Текст книги "Проклятие (Тамплиеры - 5)"

Автор книги: Октавиан Стампас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Интересная история, – сказал Арман Ги без особого уважения в голосе, – однако для чего ты ее нам рассказываешь?

– Около восьми лет назад нас с братом похитили охотники за рабами, это было неподалеку от упоминавшегося мною Исфагана. Отец наш был мерабом, смотрителем арыков местного князя, очень уважаемым человеком. Наверное он уже умер от горя. Но не в этом дело. После похищения нас повезли на верблюдах на запад. Целый караван с рабами и пряностями. То, что на запад, легко было определить по солнцу, и насколько я разумею, мы были в числе тех, кто должен был послужить пищей для этих черных змей.

– Почему ты так уверено об этом говоришь?

– Потому что мы очень близко подъехали к горе Сках. Название это я слышал от погонщиков наших верблюдов. Мы стояли вплотную у крепостной стены и видели многое.

– Что вы там такое видели и почему вас все-таки не сожрали змеи, раз вы все равно были для этого предназначены?

Симон пожал плечами.

– На этот вопрос мне трудно ответить. Может быть хозяин каравана не сошелся в цене с управителем крепости. Может быть мы были слишком молоды. Нам ведь и десяти лет не было тогда. Так или иначе, с частью каравана мы отправились дальше на запад, пока не отдалились от крепости.

– Никогда, – подтвердил его слова Наваз.

– Ладно, – махнул рукой Арман Ги, – вернемся к Заххак. Что вы видели там такое, что сохранилось в вашей памяти до сих пор?

– Мы видели там тамплиеров, – просто сказал Симон.

– Тамплиеров? – воскликнул бывший комтур. – Да, всадников в белых плащах с красными крестами. При встрече они обнимали друг друга и целовали в плечо. Таков же обычай езидов, что проживают на горе Сках в пещерной крепости. Езиды гонимы всеми, и мусульманами, и христианами, и зороастрийцами, но неистребимы при этом.

– Ты сам видел это? Ну, то, что плащи, кресты и то, что целовали в плечо?

– Да, господин. Я сидел в ивовой корзине на верблюжьем боку, в просвет между прутьями мне хорошо было все видно.

Арман Ги подошел к стене и уперся в нее ладонями, словно пытаясь повалить. Потом вдруг резко обернулся и подбежал к персу.

– Где эта гора?

– Там, – сказал тот, махнув рукой в ту сторону света, где восходит солнце.

– Не шути со мной!

– И не думаю, господин. Я был ребенком тогда, и по, пути от горы Сках на запад запоминал не названия городов и рек, а то, как они выглядят. Я могу довести вас туда, но не могу рассказать как туда дойти.

Тамплиер вернулся к стене и снова вцепился в свой ус, так, словно подергиваний его помогало ему размышлять. Внутри у него опять появилась и стала наливаться жизнью уверенность, что судьба споспешествует ему. Ну, разумеется, это именно так! Связываться с этими уродами неохота, хватит одного своего, но, кажется, ничего не поделаешь, придется.

– Хорошо, я помогу вам с братом, но ты...

– Клянусь вечным Зерваном, я приведу вас к горе Сках.

И как бы знаменуя заключение этой договоренности по крепости поползли смутные, тупые удары гонга. Они доносились с той стороны, где должна была находиться зала с золотым занавесом.

– Умер, – прошептал Симон.

– Умер, – просвистел Наваз.

– Умер, – прорычал Арман Ги.

Лако вскочил со своего места и одним броском вцепился в горло Навазу. Тот дико заверещал. Симон кинулся ему на помощь, но бывший комтур схватил за руку и что-то прошептал на ухо. Лицо евнуха просветлело и он стал топать ногами и истошно вопить. Арман Ги тоже вложил голос в общий сумасшедший хор. Надо было спешить, ибо услышав звук стражники могут убежать для выяснения того, что случилось и тогда с запорами ничего нельзя будет сделать.

Расчет, заключенных оказался верным, в щели под дверью затрепыхалось пламя факела и послышался недовольный окрик безносого.

Арман Ги тут же бросил в щель зороастрийское золото, и оба евнуха разразились таким визгом, в сравнении с которым поросячий мог бы показаться надменным молчанием. Стражники обменялись гундосыми мнениями и пришли к выводу, что заключенные делят золото. Глупо упускать такой случай. Громыхнули запоры, скрипнули петли. Алчно сопящие, безносые твари ввалились внутрь. Расправа была короткой и почти бесшумной. Лако умел убивать. Господин его тоже не вполне утратил воинские навыки.

Короче говоря, через несколько мгновений у двоих франков и двоих персов было три меча и одно копье. Мечи были разные. Кривой сарацинский, заржавевший длинный германский и один широкий, непривычной формы и неизвестного происхождения. Но выбирать не приходилось. Копье было с бородой, как у степной конницы со слегка обгоревшим древком.

По состоянию захваченного вооружения можно было судить о качестве противостоящего войска.

В Армана Ги вселилась необыкновенная бодрость. Он считал, что главная часть успеха уже достигнута. Осталось только незаметно, а лучше с легкой дракой, покинуть незапертую крепость. Построились в колонну. Роль тарана играл Лако. За ним второсортная боевая единица Симон. Третьим балласт Наваз, ему всучили сомнительного происхождения мечище, он оттягивал безвольную руку. Арьергардом служил сам бывший комтур Арман Ги. Германский неудобный клинок был в его руках.

Освещая дорогу факелом, его нес Лако, стали пробираться по запутанным внутренним переходам. Повезло, что никто из безносых не попался на пути. Впрочем этому было объяснение – гонг. Его гул оттягивал к себе жителей крепости. Очень было бы хорошо, если бы они погрузились хотя бы на несколько часов в пучину, пусть и притворного горя и скорби по своему почившему предводителю. Беглецам этого времени хватило бы и скрыться и замести следы.

Но случается так, что везение изменяет даже тем, кому обычно везет.

Когда вооруженная четверка выбежала на внутреннею галерею, внизу лежал, пустынный двор. До полуоткрытых в сторону свободы ворот оставалось шагов пятьдесят. Десять вниз по ступеням и сорок горизонтально по мощеному двору. Но тут случилось нечто страшное. Раздался тяжелый многоголосый рев и из трех широких дверей, выводивших во двор из толщи крепостного дворца, хлынуло три потока людей. Сначала могло показаться, что в этой каше, богом является беспорядок, но очень скоро глаз признал свою ошибку. Никакого, беспорядка, наоборот, шло упорядоченное и организованное избиение безносыми всех прочих. Не трудно было догадаться кем являются эти прочие.

Визг, рев, хрип.

Струи, ручьи, реки крови.

Сорок шагов до крепостных ворот стали непроходимы.

– Назад, – скомандовал Арман Ги.

И вовремя, некоторые из безносых, расправившись со своими евнухами, стали посматривать по сторонам в поисках работы. Не стоило ждать, когда они поднимут глаза вверх.

Последовало еще одно путешествие по скользким, противным внутренностям Рас Альхага. Если бы у беглецов было время размышлять, они могли бы подумать, что путешествуют внутри огромной жабы.

Наконец удалось отыскать местечко удобное для незаметного бегства. Часть стены съехала по склону, внизу травянистый откос.

Первым сбросили Наваза. Он в полете потерял меч и сознание. И слава богу, что приземлялся безоружным, обязательно зарезался бы. За ним последовал бывший комтур. Крякнул приземлившись и грузно покатился по траве. Симону и Лако уже пришлось доказывать свое право на прыжок. Один безносый, но глазастый стражник высмотрел их и налетел сзади. Лако, почуяв его приближение успел развернуться и уклониться. Острие вражеского копья высекло из голого камня бессильные искры. Второй попытки себя убить Лако не предоставлял никому. Кривой сарацинский клинок блеснул на солнце выйдя из спины нападавшего. Дав ему воинственно покрасоваться лишь долю мгновения, слуга бывшего комтура выдернул его и прыгнул вместе с Симоном вслед за остальными.

Бежали изо всех сил, но сил было не так много. Даже персидские братья не скулили. Возле поворота дороги остановились, чтобы отдышаться и оглянуться. В отличие от античного персонажа, покидавшего аид, правильно сделали. Ибо вот что увидели.

На стене Рас Альхага стояло несколько человек, держа в руках хорошо знакомую бывшему комтуру кадку и силились ее перевернуть. Наконец им это удалось и огромный кусок мертвого мяса бесшумно полетел на камни, несколько раз нелепо подпрыгнул и исчез в небытии. Состоялось воздушное погребение.

Но не это сильнее всего впечатлило беглецов. А зрелище того, как из ворот крепости выбегают люди и во множестве. Трудно было различить, без носов ли они, но можно было сказать с уверенностью, что они с оружием.

– Бежим! – заорал Арман Ги.

И команду не пришлось повторять дважды. Предстояло карабкаться в гору, в то время как погоне дорога стелилась под гору. Так что расстояние очень скоро естественным образом сократилось до мизерного. А охотник тем азартнее, чем ближе добыча.

Охотников было около двадцати. Бегали они не все одинаково хорошо. Но, к сожалению, соревнование в скорости по сути происходило между самыми медленными среди убегающих и самыми быстрыми из догоняющих.

Уже очень скоро случилась первая стычка.

Лако, притворно отстав от остальных, схватился с самым ретивым бегуном. Его кривой меч, которому как бы понравился вкус крови безносых, сделал свое дело также быстро, как и в первый раз.

Вид зарубленного товарища не облагоразумил его друзей. Скорее наоборот вселил в них ярость.

Во второй раз отставать и отбиваться пришлось обоим франкам, причем сразу против троих безносых. Нападавшие оказались, в общем, неумехами. Но стройному и быстрому их убийству мешала одышка и неровности под ногами.

И тут еще этот крик.

Распоров пасть от уха до уха одному из преследователей, Лако обернулся и увидел, что на прячущихся в тылу братьев набегает двое безносых, обошедших место битвы справа. Кричал Наваз. Старший брат поднял копье и метнул. Он не врал, когда говорил, что умеет обращаться с оружием. Острие пробило горло негодяя. Но второй, подлетев, раскроил топором визжащую голову Наваза и крик захлебнулся в собственной крови.

Безоружный Симон бросился бежать. Безносый дико ощерившись кинулся в его сторону, испытывая уже не охотничьи, а палаческие чувства. Он был уверен, что жертва от него не уйдет. Хуже, что также думал и наблюдавший с расстояния в пятьдесят шагов эту сцену Лако. Но ошиблись оба, безносому не суждено было воспользоваться возможностью убить и второго перса.

Он вдруг, замер на бегу и рухнул лицом вниз. И из его спины медленно вышло острие стрелы упершейся оперением в камни.

Безносые, во множестве выбежавшие на каменистую поляну между еловых стен, увидев фигуру всадника стоящего в полусотне шагов в тени леса, тут же бросились бежать обратно.

Хозяин и слуга утерли пот со лба.

Брат склонился, рыдая, над братом.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

АВИНЬОН

– Вы?! – удивление Климента V было искренним, хотя, по размышлении, вряд ли в свете могло быть что-то способное удивить наместника бога на земле.

Кардинал де Прато смиренно приблизился и смиренно же поцеловал руку Его святейшества. За протекшие годы, а их было числом пять, он изменился мало. Все так же был сух, землист цветом кожи, скуп в движениях и прост в одежде. Папа же изменился заметно, образ жизни, весьма далекий от подвижнического, сказался на его облике. Мешки под глазами, желтый отлив белков глаз, одышка. Даже в сидячем положении дыхание первосвященника было затруднено. Де Прато окинул его понимающим взглядом, в котором было мало участия.

За стенами авиньонского дворца стояла поздняя осень, в покоях Его святейшества, несмотря на пылающую пасть камина и десяток переносных жаровен, расставленных по углам, было прохладно. Климент кутался в подбитую мехом полость, с лица не сходи, недовольное выражение.

– Представляете, какие холода. Что-то будет зимой, – не удержавшись, пожаловался он.

Кардинал не отреагировал на эту жалобу. На нем была простая, суконная хламида без всяких украшений и утеплений, и он не испытывал никакого неудобства.

– Холод не вокруг нас Ваше святейшество, а внутри.

Папа брюзгливо поморщился.

– Знаю, знаю я эту вашу страсть к поучениям. А как умный человек, вы должны были бы знать, что путем говорения правильных слов еще никому не удалось помочь.

Де Прато сухо поклонился.

– Лучше уж говорите о деле. Ведь не без дела же вы явились сюда.

– Разумеется с делом, Ваше святейшество.

– Ну, так я жду.

– У меня к вам два значительных известия.

– Я не буду за вас решать, с какого вам лучше начать, – недовольно пробормотал Климент V и, выпростав руку из-под полости, потянулся к бокалу, стоявшему рядом на изящной кипарисовой подставке.

– Умер император.

Рука папы застыла в полете. Он невольно прищурил один глаз и с надеждой спросил.

– Константинопольский?

– Нет. Умер Генрих VII, император Священной Римской Империи. Это произошло неделю назад в Сиенне.

Климент V откинулся на спинку своего высокого кресла, что-то огорченно шепча про себя. Отчетливо выделить что-то в потоке этого тихого сетования можно было лишь слова "опять все сначала".

– Все сначала, да простит меня Святой Франциск.

Де Прато ответствовал понимающим молчанием. Он даже не спросил, почему воскликновение отнесено именно к этому святому.

Климент, тяжело и раздраженно вздохнув, вдруг проговорил.

– А почему вы никогда не извещаете о своем приезде, почему вы всегда появляетесь неожиданно, что это за неуважительная манера?!

Де Прато наклонил голову, он понимал, что отвечать на эти вопросы не требуется. Речь папская запнулась и возобновилась в виде утробного вопля.

– Тардье!

Спустя мгновение явился секретарь Его святейшества, одновременно куратор его тайной службы. За ним виднелся служка-камердинер с кувшином подогретого вина, на случай если бокал на кипарисовой подставке опустел.

– Слушаю, Ваше святейшество, – ниже, чем обычно, кланяясь, сказал секретарь.

– Пошел вон! – крикнул ему папа. И в смущенно удаляющуюся спину добавил, – бездельник.

Потом Климент V опять обратился к кардиналу.

– Когда умер? Неделю назад?

– Да, Ваше святейшество.

– Это невообразимо, никто ничего не хочет делать. Они думают... Ладно де Прато, это мы оставим. Теперь вот о чем. Надежные ли у вас источники?

– Более чем.

– Более чем что?

– Генрих Люксембург отдал богу душу у меня на руках. И вот я здесь.

Папа заныл как от зубной боли.

– Вы правы, Ваше святейшество, все сначала, но вы ошибаетесь, думая, что все будет как в прошлый раз.

Климент V поморщился.

– А теперь объясните, что вы имели в виду.

– Последний месяц я провел при императорском дворе, но отнюдь не оставлял своим вниманием двор королевский.

– И?

– И могу с уверенностью сказать, что расклад сил и интересов там совсем не таков, как пять лет назад.

Папа все же отхлебнул вина.

– А каков?

– Процесс – вы понимаете о чем идет речь – процесс, который я считал топчущимся на месте...

– Что с ним случилось, с этим процессом?

– С ним ничего, Ваше святейшество, – улыбнулся едва заметно де Прато, все изменения произошли вокруг него.

– Не ходите вокруг, да около.

– Даже неистовый Ногаре счел нужным отстраниться от прямого ведения дела. А ведь он, как цепной пес, держал своими клыками Орден за глотку.

– Это мне известно.

– Теперь все полномочия переданы церковному суду и главным куратором стал архиепископ Парижский.

– Брат этого выскочки Ангеррана де Мариньи?

– Да, ваше святейшество.

– Эти Мариньи не много ли власти там себе взяли?

– Примерно также думает и брат короля Карл Валуа. И если еще вчера мало кто поддерживал этого крикуна и вертопраха, то теперь он находит все новых сторонников. Многие владетельные лица недовольны засильем простолюдинов. Их раздражает сама идея городских ассамблей. Я получаю подробные отчеты на сей счет. От Жерара де Лендри и Гуго де ла Селя.

Климент снова отхлебнул вина.

– А Филипп, он какую роль играет во всей этой истории? Сейчас.

– Это самая большая загадка, ваше святейшество.

– То есть?

– Король живет почти безвыездно – только на охоту – в замке Мобюиссон под Понтуазом.

Папа нервно рассмеялся.

– Филипп Красивый удалившийся от дел – скорее я поверю в горячий снег, или в то, что человек может летать по воздуху.

Кардинал кивком головы показал, что он придерживается такого же мнения.

– Тем не менее, несмотря на усилия всех моих людей, а это в основном люди наблюдательные и умные, не удается выявить того направления, в котором устремлены новые интересы Его величества. Если, правда, таковые имеются. Не видно никакого его участия в деле тамплиеров. Ему словно бы, все равно. Здесь главный показатель – Ногаре, Пес лучше других чувствует настроение хозяина.

– И чем же, например, это грозит нам? – рассеяно спросил его святейшество.

– Очень может быть, повторяю "может быть", ибо не знаю точно, таким своим поведением Филипп просто хочет устраниться из тамплиерской истории и целиком переложить всю ответственность на церковные власти.

То, что он шесть лет назад арестовал де Мола, забудется, история запомнит тех, кто поставит свою подпись на вердикте о смертной казни Великого Магистра и других генералов Ордена.

Климент V на некоторое время задумался.

– Надо ли это понимать так, что в ходе следствия выявилась полная невиновность тамплиеров?

– Не думаю, что это можно было уверенно утверждать. Впрочем, вы ведь сами читали бумаги.

– Целые горы бумаг.

Де Прато хмыкнул.

– Верно, в них легко запутаться, но обобщая, следует сказать: кое в чем рыцари Храма признались, но вина вытекающая из этих признаний не столь велика, чтобы оправдать тот лютый разгром, который был учинен над ними. Мне кажется Филипп оценивает положение именно таким образом.

– Ну да, вы уже говорили. Хочет уйти от ответственности Его величество.

– Да. Но папский капитул так или иначе вынужден будет оценить деятельность Ордена с точки зрения религиозного идеала. Мы не сможем не признать, что она была не вполне приемлема. Таким образом, наше, даже мягкое церковное порицание, станет оправданием всех мирских погромов.

Климент V взял с подставки серебряную палочку и постучал ею по бокалу. Влетел камердинер с кувшином и наполнил бокал.

– Все казалось бы стройно в ваших размышлениях, де Прато. Хотя и сложно выражено, – глоток вина. – А другой причины королевского затворничества вы не допускаете?

– Чтобы допускать это, надобно иметь хоть какие-то, пусть самые мелкие факты. Или хотя бы безумные соображения. Ни того, ни другого у меня не имеется.

Папа сделал, с видимым наслаждением, несколько глотков из своего бокала.

– Да, а тут еще Генрих умер. Не выскочит ли Филипп, как черт из болота, из своего Понтуаза, когда до него дойдет известие об этой смерти?

– Эта мысль явилась ко мне первой, Ваше святейшество, после того как я вложил свечу в пальцы умершего императора. Но мне не кажется, что эта опасность всерьез грозит нам.

– И откуда у вас эта уверенность?

– Я не сказал, что уверен, я сказал, что мне кажется.

– И все же.

– У него нет денег. Их намного меньше сейчас у Филиппа, чем пять лет назад. А аппетиты наших уважаемых электоров отнюдь за это время не стали меньше.

– Почему?

– Потому что не стали меньше их долги.

– Но, насколько я понимаю, большие деньги получил Филипп от ломбардцев два года назад.

– Да, избегая разгрома, подобного тамплиерскому, ломбардцы предпочли откупиться и суммы собрали немалые. Но не забывайте, что это было два года назад. Что такое два миллиона ливров для королевской казны – несколько женитьб и небольшая война во Фландрии.

Климент V поднес бокал к губам, но пить не стал, вернул бокал на подставку и некоторое время сосредоточенно созерцал биение пламени в одной из жаровень. Металлическое устройство, перегреваясь, начало тихонько гудеть. Тут же появился камердинер с ведерком ароматического уксуса и плеснул его в огонь. Раздалось свирепое шипение. По залу пополз запах, который лишь с большой натяжкой можно было признать приятным.

– Ну, так значит тамплиерского золота он все-таки не нашел, грабитель.

– Это неудача, если таковое имеется в природе, и это трагедия, если золота никогда и не было.

Климент V выпятив губы глядел на серенького старичка кардинала де Прато.

– А вы-то сами какого придерживаетесь мнения?

– Я не считаю нужным иметь мнение по этому поводу, Ваше святейшество.

– Что ж, разумно.

Что-то зачесалось вдруг у папы в районе левой лопатки, морщась, он отправил правую руку наводить порядок.

– После того, как вы сообщили свои известия, у меня было впечатление, что мы должны развивать какую-то бурную, немедленную деятельность, теперь же я не вижу необходимости предпринимать что бы то ни было.

Де Прато улыбнулся.

– Все верно, Ваше святейшество. Уподобимся Филиппу. Хотя бы внешне. Удалимся от дел. Природный порядок их протекания наиболее выгоден для нас.

– Порядок протекания этого вина по моему пищеводу, вот что меня радует больше всего в такую погоду.

– Но одно послание, Ваше святейшество, составить все же придется.

Просветлевшее было лицо наместника Бога на земле снова нахмурилось.

– Что еще?!

– Надо намекнуть его преосвященству архиепископу Парижскому, что слишком активное и заинтересованное участие в разграблении тамплиерских богатств, их церковной утвари в частности, не представляется Вашему святейшеству делом желательным, ибо ставит его преосвященство в слишком большую зависимость от результатов следствия и последующего процесса. Другими словами, архиепископ постепенно утрачивает способность быть объективным. Он будет добиваться обвинительного приговора сильнее, чем этого будет требовать истина.

Климент V недовольно вздохнул.

– Ну что ж, составьте такое письмо.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

СКАХ

– Зачем вы убили его? – спросил Симон, когда пламя в костре разгорелось.

Лако подбросил в огонь несколько веток и поправил вертел с нанизанной на него тушкой молодой косули.

– Почему? – задумчиво переспросил Арман Ги.

– Да, зачем это было делать?

Бывший комтур протирал пучком травы лезвие своего германского меча. Потом проверил, как оно отблескивает в пламени костра. Отблескивало едва-едва.

– Я убил его потому, что он спас тебе жизнь.

Мрачный взгляд исподлобья был ему ответом. Мрачный и непонимающий.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, Симон. Да, его появление было спасением для нас. Эти безносые решили, что натолкнулись на целый отряд или караван. И бежали, что нас устраивало. А когда я понял, что они ошиблись, что ни отряда, ни каравана нет, и что этот лучник всего лишь одинокий охотник я... избавился от него. И мне лень объяснять тебе, почему не было другого выхода.

Бывший комтур задвинул меч в ножны.

– Не могли же мы ему рассказать, кто мы такие и куда направляемся. Почему ты молчишь?

Симон положил голову на сплетенные вокруг колен руки. С момента похорон брата он не выходил из этого состояния. Он сам похоронил Наваза. Завернул в халат и укрыл в расщелине, обложив по кругу валунами.

Франки молча наблюдали за этими странными действиями халебского евнуха. Было понятно, что с вопросами к нему лучше не приставать и тем более торопить. Он бы предпочел быть убитым, чем оставить тело брата без достойного погребения.

После того как юноша Наваз отправился в последний путь, троица беглецов из Рас Альхага направилась к востоку. Передвигались молча и тайком. Трудно было сказать, находятся ли они все еще на землях принадлежащих Химскому султану, или уже ступили на территорию подвластную иранскому ильхану. Эмир Тарса и князь Алеппо пользовались такой самостоятельностью, что вполне могли считаться независимыми правителями. Так что совершенно невозможно было решить, кого именно надо бояться.

Лишь на пятый день унылого путешествия Симон заговорил. Выразил недоумение тем, что Арман Ги счел необходимым зарезать великодушного спасителя, причем сразу же после того, как свершилось спасение.

Арман Ги, внутренне радовавшийся этому разговору, означавшему, что проводник не сошел с ума от горя, придумал много разных объяснений своему отвратительному поступку. Заявил, например, что тот показался ему похожим на степняка. Скуластое лицо, великолепная кавалерийская выправка, небогато украшенное оружие. Кем он мог быть? Да кем угодно, – разведчиком, отбившимся от каравана, охранником и т.п. Монголы люди искренние, значит и требующие искренности от других. От него не удалось бы отделаться ничего не значащими объяснениями.

– Я веду себя как лесной зверь, – заявил бывший комтур, – я убиваю всегда, когда нельзя не убить. Больше разговоров на эту тему не было.

Прошла неделя.

Земли, через которые приходилось пробираться, были заселены довольно густо. Попадались и сирийские, и армянские деревни. Хулагиды, пользовавшиеся в северном междуречье правом собирать дань, появлялись здесь нечасто. У местных мелких правителей были лишь небольшие, нанятые за плату дружины, у них не было охоты рыскать по горным тропам. Несколько большую опасность представляли шайки разбойников. Два раза Арман Ги и его спутники чуть было с ними не столкнулись. Но пронесло. Промышляли в этих местах и группы составленные из дервишей, входящих в кровожадные, противоестественные ордена зуавитов и марабутов. С этими идейными головорезами сталкиваться также не стоило. И всевидящий Лако все сделал для того, чтобы это не произошло. Ибо от них нельзя было откупиться, только жизнь человеческая считалась у них настоящей добычей.

Приходилось остерегаться всех и всего.

Переправились через Евфрат, весьма напоминающий в этих местах заурядную горную речку. Впрочем никто, из путников не произнес этого имени вслух и не осознал знаменательность события. Не знали они, что за водную преграду форсируют.

В очередной раз, когда Лако приволок с охоты олененка, убитого точным броском из самодельной пращи, и уже разгорелся костер, Симон вдруг заявил:

– Уже близко.

– Что близко? – переспросил Арман Ги, до того будничным тоном было сделано это заявление.

– Сках.

Лако на мгновение прервал разделку туши.

– Там? – спросил он, указывая окровавленным лезвием на восток.

– Там. За той грядой. Сейчас не видно. Я заметил сегодня утром. Три одинаковых горы.

– Мы сможем найти дорогу дальше сами?

Симон отрицательно покачал головой.

– Если там не был, дорогу найти не сможешь.

– Как это можно просмотреть целую крепость? – усмехнулся бывший комтур.

– Если Сках не захочет, его нельзя увидеть. Когда наш караван покидал крепость, он прошел через гору.

Арман Ги ничего не сказал. Он уже достаточно попутешествовал по здешним краям и привык, что в самых туманных и загадочных речениях восточного человека может скрываться вполне практический смысл.

– Где-то в этих местах стояли замки ассасинов, – сказал он, глядя на изломанную линию горной гряды, рисовавшуюся на фоне звездного неба.

– Будет дождь, – отметил прозаический Лако, указав на черную тушу тучи, хорошо различимую на темно-синем фоне.

– Замок Старца Горы был не здесь. Намного севернее. Почти у моря. Хулагиды разгромили его, – неожиданно вмешался в разговор Симон.

– Так хозяин горы Сках не потомок ассасинов?

– Не знаю, господин. И не знаю, кто может знать.

– Ну что ж, для того мы сюда и прибыли, чтобы разузнать все на месте.

– Воля твоя, господин, – прошептал Симон, устало закрывая глаза.

Чуть позже хлынул ливень. Холодный и продолжительный. Укрытие из веток и листьев, сооруженное в преддверии его, весьма слабо защищало от потоков воды, рушащейся с небес. Так что когда приступ непогоды закончился и засияло утреннее солнце, Аркан Ги, Лако и Симон встретили его в жалком состоянии. Мокрые насквозь. Огонь разжечь не представлялось возможным. Мясо олененка не успело дожариться, а что может быть омерзительнее полусырой, несоленой дичи.

– Видимо у нас нет никакого другого выхода.

– Что вы имеете в виду, хозяин?

– Я рассчитывал осмотреться и выяснить об этой горе Сках, хоть что-нибудь, прежде чем соваться туда. Но ты сам видишь, это невозможно. Мы просто погибнем на этом ледяном ветру. Никогда не думал, что в середине лета может быть так холодно.

– Горы, – лаконично ответил Лако.

Симон только стучал зубами.

– Куда нам идти, проводник?

Посиневшая от холода рука указала направление. Ливень освежил природу, как бы облил ее тонким слоем стекла, и теперь утреннее солнце ослепительно резвилось в неожиданной зеркальной галерее. Сколько отражающих поверхностей! Кварцевые слезы, мокрые валуны, лаковые листья. Трое путников, приближающихся к загадочной крепости были не в большей безопасности, чем если бы подкрадывались к дракону по поверхности его глазного яблока.

При этом им самим не было заметно ничего такого, что указывало бы на присутствие в округе большого населенного места. В этом отношении Рас Альхаг мог быть признан, в сравнении с крепостью Сках, стоящим посреди рыночной площади. Люди не могут жить, не оставляя никаких следов. Их полное отсутствие вызвало раздражение, если не страх.

– Долго нам еще идти? – спросил Арман Ги, невольно приглушая голос, как бы опасаясь здешнего эха, оно могло оказаться под стать местному освещению.

– Не знаю, – ответил Симон.

– Перестань морочить мне голову!

– Я говорю правду.

– Что мне в ней! Ты куда нас завел, негодяй?! Не хочешь ли ты, чтобы мы здесь сгинули в этих холодных горах?! Не надо со мной шутить! – рука комтура потянулась самым красноречивым образом к мечу.

– Я не знаю куда идти, – замедленно ответил евнух, заворожено глядя на обнажающееся лезвие.

Лако оглядывался, стараясь в скальном нагромождении обнаружить что-нибудь интересное.

– Я знаю куда войти, – сказал Симон, когда меч комтура полностью воссиял на солнце.

– Войти?!

– Вон там, за кустами можжевельника, там есть пещера. По крайней мере, раньше была. Из нее мы вышли, когда покидали Сках.

Меч с характерным звуком вернулся в железное стойло.

Лако уже карабкался наверх.

– А ты? – грозно спросил Арман Ги.

– Я сделал, что обещал, – равнодушно сказал Симон, – я привел вас сюда. И надеюсь, вы здесь погибнете.

– Что это за дыра? Там в горе.

– Я же уже сказал, через нее мы покинули крепость.

– Целый караван пролез через одну дырку в скале, и ты хочешь, чтобы я поверил в это?

Симон поморщился как от головной боли.

– Я был маленький тогда и не могу объяснить так, чтобы ты понял, господин. Я знаю только одно, что я говорю правду, верь мне, господин!

– И теперь ты хочешь, чтобы я тебя здесь оставил?

– Я прошу об этом, господин.

– Не-ет, ты пойдешь с нами.

– Оставь меня здесь, я больше не пригожусь. Не хочешь оставить просто так, убей. Убей, я ведь не много прошу за свою помощь.

Сверху раздался легкий, призывный свист. Лако стоял на каменном выступе и делал ободряющие жесты руками.

– Вот видишь, еще не пришло время тебя отпускать или убивать. Иди.

За указанными можжевеловыми кустами и в самом деле оказался довольно широкий проход. В глубине его мерещился какой-то свет. Нельзя было сказать с уверенностью, горит ли там огонь, или сияет день. Проход имел явно искусственный характер.