Текст книги "Паутина удачи"

Автор книги: Оксана Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– «…Стихийная магия есть способ овладения сокрытыми ресурсами собственного существа человека, – бубнил Саня, бессмысленно глядя в стену и не видя ее. – Основывается она на таланте, упорстве и расчете. Первым этапом овладения этой простейшей, в сравнении с иными, техникой следует считать восприятие базовых стихий, то есть состояний вещества и энергии – тверди, огня, воды, воздуха. За восприятием идет понимание их связей, которое создает возможность исследования магической механики природных явлений. Третьим шагом должно стать постижение допустимых и посильных магу воздействий, формирующих, направляющих, возбуждающих или угнетающих различные потоки стихий…»

Саня встряхнулся, потер гудящую голову обеими ладонями, энергично взъерошив короткий ежик остриженных летом волос. Он ненавидел определения так же отчаянно, как ценил саму возможность учиться и узнавать новое. Течение базовых стихий! Надо же нанизать подряд столько слов. Бессмысленных… Сколько ни учи определения – магом не станешь. В них мертвая теория, высушенная до трухи. А тучи – вот они, над головой. Давят, гнут, неодолимой массой прут со стороны моря. В них так просто ощутить ток темного нисходящего ветра, именуемый магами «нагнетенным фоном стихии воды». Несложно посчитать силу «динамического напряжения потока» и прийти к закономерному выводу: ни стихийный магодиночка, ни все маги Ликры, вместе взятые, не одолеют природу, озабоченную немедленной и даже преждевременной сменой сезона. Погода осени предрешена и совершается столь могучей и древней машиной мира, что преодолеть ее силой не сумеет никто. Не поможет и опыт более тонкого воздействия магапси, способного убедить население города или ремпоезда, что зима прекрасна, а промозглая осень полна романтики. Людьми манипулировать проще, чем природой.

Остаются за гранью понимания лишь единицы, избранные, те, кто распоряжается удачей… Об их способностях Саня не знал практически ничего, но втайне предполагал, что Марк Юнц может уговорить тучи если не остановить свой бег, то обогнуть важный для ректора район. И там, локально и вполне случайно, благодаря удачному стечению обстоятельств еще месяцдругой простоит великолепно теплая сухая погода. Золотая осень будет отгорать медленно, красиво. Иней станет серебрить багрянец листьев по утрам, наполняя его яркостью оттенков, но не нарушая великолепия цвета и не оголяя кроны прежде срока.

Еще, Саня не сомневался, маг удачи способен развести пути ремонтного поезда и его начальника так ловко и решительно, что ни единый человек не пострадает. Одна беда: нет поблизости подходящего мага! Зато есть тоненькая брошюрка «Течение удачи и опознание ее пиков и провалов». Сам ректор велел беречь ее, листать исключительно аккуратно, сдувая страницы простейшей магией ветра. Редкое издание, номерное – так и указано на обложке. Читать его содержимое разрешается лишь ученикам столичного колледжа. Экземпляров во всей Ликре семьдесят пять, и этот – тридцатый. Получен у курьера под роспись. Почему тонкая книжечка так ценна, Саня не смог понять. В ней нет конкретных указаний по работе с удачей и тем более нет заклинаний либо практических упражнений. Но сам факт важности передачи тонкой брошюры впечатлил будущего ученика Юнца. И он перечитал «Течение удачи» раз двадцать, выучив практически наизусть. Но ничего не понял!

Да, потоки света и тьмы на рельсах – они есть, опознаются и без заумных определений, горохом рассыпанных по страницам. Имеется в книге занятная идея, а точнее вялый и глубоко припрятанный намек на связь густоты и знака удачи с рельефом и типом местности, положением на ней объекта и направлением движения. А толку? Разве что одна мысль: рельсовые магистральные пути в Ликре проложены с учетом рельефа удачи.

Саня бережно погладил обложку и убрал книжечку в кофр. Сам ректор прислал это массивное и удобное книжное хранилище. Спрятанным в нем наиболее ценным записям не угрожали ни сырость, ни замины, ни потертость обложки.

Дверь вагона скрипнула, по коридору простучали быстрые шаги отца. Давно пора! День угас, обрубок рельса прогудел еще два часа назад, в сумерках, отмечая окончание смены. Сейчас за дощатыми стенами царила ночь, беспросветная и холодная. Мама уже дважды разогревала ужин и гремела посудой, ругаясь вполголоса.

– Явился, бисово отродье! – заявила Ленка с облегчением в окрепшем и зазвеневшем радостью голосе. – И чего я душу себе точу? Жрать ты горазд, уж борщом тебя отколь угодно можно выманить.

Король согласно хохотнул и зашуршал бумагой, чтото выкладывая на стол. Звякнули бутыли. Лена больше не шумела и не ругалась. Значит, отец добыл важную и полезную вещь. Саня закрыл кофр на замочек, сдул со свечного огарка магию огня, давая ей отдых, и выбрался в общую комнату, за тканевый полог.

На столе стояли две бутыли. В одной было налито нечто странное, с большим количеством белесого осадка. Другая содержала более понятное и знакомое – рыбий жир. Имелась на стекле даже заводская этикетка. Значит, не техническое, тайком слитое из цистерны. В свертках, высокой горкой сваленных на столе, оказались редкие для севера сухофрукты: изюм, урюк, инжир. Отдельно отец выложил здоровенный окорок и пару довольно емких мешочков с крупами.

– На станцию бегал? Да нет же, в поселок за лесом, – ужаснулась Лена. – А ну как прознает наш вимпирь?

Кровопийцей и вимпирем с легкой руки Лены едва не все бабы в поезде звали понятно кого – начальника. Король отмахнулся, сел, быстро разгреб добытые в поселке богатства и придвинул к себе миску с борщом.

– Ты, главное, кушай как следует, – улыбнулся Король жене, ополовинив миску и чуть замедлив темп поглощения горячего борща. – Тебе без толковой еды теперь никак нельзя.

– Заботливый, – со смесью насмешки и благодарности фыркнула Лена и стала убирать добычу. – Коля, а ты ведь немножко маг. Кого нам ждать – пацана или девочку?

– Не знаю и знать не хочу. Как будто это чтото изменит! – вроде бы слегка возмутился отец. – Главное – кушай, не перегружай себя работой и не волнуйся.

– Тогда сами тут и убирайтесь. – Лена сделала широкий жест над столом. – А я пойду отдыхать. Прямо сейчас.

К ее удивлению, возражений не последовало. Саня достал магическую палочку и ушел чистить сковороду, перегрузив солянку в отцову тарелку. Забрал он и кастрюлю, и ложки, и все прочее. Когда вернулся, мама уже спала, а отец старательно протирал стол.

– Саня, у тебя есть вопросы? – оживился он, глянув на сына мельком. – Прежде умела спрашивать только Рена. Растешь!

– Есть, – гордо кивнул Саня. – Я так понимаю, что магов удачи никто не способен выучивать понастоящему. Нет даже нормальных книжек. Одну мне прислали, и та тоньше мизинца, вся из сплошных невнятностей. Словно Вдова боится этого знания. Откуда же они берутся, что могут и как их определяют?

– Ничего себе вопрос, основательный, – похвалил отец. – Ты почти что в точку попал. Не исключено, что сама Вдова опасается магов. Но куда вернее и важнее, я бы сказал, то, что маги тайной полиции боятся распространения этого знания.

Отец улегся на дедову лавку – Корней сегодня дежурил при паровозе, приглядывал за профилактикой. Раньше утра его дома не ждали, потому и пользовались местом свободно. Прикрыв глаза, Король чуть помолчал.

– Не помню всего и точно, – вздохнул он наконец. – Однако коечто я тебе могу сказать. Очень важно само отношение мага к удаче. Для одних она вроде камня, который можно бросить во врага с непреодолимой меткостью. А еще она средство для самовозвышения, осознания своей уникальности.

– Так это же черные маги получатся, – ужаснулся Саня. – Совершенно черные! Ну если по науке, то управляющие потоком отрицательной удачи.

– Именно так, отрицательной, – согласился отец и даже сел, оживляясь. – Их проще воспитать. Юнц таких не ценит и не учит, это помню безусловно и наверняка: отбраковывает и отсылает с третьего курса в особое заведение, действующее под контролем дворца, а того точнее, под управлением первого мага, начальника тайной магической полиции. Бестолковые людишки оттуда выпускаются во взрослую жизнь. Однако власти им достается немало, такова наша действительность.

– А белые маги?

– Саня, да не бывает их вообще, белых или черных, имеются недоученные и полноценные, – усмехнулся Король. – Все внутри человека. Магия удачи – она лишь нить знаний, опыта и таланта на стержне. А стержень – это ты сам. Твой характер, твое представление о добре и зле, о допустимом и запретном. Твоя вера в себя, в судьбу… я бы больше сказал, но не помню!

Король расстроенно потер ладонью лоб, пару раз стукнул себя кулаком в переносицу. Рассмеялся, порылся в карманах, сходил в Санин закут и пошуршал там. После этого снова лег, подбросил и ловко поймал черный кремень, добытый из знаменитой банки, подаренной давно еще самим Михаилом Семеновичем. Шевельнул пальцами, и в них мелькнула тонкая сухая палочка.

– Допустим, темная удача – камень. А вот – человек. Средний, обычный. Жизнь его пообломала, высушила детскую влюбленность в мир и веру в свои силы. Стукни его настоящей бедой – сломается, рассыплется в труху. Таковы жители хвостовых вагонов. Ничего не помнят и не желают помнить. Жить, не отвечая даже за самого себя, просто.

Саня отобрал у отца сломанную палочку. Бережно положил ее на стол, словно и правда имел дело с больным, слабым человеком. Король хохотнул, опять шевельнул пальцами, вышло у него ничуть не хуже, чем у настоящего фокусника. Теперь между большим и указательным блеснул тонкий прочный гвоздь.

– Другой человек. Крепкий, как ему мнится. Удары его, однако же, меняют не меньше, чем сухую палку. Гнут. – Король поманил сына пальцем и виновато шепнул в самое ухо: – Таков в некотором отношении наш дед Корней. Человек замечательный, но лестью его пронять легко. Да и на званияпохвалы отзывается, гнется. Однако же есть у него стержень.

– Деда запросто не согнуть, – вступился Саня за Корнея, укладывая гвоздь возле палочки.

Король кивнул, не пытаясь спорить. В третий раз раскрыл ладонь. На ней лежала упругая черная масса, названия которой Саня не знал. Зато сейчас он сам и без слов понял, что таким веществом отец отмечает совсем иных людей. Сколько ни бей камнем – пружинит масса и возвращает себе прежнюю форму. Зато в руку держащего камень отдает силу удара, словно мстит за грубость.

– Это мы с тобой. Еще не маги удачи, но изменить нас трудно. Упрямые мы, Саня. И сами решаем, что в жизни хорошо и что дурно. В удачу же не верим, ударов ее не страшимся. Пусть себе трудится, таков ее удел. Главное – не поддаваться. Не терять себя.

– А кто же маги? – окончательно запутался Саня, отбирая темный кусочек упругого вещества и укладывая в рядок, после гвоздя.

Трудно представить себе, что именно может продолжить ряд на столе. Даже, пожалуй, невозможно.

– Чем плох последний вариант? Упругая штуковина.

– Маги не только остаются собой, они меняют окружающее, – назидательно молвил отец. – Эта штуковина, как мне помнится, называется каучуковой смолой. В нее добавлена сажа, оттого она и черна. Но для нас сейчас это неважно. Смола хороша. Но есть коечто поинтереснее. Сейчас припомню, как оно заклинается. Я же знал…

Король снова стукнул себя кулаком по лбу, смешно сморщился и зашипел – перестарался, выбивая память. Хмыкнул, шепнул неразборчиво пару слов. Теперь на руке лежала упругая стальная пластинка, усиленная незнакомым Сане заклинанием.

– Ударь ее камнем, – велел отец, укрепив пластину вертикально в малой щелке досок. – Мама нам здорово ввалит за царапину на столе, но вопросто важный. Так что бей, не сомневайся.

Саня кивнул. Примерился, пару раз вскинул кремень на ладони. Сжал его поудобнее и изо всей силы опустил на тонкое ребро пластины. Результат он знал заранее: железка согнется, жалко звякнет – и распадется надвое… Но вышло иначе. Пластина зло взвизгнула по кремню, высекла искру, царапая камень и отбрасывая вверх. Даже руке стало больно от резкой отдачи. Саня заинтересованно рассмотрел царапину на тяжелом камне – и ударил снова. Кремень щелкнул, от него откололся изрядный кусок.

– Вот это, – гордо сообщил отец, укладывая пластинку в общий ряд «людей», – наша мама. Она меня с того света вытащила, переупрямила темную удачу. Проклятые долго не живут, а я двенадцатый год вполне здоров и даже счастлив. Чем не магия? Наша мама умеет не просто быть собой вопреки всему. Она борется за свое самое дорогое и меняет тяжесть камня темной удачи. Даже уничтожить его способна. Ты, Саня, если поймешь ее силу и будешь хорошо учиться, сможешь стать настоящим последователем ректора Юнца. Как мне думается, я в свое время не справился. Так что старайся за двоих!

Отец виновато вздохнул, сгреб со стола все предметы и ссыпал сыну в ладошку. Придирчиво потер ногтем вмятину на том месте, где крепил пластинку. Вроде бы она едва приметна. Может, Лена и не будет их ругать.

– Папа, а дорожницы и дорожники, которые торговые караваны через рельсы переводят, они не маги?

– Недоученные. Самородные, случайные, с низким уровнем таланта, – зевнул Король, кутаясь в одеяло. – Обычно «зародыши» темного мага удачи. Используют силу ради личного обогащения. Рано или поздно их ловят и доставляют в столицу. Когото проклинают, когото доучивают, пристраивая дознавателями и иными, более мелкими чинами в тайную магическую полицию. Саня, на сегодня все. Вам с Олегом еще учить свои уроки, а я так набегался – веки сами слипаются.

Утром отец ушел на работу до зари. Рассвет, как показалось Сане, вовсе не наступил. Серые сумерки повисли, не желая бледнеть. Тучи хмурились, истекали пасмурным, мелким и холодным дождем. Ветер то стихал, то порывами норовил забить сырость в каждую щель рассохшихся за лето вагонных досок. Мама сердито фыркала, перебирая и пряча поглубже в сундук последние летние вещи, встряхивала и развешивала зимние, недовольно поглядывала в угол, на жидкие и тонкие бревнышки поленницы. Деду некогда, Король устает. Дров маловато. Но их можно и теперь набрать, и ближе к зиме. А вот настоящих, сухих растопочных, ровно столько, сколько есть, и ни веточкой более.

Грустные мысли не отпускали. Саня вздыхал, он ощущал в тучах давящее зло темной удачи, копящейся над поездом. Нечто тайное ворочалось, разбухало и угрожало. Крупное, тяжелое. Мама, на которую Саня теперь поглядывал с новым удивленным уважением – как же, она умеет переупрямить зло! – тоже ощущала беду и оттого пуще обычного ругалась и суетилась. Выдала подзатыльник Олегу, по обыкновению постеснявшемуся сразу сесть к общему столу. Мстительно влила в его миску двойную порцию и заставила выхлебать до самого донышка. Отрезала изрядный кусок от окорока и завернула в бумагу – для стариков Олега. Им в поезде при новом начальнике жить тяжело. Работы много, но денег за нее почемуто выдают в обрез, толькотолько на прожитие.

День прошел, темнота копящейся беды не прорвалась событиями. Вернулся с ремонта дед, долго вздыхал и сетовал на погоду. Еще бы! Вороватый до одури начпоезда, Корней так и сказал, распорядился пробные прогревы котла после профилактики делать на дровах. Да и уголь в нынешнем сезоне на смех селянам. Такой при Михаиле Семеновиче с руганью возвращали поставщикам, угрожая судом. А теперь молча принимали и сыпали в тендер.

Корней поужинал, еще разок спросил у Сани, не было ли почты из столицы, и стал укладываться. Скоро дед сопел во сне, вздыхал както на редкость обиженно и простуженно…

– Изведется он со своей почтой, – вздохнула Лена, принюхиваясь к густому настою заваренного кипятком инжира. – Вкусното как! Саня, давай жуй, не могу я одна. Что я, больная?

– Папа тебе принес, – прищурился Саня, выбрав самый тощий кусочек. – А почта… Так вроде есть основания надеяться на удачу.

– Для деда есть, – отмахнулась мама. – Для нас – именно «вроде».

Саня кивнул, с тяжелым вздохом встал и пошел собирать книги для вечерних занятий. Про дедову шальную удачу в ремпоезде судачили год. С недавних пор шепот возобновился. Фрол Кузьмич извел всех, и единственная надежда на избавление от него была в дедовых письмах… Но время шло, а ни малейшего улучшения не отмечалось. Не было даже намека на проверку, способную поймать изворовавшегося господина Сушкова за его цепкую тощенькую руку, гребущую от средств поезда все злее и увереннее.

Утром дощатые стены вагона покрыла тонкая глянцевая корочка льда. Насыпь стала скользкой, а серая смесь снега и дождя все валилась из прохудившейся тучи. Люди на путях работали неохотно, озябшими руками ворочая шпалы – гниловатые, это видели все. Шепотом ругались и озирались на Федора, который столь рьяно гордился местом, что материал не проверял. От усердного контроля недалеко до ссоры с начпоезда! И станет он снова Федькой Буйком, в лучшем случае – сударем Буевым, как уважительно именуют приятелей или знакомых. Но никак не «господином». Это прозвание иноземное, вошедшее в обиход в Ликре за последние лет сорок, а то и меньше. Используется лишь в сочетании с названием официальной должности. Вот он – господин бригадир ремпоезда Буев. Высокого полета птица! Сам выбился в люди, сам всего достиг. Саня смотрел на нового начальника, сидя на пороге двери хвостового вагона. И припоминал человекагвоздя из отцовых рассуждений. Таков был Буев. Крепкий, сильный, мастеровитый, не особенно умный, но порядочный и совестливый. Один удар по «шляпке» неожиданной удачей – и согнулся человек. Себя потерял. Перед Фролом стелется, научился тихо и подобострастно хихикать. Услышав «господин Буев», светлеет лицом и поправляет куртку. А еще отцову работу принимает вдвое злее, чем задания прочих путейцев. За обучение укладке и выравниванию рельса ни разу простого «спасибо» не сказал.

– Ой, гляньте, господин Буев! – громко крикнула одна из женщин, работающих на подаче шпал. – Сам идет и имя свое несет! Тяжело ему, оттого молоток в руках и не поместился.

– Начальник, – согласно подхватила вторая. – Большой человек. Такие носом в грязь особенно больно падают. И, смешно сказать, не умнеют.

– Разговорчики! – потемнел лицом Федор.

Женщины рассмеялись хором, замахали руками, дружно и весьма ехидно извиняясь за слова. Зашептались ненамного тише. Теперь Федьку Буйка обсуждали уже детально, от портянок и до коренных зубов… Слов он не разбирал, но мучился страшно, вполне точно представляя себе изобретательность бабских сплетен и их злость. Лена, споро стучащая ножом по разделочной доске, готовя общий обед, сжалилась над «господином», тряхнула рыжими волосами и завела песню. Нескончаемую, неторопливую, удобно раскладываемую на голоса. Люди охотно подхватили. Саня удивленно глянул вверх. Похожее серостью и гниловатой сыростью на старую мешковину небо вроде чуть приподнялось, уступив неиссякаемому жизнелюбию мамы. Даже тень беды дернулась, отползая… но тотчас вернулась, клубясь темным пятном в одном месте. Так вещало чутье мага. Конечно, пока он не маг и даже не ученик колледжа, но прочел немало, да и отец не зря тратит на его обучение все свободное время. Коечто за год стало гораздо заметнее – незримое иным, но реальное.

Саня обернулся, глянул в хвостовой вагон, заваленный малоценным имуществом. Пусто. Спрыгнул на рельс, шагнул правее, чтобы изучить насыпь вдоль состава… и наткнулся на Фрола Кузьмича. Начпоезда слушал Ленкино пение и смотрел на нее так странно и пристально, что Сане стало не по себе. Впрочем, Сушков тотчас развернулся и пошел к своему вагону. Темное пятно беды висело над его головой. Пока лишь копилось.

Первый снег выпал через три дня. Лена напекла блинов и устроила праздник проводов осени, ей не нравилось общее уныние. Люди снова пели, живущая в седьмом вагоне на смутных правах экономки Люся пришла к общему угощению. Молча, вроде даже виновато, выставила две банки меда, выложила сахар.

– Тошно тебе у вимпиря, – посочувствовала Лена. – Да брось его! Было бы о ком жалеть. Не мужик, а сплошная гниль. Ты ж не муха, чтоб в эдаком копаться.

– Обещал жениться в зиму, – вздохнула Люся, комкая подол платья. – Сказывал, уедем на станцию и станем жить своим домом.

В темных крупных глазах билось отчаяние. Своим собственным надеждам Люся не верила, словам Фрола Кузьмича – тем более. Однако к жизни в лучшем вагоне она привыкла и находила в ней немало хорошего. Саня обмакнул блин в мед, съел, облизнулся и сочувственно глянул на женщину. По отцовой классификации, эта – сухая палочка. И себя ей жаль, и несбывшегося, и ничтожной толики полученных благ. А еще ей совестно и больно: всем вредит Фрол, но тень его мерзости падает и на нее.

– Люська, брось поганца! – еще раз сказала Лена, уже требовательно и жестко. – Он тебя со свету сживет. Ну прости меня, я виновата в первую голову. Я тебя к нему повела знакомить и устраивать, думала – не согласишься. Еще думала – просто возьмешь что можно и поживешь немного себе в удовольствие. А вышло иначе. Перебирайся к нам, у тяти есть комната, я с ним поговорила. Он тебе отдаст ключ, документ составит. Он машинист, вольнонаемный. Это его собственная комната, которую можно поменять на жилье на станции. Понимаешь? Пошли вимпиря куда следует. Не хозяин он тебе. И ты не вещь.

– Я не умею так, – вздохнула Люся, но глаза ее были полны удивления.

– Адреса не знаешь, куда послать? – громким шепотом предположила Ленка. – Слушай, подруга, тут я могу тебе помочь как никто другой.

Кругом оживились, зашевелились, переговариваясь и ожидая продолжения. Самая рыжая и красивая женщина поезда передала сменившей ее у сковородок приятельнице лопатку для переворачивания блинов и половник для заливки жидкого теста. Вздохнула, разгибаясь, пошевелила плечами, взглядом нашла начпоезда, тотчас нырнувшего за угол дальнего вагона, – Сушков снова тайком приглядывал за общим неожиданным оживлением – и стала громко и внятно излагать маршрут движения Фрола Кузьмича, ведущий все дальше от поезда, частым ельником, в непролазную глушь. Черных слов Лена не использовала, но и без того получалось ловко и звучно. Люся слушала, то и дело прикрывая губы ладонью, словно пыталась удержать себя от высказывания любых подобных слов. Да разве такое может выговорить ктото, кроме Лены?

Саня ловко выхватил только что шлепнувшийся на макушку стопки горячий ноздреватый блин, макнул в мед. Теперь он сполна видел то, что пытался ему объяснить отец. Мама не просто шумела и ругалась. Она меняла удачу. Более того, перекраивала всю судьбу Люси, только что раздавленной и жалкой, согласной до бесконечности терпеть брезгливое, презрительнонасмешливое безразличие Фрола, тихо плакать и рассыпаться в труху… А после маминых слов – уже иной: решившейся попробовать изменить то, что минуту назад выглядело незыблемым.

– Ты иди, не мерзни. – Лена приобняла приятельницу за плечи, поправила ее тонкую кофту. – Я от сказанного не отрекаюсь, ты меня знаешь. Ключ твой. Не спеши сразу все менять. Такое требует обстоятельности.

– Спасибо, – тихо шепнула Люся.

– Тятю благодари, – фыркнула Лена. – Он не всякой станет помогать, отец у меня человек жесткий, но справедливый.

На том разговор и закончился. В сумерках праздник отшумел, люди стали расходиться по вагонам.

Утром иней высеребрил пути. Серость неба подалась вверх, проредилась. Дыхание теперь висело белесыми облаками мерзлого пара, долго копившаяся сырость из воздуха выпадала в болотистую низину близ путей редкими мелкими снежинками, высветляя жухлую траву и намечая узор для зимней росписи. Звуки разносились далеко, лес окончательно оголился, обрел прозрачность, прорисовался четче и ярче по седине первого зазимка.

Надеясь на улучшение погоды и радуясь бодрому морозцу, люди работали споро. Ободряло и то, что затянувшийся ремонт участка близился к завершению, не сегодня завтра сходни будут втянуты в вагоны, «Букашка» привычно загудит, собирая свое население, и отправится на новое место. Значит, будет отдых во время переезда, а перед этим сдельщики получат кровные за исполненную работу. Пусть шпалы гниловаты, костыли изготовлены сомнительными производителями, а рельсы уложены гораздо хуже, чем при бригадирстве Короля, однако близость денежного расчета сделала людей сговорчивыми. Народ судачил, что, если случится авария, отвечать за нее Фролу и новому бригадиру. А они люди маленькие, с них и спрос невелик. Корней заново осматривал паровоз, слушал общий гомон и все сильнее злился. В нем кипела и бурлила иная правда. Он, машинист, лучше прочих понимает, как страшна авария и что это такое – сход поезда с рельсов. Разве можно допустить подобное, даже простым молчанием? Разве посильно чужую смерть, твоими руками уготованную, списать на Сушкова и объяснить его жадностью? Но вот беда: из столицы не шлют ни ответа на письмо, ни проверки… Конечно, в прошлый раз тоже не особенно быстро откликнулись. Без малого год думали, примерялись, ждали случая. Так ведь с наградой и переводом можно погодить. А вот с гнилыми шпалами – совершенно нельзя.

Саня слушал дедово бормотание с самого рассвета: он пошел с Корнеем к паровозу, забросив уроки. В пробуждении машины от долгой спячки ему виделось некое чудо. Холодный, заиндевелый и темный паровоз медленно прогревался, оттаивал, наполняясь кипящей и шумной жизнью большого котла. Обретал голос, раздышивался – любимое дедово словцо в отношении пуска машины – на морозце, выбрасывал пар высокими острыми струями. Протертая заново медь отделки, казалось, теплела, словно в ней копились солнечные блики. Резкий дух угля мешался с иными дорожными запахами, знакомыми и притягательными. Паровоз копил силы, чтобы в первый раз прокрутить колеса, поднатужиться и нарушить сонный покой состава. Тягучим хрустом катилась волна звуков по сцепкам как по позвоночнику. Дед улыбался, гордый любимым стареньким «Букашем», безотказным и неприхотливым, бормотал одобрительно, что иные современные на таком дрянном угле и не раздышались бы, а этот паровоз притерпелся, освоился, сдюжил, уверенно набирает рабочее давление. Саня слушал и кивал, полируя поручни и медный номер «БуСт1456» – полное официальное имя паровоза. Он знал, пока дед лишь проверяет любимца. Вот уже и закончили бросать уголь, и котел более не греется… Сигнала к отправке нет, и поступит он в сумерках, никак не ранее. Завершив полировку, Саня спрыгнул на шпалы и огляделся: деда нигде поблизости не оказалось. Решив, что Корней ушел к отцу, мальчик неспешно зашагал к своему вагону, пиная мелкие камешки и пробуя высвистывать сложную мелодию, которую старался перенять у Васьки еще прошлым летом.

Возле «семерки» Саня споткнулся, подозрительно изучил невидимое прочим темное пятно беды, сегодня уже вовсе густое и страшное, юркнул под вагон, выбрался с другой стороны и прижался ухом к щели. О ней знали немногие даже среди ушлых мальчишек. Мала, звука настоящего не дает, хоть и позволяет проникнуть в тайны господина Сушкова, поскольку находится в доске стены его купекабинета. Но если прислушаться и добавить чуток магии…

– Фрол, он точно решил дать телеграмму, зуб даю, – буркнул голос кладовщика Ефима. – Говорил я тебе: не мудри, доиграемся.

– Часы у тебя? – коротко уточнил начпоезда.

– Да, Король их даже не хватился пока что.

– Ладно, делай как решил, твоя правдас. Люди как раз к ночи явятся, нужные. Однако же учти, я знать ничего не знаюс. Если все пойдет криво, сам тебя и…

– Не советую. – Голос кладовщика прозвучал спокойно и даже мягко. – Ты все знаешь и ты в деле. Больше скажу: сам ручки запачкаешь. Баба твоя письмо видела. Я на сходнях с ней столкнулся. Белее мела, налетела слепо и понеслась по шпалам – только подол замелькал. Уйми ее, Фрол. Хоть язык вырви, хоть вовсе удави, а молчать она должна накрепко.

– Выбей дурь из нее. Дело несложное, это ж не рыжая Ленка, которая и Михею не испугалась бы зубы пересчитать или челюсть сковородкой выправить, – хмыкнул третий голос. – Эй, Фрол, зря ты на нее пялишься. Не про тебя баба.

Начпоезда отозвался, но его слов Саня уже не стал слушать. Он закусил губу и огляделся. Никого… Хоть бы Олег рядом был! Надо и отца предупредить, и деда, и маму, и тетю Люсю. Всех сразу! Но сперва следует убраться от опасного вагона. Пробежав по шпалам мимо «семерки» и следующего за ним девятого, Саня нырнул под вагон и оказался у переднего тамбура родного пятого. Прыгнул на ступеньки, оглянулся, стараясь не высовываться и не показывать любопытства. От «семерки» спустились по насыпи трое, у кромки леса их поджидал еще один бездельник. А как еще можно назвать путейца, не занятого работой в середине дня? Карман Ефимовой стеганки странно топорщился, скрывая нечто тяжелое и крупное, и Сане стало окончательно не по себе. Люди огляделись – и сгинули в болотистой лощине. Мимо сходней, спотыкаясь, прошла Люся. Она всхлипывала, куталась в платок и явно ничего вокруг не видела и не слышала. Саня попробовал окликнуть – бесполезно…

Сзади за рукав требовательно дернули, и Саня вздрогнул.

– Жду тебя уже час, – вслух пожаловался Олег. – У нас уроки…

– Хирургический набор с тобой?

– Тут. – Олег хлопнул ладонью по холщовой сумке и удивленно сморгнул. – Сань, что случилось?

– Где сегодня работает бригада?

– Ну часть людей проверяет склад, крепит неиспользованные рельсы, иные…

Дослушивать Саня не стал: судя по обстоятельности начала, Олег знает, где искать Короля. Пробежав по коридору, Саня заглянул в свою комнату, кивнул маме, которая сосредоточенно наблюдала за не теряющим привлекательности чудом очистки сковороды от жира, проглотил комок азартного колючего беспокойства.

– Начпоезда собирается тетю Люсю прибить, – бросил он с ходу. – Ты позови когонибудь и туда сходи, к «семерке», а я побегу деда искать. Неспокойно сегодня.

Лена поставила сковороду на стол и кивнула, не задавая никаких вопросов. Саня уже бежал назад и думал о том, что у него лучшая мама на свете. Кто еще из пацанов может вот так сказать пару слов – и не сомневаться, что понят взрослыми до конца и, более того, сразу же воспринят всерьез? Олег ждал на шпалах.

– Тебе ведь Король нужен? Там, – указал он в сторону хвостового вагона.

Добежать до хвостового вагона – дело двух минут. Нашептать отцу на ухо все подслушанное – вообще несколько мгновений. Вот теперь можно передохнуть и чуть успокоиться. Потому что Король обязательно во всем разберется и не допустит беды.

– В лощинку пошли, – прищурился Король, щупая карман и убеждаясь в пропаже подаренного Береникой хронометра. – И деда дома нет. Вот старый упрямец! Точно, сунулся обойти поезд лесом. Он еще третьего дня грозился прицепиться к телеграфу и дать срочную, да по своей привычке – шумно, Ефим наверняка разобрал, стал приглядывать…