Текст книги "Пожиратели плоти"

Автор книги: Олаф Локнит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Полное уничтожение королевского отряда в Руазельском лесу потрясло всю Тарантию. До этого у людей была надежда, что правитель Аквилонии и его храбрые воины расправятся с нарушившими покой демонами, и жизнь вновь потечет как раньше. Теперь надеяться было не на кого. Жрецы многочисленных столичных храмов без устали возносили молитвы Подателю Жизни, но Митра, как всегда, молчал.

В Тарантии началась паника. Все, кто мог, бежали из города. Закрывались лавки и мастерские, пустовали пристани в порту, городской рынок становился все малолюднее, в Университете воцарилось немыслимое дотоле спокойствие. Зато появилось немало бродяг, большинство из которых составляли крестьяне, бежавшие из разрушенных ночными тварями деревень. Им некуда было идти, на работу в объятом хаосом городе наняться было невозможно, и они целыми семьями просили милостыню на улицах. Нередко бывало, что, не в силах смотреть в голодные глаза детей, мирные земледельцы превращались в отчаявшихся, а потому особенно опасных грабителей.

Среди аристократии тоже царило уныние. Знатнейшие дворянские семьи Аквилонии потеряли своих сыновей в Руазеле. При королевском дворе стало пустынно как никогда ранее – те, кто не погиб, уезжали в свои имения, не думая о чести и карьере. Из провинций все чаще доносились голоса, обвиняющие в смерти знатнейших вельмож страны короля Конана. Намекали даже, что демоны – лишь удобное прикрытие для планов аквилонского правителя расправиться с неугодными из числа знати.

Демоны стали в Тарантии и ее окрестностях делом обычным. Днем они где-то прятались, и люди могли вздохнуть свободно – но ночью неведомые твари, напоминающие то огромных бесклювых птиц, то лишенных шерсти волков, то крылатых гиен, выползали из своих убежищ и начинали охоту. Им было все равно, кто перед ними – собака, лошадь, взрослый или ребенок – они способны были пожрать любого, встретившегося им на пути. Казалось, эти создания Сета ведали лишь голод и злобу.

Ближе к наступлению ночи улицы города словно вымирали. Жители забивали досками окна и закладывали двери тяжелыми засовами, чтобы хоть как-то уберечься от опасных тварей. Бродяги и бездомные крестьяне проникали в оставленные уехавшими хозяевами дома, думая лишь о спасении собственной жизни. За самые удобные здания, могущие послужить более надежным убежищем от демонов, происходили кровавые драки. Утроенные караулы городской стражи предпочитали отсиживаться в немногочисленных открытых еще кабачках, чем бродить по темным пустынным улицам в тоскливом ожидании нападения безжалостных бестий. Порядок в городе рушился на глазах.

Говорили, что демоны встречаются лишь в столице и ее окрестностях. В других городах жизнь текла своим чередом, нарушаемая лишь пугающими рассказами, приносимыми беглецами из Тарантии. Возникли слухи, что это Митра наказал аквилонскую столицу. Причин, подвигших обычно снисходительного к людским грехам бога на столь жестокое действие, выдвигалось немало – пороки и гордыня столичных жителей, самоуправство придворной аристократии, не желающей жить по общим законам, ересь, поселившаяся в сердцах аквилонцев. Новые пророки, вознесшиеся на мутной волне всеобщего страха и безнадежности, проповедовали разнообразные учения, обычно бредовые, а зачастую и вовсе попахивающие культом Сета. Кое-кто призывал покориться демонам, дабы умилостивить пославшего их бога. Последователи этой идеи ночью выходили на улицы в белых одеждах, готовые пасть жертвой злобных тварей, а настроенные менее покорно приносили кровавые жертвы в тайных убежищах секты.

Один из пророков, объявивший себя не более не менее как потомком Эпимитриуса, утверждал, что к нему явился сам великий старец и возвестил, что, пока корона Аквилонии принадлежит безродному варвару – не видать аквилонцам спокойной жизни, и будут терзать их всякие демоны и другие напасти, доколе позволяют они властвовать над собой выскочке и бродяге. У этой секты возникло немало сторонников, скорее всего потому, что, если судить по словам пророка, виноваты во всем оказывались не они сами или далекие боги, а их собственный король – значит, с него и надо требовать ответа. Стража не раз пыталась изловить ретивого потомка Эпимитриуса – но он каждый раз успешно ускользал, а вслед стражникам летели камни и слышались проклятия ожесточившихся горожан.

Король Аквилонии был как никогда близок к отчаянию. Верховные жрецы лишь беспомощно разводили руками – они не знали причины обрушившейся на столицу напасти. Вызванные к Конану различные маги и прорицатели, сыпля труднопонятными для простого смертного словами, предлагали выходы один нелепее другого, что приводило киммерийца в еще большую ярость. Просперо настаивал на том, чтобы собрать армию и двинуться в Руазель для повторения попытки – но Конан понимал, что бароны, чье доверие королю сильно пошатнулось, могут не поддержать своего правителя или даже, в худшем случае, повернуть войска против него. Король не мог избавиться от ощущения своей вины в гибели придворных и солдат. Конан метался по своим покоям как раненый лев, не находя нужного выхода. Над дворцом нависло ощущение безысходности…

* * *

В королевском гареме царило уныние. Давно не было слышно девичьего смеха и пения, шутливых перебранок и веселого визга. Занятый происходящими в Тарантии событиями, король забыл своих красавиц, и они потеряли былую жизнерадостность. Слухи, приходящие из города, были один другого страшнее, и нежные королевские наложницы дрожали от страха даже под защитой каменных дворцовых стен и мечей стражников.

Погрустневшая Белеза сидела, обняв колени, на парапете изящного фонтанчика, какие любят устраивать прямо в зале во дворцах Турана. Уже несколько дней в фонтане не было воды – в общем хаосе и дворцовые службы стали работать из рук вон плохо. У ее ног пристроилась совсем юная девушка, темные волосы которой были уложены в замысловатую прическу. Ее можно было бы назвать идеально красивой, если бы не одно обстоятельство – левый глаз у девушки был зеленый, а правый – черный.

– Я так тревожусь за него, – вздохнула Белеза, и гранатовое ожерелье на ее груди сверкнуло, поймав лучик от лампы. – За эти два года на его лице прибавилось морщин. Как бы я хотела разгладить их своими руками… А ты была когда-нибудь влюблена, Виньела?

– Не знаю, – ответила девушка и покраснела. – Мне нравился один юноша, он жил по соседству… А у купца, привезшего меня в Тарантию, был такой симпатичный сын – и он все время мне подмигивал. Потом еще молодой гвардеец со светлыми кудрями – у него такое строгое лицо, мне иногда хочется погладить его по щеке, чтобы он улыбнулся…

– Все понятно, – засмеялась Белеза. – Ты отдашь свое сердце первому мужчине, который войдет к тебе… А как ты попала в гарем?

– Я не смогу развлечь тебя интересным рассказом, – Виньела виновато посмотрела на подругу. – Я родом из Аренджуна, что в Заморе. Мой отец был писцом, уважаемым человеком. Соседи всегда прибегали к его помощи, когда нужно было составить завещание или написать прошение – и он никому не отказывал. Потом мой отец умер, и мама, чтобы прокормить меня и пятерых моих братьев и сестер, день и ночь шила платья богатым дамам, а сама ходила в лохмотьях. Ее пальцы были исколоты иглой, а глаза слезились от усталости, потому что у нас не было денег на покупку масла для лампы… Соседи отвернулись от нас, никто не помог хотя бы горсточкой муки или черствой лепешкой. Маме советовали продать меня в один из Домов Наслаждений – но она сказала, что лучше умрет. А потом мама повздорила с одной госпожой из-за платья. Той не понравилось, как пришит жемчуг, и она ругалась на нас, как рыночная торговка. Мама не выдержала и назвала ее старой жирной курицей, которую не сможет украсить даже вышитое алмазами платье, – девушка хихикнула в ладонь, вспоминая случившееся. – А эта богачка взяла и сообщила жрецам, будто бы я ведьма, и при ней превращалась в крысу и змею. Но я же не виновата, что у меня глаза разного цвета… Нас предупредил один добрый человек, и мы бежали, иначе всей нашей семье грозила бы страшная смерть. Нас спрятал аквилонский купец, следующий по Дороге Королей из Акита на родину. Мы ехали с его караваном до Дарема – это город в Коринфии. Там он помог маме и детям устроиться, а мне предложил ехать с ним в Тарантию, где я непременно попаду в королевский гарем. Я согласилась… Такой благородный человек этот купец! – и Виньела сложила руки на груди в благодарном жесте.

– Не волнуйся, девочка, он получил немалое вознаграждение за то, что доставил тебя сюда, – насмешливо произнесла Белеза. – В нашем мире даже добрые дела совершаются ради выгоды.

Виньела потупилась и промолчала. Белеза улыбнулась и провела рукой по волосам девушки.

– Знаешь, к твоей прическе подойдет моя серебряная диадема с топазами. Я все равно не ношу ее, – Белеза порывисто вскочила: – Подожди, я сейчас принесу диадему, и ты примеришь… – и фаворитка короля скрылась за занавесями.

Виньела осталась сидеть у фонтана, задумчиво глядя своими загадочными глазами куда-то вдаль. Неожиданно от легкой ажурной двери, ведущей в сад, где обычно гуляли наложницы, послышался шорох – будто кто-то скреб по дереву ножом. Девушка настороженно вскинула голову, вглядываясь в полумрак залы. Вот дверь с тихим скрипом приотворилась, из сада повеяло запахами ночных цветов и влажной земли – и в залу, шурша чешуйчатым брюхом по мраморному полу, вползло существо. Оно было раза в два крупнее девушки, уродливые кривые лапы с когтями оставляли грязные следы на светлом камне, огромный сильный хвост угрожающе извивался. Плоская голова зверя с желтыми круглыми глазами поворачивалась, словно вынюхивая что-то. Из острозубой пасти время от времени высовывался длинный, раздвоенный как у змеи язык.

Виньела замерла, открыв рот от ужаса. Она даже не подумала о бегстве. Существо на мгновение замерло, принюхалось – и проворно поползло к неподвижно стоящей девушке. Его желтые глаза неотрывно, без всякого выражения смотрели на беспомощную жертву.

– Виньела, беги сюда! – голос подруги вывел девушку из оцепенения. Белеза стояла около входа в залу, держа в руках тяжелый бронзовый ларец. Поняв, что Виньела не успеет, фаворитка короля сделала несколько шагов и, замахнувшись, швырнула свою ношу в голову демона. Но сил девушки не хватило на точный бросок, и ларец попал лишь в лапу зверя, раздробив ее. Существо яростно зашипело, широко разинув пасть, за его головой вздулся огромный капюшон ярко-алого цвета. Оставив Виньелу, демон оттолкнулся задними лапами и прыгнул на новую жертву.

Белеза увернулась и бросилась бежать вокруг фонтана, надеясь выскочить в другую дверь. Но тварь оказалась проворнее. Неожиданно оторвавшись от пола, демон встал на задние лапы и хвост и рухнул на Белезу, буквально придавив ее ноги к полу. За дверью слышались истошные крики Виньелы, зовущей на помощь. Судорожно шарившая по полу рука Белезы ухватила медный подсвечник, и девушка из последних сил, преодолевая боль в искалеченных ногах, ткнула своим оружием в круглый прозрачный глаз существа. Морда зверя залилась мутной слизью, чудовище вновь зашипело, вздув капюшон, и в безумии впилось зубами в плечо Белезы.

Первого подбежавшего к демону гвардейца сшиб с ног бешено извивающийся хвост существа. Вторым оказался Конан. Меч киммерийца снес твари капюшон и наискось с хрустом вошел в хребет, перерубив зверя почти напополам. Вытащив свою возлюбленную из-под издыхающего демона, король бережно уложил ее на ковер. Белеза с трудом дышала посиневшими губами, ее ноги были перебиты, а рука и бок представляли собой сплошную рану. Ковер под девушкой быстро пропитывался кровью.

– Лекаря, быстрее! – крикнул Конан, с мукой глядя в бледнеющее на глазах лицо подруги.

Белеза открыла глаза и, с трудом повернув голову, посмотрела на короля.

– Как больно, – с трудом произнесла она. – Я не могу дышать…

– Сейчас, девочка моя, – ласково проговорил Конан, осторожно погладив ее по холодной щеке. – Потерпи еще немного.

– Скажи… – лицо Белезы искривилось от боли, она втянула воздух сквозь стиснутые зубы, но все равно продолжила, – … ты правда любишь меня… больше всех?

– Да, радость моя. Я шел сейчас к тебе, чтобы обнять мою маленькую Белезу, – мягко ответил король.

Пальцы девушки в муке стиснули ладонь киммерийца, но она вновь еле слышно спросила:

– Больше… чем Белит?

– Больше, чем всех женщин мира! А теперь помолчи, девочка моя, не трать силы, – и Конан бережно убрал со лба подруги влажные от пота черные локоны.

– Хорошо… – удовлетворенно пробормотала Белеза и устало закрыла глаза. – Теперь мне не страшно умирать…

– Что за глупости ты… – сердито начал Конан, но тут тело девушки изогнулось в приступе хриплого кашля, и на губах выступила кровавая пена. Отдышавшись, Белеза открыла глаза и долгим взглядом посмотрела в лицо королю.

– Я буду ждать… И на Равнинах Мертвых я буду помнить тебя, любимый… – брови девушки страдальчески сдвинулись. – О боги, как больно… Поцелуй меня, Конан.

Киммериец наклонился и коснулся губами холодеющих сухих губ возлюбленной.

– Белеза… – тихо позвал он, уже понимая, что не получит ответа. – Девочка моя…

Король поднял голову, невидяще глядя на толпящихся вокруг стражников и бесполезного уже лекаря. Кто-то сорвал легкие шелковые занавеси и укрыл ими тело девушки. Конан провел рукой по лицу, и на лбу осталась кровавая полоса. Внезапно со страшным рыком киммериец сорвался с места и схватил свой меч. Потрясенные гвардейцы и лекарь наблюдали, как их король с бешеным остервенением рубит в куски тушу издохшего демона. Наконец, Конан остановился и, тяжело дыша, повернулся к замершим в молчании подданным. С ног до головы забрызганный кровью и слизью чудовища, киммериец был похож на выходца из стигийских подземелий.

– Когда я доберусь до того, кто это устроил, то, будь он хоть посланцем Сета, хоть святым Эпимитриусом – я задушу его голыми руками, как собаку! – мрачно сказал король, ни на кого не глядя. – А вы, проморгавшие демона ублюдки, с сегодняшнего дня отправитесь патрулировать улицы города по ночам – и если кто-нибудь из вас выживет, пусть возносит хвалу богам!

В дальнем углу залы безутешно и тонко плакала всеми забытая юная Виньела.

* * *

Принц Ольтен, младший сын короля Немедии, в отличие от своих братьев ничего не ждал от жизни. Его старший брат и первенец короля Нимед Второй ожидал, когда умрет отец и корона перейдет к нему; второй по старшинству брат Зинген ждал, не свернет ли горячо любимый брат Нимед шею на охоте, и тогда наследником будет он; третий брат Халлен ждал, когда послы сговорятся о его женитьбе на одной из принцесс Коринфии, и он с помощью приданого жены сможет, наконец, расплатиться с многочисленными долгами. И лишь на долю Ольтена не осталось никаких надежд. Об этом знал он сам, знали его родственники, друзья и придворные отца, и серьезно к юноше никто не относился. Поэтому Ольтен был очень удивлен, когда ему сообщили, что с ним желает говорить сам Тимон, тайный и доверенный советник его отца, которого, как было известно, боялись все, включая самого короля Немедии.

Говорили, что опытная повитуха, принимавшая роды у матери Тимона, взяв в руки хмуро глядящего на мир младенца, сразу определила – мальчик будет либо палачом, либо политиком – что, впрочем, порой одно и то же. Палачом Тимон стать не захотел, и возвысился до положения королевского советника. Это был пожилой грузный человек, похожий на жирного вялого кота. Лицо Тимона не хранило даже тени воспоминаний об улыбке. О таких говорят, что от их взгляда дохнут мухи. Насчет мух сказать было трудно, но заговорщики, бунтовщики и прочие, несогласные с действиями короля, дохли очень споро.

Тимон ожидал молодого принца в своем кабинете. Сидя в глубоком кресле, обшитом темным бархатом, советник смотрел на юношу холодными голубыми глазами.

Равнодушно осведомившись о самочувствии Ольтена и задав еще пару незначащих вопросов, Тимон неожиданно поинтересовался, не меняя тона:

– Слышали ли вы, дорогой принц, о событиях, происходящих в Аквилонии?

Ольтен удивился. Да, он слышал о каких-то беспорядках в аквилонской столице. Но с тех пор, как короной этой страны завладел никому дотоле не известный варвар, там постоянно что-нибудь случалось.

– Я полагаю, мой молодой друг, вам было бы интересно узнать некоторые подробности, – замысловатым ключом Тимон открыл стоящий на столе железный ларец и вытащил несколько свитков. Недоумевающий Ольтен изобразил вежливое внимание.

– Так, так… – советник начал один за другим разворачивать свитки и взглядом пробегал их содержимое. – Цены на хлеб в Коринфии… Заговор в Офире… Новая фаворитка зингарского короля… Все не то… А, вот! Один уважаемый и надежный человек из Тарантии сообщает, – и Тимон внимательно взглянул на принца, – что положение в аквилонской столице куда более серьезно, чем мы себе представляли. Неизвестные твари, которых здесь именуют демонами, полностью нарушили спокойствие в Тарантии. В городе грабежи и убийства, толпы бродяг наводнили его улицы, власти столицы бессильны. Горожанам грозит голод, цены на еду немыслимы. Ширится число сторонников некого потомка святого Эпимитриуса, обвиняющего во всем нынешнего аквилонского короля и призывающего к бунту. Гибель лучших вельмож в Руазеле обескровила знать и восстановила баронов против своего сюзерена, – Тимон сложил свиток. – Что вы об этом думаете, дорогой принц?

– Думаю – почему же король Аквилонии не положит этому конец? У нас в Немедии подобное невозможно – отец тут же принял бы меры, а потомок Эпимитриуса давно висел бы на дыбе.

– Ваше уважение к мудрости нашего короля изобличает в вас доброго сына и подданного, – сказал Тимон, и Ольтен так и не понял, была ли в словах советника симпатия или насмешка. – Что ж, вот сообщение другого уважаемого человека, вхожего во дворец короля, – и Тимон начал читать следующий свиток: – Правитель Аквилонии не появляется на людях. Разгром в Руазеле и гибель его любимой наложницы, похоже, лишили короля Конана былой энергии и жизненной силы. Делами страны вершит сейчас Просперо Пуантенский, а король, как говорят, уединился в своих покоях, ничем не интересуется и находит утешение в вине… – взгляд советника пронзил Ольтена. – Что вы теперь скажете, принц?

Ольтен вздохнул и с тоской подумал, что Этелла опять устроит ему сцену за опоздание.

– Мне кажется, что аквилонский правитель, пренебрегая своими обязанностями, может вызвать бунт в городе или даже во всей стране, и лишиться короны, как это случилось с Нумедидесом, – пожал плечами молодой человек, недоумевая, для чего понадобилось Тимону спрашивать столь очевидные вещи.

– Ваш ум, дорогой Ольтен, достоин вашего великого отца, – проговорил Тимон, и юноше вновь почудилась насмешка в его голосе. – Но вы, наверно, думаете сейчас: зачем этот выживший из ума старик спрашивает меня о простых вещах, как учитель нерадивого ученика? – и советник холодно шевельнул уголками губ, что, при известных обстоятельствах, могло сойти за улыбку. Ольтен невольно покраснел. – Но, чтобы вершить судьбами империй, приходится иногда опускаться до простых вещей… Давайте продолжим наш разговор и представим, что к городу, находящемуся в столь плачевном состоянии, как Тарантия, приблизилось войско. Небольшое войско, ведомое смелым и дальновидным вождем… Не случится ли так, что измученный беспорядками город сам упадет в руки мудрого военачальника? – и Тимон опустил взгляд в свои бумаги, перебирая их. Ольтен задумался. К чему клонит старый лис? А может, это – та самая надежда, отсутствие которой всегда так удручало его?

– Я думаю, что такой военачальник вполне может добиться успеха, – осторожно ответил принц.

– Тогда предположим дальше. Пусть этот военачальник – молодой военачальник! – настолько умен, что, завоевав столицу и избавившись от бесполезного короля, утопившего остатки разума в вине, наводит в городе порядок, обещает баронам этого государства прежние вольности, налаживает отношения с купцами и, таким образом, снискивает уважение знати и народа… Может ли он претендовать на корону страны, которую не смог удержать его варвар-предшественник?

У Ольтена сильно забилось сердце, и неожиданно воздух в комнате показался очень горячим. Претендовать на корону… Ему и во сне не могло привидеться такое. Младший сын короля сам становится королем сильной соседней державы! Отец наверняка поможет ему, поняв выгоду от его воцарения на престоле Аквилонии. Молодой военачальник… Ольтен почувствовал, как у него закружилась голова от выросших перед ним возможностей.

Тимон бесстрастно переждал, пока его собеседник свыкнется с новой для него мыслью.

– Я вижу, дорогой принц, что вам надо обдумать наш разговор, – наконец сказал советник и со стуком захлопнул ларец, заставив Ольтена вздрогнуть. – Но необходимо торопиться, удача любит стремительных…

– Я… я готов выехать хоть завтра! – вскричал принц, глаза которого уже горели предчувствием великих свершений. – Я поговорю с отцом и…

– Я полагаю, что не стоит беспокоить короля известием о нашем маленьком разговоре, – многозначительно произнес Тимон.

– Я понял, – столь же многозначительно ответил Ольтен и глупо улыбнулся. – Молодой военачальник сделает все сам! Благодарю вас, советник, за столь поучительную для меня беседу. Я ваш должник, дорогой Тимон! – и молодой принц стремительно выбежал навстречу своей надежде.

Некоторое время советник сидел, углубившись в свои мысли, и в глазах его мерцали хищные огоньки, как у кота, поймавшего в ловушку глупую мышь. Наконец, он протянул руку с большим агатовым перстнем на указательном пальце и позвонил в серебряный колокольчик. На звук явился секретарь, бледный и невыразительный, как куст лопуха у дороги.

– Садись и пиши, Зуль, – приказал Тимон и побарабанил пальцами по крышке ларца. – «Дорогой мой государь! С прискорбием сообщаю, что разговор мой с принцем Ольтеном не возымел на оного должного действия. Ваш сын, наделенный храбростью льва, но лишенный пока приходящей с возрастом мудрости…» Ты пишешь, Зуль? – Тимон строго посмотрел на подчиненного, отвлекшегося на упавшую в чернильницу муху.

– Да, господин советник! – голосом, столь же унылым, как он сам, ответил Зуль и, оставив муху на произвол судьбы, поднял перо.

– «… мудрости, решил во что бы то ни стало добиться вашего благорасположения и захватить объятую паникой аквилонскую столицу, дабы сместить с престола короля Конана. Трудности в достижении этого, на которые я, как более старший и опытный царедворец, ему указал, не остановили принца, чья решительность и смелость известны всем. Впрочем, смею предположить, что порыв вашего сына можно обратить на пользу Немедии. В случае, если принц Ольтен добьется успеха, о чем мы будем горячо молиться вместе с жрецами, мы, поддержав его регулярными войсками, навсегда укротим Аквилонию, и наша страна, лишившись серьезных соперников, будет процветать под мудрой рукой Вашего Величества. При другом же исходе, который наполнит наши сердца черной печалью и о котором мы не будем даже думать, правитель Аквилонии не сможет предъявить нам претензий, поскольку принц Ольтен действовал без согласия и поддержки своего короля, который сожалеет о случившемся. Учитывая вышеизложенное, мое нижайшее мнение таково, что не стоит мешать принцу осуществить его юношеские честолюбивые планы. Надеюсь на одобрение Вашего Величества и остаюсь вашим преданным слугой.» Записал, Зуль?

Секретарь уныло кивнул и украдкой заглянул в чернильницу, чтобы справиться о состоянии мухи. Насекомое вяло шевелило лапками по черной жиже и всем своим видом молило о помощи.

– Запечатай письмо моей личной печатью и отправь с нарочным во дворец, Его Величеству королю Немедии. Выполняй, Зуль! – и советник, тяжело поднявшись с кресла, направился к выходу. Воспользовавшись моментом, секретарь сунул в чернильницу перо и выловил муху. Положив ее на лист бумаги и полюбовавшись, как она благодарно трепещет крылышками, Зуль аккуратно прихлопнул ее мешочком с песком и испуганно дернулся, услышав от дверей голос Тимона:

– Да, Зуль. Напомни мне вечером, чтобы я распорядился выделить достойное вознаграждение и благодарность «потомку святого Эпимитриуса».