Текст книги "Зарисованное лето (СИ)"
Автор книги: Оксана Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
В нашей устной речи слова «гей» не существовало. Нетрадиционщики были «пидорами», а за полным отсутствием каких бы то ни было нетрадиционщиков, «пидорами» назывались просто все, кто не нравился. Украл деньги у соседа – пидор, плохой начальник – пидор, отказался подменить в смену – пидор, учился в тридцать шестой школе – пидор. Думаю, это несколько размазало смысловое значение слова по сравнению с первоначальным вариантом. Пидорасов, которые спят с другими мужиками, мы особо никогда и не обсуждали. Хотя в интернете идет настоящая третья мировая по этому поводу. Люди делятся на два фронта: тех, кто ненавидит пидоров, и тех, кто их защищает, а соответственно, сам является пидором. Я для себя давно решил не вступать в споры на эту тему. Я терпеть не могу нетрадиционщиков, но и далек от того, чтобы ратовать за их физическое уничтожение, ссылки в лагеря и прочие аналогичные предложения. Чем люди занимаются в своих спальнях по добровольному согласию – только их дело. Извращенцев вообще немало, но отчего-то в нашем обществе ненависть строго сфокусирована только на гомосексуалах. А тут уже у меня отключается личное, я хочу понимать механизмы. Почему в развитых странах другое мнение на этот счет, ведь еще недавно они точно так же, как сегодня мы, относились к геям? Они просто эволюционно пережили этот этап, а остальные до этого еще не дошли? Или природа вкупе с идеологией изобрела способ ограничивать рождаемость естественным путем – задача, которая раньше успешно решалась только за счет войн и эпидемий? Как бы то ни было, но Россия с ее демографическими проблемами такой роскоши себе позволить не может. Именно поэтому пропаганда гомосексуализма у нас вредна. Плотность населения, соотношение полов, уровень рождаемости – да у нас и без геев скоро некому будет жить и работать! Но до таких тонких материй, как экономика и политика, простому обывателю дела нет. Гораздо продуктивнее привить эффективную норму, и тогда общество будет само следить за собой, не требуя дополнительных издержек со стороны государства. Мне отчасти жаль тех бедняг, которые, может, по природе своей другие, и мало кто из них всерьез заслужил проблемы, с которыми вынужден сталкиваться в атмосфере синхронного неприятия. Но это как раз тот случай, когда коллективный интерес нужно поставить выше частного. А со своей стороны я наотрез отказываюсь использовать слово «пидорас» по отношению к геям. Потому что оно унижает. Но не их, а говорящего.
Я никак не мог уснуть. Вспоминая и анализируя каждую мелкую деталь, которую узнал о Сашке за это время, я не был в состоянии выцепить то, что натолкнуло бы меня на мысль о его ориентации раньше. Не было никаких пристальных взглядов ни в мою сторону, ни в сторону кого-то из парней, он заигрывал с девчонками, в его внешности или одежде не было ничего «немужественного». Он сказал: «А сейчас я все испорчу» – и это был, безусловно, страх испортить наши с ним отношения. Кирилл, оказавшись в такой непростой ситуации, вряд ли станет об этом распространяться, я – тем более. Сашка знал меня уже достаточно хорошо, чтобы в этом не сомневаться. И вот тут возникает очень сложный вопрос: наши с ним отношения – дружба или с его стороны что-то другое? Что именно он боится потерять?
На секунду представил, могу ли я испытывать к нему романтическую симпатию, но тут же отказался обдумывать эту мысль. Это действительно полностью разрушит нашу дружбу моим устойчивым отвращением.
Для себя я успел решить только одно: мне дружба с ним не настолько важна, чтобы держаться за нее до последнего. Конечно, я понимал, что тот уровень общения, который он задал между нами, ни один из моих знакомых потянуть бы не смог. Потому и ответ простейший: если это только дружба, то ей быть, а если добавляются какие-то другие аспекты, то я своим психологическим комфортом рисковать не стану.
На следующий день я пропустил регулярный визит к бабе Дусе. Просто пока был не готов. Сашка у нас тоже не появлялся, и я решил, что он дает мне время все обдумать. До него я не встречал никого, кто так хорошо разбирался бы в людях, поэтому и не ждал давления или необдуманных шагов, которые окончательно бы разрушили нашу дружбу. А завтра начинается рабочая неделя, последняя до моего долгожданного отпуска. Хотя отпуск уже почему-то не казался таким желанным.
Однако же я Сашку переоценил. Опять влез ко мне в комнату посреди ночи, разбудив будто специально усиленным грохотом оконной рамы. А потом просто включил свет.
– Никит, поехали на речку, – дождавшись осмысленно-негодующего взгляда, негромко сказал он.
Я не знаю, что разозлило сильнее – что он не дал мне достаточно времени переварить вылитую информацию или что он срать хотел на мою утреннюю смену. И я не нашел способа лучше излить свое раздражение, чем сказать:
– Уебывай отсюда, пидорас.
Он, глядя куда-то в сторону, медленно кивнул, но продолжал едва уловимо улыбаться.
– Потом извинишься за это. Только не забудь. А сейчас поехали на речку, – он говорил так же тихо, но в голосе прозвучала непривычная для него жесткость.
– А если нет, кинешься в драку? – усмехнулся я.
– Нет. Я не стал бы тебя бить. И не позволил бы тебе бить себя. И закатывать истерики я не позволю ни тебе, ни себе. Я просто хочу, чтобы ты начал вести себя как человек, которого я знал до сих пор.
– О, похоже, цель моей жизни – оправдывать твои ожидания, – съязвил я, но уже сдавшись.
Встав с постели, я и не думал начинать скромничать, выпрямился, а только потом демонстративно начал одеваться. Это он тут гей, пусть он и решает, как должен вести себя в присутствии полуголого мужика. Но Сашка просто исподлобья продолжал смотреть мне прямо в глаза, ничуть не напрягаясь от этой фальшивой демонстрации.
В машине мы ехали молча, пока я не решился:
– Ладно. Ты это... извини меня. Я не должен был так говорить.
– Ого, быстро ты думать начал. Я в восторге. Извинения приняты.
Во всей ситуации сильнее прочего раздражало, что он оставался хозяином положения, несмотря на то, что все должно было быть иначе. Поэтому я решил уточнить с некоторой долей издевки:
– А если бы я не извинился?
– Никит, это просто слова. Я слыхал и похуже, и даже тогда не пропускал это внутрь. Извинения эти тебе нужны были, а не мне.
Он точно на архитектора учился, а не на психолога?
– Так зачем мы едем на речку? Будешь просить моей руки и сердца?
Он опять не отреагировал на укол:
– Поговорим. Я знаю, что все испортил. И хочу сделать все, чтобы исправить, раз уж сам виноват. До рассвета не больше часа, и если мы за это время не успеем все исправить, значит, и исправлять было нечего.
Мы вышли из машины на пустой берег. Мусор компания за собой почти весь убрала, но до идеальной чистоты теперь было далеко: кое-где еще валялись пустые бутылки, окурки, а в центре белел одинокий футбольный мяч. Сашка подошел к нему, носком подкинул вверх, дважды накинул правой ногой, а третьим ударом отправил точно в меня. Я рефлекторно поймал мяч руками, а затем откинул в сторону, этим показывая, что не собираюсь устраивать спортивные турниры. Потом прошел мимо него и уселся на песок, подкурил и прислушался к шуму воды. Прохлада, источаемая рекой, накладывалась на предрассветное марево, что делало температуру не слишком уютной.
Сашка, сев рядом, наконец-то произнес:
– Просто спрашивай.
Я дал себе еще минуту, а уже потом начал:
– Твои родители и друзья знают?
– Конечно.
– И как они восприняли?
– Друзьям по барабану. Родители вопили, истерили и пытались отправить к психиатру, но потом, под влиянием Тани и времени, просто пришли в себя.
– У тебя есть парень?
– Сейчас нет.
– А ты был... с девушкой?
– Да, – в его голосе послышалась улыбка.
– Так, может, ты бисексуал? – я отчего-то тоже начал улыбаться.
– Это ты так тонко указываешь на мои заблуждения? Как мило, – он смотрел на меня, но мне до сих пор не хотелось встречаться с ним взглядом.
– Зачем ты рассказал Киру?
– Да как-то... Выпивший был сильно, расслабился, в привычном кругу друзей эта тема давно перестала быть запретной. Он меня про девушек спрашивать начал, ну, а я ляпнул про парней.
– Жалеешь?
– Нет, Никит, это ерунда все. Я уже десятки раз убеждался, что для людей, которым я нужен, это не является препятствием. Максимум, требуется несколько дней на принятие.
– Мне ты нескольких дней не дал.
– Потому что не считаю, что они тебе были нужны. Разве нет? Ты уже в первые пару часов все проанализировал и вынес вердикт. У тебя склад ума такой – переработать и прийти к выводу. Поди еще и зарисовку на эту тему запилил в своей тетради – что-нибудь типа «О гомосеках и дровосеках».
– Ты не знаешь меня настолько хорошо, чтобы делать такие выводы.
– Скорее, это ты не хочешь, чтобы я знал тебя настолько хорошо.
Я усмехнулся и закрыл глаза. Ветерок становился прохладнее.
– В твоем отношении ко мне нет... таких эмоций? – я все же решился задать этот вопрос, потому что только он и имел принципиальное значение.
Но Сашка молчал. Я открыл глаза и удивленно уставился на его профиль.
– Что зависит от моего ответа? – наконец выдавил он.
– Ответь! – я снова начал нервничать.
Но он объяснил уверенно:
– Нет, Никит, я вообще никогда не думал о тебе в этом смысле. Разве ты не видел сам? Или, может, заметил пару томных взглядов и обреченных вздохов?
Нет. В нашем общении ничего подобного не было. Никакого пристального внимания, которое всегда порождается страстью, только интерес к беседам. Я проследил историю еще раз и окончательно убедился, что никаких симпатий, кроме дружеских, между нами замечено не было. А это значит, что общение легко можно реанимировать. Я даже облегченно выдохнул, заявив напоследок:
– Вот ведь! А я-то думал, что я красавчик! А оно вон как обернулось!
Сашка рассмеялся.
***
С этого момента все довольно быстро вернулось на круги своя. И мы возобновили ежедневное общение, совместные визиты к друзьям, ужины у нас или бабы Дуси. Теперь все снова было в порядке, хоть и не совсем в том, что раньше. Кирилл тоже обуздал внутреннее пламя, по крайней мере такой очевидной нервозности в присутствии Сашки уже не проявлял.
Со временем Сашка получил и доступ к моей тетради. Правда, в большинстве вопросов он был со мной не согласен. И именно от этого разговоры приобретали особую значимость.
Зарисовка «Об интернете»
Многие пишут, что интернет – чистейшее зло. И порно там, и лексика нецензурная, и дебилоиды группами кучкуются, а мораль и нравственность невинно убиенны. Но для меня все совершенно не так. К нам в поселок приехал парень. Он из Москвы, закончил престижный универ, родители состоятельные – то есть имеет все основания для того, чтобы сильно от нас отличаться. Но я, общаясь с ним, про эти мнимые отличия даже не вспоминаю! Мы читаем примерно одни и те же книги, смотрим те же фильмы, мы соглашаемся или, наоборот, в корне не согласны друг с другом, но у каждого из нас за плечами достаточная информационная база для равновесного спора. Если отвлечься от шелухи, то можно сказать, что мы находимся на одном уровне развития, хотя изначальные условия кардинально различаются. И благодарить за это я могу только интернет. Каждый, кто видит в интернете только мусор, будто осознанно игнорирует терабайты полезности. У интернета есть только один недостаток – обилие информации обесценивает ее. Но это уже тема другой зарисовки.
Наконец-то закончился мой последний рабочий день, и его я решил отметить как следует, а именно – заглянуть к Маше. Мы договорились о встрече заранее, потому предварительно я зашел в магазин, чтобы купить вина, конфет и даже симпатичного плюшевого зайца. Она все же девушка, поэтому требует к себе особого отношения. И кажется, за зайца она благодарила в тот вечер с особой страстностью, хотя и раньше за ней холодности не наблюдалось. Ночью я не раз возвращался к мысли, что не могу даже представить, как кто-то может променять на мужиков прекрасные женские мягкие податливые тела. Конечно, мне девятнадцать, а в таком возрасте не нужно слишком многого для возбуждения. Но как вообще возможна сексуальность без этого взмаха волос, когда она кокетничает, или надутых губ, когда немного обижена, этой тонкой талии и стройных ног, которые Маша умело подчеркивает короткими платьями в обтяжку, этих напряженных щиколоток, когда она на высоких каблуках? Мне даже захотелось влюбиться в нее, но пришлось отметить, что кроме красивого тела и постельных навыков, меня в ней больше ничего не интересовало. Значит, пора влюбляться в другую, пусть не такую красавицу, если с ней можно будет еще и поболтать. У меня появилась потребность дарить кому-то плюшевых зайцев.
Возвращаясь утром домой, я застал Сашку возле моего дома. Ранней пташечности я до сих пор за ним не замечал.
– Привет, – я подошел и протянул руку для пожатия. – Ты чего так рано?
– Так мы же с тобой в город едем. Собирайся быстрее.
Я только сейчас оценил его прикид – брюки вместо обычных джинсов, светлая футболка с каким-то сложным принтом, да он даже побрился. На пару секунд обратился к собственной памяти в попытке выловить из нее момент нашей договоренности.
– Э-э! Впервые слышу, что мы куда-то едем, – заявил я неуверенно.
– Ну да, впервые, – успокоил он. – Поехали. Ты ж в отпуске теперь.
– Слушай... – я еле сдержал зевок. – Давай не сегодня. Я не выспался.
– Но день рождения у меня сегодня.
Я уставился на него и ответил уже увереннее:
– Врешь!
– Конечно, вру. Ну, допустим, не сегодня, а послезавтра. И, допустим, не у меня, а у бабушки. Но суть-то от этого не меняется.
Ага, вот про ее день рождения я, конечно, знал.
– За подарком, что ли?
– Ну да. Купим ей там что-нибудь, сами развеемся. Машу свою зови, вместе веселее.
Маша только в этом году окончила школу и на работу пока не устроилась. Но звать ее с собой не слишком-то хотелось – вряд ли от ее присутствия будет веселее. Кроме того, я еще помнил, как она смотрела на Сашку в их первую встречу. И хотя теперь я понимал, что ответа с его стороны ей не дождаться, все равно это было неприятно. Маша хоть девственницей-моралисткой и не была, но и шлюхой ее назвать ни у кого бы язык не повернулся. Я знал, всегда чувствовал, что она терпит эти нерегулярные полу-ухаживания именно из-за искренней симпатии. Реакция на Сашку не вписывалась в ее типичное поведение. Поэтому лицезреть очередной приступ кокетства по отношению к нему я не хотел, но мне понравилось, что сосед предложил это.
– Да нет! Давай лучше кого-нибудь из парней позовем?
Он пожал плечами:
– Тут сложнее. Ближе всего я общался с Кириллом... А из остальной гопки кого ни позови, остальные потом будут кудахтать, что их проигнорировали.
Он прав. Все парни и девчонки нашей компании перемещались из места в место всей хаотичной системой. Конечно, почти у каждого был лучший друг – обычно сосед, бывший одноклассник или, реже, коллега по работе. Я и раньше понимал, что являюсь чуть ли не единственным из них, который не сближался слишком сильно ни с кем, я просто был частью толпы. Ко мне хорошо относились, с кем-то я общался ближе, с кем-то едва здоровался, но никто из них, так же, как и я его, не назвал бы меня лучшим другом.
Поэтому я махнул рукой:
– Тогда поехали вдвоем.
Если уж на то пошло, то вдвоем нам и было комфортнее всего.
Я переоделся, пока мама поила соседкиного внука чаем. Стараясь соответствовать Сашкиному прикиду, нацепил белую рубашку и почти новые джинсы. Прихватил деньги, тоже куплю что-нибудь бабе Дусе и матери. Областной центр находился примерно в пяти часах езды на машине – не так уж и далеко, но и не слишком близко, чтобы ездить каждые выходные.
Мы уже усаживались в машину, закинув на заднее сиденье пакеты с ватрушками, контрейнер с варениками, печенья, термос с чаем. Кое-как удалось убедить бабу Дусю, что варенье из ранеток нам в дороге точно не пригодится. И тут меня окликнули:
– Никит, дай закурить, – к нам подошел Игорь и пожал по очереди руки.
Я протянул ему открытую пачку, предлагая взять, сколько требуется. Сашка вообще не курил, а на дорогу у меня запас был.
– В город собрались?
– Ага, – ответил Сашка. – Давай с нами.
Затянувшись, парень недовольно помотал головой:
– Да какой там! На смену иду... И до сих пор с бодуна мутит. Эй, Сань, – он обратился к соседу. – Так че там с Кирюхой-то?
Я удивленно посмотрел на Сашку, но тот вместо ответа просто отмахнулся. Игорь, поняв, что объяснений не дождется, добавил:
– Ты зря это. Так не делается. Ну, может, ляпнул он или сделал че обидное по пьяни, с кем не бывает? Но сразу лезть в драку... Вы же друзья с детства. Кирюха – хороший человек, на самом деле хороший, и его тут каждый уважает. А ты приезжий. Не дело это – кулаками с друзьями проблемы решать.
– Погорячился, – вдруг ответил Сашка. – По пьяни, с кем не бывает? И мы уже урегулировали вопрос. Мы ж друзья с детства.
Игорь даже не заметил, что ему ответили его же словами, удовлетворенно кивнул и потопал по своим делам.
В машине тишина начинала уже давить. Я не выдержал:
– Ну и что там с Киром-то?
Сашка, не поворачиваясь ко мне, ненадолго и едва заметно улыбнулся. И он знал, что я не отстану. В крайнем случае, возьму на вооружение его привычку повторять вопросы.
– Мы бухали вчера, он меня потом в комнату позвал, типа для серьезного разговора. Они пить еще до моего прихода начали, к тому моменту он был в хлам, – Сашка опять замолчал, а потом, поморщившись, продолжил: – Короче, полез он ко мне... целоваться или придушить, а, скорее и то, и другое разом. Ну... оттолкнул его, он намек не понял, а потом я уже врезал. Разок, чтоб в себя пришел. Он часа через два, уже потрезвее, ко мне заходил. Сказал: «Давай забудем». Мы пожали друг другу руки, на том и разошлись.
– Ого! – уточнять, что остальные вообще не в курсе всей истории, нужды не было. Кир уж точно сам не расскажет. – То есть он созрел?
Сашка не отводил взгляда от дороги. Машину он вел ровно, хотя скорость на трассе держал приличную. Такими темпами мы уже к обеду доедем.
– Не знаю, созрел или нет. Да и говорю же – бухой он был, сам не понимал, что делает.
– А если созрел? Если все, окончательно определился?
– Ну, тогда ему будет трудно. Это везде трудно, но в Новой Засопке – практически невозможно, – я не мог понять, почему Сашка так непривычно серьезен.
– А ты? Он... тебе не нравится? – если бы мы обсуждали девушку, то такой вопрос был бы вполне нормальным. – Если он будет трезвый и...
– Нет.
– Почему? – я не очень разбирался в привлекательности мужчин, но Кира уродом назвать было нельзя. Да нет, наверное, даже симпатичный. По крайней мере, по мнению девушек. И он всегда отвечал им взаимностью. До сих пор.
– Что за глупый вопрос? Разве ты спишь с любой женщиной, которая не откажет?
Я рассмеялся, немного натянуто, но для сложившейся атмосферы и это было на пользу.
– Мне девятнадцать! И даже сейчас я не особо разборчив. А уж спроси ты меня пару лет назад... Да, черт возьми, с любой, которая не откажет!
Сашка посмотрел на меня:
– Так тебе нравится Маша, или она просто не отказала?
– Нравится. В сексуальном плане уж точно. Я не влюблен, но к таким сиськам ни один мужик не остался бы равнодушным! А-а, ну да... – я осекся.
И водитель наконец-то искренне рассмеялся.
Остаток дороги мы болтали ни о чем и обо всем и подпевали знакомым песням по радио.
Глава 4
Мы уже обшарили магазины и купили все необходимое. Для бабы Дуси я приобрел сковородку с антипригарным покрытием, а матери – набор каких-то скатертей и салфеток. Я вообще не знаток в подарках женщинам. Повернул вслед за Сашкой в очередной магазин.
– Куплю тебе подарок, – ни с того ни с сего вдруг заявил он. – Фотоаппарат.
Я подыграл:
– Конечно, купишь! Сегодня же у тебя день рождения, который послезавтра и у бабы Дуси, поэтому я должен получить подарок! Ну, наконец-то хоть один логичный поступок!
– Но вообще в них не разбираюсь, – он меня будто вовсе не услышал. – Вот этот «Сайбер-шот» выглядит вроде бы неплохо.
Я даже не взглянул на витрину.
– Ты совсем, что ли, ебанулся? – вежливо поинтересовался я. Радостно летящий к нам продавец-консультант, услышав последнюю фразу, остановился со звуком тормозящего автомобиля в трех метрах и повис в воздухе в позе лотоса.
Сашка все-таки уделил внимание и мне.
– Это как-то... по-гейски, что ли?
– Да нет, – я вообще не подумал о таком аспекте.
– Друзья не дарят друг другу подарки?
– Дарят. На день рождения, например.
– Когда он у тебя? – Сашка снова повернулся к витрине, посчитав, видимо, что наш разговор не стоит его непосредственного участия.
– Зимой!
– И, по-твоему, я специально приеду сюда зимой, чтобы подарить подарок? Не мни о себе слишком многого, друг.
Я растерялся.
– Ну, по твоей логике, я тоже должен купить тебе подарок? – меня почему-то эта ситуация начала смешить.
– Конечно, должен! – он уже махнул рукой статуе консультанта, тот смог выдохнуть и продолжить траекторию полета. – Но это потом. До моего отъезда еще много времени.
Я отвесил челюсть, но бросаться грудью между ними двумя и витриной, чтобы симпатяга Соня не был изъят с полки, конечно, не стал.
– Бред какой-то, – высказался я уже в машине. Мне почему-то было неприятно принимать дорогостоящую вещь. – Я и сам мог его купить.
Сашка завел мотор.
– Я тебя умоляю, только не воспринимай это как подачку от богатого мальчика. Дело не в твоих финансах. Просто ты никогда, – он выделил это слово максимальным раздражением, – не купил бы себе фотоаппарат.
– Конечно. Я и фотать-то не умею! Вообще никогда этим не заморачивался.
– Если захочешь – научишься. А когда-нибудь ты захочешь. И когда-нибудь захочешь профессиональный аппарат. Если у тебя такая страсть к изобразительному искусству, то это хотя бы какой-то способ ее выплеснуть. Да ладно! Художник в тебе просто умолял меня об этом.
Я усмехнулся:
– Ну, тогда спасибо. Наверное. Если стану знаменитым фотографом, упомяну твое имя на какой-нибудь из выставок в Милане. Мол, был в моей молодости один придурок. Он-то и заставил меня стать великим.
– Если ты и станешь знаменитым, то скорее писателем, чем фотографом, – заметил он. – Если хоть одну работу допишешь до конца.
Он уже, конечно, прочитал все мои грандиозные наброски. Некоторые я выкладывал на сайте, но и там приятные отзывы вскоре заканчивались после статуса «заморожено». Я справедливо заметил:
– Я будущий великий писатель, который хотел бы стать великим художником. Самое логичное – подарить мне фотоаппарат.
– Ты уже художник, – он пожал плечами. – Просто рисуешь по-другому. Не понимаю, чем тебе может помешать фотоаппарат.
Мне эта тема осточертела, поэтому спросил:
– Теперь домой?
– Домой? Куда нам спешить? В ресторан!
– Куда?! – звук получился между хрипом и смехом.
Сашка направлял машину к зданию, неоновые надписи на котором уже начинали поблескивать под наплывающими сумерками.
– Поужинаем. Я выпью. А ты меня потом повезешь домой. К утру вернемся! – заверил он.
– Э-э, Саш... Я не умею водить. И прав у меня, естественно, по этой же причине нет.
– Да я пошутил... Как это – не умеешь водить?
– Ну, у отца машины никогда не было. Короче, случая научиться не представилось, – я не желал оправдываться за такой пробел в моем воспитании.
– Я думал, что пацаны в поселке все, как один, прямо с первого класса учатся. Я уж точно научился еще до Москвы.
– И твой опыт сразу создает прецедент, который должен повторяться у каждого без исключения?
– Нет! – он торжественно поднял указательный палец вверх. – Мой опыт возвышает меня над тобой, как Биг-Бен над Темзой. Короче, потом научу тебя.
– Зачем?
– Чтоб умел. Вдруг война с инопланетянами, все такие смываются на тачках в убежища, повсюду пробки и хаос. И один ты стоишь, как лох, и плачешь.
– Я имел в виду, зачем нам на это время тратить? Вдруг войны с инопланетянами не будет?
– Ну да. У нас же других развлечений полно. Ты в отпуске оценишь мою тоску. Меня уже порядком притомили ежедневные посиделки у кого-то из парней. И печень взывает к милосердию. Я боюсь не протянуть до конца августа, если не найду себе занятие без обязательного участия алкоголя.
Мы вышли. Сашка нажал на кнопку пульта, чтобы сигнализация включилась с негромким «клиньк».
Свободных столиков было предостаточно. Мы выбрали тот, что подальше от сцены и шумных компаний. Строго говоря, это был даже не ресторан, а кафе, хотя и очень уютное. На тот момент я решил, что «ресторан» – это должно быть что-то более изысканное, дорогое и эксклюзивное. Плевать на вывеску. Наши блюда принесли уже минут через пятнадцать, включая и пиво для меня. Вот, наверное, наличие пива в меню и понизило рейтинг этого места с «ресторана» до «кафе», хотя я мог и серьезно ошибаться.
Я согласился с Сашкой, что спешить некуда. В конце концов, я нечасто вырываюсь из привычной новозасопкинской атмосферы. Он заказал себе десерт, а я пододвинул следующий бокал с пивом, решив, что это вкуснее сладкого пирога.
– Саш, – я уже наелся и размяк от алкоголя до такой степени, что готов был поднять рейтинг этого «кафе» до «ресторана». – А как это – быть геем?
– Надеюсь, ты сейчас не о физиологии процесса? – он иронично поднял бровь.
– Фу, блядь! Нет, конечно! Физиологию я вообще даже не пытаюсь осмыслить. Для меня секс – это женщина. Как мужик... Фу, блядь!
– Тогда ты отвлекся, – он поставил локти на стол и немного наклонился вперед. Наверное, не хотел, чтобы нашему разговору нашлись свидетели. Я сделал то же самое и стал говорить тише.
– Я о другом спрашивал. Как тебя воспринимают, как к тебе относятся? Я понимаю, что ты не кричишь об этом на каждом углу, но ведь и не особо скрываешься. Как ты себя ощущаешь, когда идешь за руку с парнем, а на вас глазеют?
Он закусил нижнюю губу, но улыбка вырывалась из этого препятствия.
– Никит, а как ты сейчас себя ощущаешь?
– Отлично ощущаю. О чем ты?
– У меня для тебя плохие новости. Ты сейчас гей. По крайней мере в глазах официанта и некоторых посетителей. Да не оборачивайся! Просто, прими как факт. Мы сидим тут уже больше часа, два молодых парня. При этом не уделяем никакого внимания соседнему столику, где сидят две девушки. Как мы выглядим, по-твоему?
– Пф! – возмущенно. – Я, например, не уделяю им внимания из чисто практических соображений. Какой толк сейчас с ними знакомиться, мутить, а потом пригласить... прогуляться до Новой Засопки?
– Возможно. Но никто из присутствующих об этом не знает.
– Ты преувеличиваешь!
– Да, немного преувеличиваю. Хорошо. Согласен стопроцентно побыть геем в их глазах?
– Зачем?
– Чтобы ответить на свой вопрос. Ты никого тут не знаешь, но последствия в виде драки могут быть.
Вот это «в виде драки» и определило мой выбор. Получалось, что если я откажусь, то только из страха перед дракой?
– Окей, давай. Целоваться взасос, надеюсь, не придется?
– Брось, ни к чему до такой степени погружаться в эксперимент. Твоя невинность останется нетронутой, обещаю. Закрой глаза.
Я выполнил просьбу.
– И сразу о физиологии, – услышал я голос Сашки. – Секс, а особенно секс между влюбленными – это, в первую очередь, обмен энергией. Я сейчас дотронусь до твоей руки.
Он предупредил, вероятно, для того, чтобы я не начал дергаться и кривиться от отвращения. Потом накрыл мою ладонь своей. Выждал некоторое время.
– Представь, – продолжил Сашка, – что эта рука не моя, а какой-нибудь женщины. Ты просто ощущаешь чужое тепло. И если эта женщина тебе нравится, то ее тепло было бы приятно. Тебе будет приятно, если руки у этой женщины не мягкие, если ее ладони сухие или с мозолями от какой-нибудь тяжелой работы. Если бы тебе нравилось в ней все остальное, если бы ты любил ее, то даже не обратил бы внимания на мелкие недостатки. Нет, ты бы принимал это тепло безропотно, наслаждаясь. В чем смысл тогда? В этом обмене теплом или в мягкости ее рук? Это если говорить о симпатии и любви. С сексом ситуация еще проще...
Я не выдержал и открыл глаза. Сашка, улыбаясь, спокойно убрал свою ладонь с моей.
Я огляделся. Девушка за столиком неподалеку смотрела на нас с удивлением и... восхищением? А ее подруга тихо хихикала, то и дело поглядывая в нашу сторону. За ними сидела пара в возрасте, которые сморщились до состояния куриных жоп, а элегантная дама даже челюсть немного отвесила, что несколько убавило степень ее элегантности. Молодой парень с девушкой пересаживались на два столика дальше, как будто боялись вирусного заражения. И только первая так и не отрывала от нас восхищенного взгляда, а ее подруга продолжала хихикать.
– Фу, блядь, – снова сказал я – и в ответ на его предыдущие объяснения, и как вывод об общественной реакции.
– Ну, и как оно – быть геем, Никит? – Сашка уже снова развалился на стуле.
– Отвратительно. С какой стороны ни посмотри. А в Москве так же?
– Не до такой степени. Хотя нет, неправильно. Там все зависит от места – где-то вообще никакой реакции, а где-то сразу рискуешь получить в бубен. Ты просто учишься вести себя соответственно месту.
– Сочувствую, – прокомментировал я. – Я бы не решился на такую жизнь.
– Большинство и не решаются. Живут себе спокойно. Дрочат на гей-порнушку, когда жены нет дома. Психуют по пустякам. Вешаются в пятьдесят или становятся домашними тиранами. Выбирают нормальную жизнь, в ней не надо идти на большой стресс сразу.
– Выходит, что тот, кто спокойно заявляет о своей нетрадиционной ориентации, неизбежно сильный человек? Другие просто не выдерживают общественного давления?
– Как-то так, – Сашка неопределенно повел плечами. – По крайней мере в похожем городе или в Новой Засопке уж точно. Любой камин-аут тут – практически самоубийство. А бывает и наоборот. Некоторые, чаще всего бисексуалы, очень любят заявлять о своей гейской натуре. Это их способ эпатировать, вызвать реакцию, протест или проверка собственной смелости. Ну что, пойдем?
Я последним глотком допил пиво и кивнул. Расплатились пополам и получили, проходя через зал, массу пристальных взглядов. Один хмурый мужик даже начал вставать, но друзья его усадили на место. С исследовательской точки зрения опыт был для меня очень полезен. Теперь обязательно введу в одну из своих историй гея. Конечно, он будет второстепенным персонажем, но на его примере можно хорошо показать внутреннюю силу и контроль над реакциями.
***
Зарисовка «О родительской любви»
Материнская любовь – эдакий столп среди общественных норм. Из всей массы различных видов любви именно материнская стоит на незыблемом постаменте абсолюта. К отцовской любви относятся заметно проще. Это понятно, ведь именно мать отдает ребенку силы, здоровье, время, молодость и красоту. Она заслуживает получать за это почести всю оставшуюся жизнь. И я верю, что большинство матерей рискнут жизнью и сделают что-то за гранью человеческих возможностей ради своих детей. Потому что это инстинкт, а не вопрос свободного выбора. Потому я признаю родительскую любовь... но сомневаюсь в ее безупречности. Разве любовь нуждается в условиях? Если бы родительская любовь была безоговорочной, то и не было бы скандалов в семьях из-за плохой учебы, дурных привычек или специфической манеры одеваться. Вот, папочка, мамочка, ваш сорокалетний сынуля – алкоголик! Он счастлив, только когда пьян в стельку! Отчего же вы не радуетесь за него? Может, дело только в том, что родители просто обеспокоены будущим своих детей? Но тогда и не было бы трений, если ребенок не хочет быть юристом, а предел его мечтаний – стать пекарем. Ведь это его жизнь! Он не должен становиться юристом только потому, что эта ваша неосуществленная мечта. Но он станет. Практически в любом случае станет. Потому что если он любит и ценит своих родителей, они не позволят ему выбирать самостоятельно. Получается, что родительская любовь имеет некоторые рамки – тебя будут безусловно любить, пока ты оправдываешь их ожидания.
