Текст книги "Безмолвные"

Автор книги: Оксана Глазнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Мальчик заметил ее взгляд и поспешно пригладил челку, пряча тавро под волосами.

– Сколько тебе лет? – спросила Александра.

– Одиннадцать, – ответил мальчик.

– Разве клеймят так рано?

Он пожал плечами.

– В Масловке, что на той стороне реки, в десять ставят, – он презрительно хмыкнул. – Ходят потом важные. Дескать, их масловские крепче наших кротких, вот им и ставят печать на год раньше. Только врут! – Мальчик оживился, заулыбался во весь рот. – Ох, мы им и наваляли на той неделе! Еле они ноги унесли!..

Она улыбалась, слушая его щебет, но ей было не до смеха. В монастыре Александра не видела детей. Десять лет назад тавро ставили лишь четырнадцатилетним, когда девушки входили в возраст невест. Неужели мир так сильно изменился, что маги клеймят детей?! В десять лет, чтобы матери не успели спрятать их в лесу, и на лбу, чтобы не срезали клеймо!

Она посмотрела на полустертый лик бога на стене.

«Если и вас нет, то как жить дальше?!»

Бог молчал. Ветерок спокойно перебирал волосы Тараса.

Кай

Кай выжил.

Он пришел в себя на полу в узком помещении, отгороженном от остального трюма досками. Здесь было холодно, воняло мочой и гнилыми ранами. Ребра треснули, потому что от каждого глубокого вдоха тело сжимала боль. Глаза заплыли, он ничего не видел. Кай снял рубаху, туго обмотал ею ребра и лег на пол.

Первые дни Кай не замечал ни холода, ни жажды. Спал. Кормили его дважды в день пресной кашей и ломтем темного хлеба. Разбитые кулаки гноились, болели ребра, почки. Он потерял три передних зуба, так что каша пришлась кстати. Но зато он выспался.

Смену дня и ночи он угадывал по охранникам. Утром они были заспанные, злые. Всегда по двое. Они совали ему жестяную тарелку с кашей и спешили покинуть вонючую камеру. Вечером надсмотрщики добрели. Почти всегда появлялись пьяные. Если бы Кай захотел сбежать, лучшего времени не найти, но он не собирался бежать.

Ему некуда было идти.

Корабль начал снижаться рано утром восьмого дня. Ощущение, что он падает, пусть и плавно, Каю не понравилось. Потом ударило в днище – корабль опустился на воду.

На обед принесли сухари и воду. Есть Кай не стал. Его мутило от нескончаемого движения корабля вверх и вниз, болели воспаленные десны, пропуская сквозь себя новые зубы. Белый камешек клыка уже прорезал кожу, но Кай не знал, что должен удивиться.

Остаток дня и ночь корабль плавно покачивался на волнах. Утром Кая вместе с прочими невольниками заковали в кандалы и вывели на палубу. Привыкшие к полумраку люди щурились от весеннего солнца, сутулились.

Корабль стоял в порту большого шумного города. Пленников заставили раздеться и стали поливать соленой водой из моря. Велели обратно одеться, сковали всех по рукам длинной цепью и повели на берег.

Они прошли через порт, вверх по улице к невольничьему рынку, раскинувшемуся по берегу длинной полосой. Их подвели к деревянному помосту с вбитыми ржавыми кольцами и заставили подняться. Слева и справа защелкали замки – охранники расстегивали наручники и переставляли звенья. Кая приковали к Моржу.

На молодых мужчинах надсмотрщик распахивал рубашки, выставляя напоказ тела и голые руки. Тех, кто постарше, а также изуродованных в драке Кая и Рыжего – оставили позади.

Люди внизу спокойно прохаживались между помостами. Внимательно осматривали живой товар, переговаривались между собой, спорили с торговцами и хмурились, ели уличную еду, смеялись. Кай смотрел на них, смотрел на пленников и не понимал, что происходит. Почему только его это возмущает?

Он подергал цепи, проверяя звенья. Крепкие, но кольца в досках пола проржавели, может, и удастся вырваться. А потом?

Придушить цепью ближайшего охранника, выхватить у него саблю. Руки сковали впереди, значит, можно попробовать сражаться. А дальше?

Убьют его. Навалятся впятером и убьют, потому что цепь не дает двигаться, потому что их больше…

Кай оглянулся в поисках союзников. Заточение надломило Рыжего и чернявого. Оба смотрели себе под ноги, молчали. О побеге не думали. Что подкосило их? Пытки? Земли родной под ногами не чувствуют?

– Почему они сдались? – спросил он у Моржа.

Старик поднял лицо, проследил за взглядом Кая и криво усмехнулся:

– Много маноров сейчас между нами и вольными землями на севере, парень. Не пройти столько.

Он тяжело вздохнул. Добавил, помолчав:

– Не сдались они. Ждут нужного часа, чтобы помереть с честью. Цепи снимут – увидишь…

– Здесь так много мужчин. Больше, чем охранников. Почему никто не сопротивляется?

Старик рассмеялся. Так громко, что охранники по краям помоста обернулись. Один из конвоиров предупреждающе щелкнул кнутом.

– Дурак ты, парень. Магов не видно, да их глаза везде есть. Против магии мы все, что муравей против сапога. Прячься, беги или умри на месте. Сапогу, думаешь, важно, один муравей против него воевать вздумал или войско? Всех растопчет.

– Неправда. Войско муравьев сильней одного сапога.

– В том-то и дело, Северянин. Сапогов этих по Краю не один, а несметное множество.

«Значит, союзников не будет», – решил Кай.

Они могут пойти за ним, только желая приблизить смерть. Кай же умирать не собирался. Надо выждать, посмотреть, что будет дальше. Ему все равно некуда бежать.

Время тянулось нескончаемо медленно. Их осматривали, щупали, проверяли зубы, два раза заставляли спускать штаны. Постепенно людей покупали. Кая тоже пару раз осматривали, но покупателям не нравилось его разбитое лицо. В наложники Кай не годился, а тех, кто искал слуг, – настораживал.

– Это маги? – тихо спросил он у Моржа.

– Слуги. Чародея ты сразу признаешь, поверь.

– Маги по земле не ходят, – добавил Рыжий, с ненавистью сплевывая под ноги.

Солнце поднималось выше. Жара усиливалась. Покупателей становилось все меньше, продавцы тоже прятались под навесами. Под жарким южным солнцем оставались стоять лишь невольники.

Кай хмуро смотрел по сторонам. На помосте напротив стояли женщины. Смуглые, черноволосые островитянки. Молодых раскупили, остались лишь зрелые. Они стояли прямо, гордо подняв к солнцу черные лица. Их зеленые платья-сари, охватывавшие сухие ветки-тела, помялись и запылились, но женщины высоко держали головы. Они слабо раскачивались, шевеля губами.

– Молятся Марине, – пояснил Морж. – Да только морской богине нет дела до того, что творится на суше.

– Что их ждет?

– Если повезет, то возьмут в прислуги, но таких редко покупают. Язык не хотят учить, а кому нужно их островное наречие? В поля отправят или на рудник.

Рыжий рядом с Каем отводил взгляд. Никто ничего не делал.

Продали еще четверых. На помосте рядом с Каем осталось трое: Морж и двое несостоявшихся бунтовщиков.

Слюна во рту загустела, стала такой вязкой, что ее невозможно было сглотнуть.

– Лука, смотри! По наши задницы пришли, – окликнул чернявого Рыжий.

Новый покупатель не походил на предыдущих.

Русоволосый и русобородый воин, лет сорока, высокий, широкоплечий, с большим крючковатым носом и узкими губами. На открытой шее виднелась уродливая чумная шишка.

Несмотря на южную жару, он не снимал доспех, лишь шлем-шишак и свернутый красный плащ остались висеть на луке седла.

За его спиной выстроился конный отряд таких же, как он, бородачей в броне, окруживший купленных невольников. У носатого в ножнах на поясе висел меч, у остальных – топоры и кистени.

Он спешился и одним прыжком поднялся на помост. К каждому подходил вплотную, смотрел на сложение. Затем, переговорив с торговцами, купил Кая, Луку и Рыжего.

Их перековали, чтобы присоединить к группе купленных невольников, и повели вниз к порту.

Носатый и его люди взяли в наем портовый склад. Внутри с пленников сняли наконец цепи, дали воды и сухого хлеба. Стояла невыносимая жара. Воняло потом, грязными телами. Люди не разговаривали между собой, старались забиться в угол рядом со щелью, что заменяла окно, и вдохнуть хоть немного воздуха.

Кай использовал это время, чтобы выспаться. Он не знал, что ждет их дальше, но предполагал, что силы ему понадобятся.

К вечеру в помещении склада набралось сорок невольников. Их накормили похлебкой из рыбы и ячменя. Еда оказалась отвратительной, но никто не жаловался. Затем всех вывели во двор. Тут уже ждали носатый и два десятка воинов. Невольников заставили помыться морской водой из бочек и вонючим, не пенящимся, мылом. Дали простую рубаху, холщовые штаны-порты и сапоги. Затем на плечо каждому поставили клеймо.

Рыжий и Лука пытались сопротивляться, выбили зуб одному охраннику, второму разбили и без того сломанный нос. Бунтовщиков мигом скрутили. Обоих избили, а затем поставили клеймо.

Кай вырываться не стал. Свобода была ему не нужна. Куда идти? Зачем? Единственные, кто может вернуть ему память, – это маги, но они не станут помогать. Может, если он докажет собственную ценность, чародеи снизойдут до помощи? Если для этого нужно поставить клеймо, то пусть ставят.

Пока пленники приходили в себя, носатый вышел вперед.

– Меня зовут сотник Врацлав Ожешко, но все называют меня Коршун. С этой минуты вы принадлежите господину Радиму Дреговичу. Если среди вас есть слабоумные или, – он нашел взглядом Кая, – кому-то отшибло память, напоминаю: отныне клеймо – ваш ошейник. С этого мгновения господин знает о каждом из вас, помнит имя каждого и владеет каждым. Тот, кто к вечеру пятого дня вместе со мной не вступит на землю манора, – умрет. Захотите сбежать оттуда – умрете. Вас всех купили для граничной стражи, если не будете глупить, жизнь ваша сложится.

– Знаешь, что это значит, пришибленный? – неожиданно спросил Лука, поворачиваясь к Каю. – Двадцать лет прикрывать зад мага, сторожить границы. Если не помрешь, то остальное доживешь в деревне. Глядишь, и дом дадут, земли кусок…

Лука презрительно плюнул себе под ноги.

Кай не ответил. Он не понимал, почему это должно вызывать презрение. Чем отличалась потерянная свобода чернявого Луки от предложенного магом?

Когда Коршун ушел, новобранцы принялись обсуждать свое будущее. Кай прислушивался к разговорам и рассматривал людей.

Кроме шестерых пиратов Побережья – беловолосых, смуглых, разукрашенных грубыми татуировками – всех остальных привезли с севера. Русоволосые и светлоглазые мужчины с широкими лицами и светлой кожей говорили на понятном Каю языке. Пираты, кроме Тида и Миса, лаяли на своем наречии и сторонились северян. Говорили все об одном: долго ли идти до манора Дреговича? Выходило, что долго. О самом маге знали мало.

Утром всех вывели на улицу, построили в колонну по трое и под присмотром повели через город к Северным Воротам.

Город назывался Зут-Шор, «Соленый берег». Белокаменный, жаркий, летний. Пахло водорослями и пряностями. Их провели по улицам, где светловолосые люди в ярких одеждах спешили по делам. То и дело невольников накрывали большие тени летающих кораблей, блестели высоко в облаках серебряные ковры-самолеты и проносились волшебные кони. Маги, оправдывая звание новых богов, на землю не спускались. И тем меньше понимал Кай обреченную покорность пленников. Белокаменный город был южной столицей невольничьей торговли. Такие вереницы скованных людей, мужчин и женщин, постоянно пересекали улицы, спускаясь к рынку и порту и поднимаясь вверх. Здесь, на земле, не было ни одного живого мага, не видел Кай ни слежки, ни стражи, но никто не помышлял о бунте. Даже Рыжий и его друг, совсем недавно готовые умереть, но не попасть сюда, казалось, смирились.

Новобранцев сопровождали двадцать охранников, лениво идущих по бокам колонны. Они тоже рассматривали город и совсем не опасались, что невольники попробуют бежать. Просто указывали дорогу, как псы стаду овец. И все шли. И Кай шел. Противно было, но шел.

Ри

Ри нравилось быть камнем.

Словно закрываешь глаза и готовишься уснуть. Голова еще работает, но тело уже расслабилось, мягко опускается из бодрствования в сон. Здесь не имело значения время, не было голода и боли. Ри не любил, когда его будили.

Разом накатывали так нелюбимые ощущения: боль и голод. Болели пальцы, ребра, печень, глаза и горло, разучившиеся дышать легкие…

– Очнулся?

Зрение возвращалось не сразу, и первые мгновения он просто пытался вспомнить, кому из шести мучителей принадлежит голос. Его нынешний хозяин? Дрегович? Не похож. Голос выше и тоньше, хоть и мужской.

Темнота перед глазами начала проясняться, и Ри наконец увидел собеседника. Мужчина, как все маги, застыл в двадцатипятилетии. Длинные русые волосы перетянуты на лбу тонким золотым венцом с бирюзой. Глаза ярко-голубые, широкие брови, тонкий изящный нос. Лицо белое, ровное и чистое. Камзол-аби, штаны-кюлоты и жилет – все в бирюзовых и синих тонах. Густав Всеславский.

Чародей понял, что его видят, и выпрямился в кресле. Ри осмотрелся. Камера две на две сажени. Каменные стены покрыты скользким слоем черной плесени. Окон нет. Последний раз его будили в конце зимы. Что там сейчас? Весна? Лето?

Над головой Густава подрагивал золотой шар. Света едва хватало, чтобы высветить из темноты мага, но Ри чувствовал, что есть у дальней стены кто-то еще.

– Я хочу получить твои записи о белой чуме, Гроневальд. Мне нужна лаборатория на севере.

Ри осторожно пожал плечами.

– Я уже все рассказал вам, господин.

Его подняло в воздух и швырнуло спиной о стену. От боли у Ри выступили слезы.

– Где твои записи, Гроневальд?! Я знаю, что ты вел исследования!

Вспыхнуло солнце под потолком. Ри зажмурился, а когда открыл глаза, второй маг уже стоял рядом с Густавом.

Юный, красивый. Белые волосы и венец со львами. Черный и красный цвет. Дариуш Адденс.

– В моей лаборатории. Там же найдете дневники и монографию господина Прима.

– Ты уже говорил о ней! Где лаборатория?! Мы обыскали весь манор, обыскали побережье! Ты врал нам?!

– Напрасная трата времени, – хмуро заметил Всеславский. – Из его головы выскребли слишком много мозгов.

Адденс вновь поднял его в воздух, скрутил руки и ноги, как прачка белье. Боль была такая, что потемнело в глазах. Ри закричал. Старательно, громко.

– Я предупреждал, что мы лишь потратим время, – раздраженно заметил Густав. – Не убивай его – Дрегович взбесится.

Ри опустили на пол. Адденс плюнул на него и пропал. Густав Всеславский откинулся на спинку стула. Улыбнулся.

– Жаль… – протянул он. – Тогда ты послужишь нам другим образом. Давно мечтал о таком эксперименте.

Пропал и он.

Свет погас. В темноте лязгнул засов, и слева в стене открылась дверь. Вошли именные стражники Всеславского. Воткнули в кольцо на стене факел, затем ввели в камеру женщину.

Красивое лицо с точеными скулами и дорогое темно-вишневое платье-контуш, расшитое белыми лилиями, выдавали в ней чародейку. Но выглядела незнакомка плохо. Платье стало серым от грязи, а подол покрылся комьями земли. Да и сама незнакомка выглядела плохо. Губы треснули от жара, щеки лихорадочно алели. Она обвела мутным взглядом камеру и обняла себя за плечи.

Стражники вышли. В замке щелкнул ключ. Ри поджал колени к груди, убаюкивая боль, и молча рассматривал незнакомку.

Женщина оперлась спиной о стену и тяжело дышала. Она откинула голову назад, и Ри увидел на ее шее плотные белые бубоны.

Белая чума.

Его бросило в холодный пот. Первым порывом было броситься прочь, но куда бежать из запертой камеры? Ри остался на месте. Они дышат одним воздухом, а значит, зараза уже в его крови. Загадочная болезнь, которую невозможно вылечить ни травами, ни магией, и которая поражает лишь чародеев. Страшная тайна северных городов.

Семь северных городов построили демиурги еще до рождения богов-сиблингов. Черный камень городских стен не давал богам попасть за ворота, сдерживал магию. Тысячи лет стояли города на берегу Белого моря, в той части Края, где восемь месяцев тянется ночь, где на небе пляшет зеленый огонь, а Великое Древо устремляется к звездам. Они всегда манили любопытных. Что скрывается за стенами? Как они выживают, отделенные от остального Края горными грядами и тысячами верст друг от друга? Что именно завещали им демиурги, для чего строили? Семь городов. Ни больше, ни меньше. Они не рассыпаются мелкими поселениями, не разрастаются… Словно части неведомого механизма, играют в Крае свою, только им известную, роль. Не один раз смельчаки пытались узнать секрет, но безуспешно. От смертных северные города защищали драконы, от магов – белая чума.

Женщина закашлялась. Ее начало тошнить желчью и розовой маслянистой водой, похожей на эликсир. Ри ждал. Наконец она совладала с собой, отползла в сторону и тяжело перевела дыхание. Она оперлась спиной о стену, отбросила за плечи грязные волосы и закрыла глаза. Дышала тяжело и неровно. Сколько дней она больна? Зачем ее притащили так далеко, вглубь континента? Они хоть понимают, чем рискуют?!

И главный вопрос: убьет болезнь Ри?

За десять лет заточения Ри Гроневальд успел побывать в руках каждого из Совета Шести. Радим Дрегович и Милена Милевская – последние, к кому он попал. Эти двое считали, что чародейство – в крови, а значит, его можно забрать из человека или передать другому. К ним в руки редко попадали посвященные чародеи, и они очень обрадовались Ри. Именно за тот год магия окончательно покинула его тело.

Он не любил вспоминать это, но о таком не забывают. Что будет с магом, если перелить ему кровь обычного человека? А если пересадить печень и селезенку? Они попробовали все. Ри выжил лишь благодаря тому, что Йенни – бывшая любовница и одна из Совета Шести – хоть и предала его, но все еще любила. Сколько заклинаний на нем испытали, сколько эликсиров, проверенных и новых! У него слезала кожа и выпадали волосы. Он слепнул и глох. Язык распухал так, что невозможно было дышать. Он почти умирал, но каждый раз его выволакивали с того света чарами.

Так Ри перестал быть магом. Он помнил формулы и слова, знал правила, чувствовал направления магических полей, но его кровь не годилась больше для чар. Закончилось не все. Он остался музыкантом. Что в музыке, которую Ри играл, было от таланта, а что от остатков магии в теле – не известно, только музыка стала его последним щитом.

И вот вопрос: белая чума примет его за мага или за человека?

Он скоро узнает.

– Где ты заразилась?

– В Виридеме.

– Что там? За стенами?

Чародейка открыла глаза, пристально посмотрела на собеседника.

– Там люди. И волки. Кто ты? Я знаю тебя?

– Даже если знаешь, что тебе от нашего знакомства?

Замолчали.

– Красивая, – подумал Ри. – Жаль её.

Она подняла на него взгляд и вдруг заплакала. Сначала тихо, затем затряслась, завыла отчаянно и горько. Чародейка обхватила себя руками, словно желая удержать собственное тело, которое разрушала болезнь.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – все повторяла и повторяла она. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ри слушал ее шепот и думал о другом.

Эликсиры лишь продлевают агонию. Зачем ее мучить? Когда все и так ясно, зачем держать в живых? Чтобы проверить, заболею ли я? Глупо. Тащить ее с самого севера ради меня?

– При чем тут ты? Дариуш обещал спасти меня! Он обещал, он говорил…

Она встала на колени, подползла ближе, заглянула ему в лицо.

– Я знаю тебя. Адриан Гроневальд! – Она схватила его запястье, прижала к груди. – Спаси меня!

– Проси Адденса и Всеславского.

– Ты разве не помнишь?

– Что?

– Это ты! Ты был на севере и выжил! Эликсиры, которые мне дают, – ты их создавал!

– Я ничего об этом не помню. Я рад ничего не помнить.

Ри не солгал. Он мало помнил о собственных исследованиях. Как и другие маги, он тоже интересовался северными городами и белой чумой. Ему в руки попали дневники господина Прима, одного из немногих чародеев, кто занимался опытами над больными и поисками эликсиров. Когда Ри забросил алхимию, он на некоторое время увлекся тайной белой чумы. Он смутно помнил двухэтажный дом посреди снежных сугробов, помнил лабораторию… Но где они находятся? Когда это происходило? Как связано с его женой? Связано? Поэтому он забыл о своих исследованиях? Но разве это могло касаться ее?..

И вновь мысли возвращались к ней. Безымянной. Словно ловушка для разума, лабиринт, в котором он вновь и вновь возвращается на прежнее место.

Чародейка поднялась на ноги, ее шатало. Она собрала остатки сил, чтобы бросить на Ри презрительный взгляд:

– Дариуш не даст мне умереть! Он любит меня!

Она посмотрела вверх, где таял в темноте укутанный в паутину потолок.

– Милый, я здесь! Забери меня! Не дай мне умереть так! Не дай мне умереть здесь!

– Слишком опасно. Если их проверенное лекарство не помогло, никто не придет за тобой.

Он оказался прав. Прошла минута. Десять. Час. Два. Никто не пришел. Она пробовала колдовать, но болезнь подтачивала ее, а внешний барьер, созданный наблюдателями, гасил магию, как сквозняк свечу.

– Как тебя зовут? – спросил Ри.

Много ли в мире женских имен? Если он услышит нужное, узнает его? Что изменится, если узнает? Откроет в себе что-то новое? Что-то украденное вернет себе?

– Полина.

Он закрыл глаза, прислушался к себе. Вернулся в старое воспоминание, в день, когда начиналась гроза. Примерил имя девушке перед собой, набросил ей на плечи, подарил веснушкам на маленьком носике. Это оно? Твое имя? Девушка в воспоминании обнимала его за шею, щекотала теплым дыханием. Не отвечала.

Они провели в камере трое суток. Трижды в день посреди камеры появлялись тарелки с едой. Крабы, виноград, клубника и настоящее мясо. Ри, слишком долго голодавший, не позволял себе есть все это, чародейка – не могла. Возможно, Дариуш Адденс на самом деле дорожил ею, потому что ради Ри такого праздника уж точно не устроили бы. Именно поэтому, назло наблюдателям, он был нежен с Полиной. Помогал ей двигаться, поил, держал за руку. Она знала, что умирает. Ри не лгал ей.

За эти дни ему тоже стало плохо. Ри бросало то в жар, то в холод. Начался удушливый кашель, не отпускавший ни днем ни ночью, кружилась голова. Лекарств ему не давали и женщине, сидящей с ним, – тоже. За ними наблюдали, Ри чувствовал взгляды.

Вечером третьего дня он почувствовал себя лучше, его тело, из которого так старательно вытравливали магию, справилось с болезнью.

Чародейка тоже больше не кашляла, но под мочками ушей с каждым днем все сильнее вздувались плотные белые холмы-бубоны. Остатки эликсира, который замедлял течение болезни, окончательно покинули тело, и оно сдалось. Ри знал, что это короткое затишье в болезни – преддверие конца.

Полина сама пришла к нему. На пороге смерти она нуждалась в живом человеческом тепле, хваталась за него, как за последнее доступное обезболивающее. Она сама сняла платье, первая обняла его, и Ри не противился. Он сделал с ней все, о чем она просила, и так, как она хотела. А потом они лежали на ее платье. Полина молчала. Ри смотрел в потолок, положив руку на ее бедро.

– Хорошо, что ты все забыл, – хрипло сказала она. – Это правильно. Пусть все подохнут.

Она повернулась на бок, положила голову ему на плечо и прошептала над ухом:

– Я знаю, на что она похожа. На одуванчик. Если вырвешься отсюда, найди свою лабораторию, Гроневальд. Принеси им одуванчик!

Ри повернул к ней лицо, но продолжать разговор не пришлось. Женщина не дышала.

Александра

Воз подбрасывало на неровной дороге. Медленно проплывал мимо лес, то подходя к дороге вплотную, вытягивая ветви к людям, то отступая до горизонта, открывая пятнистую, весеннюю степь. Солнце поднималось высоко в безоблачном небе, горячо пекло голову. Андрей Мухин, деверь Пелагеи, согласился без лишних вопросов отвезти Александру на юг, в Шерп-Нок, где солеторговцы закупали товар. Время от времени он косился в ее сторону. Ему хотелось рассмотреть спутницу, поговорить, но Александра смотрела в сторону и не разжимала губ.

Андрею Мухину было около тридцати, высокий, русоволосый и синеглазый. Ладный мужчина, если бы не его чумацкая метка… Из-за жары он кинул плащ на дно воза, открыл лицо и шею слабому ветерку. Во впадинах под мочками ушей краснели чумные бубоны – мажьи печати.

Обычное тавро не годилось для торговцев, пересекающих в путешествии множество маноров, поэтому маги придумали иной способ управлять людьми. В крови солеторговцев запирали смерть.

На путешествие отводили около пяти месяцев, потом люди должны возвратиться в родной манор. Если они не успевали или пробовали сбежать – чума становилась настоящей, убивала беглеца. За чумные метки их и прозвали чумаками.

Андрей обернулся, встретился с девушкой взглядом. Понял, на что она смотрит, и прикрыл ладонью шею.

– Ты не бойся, красавица! Я тебя не погублю!

– Я знаю. Простите…

На ночь остановились в деревеньке Глушице манора господина Адденса. На маленьком постоялом дворе чумаки распрягли волов, улеглись рядом в длинной комнате, похожей на конюшню. Александра попросилась у хозяев ночевать на сеновале. Укрылась плащом, поджав ноги к груди. Пригрелась, но сон не шел.

Захрустело под чужими ногами сено. Она прислушалась.

– Как же быть, Ванюша? Отец меня в замок отправляет!

Голос был молодой, девичий. Александра осторожно приподняла голову. В слабом звездном свете она рассмотрела два худеньких силуэта.

– Бежим, Маруся!

– Куда?

– В лес. К лешакам!

Девушка замотала головой:

– Не говори глупостей, Ваня.

– Это не глупости. Я знаю, где они хоронятся! Давеча за дровами в лес ездил, в глушь забирался, там их и встретил. Я им рассказал о нас, они нас ждут.

– А печатка мажья?

– Думаешь, лешаки без печатей в лес уходили? Срежем.

– Срезать?!

Маруся покачала головой. Александра понимала ее: если и выживет человек после такого, на всю жизнь страшный шрам останется. Юная девушка боли боится, смерти боится, да хуже всего красоту потерять. Будет ли и дальше любить ее суженый, если она даст себе кожу со лба срезать?

– Зато вместе останемся! Маруся, любушка моя! – Он стал обнимать ее, стал целовать, но девушка не сдалась поцелуям, отпрянула.

– Тогда как хочешь! – рассердился парень. – Я в селе не останусь. Хочешь со мной бежать – будь на рассвете на выгоне, а нет – значит, такая твоя любовь, что красы лишиться страшнее, чем навеки к магу в служанки уйти.

– Служанки тоже замуж идут!

– В тридцать годочков.

– Ты просишь меня доказать мою любовь, а сам доказывать не хочешь? Если любишь меня – дождись!

– Я свое слово сказал!

Он ушел, а девушка еще долго плакала. Александра молчала.

Утром запрягли волов и отправились дальше. Отобедали в дороге, а к вечеру пересекли еще одну границу и въехали на земли господина Дреговича. К ночи собирались приехать в Березняки.

До темноты было еще далеко. Лес вокруг полнился птичьим щебетом и светом, но волы вдруг заволновались. Всего в обозе шло пять возов. Александра ехала в предпоследнем. Вожак обоза, усатый Григорий Рылец свистнул, и Андрей натянул вожжи.

– Что не так? – спросила Александра.

Григорий поднес палец к губам, призывая к тишине, и девушка замерла. Лес вокруг замолчал. Шелестел ветер в кронах, скрипели колеса. Птицы умолкли. Чумак полез рукой под ноги и достал припорошенный соломой топор.

Приграничные земли всегда неспокойны. Сегодня маги в ладу друг с другом, а завтра кто-то пошлет на соседа нечисть какую… Или окончился бой, помирились маги, а твари, ими созданные, долго еще по лесам и полям ходят, пока не перебьет их граничная стража или сами не перегрызутся. Потому в этих землях люди и не селятся. Да вот чумакам в пути дороги не выбирать. Может, обойдется?!

– С воза не сходи! – шепотом предупредил Андрей. – Если что, за волами прячься, рогатые прикроют…

Из леса раздался тонкий плач свирели. Волы замотали головами, начали рыть копытами землю.

– Ох, беда! – успел прошептать чумак, сжимая топор в потеющих ладонях.

Словно сговорившись, музыканты начали сходиться вокруг обозов. Среди бледно-зеленых кустов молодых ясеней мелькнул оранжевый бок. А затем свирели вдруг ударили медными трубами, оглушили людей и волов, и на дорогу выпрыгнули мартихоры.

Таких зверей Александра раньше лишь в книгах видела. Тигры с молодыми человеческими лицами и скорпионьими жалами. Кто достал их со страниц старых книг? Всеславский? Дрегович? Адденс?

Ближайший зверь бросился на воз. Андрей ударил топором по лицу зверя, но тот поймал лезвие зубами. Челюсть у мартихоры была длинная, выступающая, почти волчья. Двойной ряд клыков не дал лезвию рассечь рот. Замычали волы, у которых мартихоры повисли на шеях, – ярмо не давало им уйти от хищников.

Зверь поднял скорпионий хвост, глядя прямо на Александру, она схватила с воза солому и бросила твари в глаза.

– Схоронись в лесу! – крикнул Андрей.

Александра спрыгнула на землю, обернулась и увидела, как мартихора сбила чумака с ног, вырвала горло. Дальше она не смотрела. Пригибаясь к земле, побежала.

Александра пришла в себя, когда вокруг стемнело. Похолодало, сырость заползала в ворот, холодила шею. Она стояла в лесном овраге, болела нога, которую подвернула, когда бежала. Лента с волос пропала, и те растрепались, противно щекотали лоб и щеки. Александра подняла лицо к небу. Месяц высоко стоял над лесом. Где она сейчас? Откуда пришла? В какую сторону бежала?

Она выбралась из оврага и остановилась.

Справа хрустнула ветка. Сквозь частый подлесок, наперерез тропе двигалось что-то крупное. Бояться сил не осталось. Александра просто ждала.

– Эй! Человек? – крикнули из-за деревьев.

Четверо мужчин, укутанных в темно-зеленые плащи, несли над головами факелы. Их лица закрывали платки, лишь блестели молодые глаза, но лбы были открыты. У двоих на месте старой мажьей печати светлели уродливые шрамы. Лешаки?

– Ты с обозами шла? – спросил ее стоящий впереди.

Александра кивнула. Один из мужчин протянул ей потерянную ленту. Она взяла ее дрожащей рукой.

– Что с чумаками? – спросила она, стараясь не выдать страха.

Мужчины переглянулись.

– Идем. То не наши больше заботы.

– Кто-то выжил?

Человек с факелом покачал головой.

Ее долго вели через лес. Трещали под ногами сухие ветки, липла на ноги грязь. Они спускались в низины, где пахло сыростью и сухими листьями, петляли едва различимыми тропами и, наконец, спустились в овраг. Под вылезшими из земли корнями темнела дверь. Землянка.

Внутри было просторно и светло от масляных ламп. Посреди комнаты стоял стол, окруженный скамьями. Видно, недавно поужинали, девушки убирали посуду со столов. Сопровождающие сняли платки с лиц, и она наконец рассмотрела загадочных лесных лешаков.

Под масками оказались дети.

Им всем было не больше пятнадцати. Мальчики. Тела уже вытянулись, обретали мужские очертания, но лица оставались по-детски округлыми, а черты – мягкими. Только у двоих пробились первые усы. Они гордились ими, не сбривали, не подозревая, что подчеркивают ими собственную юность.

Сначала Александра подумала, что это жестокая уловка. Дети – отчаянные, бесшабашные. Даже если их поймают, то пожалеют, и внимания меньше привлекают. Вот и набрали их в дозор. Она оглядывалась, искала взрослых. Не находила. Три девушки четырнадцати лет убирали посуду со столов, мыли ее у двери в деревянном корыте. Рядом суетились малыши. Девочки играли куклами, сшитыми из старой рубахи. Мальчики вырезали дудочки из камышовых стеблей.