Текст книги "Знаменитые мистификации"

Автор книги: Оксана Балазанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шекспир был сыном сравнительно зажиточных родителей, занимавших достаточно видное положение среди стратфордских горожан. Поэтому нет оснований считать, что он не посещал местную школу. Конечно, находясь в Лондоне, он должен был самостоятельно пополнять свои знания. Но такой путь был проделан многими другими современными ему драматургами. Книги же вовсе не были тогда так дороги, как полагают антистратфордианцы. Дешевые издания («кварто») продавались по нескольку пенсов за томик – по цене, вполне доступной для пайщика театра «Глобус». А в этих дешевых изданиях было опубликовано немало исторических хроник, переводов греческих и римских классиков, географических сочинений и т. п. Изучение пьес Шекспира показывает к тому же, что представление о необычной учености их автора – преувеличение. Все сведения, которые содержатся в них, Шекспир мог почерпнуть из небольшого числа изданных в то время книг, а грубые ошибки, которые ему свойственны, в частности в географии, вряд ли могли быть сделаны высокообразованными аристократами или, например, крупнейшим ученым Фрэнсисом Бэконом.

С другой стороны, пьесы Шекспира действительно отражают глубокое знание их автором одной области – законов театра, что вполне естественно для профессионального актера и маловероятно для аристократических дилетантов, у которых в числе различных увлечений было и занятие драматургией. Ничего нет странного и в знании нравов двора, поведения государственных деятелей, которое обнаруживает Шекспир-актер придворного театра. Знание деталей быта и географии других стран могло быть почерпнуто не только из книг, но и из рассказов товарищей-актеров (английские труппы в те годы не раз выезжали на континент, где давали спектакли, пользовавшиеся большой популярностью). Наконец, многие пьесы Шекспира являются переделками – хотя и гениальными – более ранних пьес на ту же тему. Такой путь создания новых произведений для театра считался тогда вполне нормальным. Детали, на которые указывают антистратфордианцы, могли быть, несомненно, почерпнуты Шекспиром из пьес, послуживших для него материалом, а они в значительной своей части не дошли до нас. Эти же источники объясняют и загадку совпадений между отдельными местами в записных книжках Бэкона и пьесах Шекспира – и тот и другой, вероятно, использовали одни и те же материалы.

При внимательном анализе самые «неопровержимые» доказательства антистратфордианцев рассыпаются как карточный домик. Например, загадка памятника. Так, была подробно исследована книга, в которой памятник Шекспиру изображен в виде, отличающемся от современного. И что же выяснилось? Ее автор Уильям Дугдейл, писавший в середине XVII века, еще не питал особого пиетета к имени Шекспира. Памятник великому драматургу срисован им в числе других местных «древностей». Сравнили изображения в книге остальных памятников с их оригиналами и установили, что почтенный антиквар часто путал, очевидно, рисуя по памяти, десятки бегло осмотренных им достопримечательностей. А автор первой биографии Шекспира Роу попросту скопировал рисунок из книги Дугдейла. Таким образом, утверждение о переделке монумента превращается из почти неоспоримого факта в явную легенду. В 1725 году памятник бесспорно уже имел современный вид. Имеется также свидетельство стратфордского учителя Джозефа Грина. Он принимал участие в сборе средств на ремонт надгробия в 1749 году. В сентябре того же года, после уже произведенного ремонта, Грин отмечал, что было проявлено особое старание сохранить памятник в прежнем виде. (Однако в 1769 году писатель Гораций Уолпол отмечал, что городские власти Стратфорда «весьма сильно приукрасили Шекспира», явно намекая на переделку памятника.) Маловероятно, чтобы учитель из Стратфорда сделал публично такое заявление, не опасаясь быть тут же уличенным во лжи сотнями свидетелей, если бы памятник подвергся изменениям. Да и не было бы причин специально оправдываться и лгать: тогда еще не существовало «шекспировского вопроса». Что же до «неромантической» внешности изображенного в камне лица – что поделать: не всем удается в 52 года выглядеть аполлонами и купидонами.

Кстати, обстоятельства смерти Шекспира тоже доказывают, что не бесталанный ростовщик и пропойца умер в Стратфорде, а драматург, пусть и отошедший от дел. По свидетельству современников, Шекспир заболел и умер после пирушки, в которой участвовали приехавшие к нему в 1616 году в Стратфорд из Лондона Бен Джонсон и земляк Барда поэт и драматург Майкл Дрейтон. Для отставного 52-летнего актера пирушка оказалась роковой. Шекспировед С. Шенбаум предполагает, что визит поэтов был приурочен к венчанию дочери Шекспира Джудит. Его предположение кажется логичным: Джонсон и Дрейтон навестили «отставного» поэта и драматурга, собрата по перу. Но если считать, что в Стратфорд в 1612 году уехал неграмотный ростовщик и второстепенный актер Шакспер, подставное лицо в проекте, то визит кажется, по меньшей мере, странным. Зачем было поэтам посещать недалекого человека, покинувшего Лондон четыре года назад? Вряд ли для «духовного» общения.

Литературоведческий анализ разрушает миф об аристократических симпатиях Шекспира, показывает, что наивно отождествлять драматурга с персонажами его пьес. К тому же нельзя забывать, что Шекспир был человеком своей эпохи, а в конце XVI века прогрессивная роль монархии в Англии еще не была полностью сыграна. «Код» в пьесах Шекспира, обнаруженный бэконианцами, как показали работы экспертов по шифрованию, также оказался выдумкой. При таких методах «расшифровки» из текста пьес можно извлечь любую фразу, в том числе и утверждение, что они написаны Шекспиром из Стратфорда.

Или взять подписи Шекспира. Детальный графологический анализ показывает, что все они на разных документах имеют характерные общие черты и, следовательно, принадлежат одному и тому же лицу. А различное написание фамилий вовсе не было какой-то редкостью в елизаветинской Англии. Фамилии многих исторических деятелей и писателей той поры дошли до нас в десятках транскрипций. Отпадают также доказательства «неграмотности», которые вообще нелепы в отношении актера придворной труппы, обязанного быстро разучивать порученные ему роли. В 1930-х годах было опубликовано письмо 1615 года драматурга Фрэнсиса Бомонта Бену Джонсону, в котором подчеркивается, что, мол, Шекспир достиг крупных успехов, не имея образования. Это никак не может относиться к аристократам, окончившим Кембриджский или Оксфордский университеты. Сам Джонсон, называя в своем известном отзыве Шекспира «нежным лебедем Эйвона» (т. е. из Стратфорда-на-Эвоне), пишет, что тот знал «плохо латынь и еще хуже греческий язык». (Антистратфордианцы считают и эти слова Джонсона результатом «заговора», имеющего целью скрыть подлинного автора.)

За последние десятилетия собраны новые доказательства авторства Шекспира из Стратфорда. Так, например, было документально установлено, что пьесы Шекспира принадлежали королевской труппе. В 1619 году, когда два лондонских издателя хотели опубликовать некоторые из них, королевские актеры вмешались и добились распоряжения лорда-камергера, чтобы никакие пьесы, составлявшие собственность труппы, не печатались без ее согласия. Уже известный нам Хотсон установил связи актера Шекспира с литературными кругами того времени. Выяснилось, что первую поэму Шекспира «Венера и Адонис» напечатал Ричард Филд, уроженец Стратфорда. Студенты в Кембридже ставили любительские спектакли «Путешествие на Парнас» (1598) и «Возвращение с Парнаса» (1602). В одном из них говорится об актере Шекспире, в другом – о поэте и драматурге Шекспире, причем в обоих случаях явно имеется в виду одно и то же лицо.

Шекспиру писали его друзья и родные – одним этим опровергается вымысел о его «неграмотности». «Занятие ростовщичеством», которое так усердно вменялось в вину актеру Шекспиру антистратфордианцами, тоже не подтверждается фактами. В одном случае это обвинение связано с закупкой Шекспиром зерна на случай неурожая. Но такое большее, чем полагалось по закону, количество зерна было обнаружено у всех зажиточных жителей Стратфорда; у многих из них в погребах хранились значительно более крупные запасы, чем у Шекспира. Еще имеется мелкий иск о неуплате денег за солод. Сколько благородного негодования он вызывал у антистратфордианцев! Оказывается, иск был предъявлен в те месяцы 1604 года, когда Шекспир находился в Лондоне, выступая свидетелем в одном судебном процессе. Проверили книгу городского совета Стратфорда, там фамилия Шекспира встречается 166 раз, при этом в 14 различных вариантах (между прочим, по-разному писали современники также фамилию Оксфорда и других претендентов). Наконец, еще одна любопытная деталь. В 1602 году против членов геральдической коллегии выдвигались обвинения в необоснованной выдаче разрешения на право иметь гербовые щиты. В ходе дебатов был составлен документ, сохранившийся в архивах. В нем указывается, что один из участников спора, Ральф Брук, привел пример с гербом «Шекспира-драматурга», воспроизведя при этом гербовый щит Шекспира из Стратфорда.

Посвящение своей поэмы «Венера и Адонис» одному из знатных дворян мог написать актер Шекспир, а не такие вельможи, как Оксфорд или Дерби. Надо напомнить также, что в сонетах автор дважды говорит, что его имя Билл (сокращенное от Уильям).

Наконец, малоубедительны доводы, которыми антистратфордианцы обосновывают для Бэкона или других претендентов необходимость сохранять свое инкогнито, скрываясь под маской Шекспира.

Почему, например, Оксфорд не признал пьесы «Шекспира» своими? А это потому, мол, что многие из них были лишь «слегка прикрытыми и едкими комментариями к текущим событиям». Между тем, власти в правление Елизаветы I и Якова I явно не видели в пьесах Шекспира ничего противозаконного. Цензура их одобряла, лишь иногда требуя изъятия отдельных мест.

Антистратфордианцы дружно доказывают, будто это произошло потому, что правительство не считало Шекспира действительным автором пьес, особенно «Ричарда II». (Эту драму использовали в пропагандистских целях участники «заговора Эссекса».) Но в таком случае либо властям был известен подлинный автор, и сохранение в тайне его фамилии становилось бы еще более бессмысленным, либо правительство знало лишь, что Шекспир не является автором, и тогда должно было бы, конечно, поинтересоваться, кто же написал пьесу. Но рьяные расследователи так не поступили. Не попытались вытянуть – если надо, пыткой – у актера Шекспира, с которым не было причин церемониться, имя настоящего автора. Почему? Ответ может быть только один: всезнающая тайная полиция Елизаветы не имела ни малейших оснований сомневаться в авторстве Шекспира из Стратфорда, она провела расследование по свежим следам и заранее отвергла теории антистратфордианцев (между прочим, Фрэнсис Бэкон был одним из обвинителей Эссекса на суде!).

Мы уже говорили о том, что не было видимых оснований для подлинного автора десятилетиями соблюдать тайну, тем более избрать в качестве прикрытия актера той труппы, которая ставила пьесы. Он ведь должен был в этом качестве попадать в нелепые положения, когда ему приходилось бы давать объяснения темных мест в написанных не им пьесах, производить на ходу нужные изменения, знать наизусть сотни и тысячи чужих строк. Стремление антистратфордианцев всячески принизить Шекспира-актера, изобразить его неграмотным пьяницей и вымогателем денег у подлинного автора делает вдобавок еще более нелепым предположение, что он десятилетиями мог играть роль «прикрытия». И вообще, зачем действительному автору нужно было подобное прикрытие, когда значительно проще было взять псевдоним? Некоторые современники Шекспира так и поступали, причем их настоящие имена и поныне остаются неразгаданными. У нас есть несколько свидетельств, в том числе самого Бена Джонсона, что современники считали автором шекспировских пьес актера Шекспира из Стратфорда.

Рэтленд был моложе Шекспира, поэтому приходится предположить, как мы уже говорили, что он создал ряд замечательных шекспировских пьес уже в 14–15 лет. Другие претенденты умерли значительно раньше актера Шекспира, например граф Оксфорд – в 1604 году. Антистратфордианцы поэтому стараются доказать, что шекспировские пьесы, явно написанные после 1604 года (и содержащие намеки на события этих лет), все же были созданы раньше, а потом изменялись. Непонятно, зачем было сохранять тайну после смерти и «действительного» автора, и Шекспира из Стратфорда даже при издании собрания сочинений в 1623 году.

Исследователи творчества Шекспира Борис Борухов, полемизирующий с И. Гилиловым по вопросу «рэтлендовской версии», обращает внимание на то, что Рэтленд и его жена умерли в 1612 году, тогда как на титульном листе сборника «Жертва любви» (того самого, в котором Феникс и Голубь, по Гилилову, – супруги Рэтленд, оплакивают друг друга) стоит дата «1601», иными словами, он вышел за 11 лет до их смерти! Поэтому-то И. Гилилов объявил дату «1601» мистификацией и передатировал сборник 1612–1613 годами. Но существует дневник одного из современников Шекспира, в котором упоминается книга Роберта Честера. Он не оставляет никаких сомнений в том, что автор дневника держал сборник Роберта Честера в руках через несколько лет после выхода его первого издания (в 1601 году) и за несколько лет до публикации его второго издания (в 1611-м). Таким образом, выходит, что честеровский сборник действительно был опубликован в 1601 году, а из этого следует, что ни 5-й граф Рэтленд, ни его жена, графиня Елизавета, прототипами стихотворения Шекспира о Фениксе и Голубе быть не могут, поскольку Шекспир в 1601 году оплакивает своих аллегорических героев как умерших, а Роджер и Елизавета в ту пору были живы и здоровы.

Все антистратфордианцы пытаются найти в сонетах и пьесах Шекспира намеки на действительные и предполагаемые детали биографии защищаемого ими претендента. Но, применяя этот шаткий метод, можно, как показали стратфордианцы, с еще большим основанием «привязать» другие места в тех же сонетах и пьесах к известным или возможным случаям из жизни Шекспира-актера. Антистратфордианские теории, авторы которых защищают каждый своего кандидата, отчаянно противоречат одна другой, любая из них опровергает все остальные, показывая, насколько произвольны их выводы, делаемые на основании одних и тех же данных. Недаром различные школы антистратфордианцев не жалеют крепких эпитетов по адресу конкурентов («лунатики», приверженцы «до дикости невозможных взглядов» и т. п.).

Еще более важно, что сторонники определенного кандидата противоречат и даже должны постоянно противоречить самим себе. С одной стороны, они обязаны считать, что их претендент по каким-то чрезвычайно важным для него причинам должен был тщательно соблюдать тайну своего авторства и поэтому свидетельства современников, что сонеты и пьесы написаны Шекспиром-актером, вызваны незнанием этого секрета. С другой стороны, чтобы найти хоть тень доказательства, антистратфордианцы вынуждены предполагать, что эта тайна была известна многим лицам, которые даже делали намеки на нее не только в переписке, но и в своих печатных произведениях, что сам автор не раз сообщает свое имя во многих пьесах. Неясно, зачем было сохранять секрет, в который должны были быть посвящены сотни людей через много лет и даже десятилетий после смерти Оксфорда, других претендентов и самого Шекспира. Да и как было возможно сохранить в таких условиях тайну, чтобы ее не выдал ни одним словом ни один посвященный?

Антистратфордианцы пытаются использовать даже тот факт, что в завещании Шекспира пункт о деньгах для актеров Хеминга, Конделла и Бербеджа, чтобы они купили себе кольца на память об их друге, вписан между строками. Это ли не свидетельство «заговора», особенно если учесть, что Хеминдж и Конделл были составителями первого собрания сочинений Шекспира, вышедшего в свет в 1623 году? (Иногда утверждают, что Джонсона специально послали в Стратфорд, чтобы исказить завещание.) Хеминджа и Конделла обвиняют в обмане: они говорили, что печатают пьесы с рукописей, а ошибки при издании свидетельствуют, что это неправда. Однако очень вероятно, что пьесы печатались с дефектных рукописей, побывавших в руках многих актеров и истрепавшихся за долгие годы. А небрежности при издании и ошибки вовсе не свидетельствуют о заговоре. Антистратфордианцы считали, что первое издание принесло около 6 тысяч фунтов стерлингов убытка, который мог быть покрыт только графом Пемброком и графом Монтгомери, участниками «заговора». Однако при этих расчетах исходили из того, что было напечатано всего 250 экземпляров.

Но ведь примерно такое число книг первого издания сохранилось до нашего времени, и ныне специалисты считают, что было выпущено 1000–1500 экземпляров. Главное, что всего через девять лет, в 1632 году, понадобилось второе издание – значит, спрос существовал и публикация произведений Шекспира была коммерчески выгодным делом. В первое издание добавлена поэма Леонарда Диггеса в честь Шекспира из Стратфорда. Антистратфордианцы высказали множество догадок в связи с тем, что было неясно, кто же такой Диггес. Однако в 1931 году Лесли Хотсон установил, что отчимом Леонарда Диггеса являлся Томас Россел, близкий друг Шекспира, живший в Стратфорде с 1600 года. Так что Диггес не мог не знать актера Шекспира. Что же, поэма Диггеса – тоже звено «заговора»?

В поисках новых доказательств антистратфордианцы не оставляли в покое даже могилы. Накануне Второй мировой войны была вскрыта могила Эдмунда Спенсера, так как в современных свидетельствах нашли упоминание, что в гроб положили элегии, написанные по поводу кончины этого поэта. Однако через три с половиной века точное место погребения Спенсера определить не удалось и поиски остались безрезультатными. Не меньшее волнение среди антистратфордианцев вызвало исследование так называемого эшборнского портрета Шекспира (так его назвали потому, что он был обнаружен в Эшборне, графстве Дербишир). Портрет просветили рентгеновскими лучами и обнаружили, что он представляет собой переделку портрета какого-то другого лица, довольно похожего на графа Оксфорда – одного из главных претендентов на роль Шекспира. Однако надо учитывать, что эшборнский портрет всплыл на свет лишь в 1847 году. Всего вероятнее, он представлял собой действительно переделку изображения Оксфорда или кого-то неизвестного, которая была произведена в конце XVIII века, когда усиленно искали портреты Шекспира и коллекционеры были готовы платить за них огромные деньги. Спрос породил предложение, вот и все.

Да и зачем было современникам Шекспира использовать в качестве основы портрет Оксфорда? Трудно представить себе, чтобы они таким путем решили на время скрыть тайну, оставив возможность ее разгадки будущим поколениям. Неужели они могли предусмотреть возможность просвечивания полотна в XX веке с помощью рентгеновских лучей? Если же они хотели раскрыть тайну, то не проще ли было оставить картину Оксфорда в первоначальном виде, пояснив, что это портрет Шекспира?

То обстоятельство, что усилия сотен тысяч сторонников антистратфордианских теорий, среди которых было немало талантливых и знающих людей, дали столь ничтожные результаты, лучше всего подтверждает, что эти теории не могут быть доказаны. Недаром ярый сторонник «оксфордской теории» Перси Аллен вскоре после Второй мировой войны выпустил книгу, в которой попытался решить вопрос об авторстве Шекспира с помощью… спиритизма. Аллену якобы удалось побеседовать с «духами» Бэкона, Оксфорда и Шекспира. Ответ, который дали духи, можно было заранее знать, прочтя предшествовавшие работы Перси Аллена. Шекспировские произведения были, оказывается, написаны Оксфордом при некотором сотрудничестве Бэкона, а также актера Шекспира из Стратфорда. Еще в 1964 году один из антистратфордианцев в отчаянии предложил передать решение вопроса об авторстве шекспировских пьес на рассмотрение… электронной машины, поскольку человеческий ум оказался не в состоянии справиться с этой задачей.

Поиски доводов «за» и «против» не прекращаются. Так, например, известный историк и литературовед А. Роуз защищает авторство актера из Стратфорда тем, что герои его произведений… не проявляют склонности к гомосексуализму, в которой подозревают некоторых претендентов на шекспировскую корону (включая Оксфорда и Бэкона!).

Не мудрено, что после всех этих теорий «шекспировский вопрос» полвека назад вызвал появление пародий.

Уже упоминалось, что постоянно повторяющийся мотив в работах антистратфордианцев – ссылки на загадочное отсутствие рукописей Шекспира. Но такая же участь постигла и рукописи ряда других современных ему драматургов. А как обстоит, например, дело с архивом Мольера, жившего спустя несколько десятилетий после Шекспира? Замечательный русский писатель М. Булгаков в книге «Жизнь господина де Мольера» с горечью отметил, что «с течением времени колдовским образом сгинули все до единой его рукописи и письма. Говорили, что рукописи погибли во время пожара, а письма будто бы, тщательно собрав, уничтожил какой-то фанатик. Словом, пропало все, кроме двух клочков бумаги, на которых когда-то бродячий комедиант расписался в получении денег для своей труппы».

Эти строки написаны семьдесят с лишним лет назад. Может быть, с тех пор неутомимое усердие многочисленных исследователей позволило найти какие-то следы исчезнувшего богатства? Предоставим слово французскому писателю Ж. Бордонову, автору одной из новейших биографий Мольера: «Невероятная вещь! Чемодан с рукописями, заметками и письмами Мольера исчез из-за пренебрежения со стороны его наследников, по-видимому, уничтожен или, что столь же возможно, все еще покоится, покрытый пылью и паутиной, в каком-нибудь амбаре в Иль-де-Франсе. От Мольера осталась в конечном счете лишь одна расписка, написанная его рукой (другие нотариальные документы имеют только его подпись), не считая, разумеется, его произведений, в которых он выразил самое главное о себе».

В 1919 году вышла анонимная брошюра «Под маской Мольера». Ее автор известный французский юрист и писатель, академик М. Гарсон позднее, при переиздании, признался, что первоначально думал приписать пьесы Мольера какому-нибудь «подходящему» аристократу, но потом решил, что обстоятельства жизни этого лица будут мало известны публике, а рассказ о них утяжелит шутку. Поэтому Гарсон объявил, что под маской Мольера скрывается сам Людовик XIV, что даже фамилия драматурга – это анаграмма слова «король» (Moliere – Me le roi) и что сын обойщика актер Жан Батист Поклен, разумеется, не имел к этому никакого отношения. Разве не бросается в глаза отсутствие всякой связи между содержанием пьес Мольера и жизнью Поклена, который был крайне невежествен, до 14 лет не умел читать и писать, а поступив через два года в коллеж и проявив себя как дебошир и пьяница, конечно, не мог быстро изучить латинский язык, право, географию и другие науки, которые несомненно были досконально известны автору «Тартюфа»? Пьесы Мольера мог написать только аристократ, живший между 1658 и 1673 годами, хорошо знавший двор и столицу, получивший отличное образование, изучавший политику и богословие, а также заинтересованный в поддержании абсолютной власти короля и сословных граней. Это лицо должно было обладать влиянием и общественным положением, которое помешало ему открыто подписывать свои пьесы; кроме того, он должен был знать актера Поклена. Только Людовик XIV удовлетворяет всем этим условиям. Любопытно, что мадам де Севинье утверждала, что король временами пописывал стихи, о судьбе которых ничего не известно. Ясно, что они изданы под чужим именем. В метрике одного из сыновей актера Поклена записано «сын Жана Батиста Мольера», а в свидетельствах о рождении второго и третьего сыновей уже значится «сын Жана Батиста Поклена Мольера». Имя первого ребенка было Луи (Людовик). Понятно, что его отцом был настоящий Мольер, то есть Людовик XIV (аналогичные ситуации можно найти и в сочинениях Мольера). Только король мог сломить сопротивление придворных постановке ряда пьес Мольера, включая «Тартюфа». Почему Поклена, любимца короля, не избрали в академию? Явно потому, что не он автор произведений Мольера. В перечне вещей, оставшихся после смерти Поклена, нет ни одной из пьес Мольера. Правда, после кончины Поклена король не писал пьес, по-видимому, потому, что не имел удобного псевдонима и, кроме того, под влиянием фаворитки мадам де Ментенон стал религиозным и не хотел предаваться такому греховному занятию…

Такова была сплошь построенная на софизмах изящная шутка М. Гарсона, удачно пародировавшая приемы антистратфордианцев. Автор снабдил брошюру обещанием выпустить капитальное исследование на ту же тему, а также работы, доказывающие, что «под маской» Вольтера скрывался прусский король Фридрих II, Наполеона – его мамлюк Рустан, Виктора Гюго – критик Сен-Бев и т. п. Несмотря на все это, появились «глубокомысленные» люди, принявшие брошюру всерьез. Один из них доказывал, что пьесы Мольера написаны вовсе не Людовиком XIV, а кардиналом Рецем. Конечно, насмешка еще не доказательство, и шутка Гарсона не могла снять «шекспировский вопрос».

Несмотря на все вышесказанное, далеко не все написанное антистратфордианцами может быть безоговорочно отвергнуто. Они сделали многое для понимания немалого числа темных мест в шекспировских творениях. Имеются в их работах и доказательства того, что отдельные современники (например сатирики Холл и Марстон) считали Бэкона и других претендентов автором или соавтором той или иной вещи, которую мы считаем принадлежащей Шекспиру; хотя это и не является даже частичным доказательством антистратфордианских теорий. Словом, серьезным исследователям жизни и творчества Шекспира предстоит еще немало работы…