Текст книги "Очки для близости"

Автор книги: Оксана Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Немного, – смутилась я. – Но все-таки почему расстались Ольга и Феликс?

– А я вам не говорила, что юношу звали Феликс. Его звали иначе.

В этом я сомневалась. Прежде чем принять человека в свой дом, Дмитрий Максимович Бурмистров проверял его благонадежность до седьмого колена. Феликс должен быть Феликсом с рождения. Не шпионы же они, в самом деле?! Хотя.., имя могло быть сценическим псевдонимом, перешедшим в паспорт.

И почему Зоя Федоровна насторожилась? Ей кто-то доложил о появлении в доме одноименного секретаря? Оперативно, ничего не скажешь, прошло всего четыре недели, а весь Кипр в курсе дела…

– Леонида Ольга полюбила тут же после разрыва с юношей? – я постаралась произнести это слегка насмешливо.

– Не знаю. – Зоя Федоровна пожала плечами. – Но замуж за него вышла так стремительно, что удивила многих.

– А бедный юноша?

– Он исчез.

– Вы его видели?

– Ольга не знакомила его ни с кем из семьи. Вы закончили с вопросами?

Зоя Федоровна оборвала меня довольно резко. Что ж, каждая семья имеет скелет в шкафу и выставлять кости напоказ не стремится.

Мы немного поболтали ни о чем и разошлись по своим комнатам.

Несмотря на трудный день, перелет и дорогу, уснуть я не могла долго. Я тонула в вопросах, ответы на которые должна была найти раньше. Почему я никогда не рассматривала Ольгу как подозреваемую? Потому что она была мне приятна? А ее муж нет?

Когда-то краем уха я слышала, что Ольга училась на сценариста. Но спрятала это знание, убрала его подальше. Геннадий говорил мне, что тетушка не кисейная барышня и родню ждет сюрприз. Я и на это не обратила внимания. Интересно, Гена знал о Феликсе?

И где была моя голова раньше?! Сюжет со скальпами, дохлой рыбой и переодеванием могла разработать только профессиональная сценаристка! А воплотить – только настоящий артист. Все лежало на поверхности.

Может быть, подсознательно я была готова к ответу, но прятала голову в песок?

Тяжело подозревать милого человека. Когда все это закончится, побеседую с психоаналитиком о подсознании.

Утро понедельника я провела на пляже с детьми под охраной дяди Паши.

Мальчики успели загореть еще дома, но южное солнце коварно, и я по одному вылавливала воспитанников и обливала их защитными кремами. Ни минуты покоя они мне не давали. То ловили медуз, то почти «тонули», а закончилось все трагично.

Спрятавшийся под камнем краб цапнул Филиппа за указательный палец правой руки. Кошмарное происшествие для художника.

Бедный живописец разрыдался и заявил, что в пальце обязательно разовьется гангрена и про художественную академию придется забыть навеки. Максим проникся горем брата, и мы все, включая дядю Пашу в пиджаке и в кобуре с пистолетом, помчались в дом лечить бедный палец.

Фил уговаривал нас вызвать «Скорую помощь», сделать укол прямо в фалангу и спасти свой палец и надежду российского художества. Ну до чего богема, даже мелкая, народ впечатлительный!

Но, скорее всего, мальчики просто устали, и плакал Филипп не столько от боли, сколько от желания посидеть у меня на коленях.

Там он и уснул. Максим помог мне бережно уложить брата и, отказавшись от обеда, тоже лег.

Мальчики любили приезжать на Кипр еще и потому, что на вилле у них была одна спальня на двоих и двухярусная кровать, на которой они могли долго переговариваться друг с другом.

Я закрыла жалюзи, помахала сонному Максиму рукой и спустилась в гостиную.

Охранник Павел сидел перед телевизором с банкой безалкогольного пива и орешками и смотрел очередной боевик. Зоя Федоровна предложила нам пообедать, но, прибитые жарой, мы оба отказались.

– Зоя Федоровна, я привезла с собой запись юбилея Дмитрия Максимовича. Не хотите посмотреть?

Остаться у видеомагнитофона и телевизора одной у меня не получалось, и пришлось просматривать день рождения брата госпожи Бурмистровой в компании.

Уставший от боевиков дядя Паша вставил кассету, Зоя Федоровна надела очки, села перед самым экраном и принялась всплескивать руками:

– Ой, детки, какие нарядные.., ой, Флора.., ой, Дима…

– А почему вы сами не приехали? – спросила я.

– Не люблю официозов. Бродишь как заведенная со стаканом.., кусаешь на ходу.

Подарок для Димы я приготовила, подарю потом. Ой, ой, смотрите! Пашенька, перемотайте мне еще на деток. Маша, это вы для них поздравление сочинили?

Зоя Федоровна любовалась семьей, а я таймером в углу кадров.

На первый взгляд, все совпадало с реальным временем. Тогда где подвох?

Его не было. Пленка секундомером отсчитывала мое алиби. Я не была в доме до девяти часов. А позже сходила туда в сопровождении детей.

Ничего подозрительного мне так заснять и не удалось. Пленка безобидно фиксировала ситуации торжественные, курьезные и немного дамские туалеты.

«Фаину» я не снимала из осторожности.

Только один раз в толпе гостей мелькнул яркий шелк ее наряда и скрылся за мужскими спинами.

Ничего полезного, если не учитывать алиби. Но у меня еще оставалась пленка с записью в гараже. В профилактории я просмотрела ее на скорую руку, тайком и не увеличивая громкости. На вилле за мной тенью ходит Паша с кобурой, он прочно оккупировал гостиную и, когда все в доме, с дивана почти не встает. Только за орешками и пивом.

В хозяйской спальне также стоял видеомагнитофон, но в нем не было адаптера для маленьких кассет. И мне остается ждать, когда освободится гостиная и весь дом.

Во вторник утром в гостиной раздался телефонный звонок. Зоя Федоровна подняла трубку, я собиралась вести детей на пляж, но, увидев, как изменилось ее лицо, задержалась у двери.

Мама разговаривала с сыном. Но то, что говорил Геннадий, было столь жутким, что Зоя Федоровна побледнела и стала слепо шарить по тумбочке в поисках лекарства.

«Началось», – подумала я и вывела детей на улицу.

– Павел, – охранник в неизменном пиджаке грел под мышкой кобуру и загорал лицом. – Пожалуйста, переоденьтесь и проводите мальчиков к морю. Я подойду позже.

Дядя Паша перекатил жвачку с одной щеки под другую, кивнул и степенно пошел к гардеробу.

Я боялась заходить в дом. Сидела на террасе и ждала известий.

Первым прибыл Паша в шортах и золотой цепи, размером с собачью. Вести подоспели позже, когда дети вышли за калитку, а Зоя Федоровна наглоталась валидола.

– Дима погиб, – синими губами прошептала она.

– Как? – Я спросила более спокойно, чем того требовало известие, но госпоже Бурмистровой было не до тонкостей.

– Его убили.

– Кто?! – Это прозвучало более сообразно обстоятельствам.

– Леонид, – прошептала Зоя Федоровна.

Негодяй не ушел от ответа!

Зоя Федоровна села рядом со мной и, медленно приходя в себя от шока, автоматически достала из шкафчика вино.

– Будете? – спросила она.

– Нет, спасибо. Что там произошло?

– Тогда и я не буду.

Она убрала бутыль обратно. Она не хотела разговаривать, неудержимый поток речи пойдет позже, когда она немного оправится.

И я ее не торопила. Я знала больше.

– Флора в больнице, – наконец произнесла Зоя Федоровна.

– Флора?! Инфаркт, инсульт?!

– Нет. Леонид разыграл похищение и, когда Флора повезла выкуп, попытался ее убить.

Новость. Флора – жертва. Но как, зачем?!

– Леонид тоже убит, – медленно проговорила мама Геннадия.

– Кем?! – Я уже жалела, что отказалась от вина.

– Он требовал от Флоры подписать доверенность на управление фирмой, изуродовал ее, она едва жива… Но она взяла на встречу с похитителями пистолет, как-то вывернулась и… Леонид мертв. А Флора в интенсивной терапии. Маша, – Зоя Федоровна посмотрела на меня сквозь слезы, – что происходит?! Он ее пытал!!

После этого слова и слезы полились из нее рекой. Зоя Федоровна причитала, тонула и барахталась в тех же вопросах без ответов. Беда свалилась в ее семью, как раскаленный кирпич в муравейник, сжигая и разрушая. Один мужчина убил другого, мать ее племянников отомстила.., и едва спаслась.

Я уговорила Зою Федоровну принять успокоительное и лечь в постель. Она безропотно выпила таблетки, укрылась с головой пледом и замерла, парализованная горем.

Дядя Паша получил приказ развлекать детей, и, насколько я их знаю, раньше чем через час с пляжа близнецов не утащить.

А свободу надо использовать с толком.

Я сходила в свою комнату, принесла гаражную кассету и, разыскав в тумбочке наушники, села перед телевизором за детальный просмотр.

Стереонаушники долго дышали шорохами Подмосковья, полумрак гаража навевал забытый ужас, и я буквально подскочила, когда под потолком ангара вспыхнули люминесцентные лампы. Вспыхнули и тут же погасли. Но скудного освещения было достаточно для того, чтобы четко обрисовать профиль Леонида. Теперь уже покойного.

Он подошел к багажнику моей машины, открыл его и чертыхнулся.

– Как камень, – пробормотал он. Потом вышел и подогнал «Мерседес», тем самым перегородив обзор.

Тот, кто стоял у двери в дом, не произнес ни слова. Может быть, «он» прислушивался к шагам на лестнице? Охранял? А может быть, «его» и вовсе не было?

Нет. Чужое присутствие чувствовалось.

Леонид явно к кому-то обращался, смотрел в ту сторону…

Я прибавила звук и только что не влезла в кинескоп. Другой ни разу не ответил и не показался. Но «он» там был.

Сквозь шум и шорох, на грани слышимости, донеслись слова Леонида:

– Оставь.., бумаги… – По-моему, там было «на видном месте», и дальше единственная четкая фраза:

– Адью, передачу я уже подготовил, будет море цветов.

Я нажала кнопку «пауза». На экране застыло лицо Леонида, искаженное странной, но хорошо знакомой мне гримасой. Лицо садиста в предвкушении. Только что слюна с клыков не капает.

К кому он обращался? Не к Ольге, это точно, ее не было тем утром в доме. К Феликсу? Мадам? Шефу безопасности?

Я просмотрела пленку до конца. На последних кадрах опять вспыхнул свет, и к моему «Форду» прошел Геннадий.

Дальше электронный снег.

Я выключила телевизор, перемотала пленку на начало и задумалась.

Что произошло в доме? Как погиб Леонид? Информации не хватало катастрофически. Просмотрев пленку, я вернулась к кошмару прошедших дней и мучительно, на ощупь пробиралась сквозь вопросительные знаки.

Надо звонить в Россию. Но кому? В ком я могу быть совершенно уверена? Ни в ком.

Это единственный четкий ответ среди множества вопросов.

Я положила на место наушники и прошла на террасу за любимым вином Зои Федоровны. Напряжение следует снимать.

Слепящее солнце поливало двор зноем, цветы принимали лучи с удовольствием, где-то под полом террасы что-то сухо шуршало, и воздух просто дышал жарой и раскаленным камнем. Я сидела в теплом кресле и чувствовала себя первым христианином на арене Колизея. Сорок градусов в тени, и скоро выйдут тигры.

Вместе с первым глотком вина пришла и первая дельная мысль. Не надо никому никуда звонить. Сегодня все российские газеты выйдут с подробным описанием событий. Олигархов убивают не каждый день, тем более родственники, и уж тем более киллеров редко отстреливают на месте преступления. В нашем профилактории разыгралась настоящая шекспировская трагедия, и журналисты момента не упустят.

Вместе с бокалом вина я прошла в кабинет к компьютеру и пролистала по Интернету всю доступную прессу.

Если исключить домыслы и сплетни, досуха выжать информацию, то события развивались в следующем порядке.

Дмитрий Максимович Бурмистров пропал субботним вечером в разгар празднования собственного юбилея. Ни о какой дохлой рыбе в кабинете написано не было, и проверить, появлялась ли рыбка вообще, я не могла. Но в том, что об этом не доложили гувернантке и журналистам, не было ничего удивительного. Так что она вполне могла там быть. Не суть. Итак, далее.

В воскресенье утром жене олигарха позвонил неизвестный с требованием выкупа.

Флора Анатольевна собрала деньги к вечеру понедельника и по условиям договора с похитителями лично повезла кейс, набитый долларами, к какому-то сараю.

Там ее встретил Леонид. Он попытался заставить родственницу подписать некий документ, но мадам, полуживая и избитая им же, смогла выстрелить.

Если бы я не видела Дмитрия Максимовича под своей кроватью, я поверила бы тут же и внесла деньги в счет помощи семей погибших на посту олигархов. Ей-богу. И приготовила бы мадам передачу в больницу и соболезнования. По словам прессы, Флора Анатольевна на днях отправляется в швейцарскую клинику лечить лицо и нервы. Бедняжка.

Стоп.

Я с трудом поймала мысль, скользнувшую на грани сознания. Передача. В больницу.

Вскочив с кресла, я закружила вокруг стола с компьютером. Передача в больницу и море цветов! Леонид знал!!

И почему я тупо зациклилась на тюремной передаче?! А потому, ответила я себе, что лечиться никто из профилакторских не собирался, а к тюрьме я примеряла многих.

Все концентрировалось и вращалось вокруг криминала, а не болячек. А сегодня.., сегодня Флора в интенсивной терапии и завтра на каталке покидает пределы горячо нелюбимой Родины.

Кто остановит несчастную вдову? Никто.

Бедняжка желает скрыться от журналюг, настырных следователей, сплетен и праздношатающихся пациентов московских клиник. Это логично.

Но вернется ли она? Да. Если следствие пойдет по предложенному ею пути.

И все будут молчать. Я – об интриге Леонида. Феликс – о дохлой рыбке, Ольга – о Феликсе.

Начнут искать «Фаину»? Скорее всего.

Судя по газетным публикациям, охрана не смогла с точностью сказать, когда и в каком состоянии хозяин покинул дом. Время смерти определили как вечер субботы, мадам утверждала, что мужу кто-то позвонил, распечатка сотовых звонков это подтвердила, но ничего не дала, – Дмитрий Максимович пропал в собственном доме. Камеры, снимающие входы и выходы, зафиксировали его вхождение, а дальше.., он был обнаружен мертвым в сарае за несколько километров от поместья.

Думаю, сейчас профилакторий полон криминалистов и всяческих экспертов. Они ищут следы, роют землю и что-нибудь найдут обязательно.

Дверь моей комнаты вплотную прилегает к спуску в гараж, и моя спальня – единственное обитаемое помещение в левом крыле дома. Не знаю, сдан ли коврик в химчистку или нет, это уже неважно, – убийца найден и наказан, больше всего меня волнует затекшая в щели паркета кровь. Если ее обнаружат, я пойду под суд как соучастница, а мне этого очень не хотелось бы. Я в КПЗ на нарах, а Флора, в бинтах и капельницах, в Швейцарии. И может вовсе не давать показаний, бедняжка. Волнения ей будут долго противопоказаны.

Итак, что мы имеем, кроме неприятностей? Какой-нибудь позитивный момент присутствует? Фигушки. Смерть Леонида только запутала все еще больше. Можно триста лет подозревать вдову в злом умысле, а она упрется на своей версии, и точка.

И кроме того. С тем же успехом Флору могли действительно заманить в укромное место с чемоданом наличности, избить, заставить подписать бумаги и положить остывать рядом с телом мужа, обнаруженным в том же сарае.

Так будет рассуждать следствие. Но господа из прокуратуры не знают о порошках пострадавшей. Если там яд, нашу мадам быстро переквалифицируют из жертвы в подозреваемые. О том, что порошки попали ко мне от нее, опять-таки слышала куча свидетелей. Это уже кирпич в фундамент обвинительного заключения? Кирпич. Мне на голову. Откуда, Мария Павловна, такая уверенность во вредоносности зелья?! А если там милый набор полезных снадобий?!

Под полом террасы продолжало что-то сухо шуршать и скрестись. Вчера вечером Зоя Федоровна жаловалась на огромную крысу, повадившуюся навещать контейнер с пищевыми отходами. Мадам Бурмистрова собиралась вызвать службу по борьбе с грызунами, но отвлеклась на гостей и перенесла мероприятие на завтра.

Я сходила на кухню, достала из холодильника кусок сыра и начинила его порошком мадам Флоры. Только частью, остальное же опять убрала на дно чемодана.

Обогнув по террасе дом, я спустилась к мусорным бачкам, и положила сыр на землю. Приятного аппетита, Шушара.

Вернувшись в дом, я еще раз просмотрела информацию, поступившую на сайты газет, но, кроме фотографий, каким-то образом раздобытых журналистами с места преступления, ничего нового не обнаружила.

А сфотографировать журналистам удалось сарай и листок бумаги, заляпанный кровью.

Именно эту бумагу Леонид заставлял подписать Флору Анатольевну.

Интересно, не тот ли это документ, о котором шла речь в гараже?

Я выключила компьютер и пошла готовить обед. Скоро вернутся дети и голодный дядя Паша, Зоя Федоровна в нерабочем состоянии, и обязанности хозяйки временно переходят ко мне.

Разбираясь с продуктовыми запасами, я никак не могла отделаться от мысли – жертва мадам или преступница? Если второе, то в какой момент она переиграла Леонида?

Как она заставила его приехать в тот сарай?

Ждать, пока отравится крыса, у меня не хватало терпения, я оставила на плите спагетти и принялась названивать в фирму, через которую Флора Анатольевна заказала билеты на Кипр.

Спустя двадцать минут я знала – билеты были заказаны после того, как я, живая и здоровая, появилась в детской.

Для следствия это выглядит логичным поступком матери, отправляющей детей подальше от дома. Ситуация опасная, трагичная, и мадам заботится о нежной детской психике.

Да, но это для следствия. А мне стало очевидно, что события стали развиваться в ином направлении только после того, как преступники убедились в невозможности подставить милиционерам липовую подозреваемую, которую они тщательно готовили в течение недели. И если я рассуждаю правильно, то история с похищением развивалась спонтанно для Леонида, но спасала Флору.

Лучшая методика раскрытия преступления, постановка себя на место преступника.

Что бы сделала я?

Во-первых, удалила из дома тело и гувернантку. Это было сделано.

Во-вторых, уничтожила бы единственного сообщника, способного вывести на меня. Это также было сделано. Но как?

Положив на сковороду бифштексы, я села за стол и задумалась.

В гараже Леонид обмолвился о каких-то бумагах. И это было для него важным, так как единственные четкие фразы на пленке – это напоминание о бумагах и обещание передачи с морем цветов. Все остальное звучало неразборчиво, вскользь, между прочим. На чем в беседе делается акцент? На самом важном. Значит, документы Леню беспокоили.

Так, с этим разобрались. Я перевернула бифштексы и стала думать дальше.

Что мог требовать Леонид от Флоры? Что он заставлял ее подписать? Доверенность на управление делами? Вероятней всего. И как бы я поступила на месте Флоры?

Очень просто. Прежде чем отправиться на смертельно опасное свидание, любой ответственный товарищ заботится о наведении порядка в деловых бумагах. Как-то: доверенности на случай смерти и болезни, завещание и прочая, прочая, прочая. Флора заранее подписывает все бумаги на имя Леонида, дает ему ознакомиться с текстом (на листах должны сохраниться его отпечатки пальцев), сообщник рассчитывает обнаружить документы в доме «на видном месте» после помещения вдовы в больницу, но у мадам другие виды. Она берет бумаги с собой.

Итак, что происходит в том сарае. Судя по «подготовленной передаче», сообщники решили обезопасить мадам от подозрений и оставить в сарае рядом с телом мужа, избитой и чудом спасшейся.

Чушь несусветная. Если Леня попался на эту удочку, то он глупее, чем выглядел. Зачем он вообще туда поехал?!

А.., впрочем.., что ему оставалось?

Судя по публикациям, мадам выполняла требования похитителей – не обращаться в компетентные органы и привезти деньги лично. Но собственная служба безопасности? Анатолий Викторович, его тоже отнесли к «компетентным органам»? Он не мог не знать о выкупе.

Если только сбором денег не занимался сам Леонид. В полной тайне.

Тогда, следуя логике, как единственный посвященный, он должен был сопровождать мадам до места. Все-таки чемодан денег не фунт изюма, доллары присмотра требуют.

Итак, сопроводил даму с долларами. И стоит неподалеку, ждет, когда освобожденные родственники до него добредут. А их все нет и нет. Через какое-то время преданный Леня идет в сарай и видит жуткую картину – полтора трупа, один абсолютный, другой потенциальный. Вызов органов и «Скорой», и так далее и тому подобное.

* * *

Могла мадам так его обработать? Могла.

Никуда Леня не делся бы. Потому что кто-то должен был унести деньги, оставить на лице мадам следы побоев и для собственной безопасности истоптать место преступления своими следами.

Но сама госпожа Бурмистрова прекрасно понимала всю нелепость инсценировки.

Она взяла заранее подписанные бумаги с собой, изляпала их кровью и убила сообщника. И, судя по палате интенсивной терапии, не зря. Думаю, Леня душу отвел, отметелил родственницу с полной ответственностью.

Я вспомнила стоп-кадр из гаражной записи и передернулась, как от озноба. Уже тогда Леня предвкушал избиение Флоры.

Но какова женщина?! За несколько часов придумать новый план, заморочить голову сообщнику.., или план был подготовлен заранее.., как запасной вариант?

Интересно, чем Леонид бил Флору?

Думаю, не руками. Подставляя его, Флора действовала тонко и наверняка предупредила, что руки должны остаться без ссадин, «чистыми». Но вот успел ли Леня снять перчатки и дубину выбросить? Сомневаюсь, мадам должна была его опередить.

Я так отчетливо представила себе картину преступления, что чуть бифштексы не сожгла. «Тебе бы, Маша, романы писать, а не котлеты жарить», – обругала я себя умную и сосредоточилась на последнем вопросе. Какую роль во всем этом играл Феликс?

Секретарь выпадал из стройной композиции мемуаристки Флоры. Не было ему там места. У Леонида было. Миллион следов во всех местах, включая мою комнату, мои же показания, везде и всюду наследил уже покойный Леонид. Его отпечатки найдут на измазанной в крови доверенности, багажник его машины сохранит следы перевозки тела (если только ловкие ребята не инсценировали угон), Леня впишется везде, Флора об этом позаботится. А против нее останутся только косвенные улики и подозрения, но за это в тюрьму не сажают.

Я собрала в миску отходы и вышла из дома к мусорным кагатам.

На дорожке, с куском сыра в зубах, лежала крыса. Огромная, размером с кошку, она не успела даже прожевать отраву.

Ноги у меня подкосились, я присела на бордюр клумбы и уставилась на мертвого грызуна. А живое с детства воображение моментально подсунуло на место крысы другое тело. Мое собственное.

Когда я убирала трупик в пакет, меня вырвало. Приступы тошноты накатывали волнами, в голове шумело, но я завершила начатое – замотала крысу в три слоя полиэтилена и убрала в морозильный шкаф.

Кроме ужаса, новая жертва подарила мне догадку – скоро за мной приедут. Со смертью Леонида ничего не закончено. И я почти молила, чтобы на вилле появились кипрские полицейские с наручниками. А не убийца.

Я оставалась единственным живым человеком, способным дать объяснения.

Поздним вечером приехала Вера Филипповна Краснова. И буквально на пороге остановила собиравшуюся в аэропорт Зою Федоровну.

– Завтра утром вместе вылетим, – сказала Вера Филипповна. – А сегодня я тут у вас посижу. Отогреюсь, отойду.

Выглядевшая чуть более грузной, чем всегда, она посидела с внуками, перебирая ракушки и цветные камешки, пожалела укушенный палец и повела мальчиков в спальню.

Спустя короткое время из детской раздался мерный шелест густого баса Веры Филипповны. Двоюродная бабушка рассказывала близнецам какую-то грустную сказку.

Попадая под ее гипнотическую манеру повествования, я сидела в соседней комнате и боялась Серого Волка фиолетовым вечером. Закат окрасил мою келью в фантастические нереальные тона, золотистый шелк штор пылал кустом сирени, подделка под Рериха на стене открывалась окном в иные миры и звала спрятаться в розово-голубом.

Еще недавно я представляла себя мастером мозаики, сложившим из крошечных кусков абрис чужого замысла. Вокруг нескольких краеугольных камешков я выстроила стройную композицию, чудо логики.

Оказалось, узор лежал на песке. Я почти видела, как расползается основа и камешки тонут в зыбуне один за другим.

Едва Вера Филипповна переступила порог виллы, я попала под известное ощущение двоих – я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Обычно ровная и приветливая мадам Краснова метнула в меня взгляд, полный такой ненависти, что сердце мое сжалось до размеров ячменного зерна и рухнуло в сухой песок, как в пепел.

Почему она здесь?! Нет, вернее, почему здесь она?!

Я вернулась в мир вопросов, судорожно подставляя на краеугольное место вопросительные знаки и ничего не получая в ответ.

Где я ошиблась?!

* * *

Вера Филипповна должна быть в Москве, Геннадий еще утром сказал, что похоронами занимается она. Пролететь сквозь сотни километров на двенадцать часов… зачем?!

У богатых свои причуды, но не настолько.

Ее приезд не прихоть, а цель, которой была я.

Меня преследовало отвратительное ощущение мишени на лбу. Если не пуля, то взгляд; если не приговор, то упрек. И я виновна.

Покаяться? Но в чем?!

Уголовный кодекс не карает за трусость.

Это суд совести. Самый страшный и реальный.

Я не верила, что старшая из клана Бурмистровых виновна в его разрушении. Значит, она судья.

Найдя объяснение ее ненависти, я перестала бояться смерти. Меня накажут, но не так сурово, как это сделаю я сама.

Бег зайца по полям остановился. И когда в мою комнату постучали, я с готовностью вскочила.

– Мария Павловна, – раздался голос Павла, – вас просят спуститься вниз.

Дамы сидели на террасе. Напротив Веры Филипповны стояло пустое кресло.

Какой антураж! Кровавый закат, и я на его фоне.

Истерзанные нервы выдавили из меня сухой смешок.

– Извините, это непроизвольно, – оправдалась я и села.

– У вас есть кассета с записью юбилея, – резко и недовольно начала Вера Филипповна, – она может понадобиться для следствия.

Ситуация требовала паузы, я кивнула и налила себе вина.

Из далекого детства гадкого утенка выплыла привычка противостоять давлению.

Я не терпела приказного тона и ощетинилась. Я ничего не могла с собой поделать, это во мне на уровне рефлексов. И с точки зрения разумности, привычно нашла оправдание метаморфозе – я слишком много претерпела от этого семейства, чтобы им доверять. Только что готовая к оправданиям, я встала в оборонительную позицию.

Более тонкая Зоя Федоровна поняла, что родственница взяла не правильный тон и я замкнулась. Мама Геннадия слишком долго жила в оторванности от интриг профилактория, не знала, что происходит, что уже произошло и чего ждать в дальнейшем.

– Верочка, Маша написала такое чудесное поздравление к празднику, – сказала она и всхлипнула.

Окаменевшая, словно надгробие, старшая из Бурмистровых, перевела взгляд с меня на закат и прошептала:

– Сколько крови…

– Да. – Зоя Федоровна проглотила слезы. – Флора на похоронах будет?

– Нет.

– Почему?

– Лицо разбито до неузнаваемости.

– Какой ужас, – прошептала Зоя Федоровна и отпила вина. – Бить женщину.., по лицу…

– Бейсбольной битой, – жестко добавила Вера Филипповна.

– Господи! Да как же он ее не убил?! – полувскрикнула-полувсхлипнула Зоя Федоровна.

– И я о том же.

Я решила вступить в разговор:

– Он заставлял ее подписать какой-то документ, а для этого нужна живая Флора.

Так ведь, Вера Филипповна?

Обе женщины удивленно посмотрели на меня. Одна примешала к удивлению испуг, другая – недоверие.

– Откуда такая осведомленность, Мария Павловна? – бросила Вера Филипповна.

Я пожала плечами:

– Из Интернета.

Она погладила ладонью плетеную ручку кресла:

– А вы умная девушка, Мария Павловна. Очень.

Комплимент звучал как оскорбление.

Унижение плебея, посягнувшего на равенство. Никогда раньше Вера Филипповна не позволяла себе такого тона ни с прислугой, ни с равными. Зря она так. Или ненависть поборола разум?

Тогда сделаем скидку. Иначе бесполезно все, и кто-то должен уступить.

– Зачем вы приехали, Вера Филипповна?

На какой-то момент мне показалось, что она с трудом удержалась от того, чтобы не выплеснуть мне в лицо бокал вина.

Зоя Федоровна недоуменно разглядывала нас и боялась сделать не правильный вывод.

– Что-то происходит, девочки? Или я…

– Или замолчи, или оставь нас, – оборвала ее тетушка Краснова и, словно последний штрих к портрету завзятой грубиянки, вставила в крепко стиснутые зубы папиросу «Беломор» и затянулась. – Ну? – выдохнула она вместе с дымом.

– Что «ну»?! – вспыхнула я.

– Как вы перенесли тело?

– Какое? – не удержалась Зоя Федоровна, но тут же осеклась, увидев, что родственница сжала руку в кулак.

– Тело могло исчезнуть только в то время, когда Геннадий спал на вашей кровати, обеспечивая вам алиби на полчаса. Позже вас видели в парке, недалеко от гаража…

– Нет, – спокойно перебила я. – Оно исчезло до того. Во время фейерверка.

– Ложь! – вскрикнула Вера Филипповна. – Охранник все время был на посту!

– Он врет, – по-прежнему спокойно проговорила я.

– Или вы?

Разговаривать с женщиной, летевшей сотни километров для обвинительной речи, тяжело. Несколько часов молчания и ненависти. Я с трудом срывала с нее шоры предубежденности.

– Охраннику двадцать пять лет, не более. Как вы думаете, такой молодой и резвый, он мог отвлечься, сходить ненадолго к лестнице и взглянуть на огни над парком? В саду гремели взрывы, полыхало пламя… – Вера Филипповна не ответила, и я продолжила:

– Это элементарная реакция.

– Которую вы вычислили, как сейчас, – не сдавалась она.

– Во время фейерверка я была в парке с детьми.

Она об этом знала, но упрямо не желала признать очевидное.

– У Леонида должен быть сообщник.

– Я?! Вера Филипповна, зачем вы приехали? Уличить меня или узнать правду?

– Чью?!

– Правда, она многолика, – устало согласилась я. – Но и ваши предположения не аксиома, исходное положение теории, в основе которой может лежать не логика.., а родственные отношения…

– Не уходите в слова! – перебила меня Краснова.

Она ослепла от ненависти. Но все же…

Вера Филипповна приехала на Кипр одна, значит, не была столь уверена, как хочет это показать.

– Вера Филипповна, у меня есть доказательства. Пройдемте в гостиную, я поставлю вам пленку с записью.

Краснова встала первой, за ней поднялась мало что понимающая Зоя Федоровна, и мы прошли к телевизору.

Я сходила за пленкой с гаражной записью, вставила ее в видеомагнитофон и молча села в кресло.

Ломая в пальцах пустую пачку из-под «Беломора», Вера Филипповна три раза прокрутила отрывок с Леонидом, потом долго молчала, не требуя разъяснений и комментариев. Я ей не мешала. Где-то за дверью шуршал дядя Паша, удаленный из комнаты, едва на экране замелькали первые кадры, но любопытство заставило парня подкрасться, и сквозь стеклянные витражи дверей он пытался хотя бы представить, о чем, собственно, идет речь в гостиной.

* * *

Наконец Вера Филипповна встала, вынула из видеомагнитофона кассету и положила ее в карман широкого белого пиджака.

– Пойдем, – бросила она и вышла на террасу.

Как и Зоя Федоровна, я послушно двинулась за ней следом.