он и надышался какими-то опасными токсическими отходами. Но как бы там ни было, мистер Чау был забавным. А еще он угощал нас фруктами, когда Нембус соскребал последние крошки с полок больничного автомата.

   Спрыгнув с кровати и еле-еле перебирая ногами, я побрел к окну иллюминатора. За те недолгие годы, что я успел прожить на корабле, звезды стали привычным атрибутом бытия. Мама часто цитировала одного писателя. Его слова отпечатались в моей памяти на долгие годы: «Такова уж особенность звездного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, мы и в самом деле родом откуда-то оттуда.»

   Удивительно, сама мать природа позволяла людям истосковаться по красотам распростертого ночного неба, заливая его предрассветной синевой и сменяя звезды пушистыми облаками. Но кажется, никому не было до того дела. А стоило лишь задрать голову вверх, немного поразмышлять. А что теперь? Конечно, мы ведь «родом откуда-то оттуда». Что ж, видимо мы возвращаемся домой…

   Я ткнул указательным пальцем в лучистый край сияющей звезды, ожидая, пока она скроется за ним. Но та предательски сорвалась и метеором полетела вниз. Или куда-то еще, оставляя позади яркий молочный шлейф.

   Кто-то коснулся моего плеча.

– Не спится? – укутавшись в мягкий плед и сонно потирая глаза, спросила мама.

   Я так давно не видел ее самостоятельно стоящей на ногах, что вместо того, чтобы велеть ей немедленно вернуться в кровать, безмолвно застыл от удивления. Поразительно, как в ту ночь выражение ее лица заиграло совершенно иными красками. Давно я не видел маму такой беззаботной и параллельно опустошенной. Тяготы, нагружавшие ее хрупкие плечи, в один миг куда-то улетучились. И осталась самая настоящая она…

Глава II

– Знание теории мизерное, арсенал атак ничтожно примитивный. В чем же ваша сила?

   Я, скрипя зубами, поднялся на ноги. Рука машинально тянулась к ребрам, где пульсировала невыносимая боль. Я старался не подавать виду, лишь слегка наклонил корпус влево, чтобы хоть немного притупить страдания.

– Давайте на мечах, – как казалось, абсолютно безукоризненным тоном, предложил я, откинув падающие на лицо смоляные пряди волос.

   Альферац разразился громким смехом, сморщив иссохшее, морщинистое лицо.

   (Сколько же в тебе энергии, старик?)

   Ему и вправду следовало бы давно рассыпаться подобно песчаной скульптуре. Зачем же жить столько лет?

   Он говорил, что старение – это поистине чудесно, потому что старики получают разные льготы, а что самое главное, карт-бланш на воплощение всех самых неприличных затей, которые только могут взбрести в голову. Ведь никто не станет перечить пожилому человеку, а если речь идет конкретно об Альфераце, то и подавно.

   Пожалуй, в этом что-то есть.

– Для начала, совладайте с таким оружием, а там видно будет.

   Мое “оружие”, больше напоминающее великанскую зубочистку, отнесло в другой конец тренировочной арены и ко всему прочему, покромсало в щепки.

– Итак, в чем ваша сила?

   (Пошел ты.)

   Я поклялся себе, что произнесу это вслух, когда, наконец, покончу с ним. Выдав непредсказуемый пируэт, и нависнув у него над головой, я уже метил кулаком в облысевшее “озеро” на макушке. Но он опять куда-то свинтил. Я повернул голову в полете, взглянув за спину, но там, на удивление, никого не было. Приземлившись на одно колено, я обернулся полностью, после чего, клубком покатился по полу, угодив на так себе смягчающие падение маты. Он зарядил мне пяткой прямо по лопаткам.

– Должен отметить, что ваша сестра гораздо более путевый воин, нежели вы.

– Вообще-то, в отличие от нее, мне не предстоит с важным видом заседать на троне и всю жизнь помыкать клерками, которые будут подтирать мне зад и выполнять за меня нуднейшую волокиту, – бесновавшись, возразил я. – И еще кое-что, вы, наверное, не в курсе, но никаких войн давным-давно нет!

– И то хорошо.

   Он прикоснулся пальцами к повязке, закрывающий его правую глазницу. Затем плюхнулся на пол, скрестив ноги, взял со столика для чайной церемонии маленькую чашку и отхлебнул, манерно оттопырив мизинец.

– Присядьте. Чашка хорошего чая после изнурительных нагрузок не помешает. Хоть и эти нагрузки отнюдь не серьезны в сравнении с теми, что повидало это высокочтимое место на своем веку задолго до вашего появления на свет.

   Еще чуть-чуть и у меня из ушей начал бы валить пар. Но я все-таки присел, выдавая себя, разве что, неконтролируемыми нервными тиками.

– В чем-то вы правы. Кому-то предстоит войти в историю, а кому-то…

– Кануть в Лету, – с преспокойным видом, взявшись за ручку фарфорового чайника, закончил я.

   ***

   Экран громоздкого медицинского аппарата озарил стены палаты темно-бордовым светом, сопровождая пронзительный, раздражающий сигнал. Меня окутало ощущение дежавю… Конечно! Точно такой же аппарат стоял в больнице прямо напротив маминой кровати… (А где я сейчас? Где мама?) В спину, один за другим, прилетели мощные толчки. И дюжина ослепительно-белоснежных халатов тотчас наполнила комнату. Двое схватили меня под руки и поволокли к выходу. Я не в силах сопротивляться. Мышцы сокрушаются невыносимыми судорогами. Даже волосы, и те болят… Но я не сдамся! Я должен сосредоточиться, и тогда боль утихнет. А ее глаза, где бы они ни были, сопроводят меня, как путеводная нить. Я вырываюсь из последних сил и бегу. Остальные уже мельтешат вокруг маминой кровати подобно стае голодных койотов. Протиснувшись сквозь них, я вижу отца. На показавшихся из покрывала теней коленях сидит совсем юная Тефи. Они медленно покачиваются на стуле и шепчутся о чем-то, не замечая меня. Затем он достает из складок беспросветно-черного одеяния тонкое, гипнотизирующее своей смертоносностью, сверкающее лезвие.

– Помнишь, ты спросила, какого цвета теперь мамина кровь?

– Помню, – прошептала в ответ сестра.

– Мне пришла в голову одна интересная мысль, почему бы нам не проверить это?

   Он тянет ее ладонь к груди…

   ***

– Достаточно, сэр Арктур, – резко оборвал профессор. – Мне предельно ясна природа ваших сновидений. Зерно детских переживаний дает свои всходы. Но мой многолетний опыт в сфере психотерапии подсказывает мне, что при должном старании мы с легкостью одолеем данный недуг.

– Превосходно, – в сотый раз обведя взглядом влажное кольцо, оставленное чашкой на кофейном столике, произнес я. – Когда приступим?

   Профессор встал с кресла и направился к двери, ведущей из кабинета в коридор. Раскрыв ее настежь, он обернулся и ответил:

– Приступим прямо сейчас.

   Из коридора повеяло холодом. В кабинет вошел отец. Его руки по локоть перепачканы в крови. Лицо профессора исказилось в зловещую гримасу.

   ***

   Холод от металлической ладони слился с холодом окутанного ознобом тела. Тем не менее, заставил меня проснуться и поднять голову с насквозь промокшей подушки.

– Ты снова не постучался, прежде чем войти.

Ладонь втянулась через всю комнату и с характерным щелчком закрепилась на владельце.

– Я лишь хотел убедиться, в порядке ли вы, мне показалось, вас вновь мучают кошмары.

– Тебе показалось, а теперь уходи.

– Как прикажете, сэр. Только напомню о том, что капсула уже готова к отправке. Ваш отец и ваша сестра ждут вас к завтраку внизу…

– Вон, Нембус!

– Да, сэр, – опустив голову, произнес он и, захлопнув дверь с той стороны, замельтешил прочь.

   Из глубины дома доносится не прекращающийся гул. Прислуга гремит посудой и мельтешит по лестнице вверх-вниз, скрипя ступенями. Это означает одно – на часах далеко за полдень. Но почему будильник молчит? Я начал озираться по сторонам, приметив на полу около зеркала позолоченное заводное колесо. Видимо, на одной из стен могла появиться вмятина…

   Не страшно, доисторический будильник лишь маленький болтик в механизме старомодного дизайна этой комнаты. Настала пора положить начало большим переменам. Зелеными обоями с рисунком переплетающихся лиан можно заняться в другой раз. Но захламляющие стены картины стоит снять немедленно. На одной из них изображена маленькая черноволосая девочка в розоватом платье, с повязанным на воротнике синим бантом. Она сидит за покрытым белой скатертью столом и пристально сверлит меня взглядом со дня моего рождения. Что ж, меня не волнует то, сколько тебе тысяч лет, маленькая девочка, ты переезжаешь в чулан.

   Спустя какое-то время я вышел в коридор и направился в ванную комнату, дабы привести себя в порядок. Тогда я наглядно уяснил, что перестановка в одной комнате никак не спасает положение. Осточертевший дух старины, воцарявшийся во всем поместье, до последнего закутка сохранился в первозданном виде благодаря множеству подсвечников, нефритовых статуэток и прочих пропитанных унынием штуковин.

   Не то что бы я был приверженцем архитектурной концепции Базиля Астро. Он бредил утопичными идеями о создании, так называемых, “человеческих конвейеров”. И это неправильно, нет. Хоть и не без доли целесообразности.

   А вот его брат, Аполлинер, был настроен к будущим поколениям человечества более снисходительно. И при проектировке корабля перенял первостепенные каноны конструктивизма и классицизма, обнаруживая стройность и логичность мироздания. Идея воплотить в каждом доме отдельную стилистику той или иной эпохи так же принадлежала ему. Моим же предкам он преподнес в качестве презента проекцию этого поместья. Говорят, «от добра добра не ищут», но мне все же интересно, о чем он только думал…

   Над самым центром миниатюрной оранжереи возвышается громадная клетка, где обитает вылитый из бронзы феникс. Полагаю, – это тот случай, когда задумка художника в том, что ее просто-напросто нет. Иначе, я понятия не имею, как это можно объяснить. Насколько я знаю, феникс символизирует триумф вечной жизни. Но как это вписывается в прототип британского жилища? И прочих тому странностей здесь навалом.

   Я стоял на втором этаже, облокотившись на перила и размышляя о чем-то своем, когда внизу показалась Тефи и жестом указала на запястье, давая понять, что мы опаздываем. Одной рукой она держала зеркальце, а другой, на которой висело длиннополое, безразмерное пальто, поправляла прическу.

– Надеюсь, ты решила пронести в нем бомбу.

– А я бы надеялась, что ты удосужился прочесть то, что написано в графе “дресс-код” в твоем приглашении, если бы не знала тебя слишком хорошо, – не отрываясь от зеркала, произнесла она.

   (1916 год. Разгар первой мировой войны.) Всплыло у меня в голове… Все лучше, чем Вавилонская цивилизация в прошлом году.

   Не успел я опомниться, как меня окружило несколько девушек-портних. Они сняли мерки и через пару минут вынесли из мастерской готовый костюм. Это был твидовый пиджак и брюки. А также жилет и полосатая рубашка с накрахмаленным до хруста съемным воротником. Впервые слившись с интерьером дома, мы отправились на прием.

   По пути мне не давали покоя мысли о том, что на мою долю может прийтись произносить речь перед целой толпой народа. Прошло десять лет. Но смог бы я подобрать подходящие слова?.. Маму корили за инакомыслие и уважали за то, о чем наверняка скажут до меня. Благо Тефи не привыкать отдуваться за двоих, так что доверю это ей.

   По прибытию в аванзал нас встретил коллега отца. Вместе с ним мы предъявили пригласительные и поспешили занять свои места. Серые шестиугольные пластины на стенах главного холла волнообразно развернулись, и помещение окутала кромешная темнота. Когда мы, наконец, уселись, длинный луч света озарил сцену и на ней появился отец. Он толкнул слегка видоизмененную прошлогоднюю речь. О том, как важно чтить память погибших и оставаться сплоченными, несмотря на различные невзгоды. После чего, на табло загорелась надпись “АПЛОДИСМЕНТЫ”, и он просто ушел. Я с недоумением взглянул на Тефи. Она была удивлена не меньше моего.

– Это какая-то шутка?!

   Меня возмутило то, как она водила глазами в попытках найти рациональное объяснение этой ситуации.

– Может быть, он объявит позже? – с нотками угасающей надежды в голосе, предположила она.

   Позади послышался голос, который я, пожалуй, узнаю из тысячи: «Не объявит».

– На твоем месте я бы помалкивал, Беллатрикс. Будет довольно нелепо, если тебя вышвырнут после того, как твой отец умолял выдать тебе приглашение, – не оборачиваясь, процедил я.

– Мой отец хотя бы не продавал права на переименование корабля. “Стикс Корпорэйшн” Топливная компания. Звучит, а? И я здесь лишь для того, чтобы взглянуть на долбаный маскарад, в довесок с клятвопреступником на сцене.

– Арктур, не обращай внимания. Незачем снова пятнать репутацию по его милости, – схватив меня за руку, произнесла Тефи.

– Но почему нет? Тебе ведь не привыкать бросаться на ни в чем неповинных людей. Верно? – приблизившись почти вплотную, возразил Беллатрикс. – Бедняга Арктур, думал корабль переименуют в честь его мамочки, наверняка уже речь подготовил. Но вот же досада…

   Я не мог верить ему на слово, после того, что он совершил. Но все-таки, неужели отец мог вот так просто взять и пренебречь вековыми устоями? Это слишком, даже для него… И чего ради?

   На какое-то время, потеряв связь с реальностью, а затем, подняв глаза обратно на сцену, я получил ответ на свой вопрос. Появившийся в свете прожекторов Каллисто стянул покрывало с небольшой стойки.

   Как я успел понять с его слов, под финансированием попечителей одного из фондов отца было сконструировано устройство, разработанное для помощи ученым в изучении инопланетной почвы. Он бесконечно долго заверял публику в том, что эта крохотная, едва заметная под куполом штуковина, способна сдвинуть вектор всевозможных исследований в сторону существенного прогресса.

   Табло вновь загорелось. Через несколько минут люди стали разбредаться по домам.

– Дети, – отсеявшись от толпы журналистов, сухо произнес отец.

   Тефи вопросительно взглянула на меня. Я не знал, что ему сказать и не был уверен, хочу ли я вообще с ним разговаривать когда-либо. Но было ли ему дело до того, что я думаю? Кажется, ему совершенно ни до чего не было дела…

   Я давным-давно перестал верить в то, что его невозмутимость – это лишь защитная оболочка, существующая для того, чтобы оградить его от оправданий за свои проступки, в том числе перед своими родными детьми. Все в нем кричало о том, что ему безразлично что-либо, кроме своих собственных интересов. От надменного, леденящего душу взгляда, до этого самого момента.

   В воздухе повисло ощутимое напряжение. Тефи погладила меня по волосам и попросила не пропускать ужин. Проводив их взглядом, я остался один в опустевшем ряду. По крайней мере, мне так казалось.

   Позади послышался шорох, такой, как будто бы кто-то открыл упаковку с едой. Я обернулся за спину в поисках источника звука, явно не ожидая увидеть столь примечательной картины. Кожа парня, сидящего в нескольких метрах от меня, буквально сияла, отчего у меня в глазах зарябило. В особенности контраст чувствовался на фоне черных занавесок, прикрывающих дверной проем, ведущий к выходу из холла. Я тут же отвернулся, пытаясь переварить увиденное и понимая, как беспардонно я уставился на него.

   Его взъерошенные снежного цвета волосы торчали из стороны в сторону, будто бы по нему прошелся разряд тока. Вытаращенные, красноватого оттенка глаза, были обведены синими кругами. А в его костюме поместился бы еще, как минимум, один человек его комплекции.

   Я услышал, как он встал и, обогнув несколько рядов, медленно и с некой опаской, подошел ближе, забравшись вместе с ногами на соседнее от меня место.

– Прошу прощения, не хотел нарушать ваше уединение. Хотите? – произнес незнакомец, протянув упаковку с рисовыми шариками.

   Я из соображений вежливости взял одну штучку.

   На протяжении нескольких минут я периодически косился на него. Тот же замер в неподвижности, сверля взглядом пустоту. Кажется, он даже ни разу не моргнул. Навряд ли мы встречались раньше, я, должно быть, запомнил бы. И это меня удивило, потому что с виду он был моим ровесником, но в академии я его не встречал.

В общем, за всю жизнь, я видел лишь одного похожего человека, в далеком детстве. Им был пожилой, чрезвычайно приветливый мужчина. Он часто приходил в кабинет отца, где они подолгу беседовали о чем-то. Но в один день его визиты прекратились. С тех пор я ни разу его не встречал. Глупо было предполагать, что эти двое – родственники, но такая мысль все же промелькнула у меня в голове.