Текст книги "Мимо радуги"

Автор книги: Оксана Предеина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Оксана Предеина
Мимо радуги

Пролог

– Что случилось, Ксю?!

– Я шла домой, а тут он… – сбиваясь от слез, рассказывает Ксюха. Ее маленькое хрупкое тельце трясется от страха. – Перетянул себе руку жгутом и говорит: "Слышь, малая, подержи руку!". Я не знала, что делать. Подумала, если подойду – тогда он воткнет мне свою иглу, а если не подойду – тогда разозлится и убьет. Он такой страшный и грязный!

Я обнимаю свою маленькую сестренку, ладонью убираю горячие слезы с ее нежных раскрасневшихся щек.

– Ничего, – успокаиваю. – Сейчас пацаны ему объяснят, что нельзя ширяться в детском садике средь бела дня. А тем более пугать детей!

– Они убьют его? – взволновано спрашивает она, глядя на меня своими большими голубыми глазами.

Я оборачиваюсь назад и вижу, как несколько моих приятелей повалили нарка на землю и яростно запинывают ногами.

– Не знаю. Скорее всего, нет. Просто проучат как следует. Хотя… полудохлый он какой-то. Может, и помрет, – я целую Ксюху в лоб и беру за руку. – Ладно, пойдем домой. Проголодалась, небось? Ничего. Сейчас что-нибудь приготовлю.

– Может картофан пожаришь? – с надеждой спрашивает заплаканная, но хитрая мордочка.

– Может, и картофан… с печенью!

– Фу, бе!

Смеемся. Машу рукой парням, мол увидимся позже. Идем домой.

Глава 1

Настоящие дни

«… воду ноль-пять, шоколадку вот эту, сигареты Море и зажигалку Федор. Черную давайте.»

На часах 7:00. Об этом сообщает бесцеремонно ворвавшийся в мой сон китайский будильник. Какой сегодня день недели? Четверг, кажется? Ненавижу четверг – будет алгебра, да еще с геометрией в придачу. Что может быть хуже?!

Я встаю с дивана и иду умываться. Немного косметики – тушь и блеск для губ. Теперь время ставить чайник и будить остальных.

– Подъем, семейство! Утренний чай почти готов.

Мать толкает сестру локтем в бок – они спят на одном диване. Ксюха бормочет что-то невнятное и пихает мать в ответ. День начался.

– Сегодня вернусь поздно, – объявляет мать во время завтрака. – Сначала работа, потом мою полы в офисе. А вечером будет небольшой корпоратив.

– Куда идете? – спрашивает Ксюха, потирая глаза, которые до сих пор не до конца открылись.

– Да никуда, в офисе и посидим. Финансов нынче в конторе мало. Тем более повод не такой значительный – у главбуха день рождения. В общем, буду поздно. Вы тут сами приготовьте себе поесть и уроки сделайте. И чтобы чисто было к моему приходу! – Мать строго глядит на меня.

– Да уж разберемся, – говорю я. – Только непонятно – зачем тебе нужно мыть полы перед корпоративом, если вы там потом насвинячите?

– Как зачем?! Затем, что мне за это платят! Если узнают, что я не мыла, найдут другую уборщицу, а ты сама знаешь, что подработка нам сейчас очень нужна!

– Ну ладно-ладно, – соглашаюсь я. – Только это же нелогично: убираться, чтобы потом насрать.

– Ты мне тут не выражайся! Ишь, умная какая! – заводится мать. – Учишь сестру выражениям всяким! Чему бы хорошему научила! Все, собирайтесь и бегите в школу, а то опоздаете. И помни, Алена, – вечером ты за главную. Смотри, чтобы все было в порядке – и дом, и уроки чтобы были сделаны. И не забудь сестру покормить!

Мы с Ксюхой надеваем куртки и сапоги, хором натягиваем шапки и выходим в подъезд. Сразу за дверью в наши носы влетает знакомый запах мочи и гнили. Этот незабываемый аромат пропитал, кажется, каждый миллиметр подъезда и, наверное, не выветрится никогда. Слышен чей-то тяжелый храп. Очевидно, у нас опять спит бомж. В подъезде ничего не видно – лампочку выкрутили тысячу лет назад. Но я знаю, где любят ночевать нежданные гости.

Крепко беру Ксюху за руку и предупреждаю, чтобы была тише и крайне осторожно перешагивала через тело, занявшее весь проход перед выходом из подъезда. Нафиг надо его будить, вдруг неадекватный?

Сестра все же задевает ногой кучу из тряпья, волос и вони. Мы слышим кряхтящие звуки, но затем тело смолкает. Специфический запах резко бьет в нос, вызывая рвотные позывы, но мы идем дальше – бомж не проснулся, и нас не вырвало: победа!

Выйдя во двор, мы жадно глотаем холодный и влажный запах улицы, смешанный с ароматом затхлой осенней листвы. Наконец, приступ тошноты от бомжовского смрада отступает, и мы неспешно бредем по знакомому маршруту. Всего пять минут ходьбы – и мы в школе. Ксюху я отправляю в крыло для начальных классов, а сама иду курить, пока еще есть время до начала урока.

За школой стоит знакомая компания. Толян, он же Толстый, Колян, он же Шпала, и Танька.

Танька – моя лучшая подруга. Ее прикид как всегда выделяется на фоне одинаковых треников, беленьких блузок и однотипных невзрачных костюмов. По-любому, класснуха взбесится. Пирсинг в носу и брови, черный карандаш, жирно обрамляющий ее темные глаза и яркая фиолетовая помада. Если добавить к этому огненно-красные волосы с одним выбритым виском, драные джинсы, которые Танька сама порвала и разрисовала синей ручкой, а также красно-черную клетчатую рубаху поверх короткой застиранной майки, дерзко открывающей пупок, то получается наглядный пример "аморальщины и разложения".

Училки прямо кайфуют, когда ставят ее возле доски и начинают смачно, в мелочах, докапываться до каждой детали, отчитывая перед всем классом. А Танька, как правило, просто стоит и тупо смотрит в пол, демонстрируя безразличие к происходящему, – она привыкла.

– Привет, Аленка, – здоровается Колян и прикуривает мне сигарету "More". – Прикинь, сегодня ночью Черного приняли! Он вечером ляпку нес, которую у одного барыги взял, а менты до него докопались. Просто шел по улице, тут подъезжают мусора и давай его допрашивать: кто такой, куда идешь. Шмонать стали и плюху нарыли, уроды.

– Да ладно! – удивляюсь я, поскольку у нас на Болоте каждый третий носит зажигалку "Fedor", прилепив к ней что-нибудь эдакое.

– Вот и я офигел! – продолжает Колян. А мы, главное, сидим, ждем его, а потом думаем: вдруг с ним чего случилось? Мы ж знали, что он от барыги. Ну и пошли искать. А дядь Витя, который на остановке вечно тусит, сказал, что видел, как Черного увезли.

– И что ему светит? – спрашивает Танька.

– Да кто этих мусоров знает?! Мы с Толстым хотим как раз узнать, че там за кипиш. Щас урока два посидим и свалим.

– Ну ладно, удачи, – говорю я. – Расскажите потом все, что узнаете. Смотрите сами там не встряньте.

Мы докуриваем и идем на урок химии. Ненавижу химию. Ни черта не понимаю в ней. Хорошо хоть Танька разбирается. Она делает контрольные сначала за себя, а потом еще мой вариант в нагрузку. Я же нахожусь в унизительном положении вечного просителя.

Но сегодня не контрольная, а обычный нудный урок. Химичка, как всегда, приказала переписывать параграф из учебника в тетрадь, а сама ушла в столовую.

Я вот не понимаю: а объяснять материал кто будет? А то мы сидим, словно стадо безмозглых кретинов, переписываем, а потом бац – и контрольная! Таньке как-то просто дается понимание всех этих валентностей и чего там еще. А я, как и большинство в классе, не понимаю ровным счетом ни-че-го.

На перемене к нам с Танькой подходят парни из параллели и приглашают на день рождения одного из них – Сереги. Говорят, у него сегодня вечером предки уезжают к родственникам, а ему в качестве подарка предоставят бесценную возможность устроить вписку. По такому поводу именинник приглашает всех к себе, прося вместо подарка принести чего-нибудь покрепче.

– Ладно, придем. С нас литра два пива, ок? – спрашивает Танька.

– Маловато, конечно, но с вами потянет, – смеется именинник.

Вдруг в коридоре показывается мужчина в поношенном темно-коричневом костюме – это Палыч, наш учитель музыки. А я думала, он еще из запоя не вышел! Мы с Танькой переглядываемся: появляется шанс прогулять ненавистные алгебру и геометрию.

– Игорь Палыч, здравствуйте! А у нас сегодня репетиция будет? – вкрадчиво спрашиваю я. Палыч руководит школьным ансамблем, в котором мы с Танькой поем уже много лет, аж с шестого класса. Это очень удобно – накануне каких-нибудь смотров-конкурсов Палыч освобождает нас от уроков.

– Привет, девочки! Сегодня я, к сожалению, не смогу. Сейчас буду репетировать с хором мальчиков, потом отведу уроки, а затем мне нужно будет бежать из школы – сегодня играю в церковном хоре.

– Игорь Палыч, а можно мы с вами посидим на репетиции у мальчиков? – мы с Танькой делаем самые ангельские лица, на которые только способны.

– Девочки, поймите, я вас и так слишком часто выдергиваю с занятий! – оправдывается Палыч. – На меня уже косо смотрят другие учителя.

– Ну пожалуйста, любимый наш Игорь Палыч! – Танька обнимает нашего учителя. – Просто сейчас алгебра будет, а мы из-за Вас столько напропускали, что теперь ничего не понимаем!

– Тем более алгебра! Девочки, родные, я уже устал оправдываться перед Ириной Александровной за ваши пропуски! А если вы отстали по предмету, то вам тем более нужно срочно догонять одноклассников.

– Мы догоним! Обязательно догоним, – вру я. – Мы уже решили вечерами сидеть в обнимку с этой алгеброй, но вот сегодня-то мы никак не можем! Мы бы посидели, послушали, что там у вас выходит с мальчиками, а потом нашли бы время и прогнали наши песни. Смотр ведь уже на носу, а Вас и так в школе не было две недели! – я начинаю сверлить взглядом нашего музыканта-алконавта, а тот, в свою очередь, виновато смотрит в пол.

– Просто у меня обстоятельства были…

– Да понятно все с Вашими обстоятельствами, – мы с Танькой перебиваем его оправдательную речь. – У нас ведь тоже обстоятельства, Игорь Палыч!

– Вот что мне с вами делать, хулиганки вы мои?! – сдается Палыч.

Мы сидим у Палыча два урока, слушаем нестройный писклявый хор мальчиков. Когда мелкие уходят, мы с Танькой поем две песни чисто для приличия и весело бежим на урок литературы. Вот где моя душенька расцветает! Обожаю литературу с самого детства!

Помню, как в гостях у моих тети с дядей зашла к ним в спальню и увидела большую библиотеку. Книжки, тесно прижавшись друг к другу, стояли молча и безжизненно. От нечего делать (у взрослых застолье, им не до детей) я стала разглядывать стеллажи с разноцветными обложками. Одну за другой доставала книги и подглядывала внутрь: нет ли там картинок? Их, как правило, либо не было совсем, либо были такие стремные, черно-белые, что лучше бы их вовсе не было. И вот меня заинтересовала одна книга с обложкой цвета желтка: Генри Райдер Хаггард "Копи царя Соломона". Уж не помню, что именно мне стало любопытно – то ли узнать, кто такой Соломон, то ли что такое копи… Внутри книга была такая же невзрачная, как и снаружи. Пахло от нее залежавшейся пылью. Но от тотальной скуки я стала читать предложение за предложением под застольное завывание родни в соседней комнате. В итоге я забрала книгу домой и читала, читала… Дочитав до конца, я вдруг поняла, что хочу еще. Мне понравилось погружаться в другой мир, уходить туда с головой и хоть на время забывать про убогость окружающей реальности.

Так как в моей семье книги никогда не покупались (за исключением разве что учебников), я снова попросила новую книгу у родственников. На этот раз я познакомилась с Робинзоном Крузо и его Пятницей. Такого наслаждения я не испытывала никогда! Ведь дома я даже телек не могу посмотреть, когда там идет какой-нибудь интересный фильм: телевизор один, он стоит в зале, где спят мама и Ксюха. И исторически так сложилось, что телевидением в нашем квартирном государстве владеют именно они. Мать смотрит свои унылые сериалы для скучающих по романтике теток, а Ксюха врубает свои мульты, и попробуй оторви ее от экрана. Мне же достается телек лишь когда никого нет дома. И то, как правило, в это время там показывают такую муть, что смотреть невозможно.

Таким образом, литература стала для меня окном в мир развлечений. И как здорово, что ее еще надо изучать в школе! Стоит ли говорить, что я круглая отличница по литературе?

В общем, на уроке я получаю заслуженную пятерку, и мы с Танькой валим из школы аж до понедельника. Последним уроком сегодня физра, но мы с нее традиционно сбегаем. Впереди незаконченная пятница, суббота и воскресенье – три моих любимых дня!

Глава 2

Новости

«… пацаны, он нарка руками трогал!

– Не гони, я в перчатках был!»

Мы с Танюхой бесцельно слоняемся по Болоту. Из открытых окон обветшалых бараков то и дело доносятся "вечные хиты": "Городские встречи" и "Аттестат в крови" популярного у местных жителей Наговицына. Из какой-то припаркованной тачки поет знакомые песни Виктор Петлюра.

Встречаем наркомана по прозвищу Хонда, он опять угашенный, зря вылез на свет – если повезет, заберут менты, но, скорее всего, запинает шпана.

Здороваемся с алкашом Французом (его так зовут не из-за принадлежности к Франции, а потому что он кудрявый и похож на Пьера Ришара), видим кое-кого еще из соседей.

Праздные шатания по району вводят меня в состояние легкой меланхолии. Осень, она не спросит… Тут прошло все мое детство, каждая лавочка, каждый подъезд и его дежурный бомж хранят в моей памяти свои истории.

Да, я знаю почти всех жителей Болота, включая представителей бывшей интеллигенции: Француза и Губошлепа, сумасшедшую Инопланетянку и двухметрового Малыша.... Не раз мы с друзьями тащили по морозу тяжеленного Малыша в его конуру, утепленную старыми гнилыми шубами, чтобы он не отбросил коньки от холода.

Знаю парней, старше меня лет на пять-десять, которые подсели на героин или, как пацаны говорят, хмурого. Помню их еще здоровыми румяными мальчишками, которые гоняли мяч на пустыре. А теперь наблюдаю, что с ними стало. Кто-то из них уже отбывает срок, кто-то шкерится от местных, а кто-то уже ширнулся и залипает где-нибудь в подворотне, за остановкой, или посреди улицы, как Хонда. В таком состоянии они даже ссутся в штаны. Мерзко и обидно за когда-то нормальных ребят.

Жил у нас один такой – Аркаша, старше меня лет на семь. Всегда был жизнерадостным пацаном, травил анекдоты и вообще любил смех и веселье. У него было шикарное телосложение – настоящий атлет! Выше других местных парней на голову, широкие плечи и мускулистые крепкие руки. В общем, красавец! Но два года назад связался с одной компанией. Одного из них зовут Витька Комар – известный в городе делец. Мерзкий тип, который загубил десятки жизней. В том числе и жизнь Аркаши.

Все Болото могло наблюдать за тем, как атлет угасал. Из красавца-весельчака он превратился в отброса, от которого стали шарахаться все. Нарков же даже руками трогать нельзя. Поэтому пацаны, с которыми он когда-то пинал мяч, стали пинать при встрече его, а местный авторитет среди мелкоты с погонялом КИШ раздобыл где-то боксерские перчатки и под одобряющие крики толпы отрабатывал на бывшем спортсмене приемы, подсмотренные в телевизоре.

Даже родная мать выгнала его из дома – сквозь слезы она рассказывала местным бабкам, что больше не может терпеть выходки своего сына. Аркаша стащил из дома почти всю имеющуюся технику: телевизор, пылесос, чайник и даже старую вафельницу. Несколько раз пытался ограбить своих соседей, но всякий раз кто-то его замечал и гнал прочь. Однажды, считая что мать где-то прячет от него деньги, Аркаша избил ее и своего младшего брата, который пытался остановить это безумие. Это и стало последней каплей. Временно протрезвев, бедняга сам боялся попадаться знакомым на глаза и пропал с радаров.

Говорят, спустя пару дней, он шел по городу через мост. Встретил компанию мужиков и стал клянчить у них денег на дозу. Мужики, долго не думая, избили его до полусмерти. Прохожие помогли Аркаше подняться. Он стоял, держась за перила, потом вдруг перелез на другую сторону и спрыгнул.

Зачем такие как Аркаша вообще пробуют эту дрянь? Всем же известно, к чему это в итоге приведет. Ходят слухи, что их "жалят" другие нарики, чтобы получить от Комара бесплатную дозу, или что любого может незаметно уколоть цыганка в толпе.

Я думаю, что люди наивно верят в то, что укол привнесет краски в их серый быт, сотрет память о долгах и проблемах. Они хотят убежать от жизни и считают, что наркотик сработает как анестезия. Они знают, что это съест их, однако верят, что закончат жить с радугой и единорогами. Но умирать всегда больно…

Мы с Танькой бродим по Болоту, видим море знакомых, но никого из наших друзей не встречаем, поэтому решаем забуриться ко мне. Сидим в моей комнате, болтаем, слушаем музыку. Настроение теперь – Егор Летов. Из еле живой магнитолы раздается вечное:

Пусть вводится военное положенье -

               поганая молодежь

Да здравствует Гражданская Оборона -

               поганая молодежь

Ведь все равно становится все больше панков -

               поганая молодежь

Ведь все равно становится все больше больше -

               поганая молодежь

Не надо нас пугать

Нам нечего терять

И нам на все насрать и растереть!

Вдруг звонок в дверь – мать. Странно… сейчас ведь только обед. Тем более сегодня у нее корпоратив. Чтобы эта женщина пропустила такое мероприятие, должен быть веский повод. Выключаю музыку и иду открывать.

– Ты чего так рано сегодня? – спрашиваю я.

– И тебе привет, доча! Не ждала, что ли? Не могу раньше прийти в собственный дом – сразу допрос? Ни "здравствуй мамочка", ни "как дела"…

– Здравствуй, здравствуй, маааамочка, – тяну я, закатывая глаза. Вот как это у нее получается: еще и обувь снять не успела, как уже конфликтовать начала!

– Здравствуйте, теть Ань, – робко пищит Танька. Она вообще не любит слушать наши препирания. Просто была несколько раз свидетелем наших с маман жесточайших скандалов, возникших на пустом месте, поэтому теперь каждый раз пытается улизнуть при малейшем намеке.

– Ой, привет, Танечка, – щебечет моя мать. Она наделена сверхспособностью менять свое настроение аки иллюзионист – стоит только появиться на горизонте хоть кому-нибудь: соседке, незнакомой тетке или даже Таньке – все! Ее психозы растворяются, будто и не было буквально минуту назад. И только мы с Ксюхой в курсе, что на самом деле эта женщина способна устроить такой скандал из-за, например, немытого стакана, что впору вызывать психушку.

Я разогреваю в кастрюле обед, пока мама, Ксюха и Танька накрывают на стол. На нашей скромной кухне сегодня подают вчерашний куриный суп с мелкой вермишелью. Как же я его ненавижу! Сколько литров этого варева я проглотила за жизнь – наверное, ни один старик столько не съел за свой длинный век. Этот суп – основа нашего рациона. Варится он один или два раза в неделю трехлитровой кастрюлей, хватает его на несколько дней. Этот запах куриного бульона с жареным луком, наверное, будет мне мерещится всю жизнь. Когда я стану жить отдельно, ни за что на свете не стану варить супы.

На десерт – хлебушек с маргарином, посыпанный сахаром. Это блюдо мы называем домашней пироженкой. Дешево и сердито. В принципе, на вкус не хуже реальной пироженки.

– Алена, у меня для тебя новость, – заводит беседу мать. Обычно мы разговариваем только во время ужина – это единственное время в сутках, когда мы собираемся всей семьей и, никуда не торопясь, можем поболтать. Но сегодня что-то пошло не так. – На самом деле, конечно же, я не просто так вернулась пораньше. Сегодня я беседовала с Вячеславом Петровичем по одному важному вопросу. Ты должна понимать, что это стоило мне немалых усилий. В общем, я договорилась, чтобы тебя взяли в первый лицей! – лицо матери аж засияло от этих слов. – Я до сих пор поверить не могу, что Вячеслав Петрович договорился с директрисой лицея на твой счет. Ох, как же нам повезло, что она жена моего начальника! Уже с понедельника можно идти в новый класс, недостающие бумаги мы занесем позже. Аленка, ну что ты смотришь на меня стеклянными глазами?! Ты что, не рада?

Рада ли я? Да как я могу быть рада?! Первый лицей у нас на Болоте не чмырит разве что мертвый. Там же учатся тупорылые мажоры! Сплошные тупорылые мажоры! Дети больших начальников, бизнесменов и других ублюдков. Ненавижу их! Да что они вообще могут знать о жизни?!

Приходилось ли этим богатеньким сосункам работать хоть один день в жизни? Приходилось ли им воровать пельмени из магазина, чтобы пожрать, потому что начальство матери не заплатило обещанную зарплату, а ты не можешь больше смотреть на рыдающую от бессилия мать, поэтому врешь, что нашла деньги и купила на них еды? Их изнеженные ручки наверняка не намывали грязные машины прямо на улице, на стоянке, за жалкие копейки, которые нехотя бросают владельцы авто. А бывало: стоишь ты, по уши в грязи, наматывая сопли на кулак от холода и сырости, ноги уже онемели. Ждешь водителя в надежде на его щедрость, а он сует тебе мелочью рублей пять. ПЯТЬ, мать его, рублей!! И ведь видно же по этому козлу, что бабки у него есть. Просто зажал. Садится такой додик с самодовольной ухмылкой – мол, ребенка облапошил – и уезжает прочь. А ты стоишь, с ведром, тряпкой, в мокрых кедах, и думаешь: почему так?

Я молча отодвигаю тарелку с супом, встаю из-за стола и иду в свою комнату.

– Алена, я тебя не поняла, – мать хватает меня за рукав. – Ты почему молчишь? Ты вообще понимаешь, как нам повезло?! Наконец-то ты сможешь учиться в окружении хороших ребят, получать настоящее образование, а не просто просиживать штаны за партой! Ну что ты молчишь? Скажи наконец хоть что-нибудь!

– Ненавижу тебя, – вырывается у меня. Слезы катятся по лицу. Я натягиваю на себя уличную одежду, чтобы поскорее свалить отсюда. Танька забилась в уголок возле входной двери и тоже тихонько натягивает ботинки.

– Да как ты смеешь так разговаривать со мной, дура неблагодарная! – слышу в ответ. Далее следует целая тирада: о том, как матери и так тяжело выживать, одной поднимая двух детей, а тут еще и дочь совсем от рук отбилась. И так далее. Все это я слышала много и много раз. Больше эти слова меня не цепляют.

Я одеваюсь, хватаю за руку ошалевшую от крика Таньку, и мы выбегаем из дома. В меня летят угрозы и оскорбления, но я уже умею мысленно блокировать любые истерические вопли.

– Ну что: за пивом и на тусу к Сереге? – спрашиваю я у Таньки, вытирая глаза рукавом. – Тушь нормально?

– Ага, нормально. Блин, да как же вы живете в постоянном скандале? Я б уже повесилась, – моя подруга до сих пор впечатляется такими сценами. – Ну ок, за пивом так за пивом.

Глава 3

перемены

«Рэп – отстой, попса – параша, панки, хой! Россия наша!»

Денег на пойло у нас не хватает, поэтому сначала мы идем к Таньке. Ее мать держит в фарфоровой вазе бабки на всякий случай, например, если дочке надо будет купить продукты. Мы берем сотку с мелочью и идем в ларек "Березка", где продавщица теть Зина всегда без проблем продает нам пиво и сигареты.

Затарившись на все деньги, мы понимаем, что настроения веселиться у Сереги нет совсем. Поэтому идем в детский сад. Мы всегда там сидим, потому что оттуда никто не выгоняет.

Устраиваемся в маленькой разноцветной беседке. Она полностью испещрена всевозможными надписями, какие только могут встречаться в подворотнях и подъездах. Чего тут только нет: признания в любви, похабные картинки и нецензурная брань, отрывки песен и имена местных на память. Тут и "Цой жив" и корявые значки анархии – это Танькиных рук дело.

Выходит группа малышей с ведерками и малюсенькими лопатками, они гуляют на соседнем квадрате площадки. От нашей беседки до их песочницы – метров десять-пятнадцать. Мы садимся спинами к детям, чтобы они не видели как мы курим и бухаем.

Воспиталкам на нас плевать. Плевать и сторожу, и даже родителям малых. Что возле детей валяются бутылки, окурки и тонна шелухи от семечек. Что вечерами в беседках никогда не бывает пусто. Что нетрезвые крики и смех разлетаются по всей окрестности. Что здесь собираются все, кто хочет выпить или ширнуться. Ну а где еще?

Нам немного неприятно общаться под детские визги, но что поделать: это все-таки их территория. К тому же долго они не гуляют, так что переживем. Мы открываем "Ячменный колос" и наливаем в пластиковые стаканчики.

– Танька, – задаю я вопрос подруге, – скажи: что делать?

– Да, она у тебя конкретно погнала. Если бы моя мать такое устроила, я бы, наверное, вышла в окно! – заявляет Танюха. Она всегда меня поддерживает. Пусть и не дает совета, но это ведь и не главное в дружбе.

Вскоре к нам подсаживаются девчонки из нашей школы, с которыми мы иногда тусим. Они тоже с пивом – мы начинаем выпивать вместе.

А примерно через полчаса подходят Толстый и Шпала. Они несут коктейли "Казанова" – то еще забористое дерьмо.

– Ну что, пацаны, узнали, что там с Черным? – спрашиваю я.

– Да вот, как раз оттудова и идем, – говорит Колян-Шпала. – Там какой-то кипиш, в натуре. Из-за ляпки пацана напрягают по полной! Тут не все так чисто: по-любому хотят на него висяк оформить. Ну а че? Удобно! Черный из детдома, родни нет, приводы уже были. Короче, присядет он, по ходу.

– Лишь бы мокруху не повесили, – рассуждает Танька, – или растление какое. Он же уже совершеннолетний....

– Да кто этих мудил знает! – восклицает Толстый. – Помните, когда Сергеича, бомжару нашего местного, закрыли за грабеж? Там ведь всем понятно было, что он на ногах-то еле стоит, какой там грабеж? Тем более вооруженный. Но мусорам было по барабану.

– Да Сергеич только рад был, – говорит Колян, – в тюряге тепло, кормят, и вообще ништяк для него. А Черный-то нормальный парень!

– Ладно, может, все еще наладится, – успокаиваю я парней. Сама-то я этого Черного толком не знаю, в садик он заходит редко, да и то в основном молчит. Но все равно жалко человека.

Примерно через час к нам присоединяются Саня с Никитой. Танька без ума от Сани, но не показывает ему свои чувства, как ей кажется. На самом же деле, стоит только ему появиться на горизонте – моя подруга сразу превращается в умственно отсталую: ржет невпопад, взвизгивает не к месту, даже меняет голос. И самое мерзкое – начинает жевать волосы. Трансформация происходит так быстро, что я иногда раньше встречаю дегенератку в лице своей подруги, а уж затем замечаю, что Саня идет. Ну и кому же захочется встречаться с такой идиоткой?! Вот он и не обращает на нее внимания, хотя по-любому в курсе, что нравится ей.

А Никита уже давно клеится ко мне. Мы знаем друг друга с самого рождения: наши мамы вместе ходили беременные, мы играли в одной песочнице, вместе отмечали дни рождения. Он всегда защищал меня от других ребят. А еще помню случай: когда пошла мода на фишки с покемонами, и каждый мечтал собрать всю коллекцию, Никита решил подарить мне все свои фишки, целый пакет. Наша дворовая компания обалдела тогда от этого поступка – ведь фишки были чуть ли не смыслом жизни, нашей валютой, нашим состоянием, которое мы оберегали и пытались преумножить. За фишки выполняли желания, за фишки продавали ценности, покупали власть и расположение. И вот он решил отдать мне свою коллекцию, которую так долго собирал! Я не смогла тогда принять такой ценный подарок, а Никита долго ходил расстроенный из-за этого. Девчонки сказали, что я отказалась от фишек, потому что дура. Взяла и с ними бы еще поделилась. И вообще нехорошо парня так динамить. По их логике, если мужчина готов на такой подвиг, то дама непременно должна наградить его поцелуем и быть благодарной навеки. Смешно, ей богу! Но я никогда не рассматривала Никиту на роль своего парня, ведь он стал чем-то большим – почти братом.

Стало холодать. По вечерам в конце сентября сидеть на улице уже не так приятно, как летом. Мое тело начинает предательски трястись.

– Замерзла? – спрашивает Никита. – У тебя кончик носа покраснел. – Не дожидаясь моего ответа, друг надевает мне на плечи свою куртку.

– Спасибо, Никитос, – простукиваю зубами благодарность.

Саня рассказывает про какой-то ржачный фильм, который они с Никитой сегодня посмотрели:

– И там, короче, кассета была, которая убивает всех, кто ее посмотрит! И там телка такая стремная говорит: “Семь дней, тебе осталось семь дней!”, – последнюю фразу Саня хрипит не своим голосом и неестественно таращит глаза.

Танька хихикает и похрюкивает, пока Саня описывает киношные сцены.

– Ну, там весь фильм – это, короче, пародия на другие фильмы, типа на "Звонок" и "День независимости". Мы с Никитосом устали ржать, отвечаю! Посмотрите обязательно – вы офигеете! А еще там такие буфера у Памелы Андерсон! Я думал, они лопнут в конце фильма!

– Ой, ты такой смешной, – Танька жует прядь своих красных волос, – мы как раз с Аленкой собирались что-нибудь посмотреть. А вот сегодня придем ко мне и посмотрим!

– Танька, у тебя ж кассеты нет, – напоминаю я.

– Ну мы придумаем что-нибудь, – слегка краснеет Танька, – в прокате возьмем!

– Так, кто-то, кажется, нажрался, – ржет Саня. – Танюха, какой прокат? Он уже давно закрылся!

Все смеются. Танька тоже начинает припадочно ржать, не забывая похрюкивать.

Девчонки, что сидели с нами, допили свое пиво и ушли. А я еще больше налегаю на "Ячменный колос", чтобы позабыть о сегодняшнем дне и предстоящих переменах.

***

Мысли, спотыкаясь, беспорядочно скачут в моей похмельной голове. Что вчера было?

Проснувшись в уличной одежде на пыльном старом паласе, я замечаю Таньку, которая спит у себя на тахте. Ее рот открыт и извергает жуткий храп. Если бы я не пила вчера вместе с ней, я бы подумала, что пора звонить в больницу, ставить на уши Танькину мать и мысленно прощаться с подругой. Но все в порядке – она всегда храпит, как старый пердун, если накануне изрядно накидается.

Я пытаюсь расчесать свои волосы пальцами, но это оказывается невозможным: вспоминаю, что вчера моя шевелюра была облита вонючим пивасом, который какой-то придурок вылил мне на голову. Даже не помню, как это произошло. Я вообще плохо помню минувшую ночь.

Мы смеялись, шутили, горланили песни. А потом… В памяти лишь мутная карусель из фрагментов: смех, кто-то дерется, пиво в волосах, Танькин подъезд, ее палас, безуспешные попытки найти постельное белье и глубокий сон.

Старенький будильник на тумбочке возле Таньки заводит свое мерзкое "пи-пи-пи-пи", которое тут же отзывается жутким стуком в моих висках. Уже 11 часов утра.

– Блин, пора убираться! Скоро мамка со смены придет! – Танька пытается пальцами разомкнуть глаза. – А я вчера такой срач устроила, она точно в ярости будет.

– Да ладно, в первый раз, что ли? – говорю я, – щас голову помою и мы за десять минут марафет наведем, теть Марина ничего не заметит.

Быстро мою волосы в раковине Танькиным шампунем. Пока сушу, она уже принимается за уборку. Отложив фен, подключаюсь к марафету и я.

Как и говорила, порядок мы навели очень быстро. Немного привели в порядок и себя: я еще раз как могла расчесала волосы и собрала их в хвост. Перегаром вроде не пахнет, но мы открыли окна настежь на всякий случай. Теперь в оставшееся время до прихода Танькиной мамы мы печем блины, чтобы порадовать уставшую после ночной смены теть Марину.