Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Огюст Барбье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Мать древнего греха,

Я в зеркале стиха

Твой образ выставляю,

Чтоб дрогнул перед ним

Тот, в ком живет упорство

Бок о бок с мыслью черствой

И сердцем ледяным;

Чтоб он постиг в смятенье,

Какой ценой всегда

Рождает провиденье

Большие города;

Чтоб жалостью любая

Наполнилась душа,

Всем нищим сострадая,

На них теплом дыша;

Чтоб, злобный дух утратив,

Не осуждал любой

Своих несчастных братьев,

Отвергнутых судьбой.

О бедность! Пусть на свете

Не глохнут песни эти,

Пусть в людях, там и тут,

Сочувствие найдут!

Пусть властвуют сердцами,

Гремя, как медный зов,

Руководят борцами

За дело бедняков!

Пора, чтоб, приохотив

Мир к истине живой,

Не молкнул голос против

Напасти вековой.

Изгнать бы голодуху,

Следы ее заместь

И хлеба дать краюху

Тому, кто хочет есть!

Всем странникам усталым,

Взыскующим тепла,

Дать кров и одеялом

Окутать их тела.

О зверь освирепелый,

Пора людей простых

Нам вызволить всецело

Из цепких лап твоих!

Ах, так или иначе,

Бессилен человек!

Нам с этою задачей

Не справиться вовек!

Как мы б ни хлопотали,

Чтобы уменьшить зло,

Нам преуспеть едва ли;

Растет невзгод число!

И столько испытаний

И столько злых обид

Страдальцам средь скитаний

Бесплодных предстоит,

Что ищем неизбежно

Для жалоб мир иной,

Не слишком безнадежный,

Как этот шар земной.

Перевод Д. Бродского

ГЕРОИЧЕСКИЕ СОЗВУЧИЯ

x x x

Ужель поэзией зовется

Лишь то, что праздно создается

Для сочетанья звонких слов?

О нет, в ней есть могучий зов,

Есть высший разум сокровенный

Затем, чтоб гений вдохновенный

По всей вселенной прогремел

О славе наших гордых дел!

Итак, мой дух, за дело быстро,

Раскрой ту мысль, раздуй ту искру,

Что Муза бросила в мой стих,

Чтоб нам легко и вольно пелось

О том, что нам запечатлелось

Из лучших подвигов людских!

КОЛА ДИ РИЕНЦИ

1354

Была глухая ночь. На черный небосклон

Над Римом царственным взошла луна златая,

Сиянием своим бесстрастно облекая

Дома и статуи классических времен,

Вдоль Тибра я бродил, в раздумье погружен,

И, Града Вечного красоты постигая,

Колена преклонил в безмолвии тогда я,

И чей-то вдруг ко мне донесся тяжкий стон.

О боже, это был последний вождь народный!

Петрарки верный друг, Риенци благородный,

Он призраком бродил у бурных берегов.

И кровь из ран его струилась черным током.

Он гневно восклицал в страдании жестоком:

"О мой несчастный край! О родина рабов!.."

ЖАННА Д'АРК

1430

О, если имя есть, что миру прогремело,

Которому удел забвенья незнаком,

То имя девушки, что огненным клинком

Отчизну от врагов освободить сумела!

Дочь Лотарингии, крестьянкой загорелой

На славные дела ты шла прямым путем,

Ты, награжденная за весь твой жар костром.

Где песня, что твои деяния воспела?

Поэты, вы должны в сердцах алтарь возвесть,

Чтоб ей бессмертную воздать хвалу и честь

И заклеймить убийц, ее каравших смертью!

Когда становится добро добычей зла,

Кто может дивные восстановить дела?

Вы, дети красоты, вы, братья милосердья!

ХРИСТОФОР КОЛУМБ

1492

Божественный поэт, сравнимый только с Дантом,

Не на бумаге ты свой путь запечатлел,

Ты начертал его движеньем каравелл,

Доверясь парусам и напряженным вантам.

Могучим гением, стремительным гигантом,

Познавшим и тюрьму, и нищенский удел,

Так ты прошел, Колумб, свой жизненный предел,

Осмеянный ханжой, освистанный педантом.

И горестен был твой изгнаннический путь,

Но не заставило ничто тебя свернуть,

Огня твоей души ничто не погасило.

В том мире мерзости, в том море горьких слез,

Что переплыть тебе при жизни довелось,

Во тьме Полярная тебе звезда светила!

АНДРЕА ДОРИА

1528

Прими, о Дориа, прими почет и славу

За тысячи побед, когда рукой своей

Сумел ты отразить язычников ораву

От голубых границ владычицы морей;

Прими за то, что ты родную спас державу

От рук захватчиков, от тюрем и цепей,

И новый придал блеск закону, чести, праву,

И сделал Геную и крепче и сильней.

Но мною более всего в тебе ценима

Та доблесть Греции, то благородство Рима,

Их проявить герой не смог бы ни один:

Когда была тебе поднесена порфира,

Ты звание свое простое "гражданин"

Не захотел сменить на блеск великих мира!

ЭГМОНТ

1568

Вот моя голова! Более свободной никогда еще

не рубила тирания!

Гете

Свободы гордый дух! Когда, расправив крылья,

Он плавно и легко по небесам парит

И невзначай свой взор на землю устремит,

Там видит он Брюссель, свободный от насилья.

Что привлечет его вниманье? Что за вид

Над шумом площадей, над уличною пылью

Восстанет перед ним священной славной былью?

Что вспомнится и что его одушевит?

Быть может, ратуша шестнадцатого века,

Осуществленная фантазия Рюйсбрека,

Где дерзок острый шпиль и так крепка стена?

Иль, может быть, собор – громада мировая?

– Нет, это попросту, мой сын, та мостовая,

Что кровью Эгмонта была орошена!

БАРАБАНЩИК БАРРА

1792

Скульптору Давиду

Когда усобица владела нашим краем

И вдоль Вандеи шел пожаров страшных след,

Раз барабанщика четырнадцати лет

Взять довелось живьем шуанским негодяям.

Бестрепетно глядел тот юноша в глаза им.

Вот засверкал кинжал, вот щелкнул пистолет.

– Кричи: "Да здравствует король!" – а если нет,

На месте мы тебя, бездельник, расстреляем!

Но, презирая смерть, спокоен и суров,

Он не видал их лиц и не слыхал их слов,

Он пред собой смотрел; за гранью небосвода,

Родной народ ему видением предстал.

И с криком пламенным: "Да здравствует свобода!"

Он под ударами убийц презренных пал!

КОСТЮШКО

1794

Когда в отчаянье, лишась последних сил,

Раздавлен силою, нахлынувшей без края,

Костюшко доблестный, весь кровью истекая,

"Finis Poloniae" ты скорбно возгласил.

И смерти стал искать, – тогда господь следил

За подвигом твоим с высот блаженных рая,

И, троны царские на гибель обрекая,

Твое геройское он сердце пощадил!

Так будет с родиной – мы видим все пример твой,

С твоею Польшею, невинной горькой жертвой,

Она, как Иисус, свершает крестный путь.

И вот уже в пыли истерзанное тело,

И кажется, что жизнь давно уж отлетела,

Но бог ее хранит, чтоб жизнь в нее вдохнуть!

РОБЕРТ ЭММЕТ

1830

Он так сказал:

– Когда и я войду в семью

Тех доблестных бойцов за нашу честь и право,

Что отдавали жизнь в губительном бою

Иль по ступенькам шли на эшафот кровавый,

То имя пусть мое в моем родном краю

Как эхо прозвучит, пусть разольется лавой,

И новые борцы пусть отомстят со славой

Проклятым палачам за молодость мою!

О светлая душа, в эфире пребывая,

Спокойна будь: в цепях Ирландия родная,

Но у нее с тобой неразрушима связь

В ней ненависть к врагам и крепнет и мужает,

Ведь в мире ни господь, ни люди не прощают

Кровь, что неправедно однажды пролилась!..

САНТА-РОЗА

1825

То были дни, когда дорогой неуклонной

Людей на подвиги святая честь вела!

Тогда-то Байрона орлиные крыла

Сломилися в борьбе за славу Парфенона.

Но чтоб продлить его не песни, а дела,

Изгнанник горестный из отческого лона,

Ты, Санта-Роза, встал – и смертная стрела

Вонзилась в грудь твою, и ты упал без стона!

О, слава Греции! О, горестный недуг!

О, дивные моря, в которых гордый дух

Родится из волны подобьем Афродиты,

Те дни так далеки от наших серых дней,

Как будто на земле нет более цепей,

Которые еще народом не разбиты!

ДЖОН БРАУН

1859

У нас жеманная пустая молодежь

Справляет по ночам за кутежом кутеж,

Лишь к богу золота любовью пламенея.

А там, в Америке, на черный эшафот

Стопой недрогнувшей седой старик идет,

Чтоб жизнь свою отдать за светлую идею!

И не за свой народ он проливает кровь,

Не за свою страну берет оружье в руки

И сыновей своих благословил на муки

За племя горькое бесправных бедняков.

О дети черные Америки! То имя

Пророка ваших прав должно бессмертным стать.

Когда вы будете победу ликовать,

Прославьте дух его напевами своими!

ИЮЛЬСКИЕ ЖЕРТВЫ

1830

Смерть за отечество – достойная судьба.

Корнель

Пусть в голосе моем вам прозвучит хвала,

О вы, бойцы трех дней, родные парижане,

Кто злым предательством был обречен заране,

Чья кровь на жертвенник закона потекла!

О храбрые сердца – вас дрожь не проняла,

Когда раздался залп и грозное жужжанье

А были там не все герои по призванью,

И на иных печать отверженья была.

Возможно... Но господь своею мерой судит,

За вдохновенный миг он все грехи забудет,

С душ ваших смыли грязь кровавые струи.

О вы, бойцы трех дней! В день страшного расстрела

Свобода пламенем очистить вас успела

Вас небо приняло в объятия свои!

Перевод А. Арго

ИЗ РАЗНЫХ КНИГ

ГИМН СМЕРТИ

Я ныне смерть пою, к людским мольбам глухую,

Но в жалобу и плач стихи не облеку я,

Хулу в стихи не приведу

Я буду петь ее торжественной хвалою,

Как на заре поют светило огневое,

Румянящее дол, потемкам на беду.

О смерть! Нет никого нигде, во всей вселенной,

Кто пред твоим лицом от радости б расцвел;

Дрожат синица и орел,

Немеет лев, и сын Адама, бренный,

Бледнеет, лицезря твой грозный произвол,

А между тем лишь ты заботой неизменной

Одна спасаешь нас от зол.

Какой кормилице и матери сравниться

С тобой в умении дитя угомонить?

Какому лекарю доступно научиться

Такие снадобья могучие варить?

Какой стальной клинок, какая шпага может,

Как ты, рассечь густую сеть,

Которой прежде, днесь и впредь

Старуха-нищета и рабство нас треножат?

Когда остыл в груди бессмысленный порыв,

Твоя рука легко черту подводит бою;

Когда ушел прилив и отшумел отлив

Страстей, огонь и пыл унесших за собою,

Ты, ты одна ведешь нас к вечному покою,

Движенье волн морских навек остановив.

К иным приходит жизнь в сияющем обличье,

И власть державную дает

Иной судьбе внезапный взлет,

И вся земля дрожит в лихом победном кличе

Но только смерть дает верховное величье;

Резцом ваятеля она мягчит черты

И одевает все покровом красоты.

Все то, что свершено в предсмертные мгновенья,

Божественных высот несет напечатленье,

Самоотверженность и вдохновенный труд

Пред гробовой доской не знают жалких пут.

А крик, пронзивший даль окрестностей Голгофы,

Ужасный вопль того, кто в муках в смерть вступал,

Знаменовал конец всеобщей катастрофы,

Страшней которой мир не знал.

Перед тобою, Смерть, владычица седая,

Мы виноваты тем, что горек нам твой лик,

Что, от него глаза руками укрывая,

Как дети, голося и уши зажимая,

Мы гоним прочь твой вид и крик.

По справедливости – тебя должны мы славить:

Твоя рука одна умеет обезглавить

Злокозненную боль, тиранящую нас,

И в огненной печи все горести расплавить,

Когда пробьет последний час.

Тебя пристало петь, когда бесчестье душит

Все добродетели и все устои рушит,

Когда, коверкая умы,

Преступные дела огонь сознанья тушат

И отправляют мир в пучину гнусной тьмы.

Итак, приди, о смерть! Но без гробов парадных,

Без траурных одежд, без выкриков надсадных,

Внушающих, что ты – владычица могил.

Прочь, череп и скелет в гнилье кровавых вервий,

В гробу смердящий прах, плодящиеся черви!

Кому ваш облик мил?

У смерти больше нет пугающей повадки,

Ее обличье не страшит:

Как ангельская речь, ее рассказы сладки,

В улыбчивых глазах спокойствие царит.

К сынам Адамовым она благоволит

Держа вселенную в божественном порядке,

Несчастье и беду с пути убрать спешит

И, радости в раю давая нам в достатке,

Верховный суд вершит.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Иным даны богатства рая,

И дом от роскоши трещит.

Дарами щедро осыпая,

Судьба, любовница слепая,

Счастливцам этим ворожит.

На ком-то с ног и до макушки

С рожденья ленты, ордена

И всяческие завитушки

По мне, так это побрякушки,

Которым медный грош цена.

А тем, чье имя поскромнее,

На бога жаловаться грех:

Наследством честности владея,

Они одеты в ткань, белее,

Чем горностая белый мех.

Таков и я: вдохнув сознанье,

Богатство это бог мне дал,

Благое это достоянье

Мне в час последнего прощанья

Отец навеки завещал.

За имя честное, простое

Благодарю тебя, отец!

Хоть и не блещет красотою,

Оно сияет чистотою,

Как ослепительный венец.

Что в жизни может быть дороже,

Чем имя честного отца?

Ведь имя честное похоже

На капитал, который позже

Ты можешь множить без конца.

Крыла да будут высшим даром

Отца! И не забудем впредь:

Талант дается нам недаром;

На крыльях молодым Икаром

Мы в небеса должны взлететь.

БУК

Есть дерево в лесу с величественной кроной

Высокий, статный бук. Покров его зеленый

Вкруг серого ствола спадает до корней,

Подобно волосам вокруг девичьих шей.

И рябью огневой листва его объята

В короткие часы восхода и заката.

Не шелохнется лист, лишь пенье птиц порой

Побеги ворожит затейливой игрой.

Сюда влюбленные, ведомы лихорадкой,

От любопытных глаз скрываются украдкой.

И цифры на коре мелькают вновь и вновь,

Но век мишурных цифр длиннее, чем любовь.

Любовь... А может быть, губительная Лета

Умчала прочь ее до окончанья лета,

И разошлись они, когда осенний шквал

Густой листвы с ветвей еще и не сорвал.

Но не беда – они под этой сенью были,

Из погребов любви напиток свой испили,

И пусть какой-то час и длился их союз,

Они в ладах с судьбой и знают жизни вкус.

ЛЕСНАЯ ПЕСНЯ

Угольщику, видно,

В жизни повезло!

Всякому завидно

Наше ремесло

С ремеслом нам, видно,

По-вез-ло!

Мал и неказист шалаш

Из ветвей древесных,

Но отраден отдых наш

В этих стенах тесных.

Из травы мягка кровать,

Пьян напиток в жбане:

Выпьешь – легче начинать

Дело с самой рани.

Свистнет славка – и встаешь:

В небе чуть светает,

И в руках садовый нож

Зайчиков пускает.

Хлеб нарежешь на траве

И слетятся птицы

С самой быстрой во главе

Хлебом поживиться.

А когда к исходу дня

Роща онемеет,

Сядем тихо у огня,

Где вязанки тлеют:

Кто закурит, кто споет

Лес напеву вторит,

Сон невидимо придет

И до утра сморит.

Мы как смоль, черны лицом.

Но белы душою.

Кто нас видел, тот потом

Помянет хвалою:

Бури хлещут, ливни льют,

Пешеходов многих

Защитил и спас приют

Шалашей убогих!

Угольщику, видно,

В жизни повезло.

Всякому завидно

Наше ремесло

С ремеслом нам, видно,

По-вез-ло!

ЦИНТИЯ

Луна! Когда-то встарь лучи твои, ясны,

Несли моей душе лишь благостные сны,

Лишь радостный порыв, нежданный и горячий,

Лишь бурный взлет мечты ц пылкости ребячьей.

Лучился надо мной твой вдохновенный лик

Светильник томности, небесный духовник

Сердец, стремящихся в ночи одно к другому

По кромке шумных вод и по лесу густому;

И шли влюбленные под сенью темноты

Своим живым огнем их воскрешала ты:

Несчастный Абеляр, Ромео и Джульетта,

И ты сама лучом таинственного света,

Проклятию предав постылый небосклон,

Ласкала тихий лес, где спал Эндимион.

И ныне, Цинтия, твой ясный свет не может

Не чаровать меня, но что-то сердце гложет.

Успокоительной и ровной белизне

Желаний буйных вновь не разбудить во мне,

Охоты больше нет таиться под листвою,

Пропитанной насквозь росой вечеровою,

И, млея, обмирать от стука каблучков,

И ждать, когда мелькнет сверкание шелков.

Как диску твоему, в движенье неминучем

Не раз случалось мне давать сраженье тучам,

Грозящим нам бедой; и мне природный пыл

Причиной перемен, как и тебе, служил.

Переводя свой взгляд на землю, замечаю,

Как твой целящий луч, округу освещая,

Круги древесных крон обводит белизной

И вспоминает ум, угрюмый и немой,

Все лики белизны, которая венчала

Мое чело и тьму от сердца отвращала.

ЭПИЛОГ

Придет мгновение, когда листва увянет

И пальцы над строкой в бессилии замрут;

Отныне хор стихий поэту чуждым станет;

Закончен долгий труд.

Напрасно красота, изящество и томность

Перед художником миражами пройдут,

Напрасно будут звать и скромность, и нескромность!

Закончен долгий труд.

Над книгою застыв, душа стремится к мигу,

Когда пустую плоть с почетом погребут;

О, если бы Господь сказал, закрывши книгу:

"На славу вышел труд".

ЛЮБОВЬ К ПЕСНЯМ

Я не могу не петь

Весной, когда тепло и влага

Древесный ствол, очам на благо,

Спешат в листву одеть

И, приготовясь зеленеть,

Луга и рощи в песнях многословных

О радостях любовных

Не устают все время петь.

Я не могу не петь

В разгаре летней благодати,

Когда девицам от объятий

Не терпится сомлеть

И любо всем в дуду дудеть,

Играть на тамбурине и волынке

И вместе по старинке

Под шум и хохот песни петь.

Я не могу не петь,

Когда весь мир заледенелый

Стоит одетый в саван белый,

И свищет ветра плеть,

И любо у печи сидеть,

Мурлыча песни, девкам полусонным,

А малышам неугомонным

Под колыбельную сопеть.

Да будем вечно петь,

Да будем в песнях песню славить:

Она умеет позабавить,

Умеет обогреть.

Реке стихов не обмелеть!

Утратит силу мудрость Цицерона,

А песне – литься неуклонно,

Строке Горация – не тлеть!

БЕРЕГА МОРЯ

Рассыпав блики вкруговую.

Уходит солнце почивать.

Ввысь на скалу береговую

Пойдем парами волн дышать!

Мы различим, над морем стоя,

Баркасы в отсветах зарниц

Борта их, словно крылья птиц,

Воды касаются порою.

Увидим мы, как туч слои

Висят над нами мглой туманной,

А люди по косе песчаной

Идут гуськом, как муравьи,

Как тают буруны лихие,

Утрачивая голоса;

Увидим вольную стихию

Превыше моря – небеса;

И там, вверху, на голом склоне,

Вдали от шума, молчалив,

В ладони взяв твои ладони

И голову к тебе склонив,

Под причитания морские

В твоей груди услышу стук,

И этот тихий, мерный звук

Поглотит голоса другие.

ЛАСТОЧКА

Был у меня дружок,

А нынче мне несладко?

Ушел дружок, лишь пробил срок,

Ласточка-касатка.

Мой милый на войне,

Воюет для порядка,

Он на войне в чужой стране,

Ласточка-касатка.

Меня и день и ночь

Терзает лихорадка:

Чем я могу ему помочь,

Ласточка-касатка?

Легки твои крыла,

Быстра твоя повадка,

О, если б мне ты помогла,

Ласточка-касатка!

Коль не страшны тебе

Клинки, штыки, взрывчатка,

Ты милого найдешь в толпе,

Ласточка-касатка.

Дружка найти, ей-ей,

Нетрудная загадка:

Он самый ладный из парней,

Ласточка-касатка.

Лети сквозь дым и тьму,

Скажи, что без остатка

Я душу отдаю ему,

Ласточка-касатка.

Но если изменил,

То утаи, крылатка,

Скажи, что враг его убил,

Ласточка-касатка.

МАЛОДУШНЫЙ

Газель

О, скрой светила ясных глаз,

Сулящих для враждебных глаз,

Назло моим, услады рая.

О, скрой светила ясных глаз;

Я маюсь, в их огне сгорая.

Но взгляд твоих прекрасных глаз

Так сладостен, что против воли

Зрачки моих несчастных глаз

В твои впиваются до боли.

Огни неверных этих глаз

Крушенья моего причина.

От них моих не скрою глаз:

Мне светит в горькую годину

Лишь свет твоих прекрасных глаз.

ПОКИНУТЫЙ

По саду я гулял один.

Там белой шапкой цвел жасмин,

И мне шептали из куртин

Цветов махровые макушки:

"Нарви букет своей подружке!"

Подружке?

Боль моя горька!

Она забыла простака!

Защелкал песен властелин

В саду, где буйно цвел жасмин,

И в каждой песне был зачин:

"Учи коленца, завитушки,

Чтоб угодить своей подружке!"

Подружке?

Боль моя горька!

Она забыла простака!

Певец пернатый и жасмин!

Не заглушат моих кручин

Ни сладость ваших пьяных вин,

Ни звонких песен побрякушки!

Нет у меня моей подружки!

Подружки

Нет у простака!

И боль в душе моей горька!

ЗАГАДКИ

1

Коль высшим счастьем на земле считают

Блаженный миг, когда, соедини

В огонь единой страсти два огня,

Два сердца вместе свод любви читают,

То почему, когда закрыть страницы

Придет желанье к одному из них,

Выходит, что другой огонь не стих,

Другое сердце к чтенью вновь стремится?

2

Мы слышим бесконечно, беспрерывно:

"Она ушла", а нет – так "он ушел",

Играешь вечно этот фарс надрывный,

Ты, человечество-осел!

Как ни верти, при каждом расставанье

Не горький плач, так горестная речь.

Но если постоянство – лишь названье,

Зачем искать каких-то встреч?

ВИДИМОСТЬ

Не всегда у волны, неуемной и бурной,

Наиболее мутны струи,

Не всегда небосвод беспредельно лазурный

Исполняет посулы свои.

Не всегда у цветка, что пестрее денницы,

Изощренней других аромат,

Не всегда большекрылые мощные птицы

Выше малых пичужек летят.

Не всегда человек, беспрерывно скорбящий,

Паче многих судьбой обделен,

Не всегда и повеса, людей веселящий,

Наименее строг и умен.

Не всегда в богомолье души исступленной

Пламень истинной веры сокрыт,

Не всегда многословный и томный влюбленный

Настоящее чувство таит.

КРАСАВИЦА ИЗАБО

Красавица перед окном сидит,

Златосплетенный локон ветром взбит,

А грудь и шею

Снегов стократ белее

Жемчужный дождь горючих слез кропит,

"Увы, увы, – она судьбу клянет,

В цветенье луговина каждый год.

Листва увянет,

Зима седая грянет

Любовь меня вовек не позовет.

Постыла дней пустая череда.

Я чувствую, что ждет меня беда;

Ох, может статься,

Девицею остаться

Придется мне, бедняжке, навсегда!"

Ее, лаская, утешает мать:

"К чему напрасно слезы проливать?

Моя голубка,

Как видно, счастье хрупко;

Гордячке вечно в девках вековать".

"Когда б явился статный молодец,

Пуста мошна, но сердцем удалец,

Не размышляя

И слез не проливая,

Я с радостью пошла бы под венец!"

"Да есть, голубка, статный молодец,

Хоть не богач, да славный удалец,

В тебя влюбленный

И страстью ослепленный,

Он что ни день торопит свой конец".

ЗЕЛЕНАЯ ДЕВА

Опасно в лесу не зверье!

Старик и юнец несмышленый,

Бегите от девы зеленой,

Не слушайте песен ее!

Она, говорят, молодая

И гибкая, словно лоза,

Стремительная и живая,

Как ласточка, как стрекоза.

Идет по полянам зеленым

Владычицу летнего дня,

Высокие кроны клоня,

Деревья встречают поклоном.

В глухой густолиственной чаще

Она укрывается днем

И звуки листвы шелестящей

Сплетает в напеве своем.

А ночью поет, не таится,

И песни так сладко звучат,

Что в недоуменье молчат,

Заслушавшись, певчие птицы.

Твердят, будто слушать не надо

Таинственных песен ее:

От звуков бесовского лада

Находит на всех забытье.

Уловленный в сети коварства,

Влюбленный в нее человек

Обратно на волю вовек

Не выйдет из мрачного царства.

Рассказы о деве правдивы,

И девой погубленных жаль:

В глубь леса пошел на призывы

Владетельный князь Эриваль,

И там на груди чаровницы

Он все позабыл как блажной

И не вспоминал об одной

По нем тосковавшей девице.

Опасно в лесу не зверье!

Старик и юнец несмышленый,

Бегите от девы зеленой,

Не слушайте песен ее!

ВАСИЛЬКИ

Расцвели васильки!

Синевы островки

Разукрасили поле.

Нам кричат васильки:

"Из Парижа на волю

Наперегонки!"

Люсетта, какая отрада

Легко и свободно дышать

Окон и дверей открывать

Для этого в поле не надо;

Какая отрада глядеть,

Как ветер колдует над нивой,

Как рожь начинает шуметь

Своей белокурою гривой,

На волю из города тянет!

Сильней мою руку сожми

И за руку дочку возьми,

Пожалуй, она не устанет.

Малютку подальше ушлем,

Пускай собирает цветочки

А мы, притаившись, без дочки

Дни молодости вспомянем.

Из сини небесной соткался,

Рождаясь на свет, василек,

Хочу, чтобы синий венок

На дочке моей красовался!

Как будто в короне пойдет,

И всяк на нее подивится.

"Смотрите-ка, лета царица!"

С улыбкою скажет народ,

Расцвели васильки!

Синевы островки

Разукрасили поле.

Нам кричат васильки:

"Из Парижа на волю

Наперегонки!"

ХВАЛА ХАФИЗУ

Хафиза я люблю давным-давно

За то, что, с мудрецами заодно

Переступив запреты Магомета,

Он пьет и славит доброе вино,

За то, что розе пурпурного цвета

Хвалы куренье им возожжено,

За то, что ей в застолье у поэта

Хозяйки положение дано.

Вино и роза – спутники по праву,

Меж ними сходных качеств – не одно:

У них обоих цвет горяч на славу,

Благоуханье терпко и пьяно.

Вдыхай дыханье розы колдовское

И пей вино, чтоб показалось дно

И ты узнаешь многое такое,

О чем узнать из книжек мудрено.

Лепечет роза: "Словно в быстром беге

Живу, являя красоты зерно".

Журчит вино: "Со мной забудешь в неге,

Как больно бьет судьбы веретено".

Перевод А. Парина

Комментарии

Первые сатиры Барбье были опубликованы в парижских газетах, а затем объединены в сборник "Ямбы" (1831). Многократно переиздавались под названием "Ямбы и поэмы". В состав сборников под таким названием были включены, по мере их создания, стихотворения, составляющие циклы "Il Planto" и "Лазарь". Книга "Героические созвучия" была впервые опубликована в 1841 году; книга "Светские и религиозные песнопения" вышла в 1843 году. В 1851 году появились в печати "Сильвы". В 1865 году были опубликованы "Легкие созвучия".

В России Огюст Барбье стал известен сразу же после опубликования в Париже "Ямбов", в 1832 году. Царская цензура немедленно запретила его книгу на целых тридцать лет, до 1864 года. Но это не помешало демократической русской общественности с горячим сочувствием следить за творчеством Барбье, столь близким духу русской гражданской поэзии. Уже в 1834 году Белинский назвал имя "энергического Барбье" в одном ряду с именами Гюго и Бальзака; Лермонтов читал "Ямбы", будучи под арестом на гауптвахте, поставил эпиграфом к своему стихотворению "Не верь себе..." строки из "Пролога"; с трагическими настроениями Барбье перекликается и лермонтовская "Дума". В библиотеке Пушкина сохранились первые издания сборников Барбье "Ямбы" и "Il Pianto".

Широкую популярность получил Барбье в сороковые годы: о нем с одобрением писал молодой Достоевский, его высоко це нил Герцен, усиленно пропагандировали поэты кружка Петрашевского. С. Ф. Дуров, сосланный вместе о Достоевским, читал товарищам свои переводы из Барбье (в том числе "Кьяйю"); стихи Барбье переводил Плещеев. По воспоминаниям последнего, впечатление от поэзии Барбье было столь велико, что один русский современник назвал Барбье "пророком тогдашнего молодого поколения". В 1843 году, представляя Барбье русским читателям, журнал "Отечественные записки" (книга XII) писал: "Он первый французский сатирик, осмелившийся вывести на сцену не тот народ, который обыкновенно изображали в романах, – а народ настоящий, который толпится на улицах Парижа в тряпках и рубище, обуреваемый страшными страстями". Журнал определил "Ямбы" как "страшный вопль сердца, стремящегося к идеалу и негодующего на современное состояние французского общества".

Новый интерес к Барбье вспыхнул в России в шестидесятые годы; переводы из Барбье помещали, борясь с цензурными купюрами и искажениями, все передовые русские журналы – "Отечественные записки", "Современник", "Русское слово". Почти все демократические литераторы шестидесятых годов, в первую очередь поэты "Искры", переводили Барбье; Некрасов, желая избежать цензурных преследований, выдал свое стихотворение "Чернышевский" за перевод из Барбье (оно было озаглавлено "Пророк"),

В советское время представление русских читателей о творчестве французского сатирика обогатили новые переводы, в том числе таких крупных поэтов, как О. Мандельштам (фрагменты из "Ямбов"), Вс. Рождественский, П. Антокольский. В 1957 году Издательство художественной литературы выпустило "Избранные стихотворения" Барбье. Эта книга положена в основу настоящего издания. Стихотворения, помещенные в разделе "Из разных книг", публикуются на русском языке впервые.

ЯМБЫ

Стр. 297. Вступление. – Это стихотворение было предпослано сборнику "Ямбы и поэмы" (Париж и Брюссель, 1837) и перепечатывалось только один раз в парижском издании 1842 г. Выражая свое понимание задачи поэта, Барбье отмежевывается здесь от романтической поэзии 1820-х годов, которая была еще далека от демократических идей.

Одна угрюмая, как плакальщица... – Скорее всего намек на сборник уныло-меланхолической лирики Альфонса де Ламартина "Поэтические размышления" (1820).

С гробницы короля другая глаз не сводит... – Даже будущий вождь французских демократических романтиков В. Гюго в юношеских стихотворениях (объединенных в сборник "Оды", 1822) еще воспевал династию Бурбонов.

Он – человечества посол. – С этой формулой Барбье перекликается заявление зрелого В. Гюго, что поэт – "маяк человечества".

Стр. 299. Пролог. – Сын века медного, звучит он медью труб. Определение гражданской лирики как "медной" было в духе времени. "Пролог" появился в 1831 г. В ноябре того же года В. Гюго в стихотворении "Друзья, скажу еще два слова" утверждал, что "муза посвятить себя должна народу" и что он "добавляет к своей лире медную струну". А Барбье назвал одно из самых негодующих стихотворений сборника "Лазарь" – "Медная лира".

Стр. 299. Собачий пир. – Сатира впервые была напечатана в газете "Ревю де Пари" в августе 1830 г.

Стр. 303. Лев. – Опубликовано в декабре 1830 г.

Стр. 304. Девяносто третий год. – Опубликовано в январе 1831 г.

...четырнадцать народных армий двинул... – Во время Великой французской революции Конвент выставил против монархической коалиции Англии, Австрии и Пруссии четырнадцать армий, которые отстояли Республику.

Стр. 305. Известность. – Опубликовано в феврале 1831 г.

...Душа трибуна и борца... – Уже в этом стихотворении Барбье, разочарованный в народном движении, пытается возложить надежду на героическую личность, которая поведет народ к освобождению.

Стр. 308. Идол. – Опубликовано в мае 1831 г.

За дело, истопник! – В первой главке поэмы изображается отливка Вандомской колонны, которая была воздвигнута на Вандомской площади в Париже в 1806 г. в память военных побед Наполеона и сделана из захваченных им трофейных орудий.

...Качнулась статуя твоя. – Вандомская колонна была увенчана статуей Наполеона. В 1814 г., после прихода к власти Людовика XVIII, статуя была низвергнута и заменена огромной лилией – эмблемой династии Бурбонов (статуя была восстановлена после революции 1830 г.).

Ты помнишь Францию под солнцем Мессидора... – Мессидор – один из летних месяцев по календарю Великой французской революции. Образ всадника скорее всего создан под впечатлением песни VI "Чистилища" Данте, перевод которой появился во Франции в 1829 г.

Стр. 313. Дант (1831). – Первое стихотворение Барбье, появившееся в переводе в России. Этот перевод 1844 г., принадлежащий С. Ф. Дурову, помещен в настоящем томе.

О старый гиббелин! – Гиббелины (сторонники объединения Италии под властью императоров) и гвельфы (сторонники власти папы римского) – две политические партии времен Данте (1265-1321). На родине поэта, во Флоренции, гиббелины были разгромлены и изгнаны, но победившие гвельфы раскололись на "черных" и "белых". К последним, которые были близки к программе гиббелинов, примыкал Данте, ненавидевший папство.

...след // Святого гения и многолетних бед. – В 1302 г. Данте в числе других "белых" был изгнан из Флоренции и провел свою жизнь в скитаниях по Италии.

Стр. 314. Мельпомена (греч. миф.) – муза трагедии. Сатира опубликована в 1831 г. Посвящена французскому поэту-романтику Альфреду до Виньи (1797-1863), чье творчество пронизано мотивами трагического стоицизма одинокой личности, не приемлющей буржуазный мир.

Стр. 316. Смех. – Опубликовано в 1831 г.

Стр. 318. Котел. – Опубликовано в 1831 г.

Стр. 320. Жертвы. – Опубликовано в декабре 1831 г.

...клочья тел, сжигаемых в угоду // Обжорству медного быка... – По древнегреческому преданию, тиран агригентский Феларид бросал своих противников внутрь раскаленного медного быка и тешился стонами своих жертв, напоминавшими ему бычье мычание.

Стр. 321. Терпсихора (греч. миф.) – муза танца. Опубликовано в феврале 1834 г.

Стр. 323. Царица мира. – Сатира появилась в сентябре 1835 г.

Стр. 325. Машина. – Стихотворение написано в 1842 г., после поездки Барбье в Англию, и перекликается с темами и образами сборника "Лазарь".

...Создатели машин, потомки Прометея... – Этот образ, так же как уподобление машины "богатырю Гераклу" в последующих строках сатиры, говорит о знакомстве Барбье с книгой реакционного английского экономиста Э. Юра "Философия мануфактурного производства" (1835), с которой французский поэт полемизирует в "Машине". Обращая эти образы, найденные в сочинении его противника, против самого Э. Юра, Барбье побивает утверждение последнего о том, будто введение машин выгодно рабочим.