Текст книги "Эльф"

Автор книги: Оксана Муравская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4

– Где ты будешь сидеть? К иллюминатору хочешь?

– Да, хочу! – Степан опустился в кресло около окна. Он летал с матерью только один раз, отдыхать в Китай. Точнее, Степан отдыхал, а Светлана обменивалась опытом.

– Долго лететь, мам?

– Три с половиной часа. Я буду спать.

– А я в окно смотреть. И фоткать. Ник фотки просил, – Степан вздохнул.

– Фотографируй, когда над горами будем лететь, и особенно к Бухаресту подлетать, – Светлана сделала вид, что не заметила вздоха сына. За несколько месяцев ребята сильно сдружились. И хоть у Никиты и не хватило наглости самому попроситься в Румынию, это активно делал Степан, надоедая матери просьбами взять с собой ещё и друга. Но в этой поездке Светлане не нужны были лишние глаза и уши. Поэтому она обещала взять их обоих летом на море. А сейчас Ник остался коротать каникулы в стенах школы с вечным дежурным Сергеем Вольфовичем. Но Светлана просила тренера позволить детям хотя бы выспаться на каникулах, постоянно намекая в разговоре, что из Румынии можно вывезти целых пять бутылок настоящей цуйки[9]9
  Цуйка – фруктовая водка. Национальный алкогольный напиток Румынии.


[Закрыть]. И хоть тренер и не злоупотреблял, но посидеть в хорошей компании старых друзей, вернувшихся с охоты, было делом святым.

– Мам, а этот… как его… Гри́гор, твой знакомый, он вообще кто?

– Мой старый учитель.

– Учитель? Имя у него какое интересное.

– Нормальное румынское имя. Мать была охотницей из Румынии, а отец русский.

– Он тоже бывший охотник?

– И да, и нет. Он как Славик. На охоту не ходил, а занимался наукой.

– А откуда ты его знаешь? Ты в Румынии училась?

– Нет. Он раньше в России жил. Учил нас с твоим отцом. А потом как-то всё закрутилось, и он уехал на родину матери. Живёт в их старом родовом поместье. Отдыхает на пенсии.

– Ух ты! У него свой замок!

– Ну, замком назвать тяжело. Так, небольшой домик у подножия гор. Но там очень красиво. И зимой, и летом. Приедем, будем на лыжах кататься. Там классно. Ещё Григор отменно готовит. У них выпечка своя в деревне. Сосед держит маленькую пекарню. Охотники свои есть. Мясо у них покупают.

– Чьё?!

– Степан, ну естественно, животных: кабан, косуля, ещё кого-то.

– Я уже испугался.

«Отопень»[10]10
  Отопень – аэропорт Бухарест-Отопень.


[Закрыть] встретил их надвигающимися тучами. Самолёт успел приземлиться, но уже после прохождения паспортного контроля за стенами аэропорта началась метель.

Машина, которую Светлана заказала заранее, ждала их на выходе из терминала. Улыбчивый юноша отдал ей ключи, на румынском пожелал счастливой дороги и попросил быть аккуратной, так как снегопад шёл с гор, а им с сыном как раз туда и надо было.

– Мам, а я не знал, что ты говоришь на румынском.

– В пределах необходимого минимума.

– Сколько ехать?

– Ну по такой погоде часа четыре, не меньше. Летом можно часа за два-три добраться. Так что фотографируй пока окрестности. А то уже скоро темнеть начнёт.

Но наигравшись с фотоаппаратом в самолёте, Степан засопел в машине спустя двадцать минут пути. Светлана поймала какое-то местное радио. Она уже успела отвыкнуть от румынского языка. У Григора она была дважды: когда убили мужа и три года назад, когда приезжала за лекарством для Степана. Старый профессор изготавливал его в лаборатории в подвале своего каменного дома.

Румынию она любила. Не всю страну, конечно же. Вот именно эту дорогу, именно эти горы и деревушки, заметённые снегом. Даже снежинки, крупные, искрящиеся, здесь были другими. Несколько раз она останавливалась на дорожных разъездах, выходила из машины и подставляла лицо снегу. В Румынии и воздух был другим. Уральские горы пахли камнями, мхами, после дождей – глиной, а во время снегопадов школа погружалась в облако хвойного аромата. Карпаты в любую погоду и любое время года пахли одинаково – древесной корой и стариной, именно сказочной стариной. Последнюю остановку Светлана сделала на заправке, перед съездом с трассы. Быстро темнело. Дальше останавливаться ночью было опасно, да и негде – дорога лежала через горы до самого дома Григора, и на пути могли попасться звери. На заправке Светлана наполнила бак, протёрла фары и лобовое стекло. Купила несколько больших бутылок воды, стакан горячего чая и пару булочек на случай, если проснётся Степан. Но до самой деревни его юный организм не подавал признаков бодрствования.

– Стёп, приехали.

Мальчик открыл глаза. Машина остановилась около каменного забора, засыпанного снегом. Света вышла и, пробравшись к воротам, постучала. Ей открыли достаточно быстро. Стёпа услышал бурные эмоции хозяина – значит, им здесь действительно рады. Ворота со скрежетом отъехали в сторону, открывая портал в сказку. Во дворе стояли маленькие фигурки животных, гномов и волшебных персонажей. Между ними были разбросаны каменные вазы на подставках, сугробы укрыли несколько лавочек. Всю эту атрибутику обвивали разноцветные гирлянды. Сам дом был небольшим и очень красивым. Стилизованный под настоящий природный камень, увитый толстыми стволами виноградника, он стоял как в панцире. Казалось, что именно лоза держала камни – каждый на своём месте. Наверное, это настоящий стиль кантри, как на картинках из альпийской деревушки, подумал Стёпа.

– Милочка, а сынок на тебя похож. Да-да, – высокий поджарый старик протянул руку Степану, – только выправка от отца. Статный молодой человек. Меня зовут Григор, но ты, юноша, можешь звать меня просто профессор.

– Спасибо. Я Степан, – мальчик протянул руку и с интересом посмотрел на хозяина.

– Ну пройдёмте, пройдёмте же в дом, дорогие мои. После долгой дороги вам полагается перед сном хороший бокал горячего глинтвейна.

– Профессор, Степан ещё не пьет спиртное, ему только пятнадцать.

– Ах, эти милые мамы, – улыбнулся старик, – вы готовы носить своих деток на руках до самой пенсии. Светочка, он уже мужчина! Да и какое там спиртное в глинтвейне! Вино-то моё, домашнее.

– Тем более, – вздохнула Света.

Камин отбрасывал блики на старую массивную мебель, отчего в просторной гостиной гуляли огромные тени, и комната казалась ещё больше. На каминной полке в ряд стояли фотографии. На одной из них был изображён профессор в светлом костюме. Пахло корицей и бадьяном, наверное, на кухне уже остывал глинтвейн. Слышно было, как потрескивали дрова и шаркал тапочками профессор. Всё это создавало ощущение уюта и умиротворения. Дом явно любили и ухаживали за ним. Даже на старых фотографиях не было ни пылинки. Из кухни бесшумно вышла статная женщина. На ней были тёплые чёрные брюки и водолазка. На удивление, она оказалась выше профессора. Завидев гостей, женщина вскинула руки, заулыбалась и начала что-то размеренно говорить на незнакомом языке. Светлана отвечала ей. Степан поначалу просто слушал их, а потом вдруг замер. Это же был эльфийский язык! Только не такой, как у учителей, а настоящий, как рассказывала мама. Звуки лились сами – чистые, лёгкие, как музыка.

– Степан, познакомься, это Мари́, супруга Григора. И лучший эксперт в мире по эльфийскому языку.

– О-о-о! Ты мне льстишь, дорогая! Я уже давно отошла от дел, – старушка протянула Степану свою тонкую аристократическую руку. Действительно, высокая, с него ростом. А вот русский язык явно давался Мари с трудом: странный гортанный акцент сквозил в каждом слове. Наверное, поэтому она опять перешла на эльфийский, а та скорость, с которой женщина говорила, пока Степану была не по зубам.

– Стёп, давай вещи отнесём наверх, – Светлана взяла чемодан и пошла вглубь гостиной. Степан поспешил за ней. За камином пряталась винтовая кованая лестница. Стальное кружево отдавало медным цветом, гроздья винограда и резные листья опутывали перила так же, как настоящие виноградные лозы сдерживали каменные стены снаружи. Но самое необыкновенное во всём этом было то, что с каждым шагом мамы впереди становилось светлее. Рассеянный свет появлялся будто из ниоткуда, словно перед ними плыло маленькое солнце. Наверху Степан увидел несколько дверей. Свет повернул к одной из них, и все остальные погрузились в полумрак. Обстановка в комнате по стилю была такая же, как и внизу – старинная и ухоженная. У окна, завешенного тяжёлыми шторами, стояла кровать с балдахином.

– Разуйся, – Светлана сняла сапоги, поставила их на коврик рядом с дверью и надела мягкие тапочки, о которых наверняка заранее позаботилась Мари. Степан только сейчас понял, что до сих пор в зимних ботинках. Он аккуратно поставил обувь на место и прошёл к окну. Ноги погрузились в глубокий ворс ковра, и стало жарко.

– Мам, тут что, ковер с подогревом? Кажется, он из настоящей шерсти. Или это чья-то шкура?

– Не знаю, у профессора вечно этих штучек целый дом.

Степан откинул штору. Окно снаружи было заплетено виноградом. С улицы радостно смотрели игрушечные гномы с факелами.

– И не сбежишь, – вздохнул Стёпа.

– И сюда не попадёшь, – тем же тоном ответила Света. – Не дом, а крепость. У нас своя ванная с тобой, дверь там, в углу.

– И я ни разу не удивлюсь, если она окажется бронзовой и на львиных ножках, – Степан открыл дверь. – Ну почти. А что это за металл?

Похоже, что ванна была изготовлена из того же материала, что и кованые перила на лестнице, и действительно стояла на звериных ногах. Над ней нависал огромный изогнутый душевой кран.

– Не знаю. Возможно, Григор придумал какой-то сплав.

– Мам, тут так уютно и необычно, – с горящими глазами воскликнул Степан.

Светлана про себя улыбнулась: у сына было врождённое чувство стиля. Вспомнила, как в детстве попыталась надеть на него шорты в полосочку и клетчатую рубашку. Сколько было негодования!

– Интерьер делал дизайнер? – спросил Степан, разглядывая убранство спальни. – Всё так гармонично подобрано.

– Нет. Домом занималась Мари.

– Классно.

Когда они спустились, на столике уже дымился глинтвейн в большой металлической чаше с тяжёлой крышкой и маленьким половником. Степан любил глинтвейн. Светлана часто варила его дома, только делала из виноградного сока. Даже первого января после новогодних сумасшедших плясок они сварили огромную кастрюлю напитка на кухне в школе. Потом в полной темноте смотрели «Титаник» в большом холле женского корпуса и по очереди подогревали глинтвейн в электрическом чайнике, потому что он быстро остывал. Девчонки ревели в конце фильма, и даже Серый Волк молчал, а не отпускал, как обычно, свои солдафонские шуточки.

Мари с улыбкой указала Степану на кресло. Мальчик забрался в него с ногами и укутался в объёмный плед, который лежал на подлокотнике. Плед был похож на звериную шкуру, с коротким и мягким мехом, и пахло от него камином и горным снегом. Светлана села напротив сына на диван, рядом с профессором. Мари вновь улыбнулась и разлила напиток по металлическим бокалам. Первый достался Степану. Мальчик вопросительно взглянул на мать, и когда Светлана кивнула, принял угощение и внимательно рассмотрел бокал: на удивление тяжёлый и холодный, обрамлённый резными узорами – такими же, как на чаше, напоминающими сцены из древнегреческих мифов.

Мари что-то воодушевлённо сказала на эльфийском. Мальчик понял только слово «дитя», но на всякий случай вежливо улыбнулся. Он отхлебнул из бокала, и пряное тепло разлилось по телу. Степан буквально увидел, как оно заполняет сосуды и артерии и через капилляры касается каждой клеточки тела.

«Прямо как в учебнике биологии», – подумал он. В поле зрения попала Мари. Он почему-то стал пристально рассматривать её, хоть и понимал, что это неприлично, но женщина по-прежнему только улыбалась красивыми идеально симметричными губами. Волосы у неё были полностью седые, наверное, чем-то подкрашенные, потому что седина эта отливала неестественной голубизной, как какой-то «ратрэ»[11]11
  Ратрэ – название белого цвета на эльфийском языке.


[Закрыть].

«Что это за “ратрэ”, – промелькнуло в голове у Стёпы, – откуда я знаю это слово?»

Но мысль мгновенно улетучилась, и он опять сфокусировался на Мари. Ах да… Волосы… Объёмный пучок на затылке… Наверное, если их распустить, они окажутся невероятно длинными и густыми. А лицо… Лоб очень высокий, морщин мало, и очки не носит… Брови чёрные и ресницы чёрные… Точнее, даже не чёрные, а какие-то тёмно-серые, что ли. Степан отхлебнул ещё глинтвейна. Температура тела повышалась, и отчего-то огонь в камине стал приобретать другие оттенки. Пламя делилось на отдельные нити. Много нитей – красных, оранжевых, терракотовых, карус, врасек. Так, о чём он думал? Ах да… Мари не носит очков. Прямо европейская старушенция, Мраце. А вот профессор носит… Кстати, а почему все молчат? Степан сделал ещё глоток и переключился на профессора. Вот Григор был обычным русским интеллигентом, ну или румынским – так же мама говорила? Очки в простой металлической оправе, волосы на голове торчком, брови густые и белые, и глаза добрые. Были бы ещё усы под большим острым носом, и точно вылитый звездочёт. Но усов не было. Вместо них на лице красовалась аккуратная щетина. Фигура у профессора была подтянутая, как у человека, который следит за собой и занимается какой-нибудь хитрой китайской гимнастикой. Сейчас его гибкие длинные пальцы играли с бокалом, а на морщинистом лице плясали тени от огня… Да почему же все молчат? Степан хотел сделать очередной глоток, но бокал почему-то оказался пуст. Не успел он отреагировать, как Мари налила ещё. Глинтвейн совсем не остыл, стал ещё мягче и ароматнее. Странно, а почему мама ни на кого не смотрит? И укутана она в обычное одеяло в клетку… Просто приклеилась взглядом к камину и иногда мысленно раздвигает огненные нити руками. Мама устала… Сильно устала… Так почему же все молчат?

– А откуда свет? – вырвалось у Степана.

– Свет! Он сказал: свет! – всплеснула руками Мари, и на её глазах появились слёзы.

– Инфракрасное излучение от твоего тела отражается ионными уловителями варенция и продуцирует фотоны, которые отражаются от твёрдых предметов и улавливаются твоей сетчаткой, – спокойно ответил профессор.

Ну конечно, как же Степан сам не понял? Всё просто! Варенций – это металл, из которого сделаны и перилла, и ванна, и посуда для глинтвейна. Он сам накапливает тепло и продуцирует фотоны! И кольцо у него на пальце, которое осталось от папы, из варенция. И у Мари такое же кольцо. Почему они в школе так не делают? Это же дешевле! Ах да… Варенций же запретили производить триста лет назад.

Глаза Степана стали слипаться. Мари забрала его бокал, а Светлана осторожно обхватила сына за плечи и стала поднимать:

– Пойдём-пойдём, сыночек, пора спать, – мягко говорила она.

– А я возьму одеялку, – Степан обхватил себя руками, придерживая меховой плед. – Благодарю тебя, Мраце, – добавил он на эльфийском, обращаясь к Мари. Женщина всплеснула руками и как эхо стала повторять:

– Мраце, Мраце…

Степан так и упал на кровать, укутавшись в плед. Прежде чем провалиться в сон, он снова подумал о глинтвейне: какую-то другую специю добавляет в напиток Мари. Мама варит не такой.

Когда Светлана спустилась назад в гостиную, Мари убирала со стола, что-то бормоча под нос.

– Профессор в кабинете, – произнесла она, увидев Светлану.

С другой стороны камина находилась ещё одна лестница, которая вела вниз. Светлана знала, что в кабинете Григора всегда прохладно, поэтому предусмотрительно взяла с собой плед. Весь цокольный этаж занимали кабинет и лаборатория. Здесь ступени уже не подсвечивались и спускаться приходилось очень аккуратно. Григор вообще не любил много света, для работы ему хватало настольной лампы или включённого монитора. А Мари и вовсе видела в темноте лучше любой кошки.

Так и сейчас было. В кабинете в углу на столике горело несколько свечей, а сам профессор сидел в кресле с бокалом вина. Второй бокал мужчина протянул Светлане.

– Первородный? – спросила она, вдыхая густой терпкий аромат.

– Да, – задумчиво ответил профессор. – Наверное, только у меня и остался. Как дела в миру, девочка моя?

– Всё хуже и хуже, жёстче и страшнее, всё больше беспорядка и неизвестности.

– Что дети?

– Странные. Тяжело обучаемые и неуправляемые. Субкультуры всё ниже и примитивнее.

– На столе рядом с компьютером возьми то, за чем приехала. Чтобы больше к делам не возвращаться.

Рядом с клавиатурой Светлана увидела несколько небольших коробок.

– Там сто пятьдесят ампул. Хватит больше чем на десять лет. Срок годности позволяет.

– А что делать со светом?

– Со светом?

– Да. Под школой сняли пломбы с бункера.

– Это плохо, очень плохо. Не говори Мари, она такая счастливая сегодня. Как быть с белым светом, пока не знаем. Молитесь, чтобы не дошло до этого.

Светлана протянула руку за коробками и случайно задела компьютерную мышь. Экран вспыхнул. Глаза Светланы расширились. Отставив бокал, женщина села на стул. С экрана на неё смотрела Леночка. Нет! Это не Леночка. Или Леночка? Длинные светлые волосы, почти белые, очерченные скулы, уверенный взгляд. Некролог. Погибла во время теракта в Берлине.

Света вопросительно посмотрела на профессора.

– А что ты думала, девочка моя? Кадры для вашей армии детдома куют?

Женщина достала смартфон.

– Не стоит, милочка. Лучше с моего компьютера. Защищённый спутниковый интернет-канал.

Долго упрашивать не пришлось. Через пять минут на просторах интернета обнаружилась информация о теракте в торговом центре в Берлине, и в списке погибших числилась семнадцатилетняя русская туристка. Из социальных сетей стало известно, что Вера – а именно так звали девочку – была чемпионом Калининградской области по шахматам, юным компьютерным гением, отличницей и просто послушной дочерью очень обеспеченных родителей. Да, действительно, логика у девочки работала лучше всех в группе, и с компьютерами она была на «ты». И ещё жест, который Светлана приняла за нервный тик, а это была просто привычка откидывать волосы с лица. На всех фотографиях у неё длинные волосы. Вера, Верочка. И результаты всех тестов очень хорошие. Просто она старше на два года.

Света задумчиво посмотрела на Григора.

– Все досье на твоих детей в этой папке. Можешь не тратить время на интернет.

Светлана провела за компьютером ещё два часа. Григор подливал себе вино из старой пузатой бутыли, оплетённой тонкой виноградной лозой, и молча смотрел на бледные огоньки восковых свечей.

Почти сутки без сна, перелёт, глинтвейн и вино давали о себе знать. Тело устало, но мозг работал как никогда ясно и хотел ещё. Наверное, от шока. Умер… Погиб… Пропал без вести… Чемпион области по плаванию… Победитель всероссийской олимпиады… Начинающий… Перспективный… Никита и ещё два мальчика действительно из детдома. Зачем? Чтобы разбавить? Чтобы не было подозрений. Валера был в заключении. Угон, ещё угон, разбор краденых машин, перепродажа запчастей, разбой, нападение на полицейского. При попытке бегства из лагеря заблудился в лесу. Тело найдено, смерть наступила от обезвоживания. Эх, Валера, Валера! Родственники за телом не явились. Вот как! А затем это тело удачно реанимировали, и теперь оно разбирает машины в школьном гараже. А может, за ним ещё какие грешки числятся, и он сам согласился на подобную схему воскрешения? У Миши тоже биография реальная. Родители погибли в автомобильной катастрофе, он выжил, год в детдоме, потом к ним. Тоже правильно! Почему бы не взять то, что плохо лежит!

Светлана резко повернулась к Григору:

– Всё совпадает, шесть человек попали в школу с амнезией.

Григор крутил перед глазами бокал вина, сосредоточенно наблюдая за игрой света в тягучей бордовой жидкости. Казалось, что на слова Светланы он не обратил никакого внимания.

– Профессор, – не дождавшись ответа, продолжила Светлана, – неужели в природе есть такое вещество, которым можно так точно отключить память и не испортить оставшиеся когнитивные функции человека?

Григор тяжело вздохнул:

– Светочка, я ещё кое-что сделал для тебя. Ты давно об этом просила, – мужчина достал из ящика стола тёмную бутылочку с густой маслянистой жидкостью. Кажется, на вопрос он не собирался отвечать.

Светлана взяла бутылочку и, открутив крышку, понюхала содержимое.

– Совсем не пахнет клубникой. Ничем не пахнет, – она капнула жидкостью на ладонь и лизнула, – и вкуса нет. Вы волшебник, Григор.

– Я учёный, девочка моя. Но будь осторожна. Концентрация экстракта очень высокая. Одного кубика достаточно, чтобы отправить аллергика на тот свет. Возьми и водный экстракт, – Григор вытащил ещё один пузырек, – он тоже без запаха и вкуса. Его действие слабее, но не менее опасно.

Светлана зажала флакон в руке и снова повернулась к монитору. Перед глазами опять замелькали таблицы.

Родословная детей охотников до известного колена со всеми существующими родственниками. Оказывается, у мужа есть две двоюродные сестры. Обе в Москве живут. А она и не знала.

– Зачем такие подробные боковые ветви на родословных охотников?

– Светочка, современная молодёжь такая нечистоплотная в половом отношении. Вам же не нужны генетические проблемы у новых наследников.

– Здесь нет одного личного дела. В школе этого мальчика зовут Олег. Рыженький такой, очень хорошо рисует.

– Да… Рисует он действительно хорошо, – профессор задумался на несколько секунд. – Но его личное дело – настоящее, разумеется, – ты нигде не найдёшь. Эрстарх всегда хорошо писал. Он помешан на живописи. Готов на всё, лишь бы ему дали краски. Даже работать на тех, кто даёт писать. Он принесёт любую информацию. Один раз Эрстарх вышел из-под контроля, когда был в теле Ван Гога, уши стал себе резать, видите ли. Личное у него взбунтовалось. Пришлось жёстко сворачивать его существование. Теперь он такой ошибки не делает.

Светлана вдруг поняла, что сидит с открытым ртом:

– Хорошо, что он один такой. Я, конечно, знала, что эльфы всё равно есть среди нас. И что какие-то структуры с ними сотрудничают. Но зачем к нам? Зачем в школу к детям?

– Ах, милочка. А вдруг ты решишь вырастить новое поколение бунтарей? А вдруг соберёшь и воспитаешь для своего сына команду? Сделаешь их друзьями, а не убийцами-одиночками, как принято у чистокровных? А вдруг вы найдёте наследников раньше других? Все ведь ждут нового прорыва…

– Вы знаете, Григор, что я делаю и для чего.

– Знаю, моё милое дитя, знаю. Вижу, куда катится мир. Вижу, как тебе тяжело. Чистокровные сорвались с цепи. Им надо больше и больше.

Какое-то время Светлана пустым взглядом смотрела в экран, а потом спросила:

– Но они же не навредят моему мальчику?

– Светочка, – профессор выдержал паузу, – а когда ты собираешься сказать сыну правду? Мне кажется, Степан уже готов узнать, кто он на самом деле.

– С Алексеем это плохо закончилось. Пусть у ребёнка будет детство и нормальная человеческая жизнь.

Григор усмехнулся:

– Я понимаю твоё материнское желание защитить и сберечь, но он уже не человек.

Светлана молчала. Какая-то часть её сознания отчётливо понимала, что сын – наследник не только династии охотников. А другая часть – та самая, материнская, которая желала защитить и сберечь, – всячески противилась реальности.

Григор снова отвлёк её от мыслей:

– Света, может быть, ты боишься встретиться с Мирославом? Пойми, тут совсем другая ситуация. Алексей был носителем. Ты прожила все эти годы с эльфом. А Степан – симбиоз. Это другое существо.

– Он не существо! Он мой сын! И пусть будет человеком столько, сколько позволят обстоятельства.

– Хорошо, девочка моя. Но я не вечный, поэтому и даю тебе столько лекарства. А дальше тебе решать. Не обозлится ли мальчик, когда узнает правду? Сейчас ведь он на противоположной стороне. Да и Мари безумно соскучилась по детям. Кстати, девочек не нашли ещё?

Светлана отрицательно покачала головой. К сожалению, Григор слишком поздно рассказал ей правду. Она узнала о том, что была замужем за эльфом в человеческом теле, только в больнице, когда муж умирал. Эльфы пришли к людям из другого мира. Их было два на планете: Верхний – мир эльфов – и Нижний – мир людей. Назвались они так, потому что мир эльфов существовал на очень высоких частотах, а частоты людей были пониже. Охотники не знали всей правды о параллельном мире. А о том, что Верхний мир жив и тесно связан с миром людей, наверное, не знал вообще никто. Ведь хранителем этой тайны были два существа: человек и эльф. Григор и Мари. И повлиять на то, что высшее существо переселится из тела мужа в Степана, она никак не могла. Но и искать его сестёр она не собиралась. Спасибо Григору, что тот придумал блокатор реактивов на определение КОЧ. А может, и не придумал, а получил готовую формулу от своих «друзей». Светлана, воспитанная чистокровной семьёй, относилась к эльфам с презрением и недоверием. После смерти любимого человека, который оказался не человеком, в её восприятии мира всё перевернулось. Идея, которой она жила годы до трагедии, уступила материнским инстинктам. Единственное, чего она по-настоящему захотела – сберечь своё дитя любой ценой. В ней проснулась лютая ненависть к системе, выстроенной охотниками за много столетий. Ведь любимого мужчину убил человек. И она это точно знала. Однако всё равно не собиралась искать каких-то очень важных и нужных Мари девочек-эльфиек. Попадутся сами – конечно, она сообщит. Если их нечаянно убьют – тоже сообщит. Но рисковать жизнью сына никогда не будет.

– Я переживаю за Мари, – тяжёлый вздох Григора выдернул её из размышлений. – Она говорит, что покинет этот мир только со мной. И я боюсь, что она это сделает. Ты же знаешь, как они все хотят уйти в свой мир. Мари устала здесь за четыреста лет. Не хочу, чтобы для неё вот так всё закончилось. Запакуй ампулы сейчас, чтобы она не увидела.

Светлана поставила коробки на колени и накрыла пледом. И в этот момент в кабинет спустилась Мари.

– Начинается рассвет. Григор, ты не хочешь пройтись подышать?

Мозг Светланы, наконец, уступил усталости, она сгребла коробки вместе с пледом и направилась к лестнице.

– Светлана, – окликнула её Мари, – мы завтра будем отправлять посыльного в город. Тебе нужно что-либо с собой?

– Цуйка. Несколько бутылок цуйки.

Следующие четыре дня пролетели как один. Все вместе они гуляли по деревне, катались на лыжах по заснеженным дорогам. Степан много фотографировал. А вечером после прогулки Мари играла на какой-то странной пузатой гитаре с двадцатью струнами и пела своим чарующим голосом. И все пили волшебный глинтвейн, только сварен он был уже из виноградного сока, без добавления тайных ингредиентов.

В день отлёта в аэропорт собрались быстро, хотя Степану совсем не хотелось обратно. Сувениров купили столько, что они не помещались в чемодан. Мари нервничала и постоянно норовила дотронуться до мальчика. Перед отъездом профессор выучил со Степаном какой-то набор цифр в виде стихотворения, – хорошо срифмованного и лёгкого для запоминания. Сказал, что это координаты места, где он живёт, и их ни в коем случае нельзя нигде записывать.

– Просто повторяй иногда этот стишок про себя, чтоб не забывать. И помни, юноша, пока я жив, я всегда рад тебя видеть! Всегда и при любых обстоятельствах! Одного или с друзьями!

Уезжать было тяжело.

– Мам, а почему мы не взяли это мягкое одеяло? – спросил Степан уже в машине. – Мари предлагала.

«Да потому что у тебя в группе учится эльф-доносчик, который сразу же сообщит куда следует о том, что у тебя королевская мантия», – подумала Светлана, но вслух сказала:

– Перегруз уже будет. Придётся много доплачивать в самолёте. Ну ты же можешь сюда ещё вернуться и забрать его. Мари сохранит для тебя, она же обещала. Кстати, ты всем сувениры везёшь?

– Ну, я ребятам печенье купил в маленькой пекарне, оно реально вкусное. Только Олегу не знаю, что подарить. Думал, какую-нибудь ерунду для рисования, но ничего не нашёл.

– Кстати, хотела с тобой давно поговорить без лишних ушей. Не надо доверять Олегу. Ни в чём. Ни в каких вопросах, – последнюю фразу Светлана произнесла своим «учительским» голосом. Степан не стал уточнять, потому что без весомой причины мама никогда ничего не запрещала.

– А он мне тоже не нравится. Мутный какой-то. Мы уже все сдружились, а он как чужой.

* * *

Мирабель отложила столовые приборы и ждала, когда девочки окончат трапезу. После ужина ей предстоял разговор с королями. Сейчас их лица были хмуры и задумчивы. Королевство готовилось к войне. Но даже такой серьёзный вопрос волновал Мраце не так сильно, как рука Создателя, которой та сжимала под столом ладонь Мирослава.

Когда Мирабель впервые попала в Нижний мир, её накрыло волной непонятных ощущений. Люди называли это чувствами или эмоциями. И их было так же много, как и магии в мире эльфов. Она была бы рада избежать этих новых ощущений, но выбора не было: к сожалению, чтобы эльф мог комфортно существовать в другом мире, ему приходилось занимать тело человека. Никакой жестокости – Создатель предусмотрела, чтобы процесс слияния происходил только по обоюдному согласию и с выгодой для обеих сторон: эльф спокойно делал свои дела в Нижнем мире, а когда покидал сосуд, оставлял человеку часть своих не магических способностей вроде физической силы или ума. Но как выяснилось, и сам человек делал эльфу подарок. Вернувшись в Верхний мир, Мирабель вдруг поняла, что по-прежнему испытывала эмоции, и это сбивало с толку, мешало как раньше спокойно жить среди своего народа и принимать рациональные решения. Как, например, сейчас. Ей надо было готовиться к беседе с Королями, но вместо того чтобы обдумывать речь, она то и дело отвлекалась на своё состояние, предпринимая недюжинные усилия, чтобы не повысить голос и не сделать замечание своему воспитаннику. Мальчик не понимал, что с ним происходит, а Создатель понимала, но, кажется, уже не могла остановиться.

Наконец королева увела девочек и помощницы унесли пустые блюда. В зале остались только короли, Мирабель, молодой наследник и Создатель.

– Какие новости ты принесла нам? – обратился старший король к Мирабель. – Люди приняли нашу помощь в борьбе с мардогами?

– Да, мой король, я создала гильдию охотников за мардогами. Но дело осложняется тем, что мардоги тоже научились пользоваться человеческими телами. И отличить их от чистых представителей Нижнего мира очень сложно. Сейчас наши верные воины в человеческих телах учат людей находить и обезвреживать этих существ.

Короли переглянулись, и младший спросил:

– Сколько времени смогут эльфы пробыть в человеческом теле?

Создатель опередила Мирабель с ответом:

– Столько, сколько сможет прожить человеческое тело. Я закладывала двести-триста лет, но люди уничтожают свои тела быстрее. А потом эльф сможет переселиться в новое тело.

Мирабель стиснула зубы, но собрала всю свою выдержку и спокойно сказала:

– Не всё так просто. Во-первых, время в Нижнем мире идёт по-другому. Здесь я отсутствовала всего несколько недель, а там минуло три сезона. Во-вторых, не все тела подходят, должно быть чёткое соответствие способностей. Оптимально – готовить тело с утробы матери, но это, как вы понимаете, не совсем этично. И ещё мардоги уничтожают хранителей. Они целенаправленно сжигают на кострах всех, кто имеет хоть какие-то зачатки магии.