Текст книги "Американское сало"
Автор книги: О. Воля
Жанр:
Политические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Нехорошо получилось, Виктор Федорович, мы едим, а его даже за стол не посадили. А ведь человек-то уважаемый, только в Крыму здесь двадцать миллионов долларов инвестирует. Для чернобыльцев пансионат с новейшим оборудованием строит… Да и в России у него связи в самом президентском окружении…
– У Виктора Федоровича тоже связи в президентском окружении, – хохотнул Курицын. – Обидели самого Женю Дружинина! Надо же. А че, он, в натуре, херню ботает? Он Виктор Федоровича своим предложением не обидел, что ли?
– Я в политике не разбираюсь, но с людьми надо по-человечески, – буркнул Козак.
– А не разбираешься, так и молчи! – вдруг гаркнул Янушевич. – А то…
Козак не дал ему продолжить:
– Я, Виктор Федорович, пойду займусь своими прямыми обязанностями.
Николай вышел на улицу и пошел к набережной. Там возле большой пальмы его ждал Дружинин.
– Ну что? Плохо? Я сам вижу, что плохо…
– Да не готовы они воспринять все, но… Жизнь их научит. И еще в следующий раз давай я тебе дам пару советов перед разговором. Не надо, например, на Украину наезжать такими словами про то, что все дивчины проститутками в Москве работают, и еще…
– А что, будет следующий раз?
– Будет, это я тебе обещаю!
Глава десятая
Апрель 2004 г.
– Премьер-министру Украины В. Янушевичу удалось подписать договор с «Газпромом», касающийся урегулирования задолженности украинской стороны. Российская сторона «прощает» Украине более трехсот миллионов долларов, – сообщает радио «Импульс».
Несколько худощавых мужчин в кепках-аэродромах пожирали глазами молодую блондинистую секретаршу и что-то говорили на своем языке.
«Кыс…кыс…»[29]29
Кыс – девушка (тюрк.).
[Закрыть] – слышала она через слово и наивно думала, что разговор идет про кошек.
– Паслушай, красавитса, – вдруг сказал самый пожилой из них, – у нас назначено на 15.00. Если пан Ищенко думает, что мы будем ждать его в приемной целый час, он ошибается. В следующий раз ему к нам в Крым надо будет ехать…
Секретарша юркнула в дверь кабинета шефа, чтобы доложить о возмущенных посетителях. Ультиматум татар сработал, и через широко раскрытые двери в приемную вышел сам кандидат в президенты Украины Юрий Ищенко с обаятельной улыбкой и приготовленными для объятий руками.
– Здрастуйте шановнi панi та панове, прошу вибачення за затримку, проходiте в кабiнет, сiдайте за великий стiл.[30]30
Уважаемые дамы и господа, прошу прощения за задержку, проходите в кабинет, присаживайтесь за большой стол.
[Закрыть]
Татары продолжали стоять в приемной и глазеть на кандидата в президенты, мысленно переводя сказанное. Смысл слов дошел до них одновременно с энергичными жестами хозяина кабинета.
– Мы, пан Ищенко, живем в Крыму, там на ураинской мове никогда не говорили, нам легче по-русски… Мир вашему дому!
Радушное лицо Ищенко стало суровым, но ровно на одну секунду, он махнул рукой и, изобразив дежурную улыбку, перешел на русский:
– Разрешите вам представить, господа, – обращался он к уже сидящим за столом людям, – это Мустафа Шамилев, председатель «Меджлиса крымских татар», самой, не побоюсь этого слова, могущественной организации в Крыму. А это – Петр Петрович Паращенко, Юлия Владимировна Тимоченко, члены моего избирательного штаба и ближайшие соратники. Прошу всех садиться, где будет удобнее.
Сам Ищенко сел во главе стола, аксакал Мустафа Шамилев – с другого торца, прямо напротив, его соратники по бокам от него. Получалось, что переговорщики сразу разбились на враждебные лагери, да и по дальнейшему крутому повороту разговора стало ясно, что пришедшие мужчины настроены серьезно.
– Пан Шамилев любезно согласился помочь нам в предвыборной кампании, как он мне сказал в разговоре по телефону. Мы собрались сегодня обсудить вопрос о том, как лучше использовать большой потенциал структуры пана Шамилева и его единоверцев. Мы все понимаем, что на власти Автономной Республики Крым рассчитывать в полной мере нельзя, все они русские, а пан Шамилев и его молодые энергичные люди помогут нам с разноской агитационной продукции, да и…
– Пан Ищенко, я не собираюсь памагать вам с разноской агитационной продукции. Эта бесполезно, русских вы в Крыму не убедите ни в чем. Не тратьте зря силы и деньги.
Тимоченко и Паращенко удивленно переглянулись.
– Простите, может, я неправильно понял, но… – начал Ищенко.
– Сколько вы собираетесь взять на Западной Украине? Наверное, восемьдесят-девяносто процентов. А сколько в Полтаве и Киеве? Наверное, по пятьдесят-шестьдесят? В Одессе, в Николаеве? Наверное, процентов по тридцать-сорок? В Донецке, Луганске? Процентов десять-двадцать? А в Крыму? Не больше пять-десять? Я дам вам 20 процентов, столько, сколько вы не можете мечтат! 20 гарантированных процентов в самом сердцы юго-восточной, прорусской Украины. Мы купили американский социологический опрос у тех же людей, данными которых пользуетесь и вы. Вы не можете нам не верит! Сегодня рейтинг кандидата Ищенко в Крыму не превышает два процента. Так?
Тимоченко энергично кивнула, а Ищенко сделал неопределенный жест и чуть не смахнул со стола стакан с минеральной водой.
Шамилев вытащил пухлый социологический отчет со знакомым Ищенко логотипом на обложке. Точно такой же отчет лежал у него в сейфе.
– Я сам чиловек не ученый, но попросил наших ребят почитать. Вы можете вкладывать в вашу пропаганду в Крыму еще десятки миллионов долларов, но вы получите прирост в два процента. Не более. Мы все это знаем. Поэтому давайте не будем тут…
– Что вы предлагаете? – резко вскинула голову Юлия Тимоченко.
– Вы знаете, что крымские татары составляют двенадцать процентов населения полуострова. Но если они ВСЕ придут на выборы, при общей явке в пятьдесят процентов, то это составит более двадцати процентов при голосовании. Мои люди дисциплинированны, мои бригадиры знают каждого по имени, мы знаем братьев, сестер, мы знаем каждую семью. Придут поголовно все. Долгие годы жестоких испытаний приучили нас быть солидарными и дисциплинированными.
– Это деловой подход, и мне он нравится, – вступил в разговор молчавший до этого Петр Порощенко.
– Петр Петрович, мой кум и доверенный человек, в моей выборной кампании он отвечает за финансы, – пояснил Ищенко.
– Сколько вы хотите за свои двадцать процентов? – вновь вступил в разговор Порощенко.
– Лично вы не можете нам дать то, чего мы хотим, – твердо сказал Мустафа Шамилев, глядя на Порощенко немигающим взором.
– Да я и не переоцениваю свои возможности, мое состояние знают все, кондитерские изделия «Роща» вы прекрасно знаете, – попытался разрядить обстановку Порощенко, – если мои деньги будут недостаточны, вам могут заплатить американцы. Сейчас они финансируют большую часть кампании и пока удовлетворяют все наши запросы.
Мустафа отвернулся от Порощенко и в упор посмотрел на Ищенко. Каждое произносимое им слово было отлито в металл:
– Если. Пан. Думает. Что мы. Наемные агитаторы. То. Он. Очень. Ошибается.
Мустафа оглядел всех, наслаждаясь произведенным эффектом, и продолжил уже в обычном режиме:
– Мы серьезные люди, мы здесь решаем исторические вопросы. И ставки здесь очень большие. Нам, я имею в виду мой народ, нужна независимость. Нам нужна наша Родина – наш Крым. Вы боретесь за свою Украину, а мы – за наш Крым. Зачем вашей Украине Крым? Он всегда будет занозой, он всегда будет голосовать против вас, бунтовать. Отдайте его нам…
– Почти семьдесят процентов жителей Крыма называют себя русскими и около пятнадцати процентов – украинцами. Независимый Крым тут же присоединится к России, это очевидно, – безапелляционно заявила Тимоченко.
– Татар и сейчас двенадцать процентов, но мы контролируем половину отраслей крымской экономики. Почему армия в сто тысяч человек может захватить страну с десятимиллионным населением? Потому, что она – армия, а они – мирное население. В Крыму мы, татары, – армия, а остальные – мирное население. Дайте срок – и нас будет не двенадцать процентов, а двадцать пять процентов уже в течение трех-пяти лет. Пару провокаций, пару поножовщин, и русские побегут из Крыма со скоростью сто тысяч человек в год. Им есть куда бежать, а нам бежать некуда, поэтому бежать будут они. На первых же выборах мы придем к власти и установим такие законы, каторые не снились и странам Балтии. Русским будет запрещено даже дышать, не то что куда-то баллотироваться. К тому же у нас есть помощь великой Турции, наших братьев-мусульман со всего мира.
– Обо всем этом не может быть и речи, я не могу торговать государственным суверенитетом, целостностью Украины. Как на меня посмотрит народ? Да меня выбросят из президентского кресла, даже если изберут. Это беспредметный разговор. – Ищенко встал из-за стола и прошелся по кабинету. Переговоры зашли в тупик, независимость Крыму обещать нельзя, но терять татарский ресурс не хотелось, поэтому Мустафу Шамилева не выставили за дверь со словами «разговор окончен». Все ждали от него новых, уже более разумных предложений.
– Мы – пострадавший народ. Нас выселяли с родной земли. Сейчас нам вернули землю, на которой мы не можем быть хозяевами. Это издевательство над народом. Сколько лет еще мы будем его терпеть? Или, быть может, вы, пан Ищенко, так же как Сталин, считаете, что мы пострадали заслуженно? Может, нам не надо было поддерживать немецкую армию в борьбе с Красной?
– Я этого не говорил. Вы знаете, что в Украине было тоже много патриотов, воевавших против Сталина, – поспешил ответить Ищенко.
Порощенко опять взял слово:
– Давайте не будем углубляться в историю, я знаю, что вы лично, Мустафа, пострадали от депортации. Но мы здесь деловые люди и собрались по конкретному вопросу.
Но Мустафу Шамилева не так-то просто было сбить с толку:
– Мы пострадавший, репрессированный народ. И украинцы тоже виноваты в том, что с нами случилось пятьдесят лет назад.
Нервы «украинского патриота» Ищенко не выдержали, и он поддался на провокацию:
– Мустафа! Пятьсот лет ваши предки практически ежегодно совершали набеги на мою страну, 500 лет вы травили посевы, сжигали села, убивали мужчин, насиловали женщин, угоняли в рабство детей и продавали их в Турцию! И вы после этого называете себя пострадавшим народом? Да ведь из-за ваших набегов все Поднепровье представляло собой дикое поле, тут никто уже не селился!
Шамилев выслушал упрек с кривой улыбкой на лице, он явно наслаждался тем, как Ищенко попал в заранее расставленную ловушку:
– Вы будете меня учитъ истории? В отличие от вас я ее хорошо знаю. То, что наши люди угоняли насильно, есть лишь мелочь в сравнении с тем, что они уводили с вашего же разрешения. Столетиями ваши гетманы и претенденты на гетманское место использовали ханскую конницу в своих разборках. Но чем они могли расплатиться за наши услуги, эти голодранцы и пьяницы? Только живым товаром – ясырем. Ваши великие национальные герои торговали своим народом. Вот в чем правда. Но это еще не вся правда. Самое главное, что наша помощь была решающей во всех ваших внутренних и внешних разборках. Особенно внешних. Кем бы был ваш Богдан Хмельницкий без конницы крымского хана Исляма III Гирея? Она составляла большую и самую боеспособную часть его войска! Так что не было бы никакой вашей национально-освободительной войны без нас. Я знаю, пан Ищенко очень гордится «победой украинских войск над русской армией в Конотопской битве», так сказано в учебниках. Пан Ищенко забыл, что казаков гетмана Выговского было чуть более десяти тысяч человек, чуть меньше десяти тысяч было поляков, а вот татарской конницы было сорок тысяч. То есть в два раза больше, чем вас с поляками, вместе взятых. Это МЫ победили русских под Конотопом, а вовсе не «украинская армия». Недаром ваш гетман Дорошенко, вот уж действительно дал Аллах мудрость этому человеку, прямо принял подданство Украины турецкому султану. Он единственный понимал, что не русские и не поляки, а турки и татары – единственная сила, которая все у вас тут обеспечивала и гарантировала, реально управляла… И это еще не все. Я не ученый человек, но вот Радик вам скажет.
Молодой татарин в белой рубашке и очках, как у Гарри Поттера, быстро затараторил на безупречном русском языке:
– Татарам вы обязаны не только «вашими военными победами», но и языком и кровью. Американские генетические исследования выявили, что генный набор украинцев наиболее близок генному набору татар, а что касается языка – то вот примеры: курiнь, куркуль, кавун, кош, килим, бугай, майдан, казан, кобза, козак, лелека, ненька, гаманець, тин, байрак, галаган, капщук, могорич, кохана… Слова эти выглядят такими родными, украинскими, не правда ли? Как видите, мы с вами пан Ищенко родня и по крови, и по языку!
Мустафа Шамилев победоносно оглядел оппонентов. Видно было, что он готовился к этой речи и ожидал именно такой эффект: гробовое молчание.
Тимоченко и Паращенко смотрели на положенного на обе лопатки Ищенко и не знали, чем ему помочь. Наконец он взял себя в руки и произнес:
– Я не намерен вести с вами исторические, генетические и филологические дискуссии, хотя, поверьте, у меня есть возражения. Мы собрались здесь не за тем. У меня есть предложение, сейчас принесут чай, вы здесь пока поспилкуйте, а я должен на пять минут покинуть вас, мне нужно срочно позвонить.
Ищенко вышел в приемную, приказал секретарше срочно принести в кабинет чай гостям и двинулся в сторону балкона, попутно набирая номер на мобильном телефоне.
– Господин Хербст? Это Ищенко. Да-да, Ищенко. Я бы хотел, чтобы вы доложили о моем звонке госпоже Райс. Да, срочно, именно срочно. Когда мы встречались с ней последний раз, она сказала, что важнейшие шаги я должен согласовывать с ней. Сейчас именно такая ситуация.
Американский посол на другом конце трубки был в замешательстве. Даже он не мог запросто соединиться с Лизой Райс тогда, когда ему захочется, тем более какой-то абориген, кандидат в президенты, а не президент заштатной страны.
– Пан Ищенко, я тоже получил от госпожи Райс инструкции помогать вам советом в рамках моей компетенции. Если вы расскажете мне, в чем дело, я постараюсь быть вам полезен прямо сейчас. Райт нау.
– Мне кажется, что этот вопрос, господин Хербст, мне надо решать с ней. Впрочем, она все равно вас спросит. У меня сейчас переговоры с крымскими татарами. Они обещают поддержку в обмен на независимость Крыма. Вы понимаете, что я не могу им такое обещать. Поэтому…
– Почему вы не можете это обещать, я не понимаю?
– Вы имеете в виду, господин Хербст, что пообещать можно все, что угодно… а выполнять не обязательно… Но дело в том, что, по моим данным, крымские татары имеют отряды боевиков-террористов, которые в случае невыполнения моего обещания найдут способы заставить их выполнять, они принудят не только меня, но и украинский народ. Так же как это делают экстремистски настроенные чеченцы в России. Поэтому…
– Пан Ищенко, этот вопрос вполне в моей компетенции, и не нужно тревожить мелочами госпожу госсекретаря. Позиция моего государства состоит в том, что Крым не должен принадлежать России, а принадлежит ли он крымским татарам, Турции, Украине… нам все равно. Это честный ответ.
– Да, но мне не все равно! И украинскому народу не все равно, кому принадлежит Крым!
– Скажите, пан Ищенко, вы хорошо помните план вашей предвыборной кампании, который мы согласовывали в Вашингтоне? Для того чтобы мы могли обвинить Янушевича в масштабных фальсификациях, вывести людей на площади и захватить власть, разрыв между вами и Янушевичем должен быть минимальным, три-пять процентов. Это означает, что вам нужен каждый процент, каждый голос. Следовательно, чтобы получить власть над ВСЕЙ Украиной, вы должны пожертвовать ее частью, причем худшей частью, которая и так вам не принадлежит, которая всегда будет вам мешать. Вы никогда не справитесь с русскими в Крыму, отдайте их татарcким боевикам, они сделают все лучше вас. Вы играете в шахматы, господин Ищенко? Часто нужно отдать пешку, чтобы получить ферзя. Крым – это пешка. Отдадите его – получите все.
– Но как же целостность государства??? Я не могу…
Трубка его перебила:
– Еще минута, пан Ищенко, и я начну думать, что мы поставили не на того. Вы слишком долго думаете, впрочем, как и все в этой стране.
Ищенко прошиб холодный пот, он хотел что-то сказать, но язык не слушался, а мысли путались. В конце концов на автомате он выкрикнул: «Есть!» – и выключил секретную мобилку. Пока Ищенко шел к кабинету, он десять раз проклял себя за то, что вел себя как дурак и нес чушь. Пока он собирался с мыслями перед дверью, он услышал, что его гости оживленно беседуют и даже хохочут.
– Я вижу, вы тут уже нашли общий язык, – сказал он, улыбаясь.
Ищенко сел на свое место во главе стола.
– Я подумал и принял решение. Я готов обещать вам независимость.
Паращенко и Тимоченко одновременно звякнули чайными ложками и уставились на Ищенко.
Мустафа Шамилев был единственным человеком в кабинете, на кого сказанное не произвело впечатления:
– Пан Ищенко, если вы решили, что ми идиот и нас можно надут, то это не тот случай.
– Какие гарантии вам нужны? Вот пан Паращенко, пани Тимоченко, ваши люди, которые здесь присутствуют, все слышат мои слова… и…
– Этих людей мало, пан Ищенко. Надо, чтобы эти слова услышал мой народ. Мы хатим, чтобы вы абратились с аткрытым письмом к крымско-татарскому народу. Прямо сейчас, до выборов.
– Что это дает вам? – воскликнул Ищенко.
– Это оттолкнет крымских русских, – добавила Тимоченко.
– Русских вам и так не взять, мы это уже обсуждали, – парировал Шамилев. – А что касается официального письма, то это всем моим современникам и потомкам гарантия и наказ сделать так, чтобы вы свое обещание выполнили. Вам придется эта сделат после публичного абращения, потому что невыполнение будет таким плевком в душа маего народа, который он не выдержит. Об нас и так часто вытирали ноги. – Шамилев был непревзойденным артистом и сделал эффектную паузу. – Понимаете, наше чувство национального достоинства сильно обострено… Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да, я, кажется, понимаю, – мрачно произнес Ищенко. – Вы получите требуемую бумагу.
Контрагенты поднялись из-за стола почти одновременно и скрепили договор рукопожатием.
Гости вышли на улицу и погрузились в большой джип. Шамилев набрал чей-то телефонный номер:
– Переговоры прашли успещно… Да, он все пообещал. Откуда вы уже знаете? А! Так это он вам звонил во время переговоров! Спасиба, что дали ему ценный савет.
* * *– Лидер Коммунистической партии Украины П. Симаненко подтвердил свое участие в будущих президентских выборах, – сообщает агентство km.ru.
Алла тоже, как какая-нибудь провинциальная студентка, полагала, что «директор Института проблем современной политологии» Марат Гельбах должен сидеть в этаком солидном здании вроде высотки МИДа или монструозной «сталинки» Госплана и Госснаба в Охотном ряду. Однако, к ее сущему разочарованию, оказалось, что пресловутый Институт проблем современной политологии помещался в небольшом офисе на улице Малая Полянка и представлял собою совсем не то, что в обыденном сознании связывается со словом «институт», когда сразу воображаешь себе этажи, лестницы и коридоры, заполненные снующими сотрудниками, и все такое прочее.
Зато, вроде как в компенсацию за испытанное разочарование, хозяин – директор института Марат Гельбах напоил Аллу Лисовскую превосходным кофе и реабилитировался.
– Про вас и Глеба Повлонского пишут, что вы посланы в Киев неким проводником воли Кремля на будущих президентских выборах в Украине и являетесь кем-то вроде теневого посла, причем более полномочного и более доверенного Кремлю, нежели господин Черноморов.
Как только необходимые политесы были соблюдены и все дежурные бла-бла-бла про природу и погоду были сказаны, начала атаковать Алла:
– То, что про вас пишут, правда?
– Не для протокола. Нас с Повлонским в Украине никто не слушает. Попробовали мы Янушевичу дельную идею закинуть через одного бизнесмена – Дружинина, хотели посмотреть реакцию. Ничего не вышло. Янушевич не понимает, что идет к проигрышу. И самое обидное, что потом нас с Повлонским в этом проигрыше и обвинят! А ведь нас Янушевич даже на заседания штаба не приглашал ни разу! Ладно… Сейчас мы подготовили ему еще одну стратегию, может быть, опять постараемся подкинуть. Если он и это отвергнет, то его, Янушевича, ничего больше не спасет.
– Марат, раз уж у нас пошел тут такой откровенный разговор, может быть, вы поможете мне разобраться с темой «голодомора», посоветуете какого-нибудь эксперта.
– Точных цифр, сколько людей пострадало от голода, вам никто не скажет, хотя, если покопаться в архивах, найти можно многое.
– Меня все мучает одна загадка: как получилось, что после страшного «голодомора», который якобы был на Восточной Украине, вся эта Восточная Украина воевала потом за советскую власть, было много Героев Советского Союза. А немцам не удалось сформировать ни одной дивизии из восточных украинцев, да и в своей пропаганде они про «голодомор» не упомянули почему-то…
– Если вам интересно мое мнение, то нужно взять широкий исторический контекст. Зачем большевики отнимали хлеб у крестьян? Чтобы кормить рабочих в городе! В стране шла индустриализация. Еще в 1929 году Сталин сказал: «У нас есть десять лет, чтобы догнать развитые страны, иначе нас сомнут». Вот мы усиленно и догоняли, делали все, чтобы выиграть войну. А теперь представьте себе, что в 1933 году к крестьянину приходит комиссар и начинает ему рассказывать, что «понимаешь ли, браток, тебе в деревне прокормиться можно, по амбарам пометешь, по сусекам поскребешь, кору с деревьев поглодаешь, мерзлую картошку в поле поковыряешь, а в городе, где кругом бетон да железо, прокормиться будет невозможно!!! А Магнитке и Кузнецкстрою нужен хлеб, чтобы плавить сталь и делать танки, потому что через восемь лет будет страшная война с немцами, которые собрались семьдесят процентов украинцев расстрелять, а оставшихся сделать рабами». Что на это скажет украинский крестьянин?
– Если в тридцать третьем году, то есть за восемь лет до войны, то скажет: «Да пошел ты на х… товарищ комиссар, с неведомым Кузнецкстроем и Магниткой вместе. А все разговоры про войну через восемь лет и про «газовые камеры» и «рабство в Германии» – про то тильки бис знае та ваша советска пропаханда…»
– Вот именно! А вот когда настал сорок первый год, когда к этому крестьянину во двор пришли немцы и стали требовать не только пшеницу, но и «млеко и яйки», стали кохать Оксан та Галь, стали гнать эшелонами в рабство Степанов та Опанасов да стрелять из пулемета Богданов та Мыкол, вот тогда хитрый украинский крестьянин вспомнил, что говорил ему комиссар в 1933 году, вспомнил и устыдился того, как он колол быков да не сеял хлеб, «только чтоб советам меньше досталось», вспомнил, как прятал пару мешков пшеницы, думая, что разговоры про немецкий плен и про голодающих рабочих Магнитки – это сказки и пропаганда… И тогда вставали украинцы и шли бить немецкую нечисть, чтобы собственной кровью искупить тот позор, который они совершили, когда прятали пшеничку от советской власти, и поэтому каждое воспоминание о пресловутом «голодоморе» вызывало в украинцах только более сильное желание покаяния за свое «несознательное», как тогда говорили, поведение. А когда в сорок четвертом на Украину пришли советские танки и гнали фрицев со всей дури, то чувствовал украинский крестьянин, что в броне этих танков есть и капля его пота и его труда, и капля крови умерших от голода родичей ПО ЕГО вине в 1933 году. И все это ЗНАЛО поколение, жившее тогда, и в войну, и после войны. И только когда умерло поколение, знавшее правду, стало возможным сочинять для нового поколения да и для западенцев-бандеровцев новую историю.
– Вот почему и Геббельс не хотел украинцам напоминать про «голодомор»…
– Вот именно поэтому. Прежнее поколение украинцев хотело забыть «голодомор» как свой позор, как свое несознательное поведение. Ведь сами же сократили посевы, чтобы меньше досталось большевикам.
– А насколько сократили эти посевы? И сколько все-таки погибло от голода?
– Я политтехнолог, а не экономист. Но одного специалиста порекомендовать могу, вот его координаты, скажите, что от меня.
