Текст книги "Охота на кавказских мужчин"
Автор книги: Оганес Мартиросян
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Огромное катилось с неба шоу,
и голосом ничьим вещал бумбокс:
когда на ринге пусто – это бокс.
* * *
Израиль покрывает тонировкой
свои и палестинские очки.
В квартире небольшая обстановка.
Тетради, сигареты и значки.
Допитое до дна живое пиво
и холодильник за диваном Орск.
По улице иду неторопливо.
Смотрю направо – там стоит киоск.
Смотрю налево – там бежит дорога,
ведущая к базару своему.
Мне хочется вина испить из рога.
Покаяться всему и ничему.
Купить арбуза, сока и сгущенки,
но я беру печеночный паштет.
Вхожу затем в пространство кинопленки.
Внутри нее сажусь в кабриолет.
Веду его уверенно как профи
и уезжаю в виртуальный край.
А что есть разум? Парагвайский кофе.
А что есть чувства? Уругвайский чай.
* * *
Америка – антоним США.
Внутри нее мешаются китайцы
с одной национальностью – душа.
По Бостону бегут лисицы, зайцы.
Бизоны, крокодилы и табу
на перевозку тола и тротила.
В кафе Аляски все берут борьбу
меж пьесами Шекспира и О'Нила.
Заказывают смысл и правду книг
Толстого, Брехта и Хемингуэя.
Армения – верховный самый пик.
К нему ведут скамейка и аллея.
С любимой долгосрочный поцелуй
и сахарная в двух ладонях вата.
Название любви моей – Ануй.
Она волшебна, сказочна, крылата.
Живет она пока что в голове,
но после будет жить на небосклоне,
раз в фильме Я шагаю по Москве
играют Шварценеггер и Сталлоне.
* * *
В Ахалцихе огромная жара.
Деревья шелестят своей листвою.
По улице шныряет детвора.
Проносится звезда над головою.
Уходит в голубые небеса.
А я сижу на лавочке с Геворком.
Мы – легкость, утро раннее, роса.
Мы балуемся пивом очень горьким.
Нам весело и радостно вдвоем.
Мы смотрим на грузинку и армянку,
которые вдвоем слагают дом.
И сочиняют на смартфоне танка.
Его на конкурс в Нагасаки шлют
и ждут ответа, премии, победы.
Над головой горит огнем Хануд.
Зовут бомжей бесплатные обеды.
И так проходит мимо каждый год,
как с Тони бьется каждый вечер Жиров.
О Грузия – бумажный самолет,
несущий триста сорок пассажиров.
* * *
На ветке абрикосовой сидишь.
Выводишь одинокие рулады.
За солнцем улетаешь выше крыш.
Питаешься боями Сталинграда.
А в целом – многозначна, хороша.
Со лба своей ладонью прядь откинув,
послание мне пишешь – ППШ.
Тебя я полюбил, свою богиню.
Ты сердце обозначила мое
в глазах своих, в сознании и воле.
Слова есть нож, кинжал или копье.
Поговорим с тобою о футболе?
К примеру, Месси правильный игрок,
который деньги в своем сердце копит.
Люблю тебя – пишу тебе меж строк.
Ты – как театр, актеры его, опыт.
А что такого? Ты – как МХТ.
Идущие внутри него спектакли.
Друг друга мы распяли на кресте.
И он стоит. А мы с тобой иссякли.
Исчезли мы согласно этажу,
где Листьева прикончили из пушки.
Так в космосе кочует, я скажу,
армянский бог по имени Кукушка.
* * *
Мы курим сигареты Хортиця.
Вдвоем на лавочке сидим,
пока погода в сердце портится.
Мешаем в нем Кавказ и Крым.
В кафе едим с салатом гамбургер.
Снимаемся на телефон,
как бьют друг друга парни в тамбуре.
Передаем друг другу сон.
Общаемся умами горными,
в которых снег всегда лежит.
Вдыхаем воздух всеми порами.
Разводим МВД и МИД.
Теряемся в пространстве летнего
тепла в Саратове – везде.
МИД – это выдох сигаретного
дымка, а вдох есть МВД.
* * *
Бродский стихи про Кавказ написал,
медленно сел на скамью у востока.
Битву устроил в уме – кинозал
с музыкой из Одиночества бога.
Далее вышел из громких орбит
Марса, Венеры, Земли и Сатурна.
Он заказал себе пиво Болит.
Кинул бычок от не Мальборо в урну.
Просто подумал не о США.
Бродскому стукнуло вечером сорок.
Жизнь протекала его не спеша
мимо театров, почтамтов, оптовок.
Годы скукоживались в голове.
Он их сжигал на костре по субботам.
Бродский имел очень много лавэ.
Не отвечал через мессенджер ботам.
И забывал про себя – небеса,
в коих луна часто делала аут.
Каждое утро людские глаза
заново мир в страшных муках рожают.
* * *
Ничего нет лучше сигарет.
Я курю последние в подъезде,
позабыв про завтрак и обед.
Голова и руки – всё на месте.
Не ушли, не бросили меня.
Человека разобрать непросто,
хоть он состоит и из огня.
А глаза – кометы или звезды.
Их за километры увидать
каждому незрячему возможно.
Выдыхаю черный дым опять.
Ощущаю жизнь свою подкожно.
Отпускаю в море иногда
в должности, к примеру, капитана.
Сигареты – это города.
Те, кто курят сигареты, – страны.
* * *
Ты в прошлой жизни – человек—поэт Цветаева.
Страдалица в былом великая моя.
Поехали со мной в Тирану и Сараево.
Там выпьем мы воды из горного ручья.
Там посвятишь ты мне свои стихотворения,
когда зайдем с утра в гостиницу вдвоем.
Я сделаю тебе обратно предложение.
Мы окунемся вместе ночью в водоем.
А тот тела не примет наши исходящие,
и мы съедим пирог Пекин в кафе Китай.
Со мною ты всегда такая – настоящая.
В библиотеке предо мной лежал Батай.
Его читал я страстно, сильно и уверенно,
пока сидела ты поблизости меня.
Мы целовались возле памятника Ленину.
Ты сигарете позже поднесла огня.
Ну а теперь пора сойтись у бюста Сталина,
поскольку мы навек друг другу суждены.
Все люди инопланетянами украдены
и на подобных им существ заменены.
* * *
Питание земли предрешено:
ей нужно мертвеца все время есть,
как девочка идет с Рембо в кино
и там теряет доллары и честь.
И в этом ничего плохого нет:
той девочке давно за миллион
пробило на часах с кукушкой лет.
Ну а Рембо пьет с урками бульон.
Кидает в рот орешки и исход
евреев из Египта в поздний час.
Герой рождает из себя народ.
Стоит над континентами Кавказ.
Растит над высшим пиком георгин.
Рембо – без человечества Сократ,
поэтому он скомкан и один.
История – подсечка и накат.
Поэзия – кино наоборот,
но как твердит истории Коран,
Армения в Абхазию плывет
по Грузии на лодке Дагестан.
* * *
Позавтракала ты слегка вареньем,
прошлась по территории Москвы,
ничто тебе не показалась бренным.
Взяла в аптеке ночь от головы.
Купила день на почте для искусства.
Пустила шарик синий в небеса
по правилам науки и безумства.
Вокруг тебя свершила круг оса.
Немного пожужжала, улетела
в открытый космос – дальше от земли.
Ты выпила стакан кефира смело.
О, туфли – лодки, где же корабли?
Они стоят давно в открытом море
и ждут погоды час, неделю, год.
Увидимся с тобой на мониторе.
Обсудим книги, фильмы и народ.
Друг другу осторожно улыбнемся.
Побудем в тишине и на коне,
поскольку холод на планете – бонза.
Театр – Мане, кинотеатр – Моне.
Стаканы – время, а пространство – блюдца.
А мне твердит от сигареты дым:
поэзия и жизнь пересекутся,
как рельсы под составом грузовым.
* * *
Мне позвонил вчера мой товарищ Василий.
С ним поболтали о кинопремьере солнца,
души свои зажгли, доказали, простили.
Вася перевернул представления горца.
Тот размышлял о дне, даунах и квартирах,
где разлагается общее наше тело.
Вася сказал кафе, пиццу с кинзой и сыром
и процитировал Блока, Дефо и Селу.
После мы вознесли небо с земли и неба.
Вася глотнул вина и закурил Манхэттен.
Я положил ничто на два кусочка хлеба.
Стал до конца, весьма всем на свете заметен.
Впрочем – включил экран, посмотрел на девчонок,
что гоняли попсу и танцевали топлес.
Вася ушел листать кадры из кинопленок.
Я будто вами стал, Винсент, Джулс и Уоллес.
И произнес легко, словно арий и парий:
слушай меня, весь мир, слушай меня, Россия:
проза – это коньяк, пиво – это сценарий,
виски – это стихи, водка – драматургия.
* * *
Абхазия, конечно, мандарин.
Армения, конечно, Цвет граната.
Я масло мажу на холодный блин.
А большего под утро мне не надо.
Ну можно, если честно, вкус вина
почувствовать и ощутить в желудке.
Раскинута российская страна.
Внутри нее танцуют танго утки.
А гуси исполняют телом вальс.
Россия – ты стакан холодной водки
и жареная курица для вас,
Пеле и Клопп в атаке и в обводке.
Пике и Месси за одним столом
в кафе Ван Гог на улице Мадрида.
Я ощущаю слева – в сердце – гром.
Я прочитаю в ночь всего Майн Рида.
И так скажу от имени армян
из глубины любого монитора:
мужчина, твое имя – д'Артаньян,
у коего меж ног – три мушкетера.
* * *
Саратов разделил на части поезд —
их стало и не стало две.
Я подтянул на шортах черный пояс.
Побыл минуту в голове.
Потом спустился в легкие и сердце.
Внимания страна полна
к моим словам одеться и раздеться.
Присохла к языку слюна.
Жару исторг и выпил холод Цельсий,
разинув до предела рот.
О, не переходите, люди, рельсы —
трамвай по ним всегда идет.
* * *
Таблетки выпиваю и порождаю гром.
Плывет вокруг Чикаго пятиэтажный дом.
Он стонет и танцует ламбаду, вальс и твист.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
