Текст книги "Сицилийский специалист"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 14

Прошло полгода. Брэдли, зная, что Марк подобрал людей, тоже не терял времени даром. Вторая поездка в Техас с целью сбора средств оказалась гораздо успешнее первой, в вскоре он смог перевести в один из банков Трухильо-Сити четверть миллиона долларов, которыми Марк был уполномочен распоряжаться. «Нужен самолет с дальностью полета до 1 500 миль , – писал Брэдли Марку. – Причем такой, чтобы в нем было место для дополнительных баков с горючим». Марк договорился о покупке двухмоторного «бичкрофта», и вскоре Морган, вне себя от радости, снова сидел за штурвалом, поражая граждан Доминиканской Республики отчаянными акробатическими трюками в небе.

Вернувшись в Солсбери, Марк дал объявление о продаже своего дома на Чемплейн авеню и переехал в гостиницу в центре города. Он смотрел на будущее с умеренным оптимизмом. Холодно-вежливые записки, которыми Тереза уведомляла его о получении денег на содержание детей, превратились в короткие письма, к которым Мартин и Люси, как послушные дети, добавляли кое-что от себя. Марк приводил в порядок свои дела в Солсбери и намеревался, как только исчезнет угроза высылки, переехать в Калифорнию, где у него были связи среди итальянцев, занимавшихся виноградарством. Он надеялся, что сопротивление Терезы в конечном счете будет сломлено и она вернется к нему, когда он переедет на новое место, где их обоих никто не знает.

* * *

Тем временем Виктор ждал суда в Льюисбергской федеральной тюрьме, приобретшей известность благодаря членам мафии, отбывавшим там наказание, ел превосходное мясо и набирал вес. Поскольку было ясно, что у него могучие связи, и заключенные и тюремный персонал относились к нему с почтением, а его оправдание считалось делом решенным, даже если состоится суд. У него была наследственная любовь к домашним животным, и он держал в камере клетку с белыми крысами и мину, говорившую с сильным бруклинским акцентом. В свободное время, которого было более чем достаточно, он писал Марку и Спине почтительные в изящно сформулированные письма, подробно рассказывая о тюремной жизни.

Спина по-прежнему сидел на острове Антигуа, ожидая – правда, уже с меньшей уверенностью – восстановления своей власти на Кубе; сюда к нему и прилетел Брэдли. Они отправились на пляж, где никто не мог им помешать.

– Вы – человек действия, – заметил Брэдли. – Как вы можете мириться с такой жизнью?

– У меня нет выбора, – ответил Спина. – Мне не повезло.

– Вы все еще считаете, что рано или поздно вернетесь?

– Нет, пока в Белом доме сидит этот человек.

– Вот о чем я и хотел с вами поговорить, – сказал Брэдли. – Сейчас разрабатывается одна операция. Вы смогли бы забыть о том, что было, и зажить настоящей жизнью.

– Выкладывайте.

Брэдли развернул перед ним план, который должен был изменить судьбу Америки и возвестить победное наступление золотого века справедливости и просвещения.

– Что заставило Ричардса принять в этом участие? – спросил Спина.

– Я оказал ему помощь в деле Кобболда, а также сделал кое-что для Виктора Ди Стефано. Он очень привязан к этому парню. Возможно, таким образом он хотел выразить свою благодарность.

Уголки губ Спины раздвинулись в улыбке, обнажив фарфоровые зубы.

– Знаете, Брэдли, а вы мне нравитесь. Всегда нравились. Хорошо бы и у меня все так получалось. Чем же вы расплатитесь со мной?

– Для начала – добьюсь отмены решения о вашей высылке.

– Говорите скорее, что я должен для вас сделать?

– Провести «ripulitura», – сказал Брэдли.

– Что? Господи, неужто все еще существует «ripulitura»? Послушайте, давайте говорить по-английски.

– Я имел в виду неизбежную последующую чистку. Я всегда считал, что вы самый крупный специалист в этой области, особенно после того, как мистер Массерия расстался с этим миром.

– Что я могу сделать, сидя в этой дыре?

Брэдли внезапно остановился. Они стояли друг против друга: Спина – подвижный улыбающийся гном с задубленной ветром кожей, отчего лицо его напоминало цветом плавуны, выброшенные на берег морем; Брэдли – весь наэлектризованный, словно по жилам его пропустили ток.

– Я посвятил несколько лет изучению вашей биографии, – сказал Брэдли. – Возможно, все, что я обнаружил, – только верхушка айсберга, но я считаю, что узнал я многое.

– Что же вы узнали? – спросил Спина.

– Я узнал, как можно манипулировать людьми, – ответил Брэдли. – Вы были королем в этом отношении. Ваша власть уступала лишь власти президента Соединенных Штатов.

Воспоминание о прошлом согнало улыбку с липа Спины.

– Да, у меня было много друзей, – сказал он.

– Почему вы говорите «было»? Они у вас по-прежнему есть в каждом городе Соединенных Штатов, и вы это знаете. Тысячи членов вашей знаменитой организации были бы счастливы оказать вам услугу. И это вы тоже знаете, правда? Поманите пальцем – они все прибегут. И какую бы ни пришлось проводить чистку, они будут рады заняться ею ради вас.

– Возможно, возможно. Я помогал некоторым из них время от времени, и сейчас есть еще два-три человека, готовых оказать мне услугу. Брэдли почувствовал себя на пороге успеха.

– Я не говорю, что вам непременно захочется обосноваться в Штатах, – сказал он, – но приятно ведь сознавать, что ты можешь приехать и уехать, когда вздумается.

– Конечно, было бы неплохо навестить некоторых знакомых, – сказал Спина. – Признаться, я скучаю по старым друзьям.

* * *

Прекрасным осенним утром Дон К., нагруженный сладостями и игрушками, направлялся в один из палермских приютов для беспризорных детей. Внезапно он почувствовал острую боль в груди и сильное головокружение. Он остановил машину и, выбравшись из нее, присел на обочине – перед глазами у него на фоне темнеющего неба дразняще висели багровые кисти винограда. Когда шофер нагнулся над ним и приложил ухо к его губам, Дон К, нашел в себе силы прошептать; – Как прекрасна жизнь! – Это были последние слова состарившегося человека, который целое десятилетие был тайным правителем Сицилии. Таких похорон не устраивали никому со времен Гарибальди – для поддержания порядка пришлось даже вызвать отряд моторизованной полиции.

О смерти Дона К. Марку сообщил Дон Винченте.

– Все меняется. Вот почему я велел тебе приехать. Кисть на похоронах взял Дон Джузеппе.

– Простите, Дон Винченте, но какая разница?

– А такая: все считали, что будет избран Рокко Джентиле, но этого не произошло. Если бы ты там показался, Джентиле тебя бы убрал, а Джузеппе – мой старый друг. Мы с ним росли вместе. Если ты все еще хочешь вернуться домой, я могу это устроить. Ты, наверное, уже понял, Марко, что в Америке ты не будешь счастлив, а Куба сейчас исключается. Не лучше ли тебе отправиться обратно с Терезой и детьми, осесть и заняться разведением свиней?

– Вы думаете, Тереза согласится?

– Конечно согласится; я уже с ней разговаривал. В Бостоне ей не очень-то сладко, да и голоса крови не заглушить. Если хочешь, я поговорю с Джузеппе, а он поговорит с людьми Джентиле и уладит это дело. Придется тебе потратить немного денег на danaro di sangue[44]44
  Расплату за кровь (итал.).


[Закрыть]. У семьи Джентиле есть несколько внуков. Может, Джузеппе сумеет сосватать Лючию за кого-нибудь из них.

– Мои односельчане от меня отвернулись: ведь я не взял кисть, когда убили Паоло.

– Раздай им befana[45]45
  Крещенский подарок (итал.).


[Закрыть] для ребятишек. Купи всем девочкам говорящих кукол, а мальчикам адмиральскую форму. Привези несколько корзин со съестным – пару бутылок «Асти спуманте», немного ветчины, моцареллу и прочее. Не мне тебя учить. Сам прекрасно знаешь, как такие вещи делаются. Поверь мне, очень скоро все забудут.

– Сколько времени все это займет, как по-вашему?

– Надо думать, месяца три. Если я попрошу, Джузеппе это сделает, но я не могу сказать ему, чтобы он все сделал за два дня. А какое это имеет значение, если ФБН не торопится тебя высылать? Проведи операцию с Брэдли и можешь отправляться.

– Недели через две она уже будет завершена. Мы можем получить Леона, предупредив за сутки, а Кардильо вышлет Моргана, как только мы дадим ему зеленый свет. Самая большая новость заключается в том, что Спина согласился принять участие в нашей операции.

– Он вам необходим. Похоже, что в этом деле будет занято много народу, и вам пригодится его опыт.

– Сейчас мы ждем только известий от Брэдли.

– Где, ты говоришь, намечается встреча?

– На мексиканском побережье в районе Матамороса. Возле границы есть взлетная полоса, которую мы можем использовать.

– Возле какой границы?

– С Соединенными Штатами.

– Возле границы с Соединенными Штатами, говоришь? А у тебя не возникает таких же вопросов, как у меня? Тебя ничего не поражает?

– Меня поражает все, что с этим планом связано, – сказал Марк.

– Говорил тебе Брэдли о том, что готовится?

– Ничего не говорил.

– Значит, ты не знаешь, кого будут убирать?

– Он считает, что незачем это знать до последней минуты. Я – всего лишь мастер на сборочном конвейере операции.

– А не идет ли речь о Кубе? Не идет ли речь о том, чтобы устроить праздник бородачу?

– География совсем другая, – сказал Марк. – Зачем нам встречаться в Матаморосе, если мы отправляемся на Кубу? Взгляните на карту.

– Угу, в самом деле, достаточно взглянуть на карту.

– Какое это имеет значение? Как только я увижу Сальву, я все узнаю, – сказал Марк. – Он должен будет заняться чисткой, чтобы Брэдли и его друзья вышли из этого дела свежими, как розы. Не может же он работать втемную.

– Я очень много думал о Брэдли, – сказал Дон Винченте. – И у меня такое чувство, что он и его заведение, занимаясь своим делом, многие годы втихомолку следили за нами. Я считаю, что он следил за тобой еще в Сицилии и с тех пор непрерывно следит за тобой и за мной. Он хотел узнать все, что можно, о нашей жизни и наших методах.

– Да, он времени не теряет, – сказал Марк. – Я слышал, что после того, как исчез этот сумасшедший бродяга, с Виктора вроде собираются снять обвинение в убийстве.

Дон Винченте по-волчьи оскалил зубы.

– Он времени не теряет, потому что мы научили его всему, чему наши отцы и деды научили нас. Почти всему. Тридцать лет назад людей типа Брэдли не существовало. Знаешь, что я скажу тебе, Марко? Они видели, как наши люди правили Сицилией за спиной короля, или дуче, или кто там был, и решили, что сумеют осуществить это здесь.

В этих словах Дона Винченте Марк услышал предостережение.

– Возможно, они в последний раз прибегают к нашей помощи, – продолжал старик. – Наверное, считают, что мы их уже всему научили. Держу пари, Брэдли втянул нас в эту операцию, чтобы обеспечить себе безопасность: он понимает, что на нас можно положиться. После этого он будет знать, как организуются подобные вещи. И когда еще кого-нибудь захочет убрать, сумеет это сделать уже сам.

Глава 15

Они встретились в гостинице «Гамильтон-Хаус», поднялись в снятый Марком номер и сразу же бросились друг другу в объятия. Как всегда, их близость была неистовой и торопливой и приносила такое же удовлетворение, какое приносит в жару неперебродившее молодое вино.

Вернулись все родные запахи прошлого, все жгучие ощущения, которые время в сумятица повседневной жизни постепенно притупляли. Вернулось чувство чего-то нового и неизведанного.

– Как мы будем жить дальше? – спросила Тереза.

– Заберем детей в уедем куда-нибудь.

– Куда?

– Можно в Калифорнию.

– Разве тебя не высылают?

– Теперь нет. – Он старался придумать какое-нибудь объяснение, которое бы не касалось прошлого, во не мог. – Это уже решенный вопрос, – сказал он наконец.

– Почему в Калифорнию?

– Не обязательно в Калифорнию. Можно поехать в Финикс, или в Канзас-Сити, или в Чикаго, куда хочешь.

– Туда, где у тебя есть связи?

– Друзья или друзья друзей, – сказал Марк. – У Дона Винченте они есть в большинстве крупных городов.

– И вам придется ими воспользоваться? – спросила Тереза. – Не можем мы обойтись без них?

В течение стольких прожитых вместе лет он не считал возможным во что-либо ее посвящать, в теперь объяснения давались ему с трудом.

– Когда переезжаешь на новое место, нужна помощь, – сказал он. За этой фразой скрывался страх сицилийского крестьянина, который не покинет его до гробовой доски, – страх перед изоляцией в чужой стране. Такой же не подвластный разуму, как боязнь привидений, по-прежнему заставляющая крестьян Кампамаро, Агригенто в Кальтаниссетты с наступлением темноты расходиться по домам в свои похожие на крепости горные деревни, чтобы не встретиться с призраком одного из грабителей, исчезнувших с лица земли полвека назад. В Сицилии этот страх передавался по наследству от отца к сыну, в каждый заводил в зависимости от возможностей разнообразные связи и вступал в союзы, чтобы защититься от враждебного мира.

– Если не хочешь ни в Калифорнию, ни на Средний Запад, – сказал Марк, – мы могли бы уехать отсюда и жить с теми, кого мы знаем.

– Домой? – спросила она.

Он почувствовал волнение в ее голосе.

– Мы могли бы уехать месяца через три, если захотим. Таким образом, все вопросы решатся сами собой. Одно дело, когда тебя высылают, а другое – когда ты возвращаешься по собственному желанию.

– Но ты сказал, что расстался с мыслью вернуться обратно, что потерял всех друзей.

– Так было тогда. Мне сильно не повезло, и я пал духом. У меня были неприятности, о которых я тебе не говорил, но теперь все уладится. – Он обнял ее. – В Сицилии у нас около тысячи родственников. И мы поедем туда и покажем им, что мы собой представляем.

– Я хочу вернуться в Палермо и жить в доме, где живет еще пятнадцать или двадцать семей, и чтоб дети играли в парке делла Фаворита, а мы, как прежде, ходили бы по воскресеньям в рыбный ресторан Монделло.

– Можно было бы отдать детей в местную школу, – сказал Марк. Он всегда считал, что дети должны жить дома. Именно в этом заключалась ошибка Дона Винченте: он отправил своих старших сыновей, Марио а Клаудио, в закрытую школу, и, когда его влияние на них ослабло, они не сумели противостоять разлагающим влияниям.

– А можем мы снова взять фамилию Риччоне? – спросила Тереза. – Я больше не хочу быть Ричардс. Эта фамилия не принесла нам ничего, кроме несчастий, Я хочу снова быть Риччоне, – Конечно можем, я Мартин будет Амадео, а Люси – Лючией. Если решим уехать.

– Я уже решила, – сказала Тереза. Марк вдруг заметил, что она очень изменилась. С ее лица сошло унылое выражение скучающей интеллектуалки – оно снова стало искренним и ясным, точно портрет, которому вернули первозданную свежесть, сняв ретушь, нанесенную неумелой рукой.

– Как тебе жилось в Бостоне? Скажи мне правду.

– Ужасно. Я там не жила, а существовала. Единственной радостью были встречи с детьми по выходным.

– Тебе не понравилась работа в больнице?

– Я не смогла устроиться.

– Но ты ведь собиралась пройти специальные курсы!

– Ничего из этого не получилось. Дальше заполнения личной карточки дело не пошло. Мне кажется, им не очень понравилось, где я родилась, и ко всему прочему у меня не было нужных данных. В Бостоне я жила в квартирке с двумя официантками из «Траттория Фьорентина» на Ганновер-стрит. В этом кафе я и работала.

– Официанткой! О господи! И, однако же, ты возвращала мне деньги, которые я тебе посылал.

– Только в первый раз, а потом – нет, – сказала Тереза. – Во всяком случае время, прожитое в нищете, пошло мне на пользу. Мне надо было немного больше узнать, что такое жизнь. Эти официантки – сестры из Катании – очень хорошие девушки. У них дома остались еще три сестры, и они копили сестрам и себе на приданое. Вот так-то. Вот чем надо было мне заниматься в Солсбери, вместо того чтобы вести этот идиотский образ жизни.

– Никто не узнал, кто ты и что делаешь в Бостоне?

– Все узнала. Один репортер выследил меня, и моя фотография была в газетах.

– Таких надо пристреливать.

– Как потом оказалось, это не имело никакого значения. Девочки от души повеселились, а на хозяина, мистера Аньелли, это произвело такое впечатление, что он предложил мне более выгодную работу. Точно я какая кинозвезда.

– Газеты писали такие мерзости, – заметил Марк.

– В «Глобе» еще ничего, – сказала она. – Сравнительно, конечно. Не знаю, что напечатали в «Экземинере», потому что, когда я начала читать, мне стало нехорошо.

– Ты, наверно, слышала, что Макклейрен обвинил меня в убийстве этой Линды Уоттс.

Тереза сжалась.

– Да, слышала.

– Писали, что я швырнул ее в жидкий цемент, а потом бросил в реку.

– Я ни говорить, ни даже думать об этом не хотела, – сказала Тереза. – Я знала, что это – очередная выдумка Макклейрена.

– А меня это просто взорвало.

– Марк, я никогда не задавала тебе лишних вопросов и не собираюсь сейчас начинать, Только скажи мне, чтобы я была спокойна: что на самом деле с ней произошло?

– Она сошлась с одним человеком, который был руководителем какой-то религиозной секты. Когда разразился этот скандал в прессе, он стал миссионером, они поженились и вместе уехали. Теперь они живут среди эскимосов не то на Аляске, не то еще где-то.

– Ты клянешься?

– Всем, чем хочешь.

– Я не хочу, чтобы ты клялся, потому что я тебе верю. Она очень красивая девушка, правда? Вряд ли она вела такую жизнь, как писал Макклейрен.

– Никакой такой жизни она не вела. Люди типа Макклейрена готовы кого угодно поливать грязью. У них есть писака из одного порнографического журнала, который стряпает эти материалы по заказу. Она сделала все, что могла, чтобы облегчить мое положение. – Не найдя в английском языке нужных слов для выражения своей благодарности, Марк перешел на итальянский. – Era una brava figluola[46]46
  Она была славная девушка (итал.).


[Закрыть], – сказал он.

– Ты был влюблен в нее? – спросила Тереза неожиданно угасшим и безразличным голосом. – Мне кажется, любой мужчина должен был бы в нее влюбиться. Это искренне удивило его, я она сразу успокоилась.

– Она ведь красивая, да? И ты сказал, что она хорошая.

– Но она проститутка, – возразил Марк. – Может, не по своей воле, но так оно было. Только сумасшедший может влюбиться в проститутку.

– Почему?

Теперь он столкнулся не только с языковыми трудностями, но и с другим образом мышления. Его жизнь, как и жизнь Терезы, была основана на догмате, установленном раз и навсегда. Он верил, потому что верил, и чем более древними, атавистичными и иррациональными были его убеждения, тем крепче они в нем держались. Тело проститутки, как и тело любой женщины, которого касался другой мужчина, считалось оскверненным, и любить такую женщину было преступлением против себя самого.

– Почему? – снова спросила Тереза.

– L'onore[47]47
  Понятие чести (итал.).


[Закрыть], – сказал он. Это был ответ, исключавший дальнейший спор. Она кивнула в знак того, что принимает этот ответ, даже если и не согласна.

– Viva L'onore[48]48
  Да здравствует честь (итал.).


[Закрыть]. Когда же мы поедем? Мне ведь надо за несколько дней предупредить, что я ухожу.

Марк почувствовал облегчение: она не может уехать сразу. Он боялся, что она захочет вместе с ним возвратиться в Солсбери.

– У меня тоже еще есть кое-какие дела, – сказал он, – Неплохо, если ты побудешь в Бостоне, пока мы не соберемся. Мы можем вообще не заезжать в Солсбери. Возьмем детей из школы и поедем во Флориду или куда-нибудь еще и поживем там до отъезда. Пожалуй, ты могла бы уйти с работы дней через десять. К тому времени у меня уже все будет готово, мы прямо на машине заедем в школу, заберем детей и двинемся дальше.

– Представляешь их лица? Они только о тебе и говорят.

– До школы ничего не дошло? – спросил он.

– Нет, слава богу. Может, они что-то и слыхали, но никто им ничего не говорил.

– Я надеюсь, ты не лишишься сна, если еще раз не увидишь Солсбери?

– Нет, – ответила она. – Этого можно не бояться. А куда звонить тебе в случае чего?

Она увидела, как на какую-то долю секунды, под влиянием промелькнувшей мысли, вдруг изменилось его лицо, и ее снова охватили сомнения.

– Я только сегодня утром узнал, что мне придется на несколько дней уехать. Со мной нельзя будет связаться, но я сам постараюсь тебе позвонить.

– Пожалуйста, скажи мне, куда ты едешь, – попросила Тереза.

– Не могу, потому что сам еще не знаю.

– Значит, ты уезжаешь, но сам не знаешь куда? А я надеялась, что те времена прошли и забыты.

– Я оказываю услугу приятелю, – сказал Марк. – Объяснить тебе я ничего не могу. – Его умоляющий взгляд просил ее не задавать больше вопросов. – Через неделю я смогу все тебе рассказать, – пообещал он. – Я снова буду принадлежать себе.

Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез.

– Ты обманываешь себя, но меня ты не обманешь, – сказала она. – Теперь я понимаю, что другим ты не будешь никогда.

Глава 16

Спина встретил Марка в аэропорту Матамароса, и они поехали через пустыню на юг под косым дождем, хлеставшим из нависших над землею туч.

– В Мемфисе мне удалось собрать Люпо, Ди Анжелиса и Чанфарани, – сказал Марк. – Мы долго спорили, но в конце концов договорились. Если они готовы сотрудничать, то, наверное, не откажутся и другие.

– Молодой Люпо… – проговорил Спина. – Я тысячу лет его не видел. Он женат на моей племяннице. Конечно, он будет сотрудничать, обязан: я в свое время ему здорово помог.

– Подставное лицо найдено, – сказал Марк. – И на всякий случай есть еще двое про запас.

– Сумасшедший?

– Нет, но немного чокнутый: участвует в различных движениях, пишет идиотские письма политическим деятелям и балуется оружием. Он выполнял для Брэдли всякие мелкие поручения.

– Он оставит дневник? – спросил Спина.

– Нет. По-моему, тут надо придумать что-нибудь новое. То, как поступил Кардильо в Гватемале, годится лишь для маленькой страны, а этого типа убирать сразу не надо. Пусть люди посмотрят на его фотографии в газетах и убедятся, что он псих. Тогда все сразу станет менее таинственным.

– Ты совершенно прав.

В желтой жидкой грязи на боку лежал автобус, и Спина сбавил скорость, чтобы не обрызгать застрявших пассажиров.

– Это дело грандиозное, – продолжал он, осторожно объезжая автобус. – Необходимо продумать все до мельчайших деталей. Наши друзья должны быть вне подозрений. В такой операции мы обязаны предусмотреть буквально каждый ход. Я не играю в шахматы, но мне говорили, что хороший игрок заранее видит всю партию.

– Здесь, в Мексике, несколько человек будут знать больше, чем положено, – сказал Марк.

– Угу, и это даже хуже, чем ты думаешь. Оказывается, твой друг из тюремного ведомства поделился своим доходом с приятелем, а тот разнюхал, что происходит. Это прибавит нам работы. Придется позаботиться также по крайней мере о парочке пациентов из тюремной психушки. А ты подумал, как Леон попадет сюда из Мехико-Сити? Его ведь кто-то должен доставить, а это создаст дополнительные сложности. И как быть с парнем, которого Кардильо посылает сопровождать Моргана?

– Если и его убрать, этому конца-края не будет, и к тому же Кардильо станет возражать. Парень – член Общества.

– Чтобы сделать все как следует, надо заткнуть даже щелочки. Мне здесь работы хватят надолго.

– Да, по-видимому, и друзьям в Штатах придется поработать не одну неделю.

– И тебе, – сказал Спина. – Не забудь, и тебе тоже.

– Это не входит в договор, – ответил Марк. – Меня освободили от чистки.

– Я сейчас предпочел бы быть на твоем месте: там, куда ты летишь, все на нашей стороне. Даже полицейские. Брэдли говорит, полицейские буквально стоят навытяжку, и я охотно этому верю. Тебе там окажут любую помощь. Но ты говоришь, что должен только все организовать и дать указания по проведению операции?

– И проследить, чтобы все шло в соответствии с планом. Таковы взятые мною обязательства.

– Почему это ты у них на положении великого консультанта? – сказал Спина. – Что хочешь, то в вытворяешь. Должно быть, из-за твоей аристократической внешности, а?

Сквозь полосу дождя проглянула саманная постройка, а за ней взлетно-посадочная полоса. Еще год назад она служила для посадки самолетов «ДС-3», принадлежавших мелкой местной авиакомпании, но после катастрофы последнего «ДС-3» здесь воцарилась тишина. В пристройке для пассажиров и багажа еще развевались на ветру обрывки реклам кока-колы и богемского пива. Несколько неприметных мексиканцев сидели на корточках под карнизом, закутавшись в одеяла и пончо; их лица выражали полное безразличие. В стороне, среди кактусов, стоял «бичкрофт» Моргана, с первого взгляда почти неразличимый среди обломков, которые обычно валяются на таких аэродромах.

– Как вы думаете, взлетит он при такой погоде? – спросил Марк.

– Конечно. Видимость достаточная, а остальное не имеет значения.

– Будем надеяться, – сказал Марк. – А что Морган знает об этом деле?

– Он знает только, куда летит. И никаких вопросов не задает. Он не будет выходить из самолета.

– Он так и остался четырнадцатилетним мальчишкой. Как по-вашему, думает он о том, что с ним может случиться? Кардильо говорил вам, что не хочет брать его назад?

– Да, говорил. Я еще должен подумать, как с ним поступить, когда ты исчезнешь. – И Спина хрипло рассмеялся. Точь-в-точь говорящий попугай, подумал Марк.

* * *

Морган сидел в пустом помещении за бывшей билетной кассой. Слегка улыбаясь, он поднял от комикса сосредоточенное лицо, но, увидев Марка, вскочил и протянул ему руку.

– Привет, Гарри, – сказал Марк. – Рад снова вас видеть.

– Мне надо кое-что взять в машине, – сказал Спина. – Я сейчас вернусь.

– Ну вот, Гарри, мы и отправляемся на небольшую прогулку, – сказал Марк.

– Это для меня огромное удовольствие, мистер Ричардс. – Гарри стоял по стойке «смирно», подтянутый и полный нетерпения, в новой куртке на молнии с тремя матерчатыми скаутскими нашивками, говорившими о его высоком летном мастерстве.

– Не знаю, как мне и благодарить вас за то, что вы для меня сделали, – сказал он. – Просто не верится, что я наконец буду свободным человеком.

– Не стоит благодарности, – ответил Марк. – Мне удалось помочь вам, а вы кое-что делаете для меня.

– Скорее бы уж взлететь, – сказал Морган. – Я даже как-то немного волнуюсь. Когда мы вылетаем?

– Как только подойдут другие пассажиры.

– Я никого из них случайно не знаю?

– Представьте себе, знаете. Помните Боначеа Леона, с которым вы летали в Гватемалу?

Молодое жизнерадостное лицо Моргана словно вдруг постарело.

– Слишком хорошо помню.

– Он вам не нравится?

– Мне кажется, что это не тот человек, который может нравиться, мистер Ричардс. Я могу терпеть его, если это необходимо, но при виде его у меня мурашки бегают по коже. Он напоминает мне одного героя из фильма ужасов. Никому не охота находиться в обществе ненормального человека.

– Придется вам, Гарри, на какое-то время примириться с его присутствием. Сколько будет продолжаться полет?

– Пять часов, мистер Ричардс. Плюс-минус полчаса. Сейчас дует попутный юго-западный ветер силой в три балла, потом он стихнет, и мы немного потеряем скорость. Но у нас стоят дополнительные баки с горючим, так что в этом смысле никаких осложнений не будет… – Он говорил быстро, со словоохотливостью одинокого человека. – Здесь надо ожидать небольшой турбулентности, но мы будем лететь ниже этих слоев. Нам все равно придется лететь как можно ниже, чтобы нас не запеленговали. Хотелось бы по возможности обеспечить вам приятный ровный полет. У нас отличная машина: она справляется с турбулентностью лучше, чем «ДС-7». Мы можем не думать о погодных условиях. Сентябрь здесь скверный месяц, но как только минует октябрь, можно не волноваться. Ноябрь – месяц неплохой, когда нет дождя, а декабрь просто прелесть. Жаль, что вы не назначили полет на декабрь. Я иногда летал по этой трассе с грузом из джунглей, о котором я вам рассказывал, и всегда любовался ландшафтом. Как здорово снова сесть за штурвал. Сегодня мы вряд ли много увидим, но полет должен быть приятным и ровным…

Снаружи по мокрому гравию зашуршали шины, и минуту спустя Спина, появившийся в дверях, махнул Марку рукой.

– Извините, Гарри, я на минутку, – сказал Марк. Он прошел вслед за Спиной в зал ожидания и увидел двух людей, стоявших к нему спиной. Один, маленький и худощавый, в армейских брюках и клетчатой рубашке, был Боначеа Леон. Другой, коротконогий, в зеленой, плотно облегающей куртке военного покроя, был постарше и покрупнее. Оба стояли, склонившись над каким-то бумажным свертком, перевязанным веревочкой, которую второй неторопливо распутывал тонкими пальцами. Рядом со свертком на скамейке лежала винтовка в коричневом чехле.

– Это еще кто такой? – спросил Марк.

– Его интимный друг, представь себе, – ответил Спина. – Я сейчас разговаривал с одним из тюремных надзирателей. Он отказывается куда-либо ехать без него.

– Я что-то не совсем понимаю.

– Куда бы он ни направлялся, этот тип должен обязательно ехать вместе с ним. Они, понимаешь, вроде как влюбленные, – сказал Спина с отвращением.

– И этот тоже тронутый?

– Конечно. Он идет в качестве нагрузки, без дополнительной оплаты.

– Что будем делать? – спросил Марк.

– А как ты договаривался со своим другом в Мехико-Сити?

– Что он пришлет Леона, а я позабочусь о том, чтобы он вернулся назад. Насчет второго психа ни слова не было сказано.

– Итак, у нас на руках трое тюремщиков и водитель, которые сейчас уедут и будут рассказывать своим приятелям и соседям, что они сегодня здесь видели, да к тому же еще один псих – и всех их надо убирать, но когда и где? Разве у Леона нет Жены и ребенка, к которым он очень привязан?

– Их пришлось оставить на Кубе, – сказал Марк.

– Угу, я что-то припоминаю. По-видимому, у него любвеобильное сердце. Он наотрез отказывается ехать без этого типа, так что, похоже, придется нам брать на себя двойной риск. А если эти психи решат, что им не хочется возвращаться в Мексику?

– Этого не случится. Во-первых, они окажутся одни в чужой стране, а во-вторых, они знают, что их будут разыскивать. В Мексике же им живется неплохо, там их не обижают.

– Придется рискнуть. А когда они вернутся, надо будет решить, что с ними делать дальше, – сказал Спина.

– Сейчас все равно поздно что-либо предпринимать.

– Послушай, – сказал Спина, – эти ребята, охранники, хотят уезжать, а мне на всякий случай нужны их фотографии. Задержи-ка их на минутку, я сделаю парочку снимков.

Охранники, дрожа от холода в легкой форме цвета хаки, стояли в дверях вместе с водителем фургона лицом к серой дождевой завесе. Один из них, с огромными, как у Панчо Вильи, усами, звенел наручниками, которыми были прикованы друг к другу Боначеа Леон и его приятель. Марк отцепил фляжку, висевшую у него на поясе, и пустил ее по кругу. Охранники заулыбались, показывая ровные зубы. Тем временем Спина, прикладывая к глазу фотоаппарат, незаметно ходил вокруг.

– Так мы поехали? – спросил охранник, говоривший по-английски. Остальные приподняли шляпы и снова улыбнулись. – Ваш покорный слуга, – добавил он и вышел вместе с остальными под дождь, а водитель побежал запускать мотор.

Спина убрал аппарат.

– Я завтра переправлю пленку Паскуале, – сказал он. – Надеюсь, все получится как надо – правда, свет был слабоват.