Текст книги "Сицилийский специалист"

Автор книги: Норман Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 10

Брэдли по-прежнему сидел в Гаване и без зазрения совестя теребил Белый дом, добиваясь, чтобы президент выслушал выношенный им план в дал согласие на акцию против нового кубинского правительства. В конце концов на Кубу для переговоров с ним был направлен Говард Спрингфилд, сотрудник секретной службы и, по слухам, советник президента.

Брэдли предложил ему по телефону встретиться в загородном клубе «Мирамар».

– Вас довезет туда любое такси. Мы можем выкупаться, если захотите, и спокойно обо всем поговорить.

Клуб – последнее приобретение Дона Винченте в Гаване – недавно стал государственной собственностью. Спрингфилд, привыкший к обстановке залов, где собираются холостяки, и гольф-клубов в маленьких городках, был поражен роскошью «Мирамара» – мрамор, полированный тик, картины и бюсты могущественных сахарных магнатов, которые в свое время были президентами клуба, а сейчас величественно взирали на его новых хозяев, большей частью негров.

Спрингфилд взял напрокат купальные трусы и полотенце, оставил у портье записку для Брэдли и отправился на пляж.

Сделав несколько шагов по мелководью, Спрингфилд поплыл – вверх тотчас взметнулся, задев его, косяк крошечных серебряных рыбок. Ощущение было неприятное, да и слишком теплая вода не освежала тело. Он вышел на берег в лег на песок.

Позади на мягком песке заскрипели шаги; Спрингфилд повернул голову – над ним стоял Брэдли.

– Привет, Говард.

– Доброе утро, мистер Брэдли.

– Рад, что вы смогли приехать, – сказал Брэдли. – Удалось вам организовать мне встречу с президентом?

– Не удалось.

– Насколько я знаю, он всю прошлую неделю был в Палм-Бич, – сказал Брэдли.

– В настоящий момент он на Скво-Айленде.

– Как вы считаете, я мог бы его там повидать?

– Очень сожалею, но он отдыхает. Во всяком случае, он обещал встретиться с Редпатом и, полагаю, коснется всех вопросов, которые вас волнуют.

Три года назад Спрингфилд работал в ЦРУ и подчинялся Брэдли, и сейчас, хотя Брэдли уже не был его начальником, Спрингфилд по привычке чуть было не назвал его «сэр» и чувствовал себя неловко от того, что лежит перед ним на песке.

– Очень жаль, – сказал Брэдли. – Мне дали понять, что встреча будет организована. Мистер Редпат очень хотел, чтобы я изложил свои соображения лично, поскольку я здесь, на месте.

Спрингфилд постарался сдержаться, не грубить, чтобы не обнаружить отсутствие уверенности в себе.

– Президент направил меня сюда, – сказал он. – У меня есть документ за его подписью, дающий мне полномочия выслушать все ваши соображения.

– У тебя есть документ за подписью президента? – сказал Брэдли. Ему удалось вложить в личное местоимение презрительную фамильярность, показывавшую, что, по мнению Брэдли, президент, дав Спрингфилду бумагу за своей подписью, совершил чудовищную оплошность.

– Вы слышали, что я сказал.

– Вы достаточно долго работали в разведке, чтобы знать, что есть вещи, которые предназначаются только для ушей президента. Я уже отказался излагать свои соображения Комитету начальников штаба.

– Вы можете отказаться разговаривать и со мной, – сказал Спрингфилд. – Меня просили встретиться с вами и обсудить все вопросы, которые вы хотите поставить. Не хотите разговаривать, дело ваше.

Спрингфилд чувствовал на себе взгляд Брэдли, видел краешком глаза застывшую ухмылку, выражавшую одновременно презрение и разочарование.

– Насколько я понимаю, Говард, вы принадлежите к числу тех блестящих и верных нашему новому президенту молодых людей, которые его окружают? – спросил Брэдли. – Но вы ведь, кажется, не учились в Гарварде? А к сожалению, именно это имеет вес в том кругу, в который вы вступили. Вас приглашали на обед в клуб «Грайдирон» в этом году?

Спрингфилд не был приглашен на обед в клуб «Грайдирон».

– Если вам нечего мне сказать, мы могли бы на этом и закончить, – сказал он.

– А вам нравится президент – как человек?

– Мистер Брэдли, я бы предпочитал, чтобы мне не задавали вопросов такого рода. Я не собираюсь делиться с вами своим мнением.

– Мы ведь проработали вместе три года, – сказал Брэдли. – Я мог бы надеяться на несколько более тесный контакт.

– Давайте пойдем в гардероб, и я покажу вам эту бумагу, – сказал Спрингфилд. – Если вы не заинтересованы в продолжении разговора, можете написать на ней: «Ничего не выйдет», и мы разойдемся в разные стороны. – А сам подумал: «Еще несколько минут, и я пошлю этого подонка к черту».

Он отвернулся, чтобы не видеть профиль Брэдли. На пляже школьники соорудили внушительный замок из песка и ждали одобрения хорошенькой учительницы. Она подправила угол бастиона, в другом месте добавила ракушку. Наконец был развернут маленький национальный флаг и водружен на башенке. Какая мирная картина. Трудно поверить, что они все сидят на вулкане, как говорили Спрингфилду.

В его поле зрения снова попал Брэдли – он делал рукой примирительные жесты, будто составлял букет цветов.

– Собственно, говорить особенно нечего. Я предлагаю простое и верное решение проблемы, которая, должно быть, заботит нашего любимого президента не меньше, чем всех остальных. Полагаю, вы не хуже меня знаете, что происходит в эти дни во Флориде и в Гватемале.

– Вы имеете в виду компанию пьяниц и бандитов, которую ваши люди сколотили для захвата этой страны? Да, знаю, все знают!

– Это – проект, которым я не очень доволен, хотя Редпат и в восторге, – сказал Брэдли. – Возможны большие жертвы. Даже если все пойдет хорошо, мы можем потерять от двух до десяти тысяч человек.

– Если все пойдет хорошо.

– Если же нет, то потери могут оказаться в пять раз больше, что при теперешнем положении вещей обойдется в сто миллионов долларов – по пятьдесят миллионов в неделю, считая, что операция продлится две недели. А если она продлится шесть месяцев? Или больше? А каковы будут международные последствия? Сколько бы мы ни повторяли, что все это устроено кубинцами, никто не поверит, что это не ваших рук дело.

– Так в чем же состоит надежное решение?

– Нужна группа специалистов, которую можно было бы направить сюда для ликвидации бородача.

– Я так в знал, – сказал Спрингфилд.

– Я очень тщательно изучил вопрос, и ситуация предельно проста. Вы можете поверить мне на слово – такой вещи, как обеспечение безопасности, здесь нет. Просто не существует. Бородач разъезжает по стране, как ему хочется, вопрос о его охране даже в голову никому не приходит. Я поручил своему помощнику засечь все его передвижения, и мы создали очень точную схему. Специалист будет снабжен всеми необходимыми данными.

– У вас есть кто-нибудь на примете?

– Конечно есть. Экстра-класс.

– Понятно, – сказал Спрингфилд. – Однако целый ряд положений, на мой взгляд, неверен.

– А именно?

– Какие у вас основания полагать, что, убрав одного человека, вы свергнете весь режим?

– Это оркестр, состоящий из одного человека. Мы считаем, что с любым преемником нам удастся прийти к соглашению. Мы уже провели переговоры с одним членом кабинета, который сказал, что их сдерживает лишь бородач.

– Вы говорили о международных последствиях, – сказал Спрингфилд. – Можете себе представить, какова будет реакция латиноамериканских стран, – они и сейчас уже ненавидят нас до мозга костей.

– С ними никаких проблем не будет. Они могут догадываться, что это наших рук дело, но точно никогда ничего не узнают. Убрать одного человека совсем не то, что финансировать вторжение. Во всяком случае, зачем тогда существует «Союз ради прогресса»? Как только бородача не станет, мы вложим немного больше денег туда, куда нужно, и эти латиноамериканцы опять станут ручными.

Спрингфилд поднялся на ноги.

– Об этом вы и хотели говорить?

– Примерно. Если президент сможет уделить мне час, я с удовольствием изложу ему все детали. Когда вы его увидите?

– Не могу сказать, – ответил Спрингфилд. Это была минута его торжества, и он с удовольствием ее смаковал. – Ради того, что вы мне сейчас рассказали, вряд ли стоит прерывать его отдых, – добавил он. Этой фразой он расплатился по всем старым счетам.

Почувствовав себя полным хозяином положения, он двинулся по направлению к клубу. Брэдли, внезапно потерпевший поражение, низведенный до уровня просителя, шагал рядом, он что-то объяснял, но Спрингфилд едва слушал.

Когда они дошли до входа в клуб, Спрингфилд остановился и, улыбаясь, повернулся к Брэдли.

– Я слышал, ребят из вашего Управления по-прежнему называют «драгунами Донована»[34]34
  Донован – директор Управления стратегической разведки, впоследствии преобразованного в ЦРУ (прим, перев.).


[Закрыть], – заметил он. – Знаете что я вам скажу? Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними.

* * *

Продолжая размышлять над этой неудачей, Брэдли вылетел в Гватемалу, где провел смотр разношерстного контингента беженцев и наемников, ожидавших того момента, когда надо будет принять участие в нападении на Кубу; затем, обуреваемый дурными предчувствиями, вернулся во Флориду для разговора со своим начальником Джулиусом М. Редпатом, директором отдела особых операций, отдыхавшим в Палм-Бич. Это было как раз утром того дня, когда Виктор очутился в болотах Эверглейда.

– Я все-таки решил, что мне необходимо лично встретиться с президентом, – сказал Редпат. – Вам удалось меня убедить. – Он резко тряхнул головой – то ли желая подчеркнуть сказанное, то ли от нервного спазма. Это был ипохондрик, высохший и состарившийся от постоянного напряжения; от него за милю разило пессимизмом. – Позвольте мне раз и навсегда сказать: я не считаю – и никогда не считал, – что с этим человеком можно как-то поладить. Единственный, кого он готов слушать по кубинскому вопросу, это Говард Спрингфилд. Ваше предложение, между прочим, было весьма энергично отвергнуто.

– Была названа моя фамилия?

– Нет, но Спрингфилд косвенно ссылался на вас, причем в оскорбительной манере. В его докладе упоминались сумасброды, которым что-то чудится. Мне очень неприятно, но президент рассмеялся.

– Как только я узнал, что он посылает Спрингфилда, мне стало ясно, что мы потерпим неудачу.

Редпат с несчастным видом сидел на плетеном стуле. В дни молодости он возглавлял отряд самых отчаянных в управлении людей, осуществлял дерзкие перевороты, вел тайные войны, различными путями манипулировал послушными президентами, находившимися в тот или иной период у власти, и был полон уверенности, что блестящие faits accomplis[35]35
  Совершенные деяния (франц.).


[Закрыть] оправдывают все, – да так оно и было. И сейчас, несмотря на свой несчастный и больной вид, Редпат все еще сохранял боевой дух.

Упоминание о теперешнем президенте, который далеко не был послушным[36]36
  Имеется в виду президент Джон Кеннеди.


[Закрыть], вызвало у него растущую боль под ложечкой.

– Извините, я сию минуту, – сказал он вставая Он направился к буфету, налил я мензурку немного белой жидкости и проглотил ее залпом, поморщившись от вкуса мяты. Затем снова тяжело опустился на стул. – Боюсь, Роналд, что нам нечего больше ждать от Белого дома – ни отдельным лицам, ни организации в целом. Не спрашивайте меня, как была получена эта информация, но, когда я ушел, президент не стесняясь высказал враждебное к нам отношение. Он сказал буквально следующее: «Я совершил ошибку, оставив Редпата. Надо что-то делать с ЦРУ. Бобби только зря теряет время в министерстве юстиции. И если мы решаем сохранить ЦРУ, нам надо ставить его туда. Я иногда просто поражаюсь, как Айк[37]37
  Имеется в виду президент Эйзенхауэр.


[Закрыть] мог переносить эту свору псов, тявкавших на него. Макнамара правит обороной, Раск немало сделал в Госдепартаменте, но никто не занимается Редпатом и ЦРУ, а именно этим, господа, и надо заняться». И это почти буквальные слова президента.

– Звучит не очень многообещающе, правда? – заметил Брэдли.

– Если президент счел нужным сказать такое, значит, моим надеждам конец. Но я не могу поверить, что, отказавшись принять ваше простое решение кубинской проблемы, он склонился в пользу другого варианта. Чувствуется, что это вообще не вызывает у него восторга. Он говорит «да» таким тоном, будто хочет сказать «нет». У него вообще невозможно вырвать твердое обещание. А ведь нам не хватает людей, денег, оружия. Операция может дать осечку, и, если это произойдет, мы окажемся перед одной из худших катастроф в истории нации.

– Наихудшей, – сказал Брэдли.

– Роналд, у меня такое чувство, что нашей нации приходит конец, что за кулисами, видимо, пришли в движение какие-то таинственные силы.

– Вы знаете, что это и мое мнение, – сказал Брэдли.

– Если мы с кубинским предприятием провалимся, знаете, что будет? Нас угробят.

– Именно потому мы не должны проваливаться, и этим объясняется мой приезд к вам. Мне сказали, что у нас опять не хватает фондов.

– У нас всего не хватает. После смены администрации не было ассигновано ни единого цента. А те фонды, которыми мы располагаем, находятся под скрупулезным контролем.

– А мы пускали шапку по кругу? – спросил Брэдли.

– Неоднократно, – сказал Редпат. – Однако почти невозможно привлечь внимание людей к опасности, которая им самим не угрожает. Несколько наших друзей-нефтепромышленников говорят, что им нужно время, чтобы обдумать этот вопрос. Человека два или три, имеющие вложения на Кубе, Ди Стефано в частности, проявили щедрость, но у нас все равно нет денег.

– Пять миллионов нас бы устроили?

– Пять миллионов долларов – это манна небесная.

– Я, кажется, знаю, где их взять. Помните Сальваторе Спину?

– Отлично помню. Мы встречались с ним год или два назад. Это человек, которого не забудешь.

– У него кровные интересы в Гаване. Я уверен, он пойдет на все.

– Пять миллионов, говорите? Я уже прикидываю, на что израсходовать эти деньги.

– Мы могли бы купить, например, семь самолетов «Б-26».

– Вы шутите?

– Я редко шучу, когда решаются такие серьезные вопросы, Джулиус. С Редпатом внезапно произошла перемена. Мышцы его лица напряглись, в нем появилось что-то дерзкое, пиратское.

– Где находятся самолеты? – твердым, чуть ли не грозным тоном спросил он.

– Заморожены на военном аэродроме Милонга в Сан-Хосе.

– И мы можем их получить?

– Почему же нам их не получить? Президент и министр обороны занимаются рэкетом. Они уже многие годы пытаются продать эти самолеты, но рынок на бомбардировщики очень ограничен.

– Они не могут перепродавать военное оборудование, поставленное нашим правительством, без разрешения Госдепартамента, который при этом, несомненно, заинтересуется, куда оно пойдет.

– Госдепартаменту совсем не обязательно об этом знать. Старые «Б-26» есть у всех, и все они выглядят одинаково. У нас их девять, так? А будет шестнадцать.

– Вы их видели?

– Собственными глазами, – ответил Брэдли, самодовольно улыбаясь.

– И вы хотите сказать, что эти люди вот так легко могут распоряжаться национальной собственностью и прикарманивать вырученные деньги?

– Они в прошлом году продали британский фрегат. С президентом я не встречался, но министра обороны знаю. У него четырнадцать спортивных машин, личный самолет, вертолет и большая яхта. Деньги у него тают быстро. Пяти миллионов долларов хватит ненадолго.

– Можно только благодарить бога за то, что латиноамериканские политики так склонны к коррупции, – сказал Редпат.

* * *

Семь бомбардировщиков «Б-26», которые продавались в Сан-Хосе, с момента покупки пять лет назад ни разу не поднимались в воздух и стояли во временных ангарах с дырявой крышей, которая плохо защищала от летних проливных дождей. Несколько месяцев назад Брэдли выезжал туда с экспертом для их осмотра. Первоначально за один самолет просили 200 000 долларов; теперь – полмиллиона.

Эксперт только качал головой. Всюду проникли ржавчина и коррозия. Пулеметы были украдены, приборы сняты, колеса в плохом состоянии, ив трех самолетах не открывались бомбовые отсеки.

Министр обороны не возражал против того, чтобы американская фирма – за счет покупателя – произвела ремонт из расчета по 35000 долларов за самолет. Был отдан приказ начать работу.

Через три месяца работа была закончена, и привезенный Брэдли эксперт заверил его, что «Б-26» смогут летать. Но тут пришло сообщение о провале операции Виктора Ди Стефано, подтвержденное лаконичной телефонограммой от самого Спины. Это означало, что денег на покупку самолетов не будет.

Редпат, по-прежнему находившийся в Майами, не возлагал больших надежд на то, что удастся раздобыть деньги где-то еще.

– Нет времени, – сказал он. – Все должно произойти буквально на днях, и задержать операцию мы уже не в силах.

– Если мы не получим самолеты, у нас нет шансов добиться успеха. Вы больше ничего не можете придумать?

– Я могу дать вам список лиц, к которым стоит обратиться, – сказал Редпат, – но сейчас уже слишком поздно. Даже нефтепромышленники не держат миллионы под кроватью.

Брэдли предпринял отчаянную попытку наверстать упущенное и заметался по Техасу, но проницательные люди, которые при встрече крепко пожимали ему руку, не принимали его всерьез, и всякий раз он получал одни лишь выражения сочувствия, добрые пожелания и обещания. Из Хьюстона он полетел в Сан-Хосе, взывая к благожелательности своего друга, министра обороны, который тепло обнял его, но заявил, что, к своему глубокому сожалению, кредит предоставить не может.

* * *

Тем временем Редпат вылетел в Гватемалу, где шли уже последние приготовления к вторжению. И Брэдли из Сан-Хосе направился туда, чтобы доложить своему начальнику о постигшей его неудаче.

– Я встречался с Рикардо Астуриасом, – сказал он, когда они поздоровались. – Сделка насчет «Б-26» отменяется. Редпат не выразил удивления.

– Откровенно говоря, я никогда и не верил, что она состоится.

– Наличных нет, в Астуриас с его компанией отказываются ждать. Поскольку сами они люди неверные, они не верят и другим.

– Конечно. Это вполне понятно, – заметил Редпат.

– Вы знаете, за все случившееся мы должны благодарить Фергюсона, – сказал Брэдли. – Он был в союзе с нашими врагами, а я оказался слишком легковерным. Мы окружены шпионами.

– Никому не доверяйте – клятвы не стоят и ломаного гроша, – произнес Редпат. – Я слышал, что он умер при несколько необычных обстоятельствах где-то на Дальнем Востоке, правда?

– Да, в Лаосе, – сказал Брэдли. – Он плыл по реке, и на пароход напали повстанцы. К счастью, он оказался единственной жертвой.

Лицо Редпата стало унылым, словно у него начиналась лихорадка.

– Я не сомневаюсь, что, даже если бы вы достали наличные, они все равно под каким-нибудь предлогом отказались бы от продажи самолетов. Думаю, они действуют по приказу, а чьему – вы знаете. Уверен, что президент готовится нас предать. Кубу мы отдадим – как и все прочее, за что мы боролись, Роналд, как и все, за что мы боролись.

Они сидели на веранде фермерского дома, арендованного для руководителя особыми операциями. Со стороны города доносились неясные звуки рожка – там проходили подготовку силы вторжения.

– Легион обреченных, – сказал Редпат. – При недостаточной поддержке с воздуха их всех перестреляют на пляжах – если они вообще доберутся до берега. То, чему мы сейчас являемся свидетелями, это саботаж в своей самой изощренной и отвратительной форме, спровоцированный разгром, после которого, как полагает президент, он сможет отвернуться от Кубы и от всего, что она олицетворяет.

– А международный коммунизм одержит победу, – сказал Брэдли.

– Ибо ему удалось создать плацдарм даже в самом Белом доме.

– Прежде всего в Белом доме. Все ведь началось с Рузвельта и его Нового курса… Кстати, в Техасе я слышал, что в шестьдесят четвертом году вице-президента свалят, а он – наша последняя надежда.

– Я убежден, – сказал Редпат, – что надвигающееся фиаско послужит предлогом, чтобы нас уничтожить. Ни один из нас не уцелеет, когда начнется чистка, если мы не готовы пойти на крайние меры – не только для самозащиты, но и для защиты нашей страны.

– Крайние меры? – спросил Брэдли, ища разгадку на унылом липе Редпата.

– Разве нужно что-либо пояснять? Меры, разработанные на случай чрезвычайного положения. Акции, которые в любое другое время немыслимы. Интересно, догадываетесь ли вы о настоящей цели моего визита в Гватемалу, Роналд? Нет, конечно, вы не можете догадаться.

– Я предполагал, что вы приехали сюда, чтобы готовить вторжение.

– Я здесь для того, – заявил Редпат, – чтобы расследовать знаменитую тайну совершенного несколько лет назад убийства президента Кастильо Армаса. – Внезапно он выпятил челюсть, считая, что это делает его похожим на Наполеона, и напрасно ждал, что Брэдли удивится сходству. – Если беспристрастно проанализировать это убийство, – продолжал он, – станет ясно, что это была одна из самых успешных операций подобного рода. Проведена быстро, аккуратно, без каких-либо последствий в плане общественного спокойствия. Был найден козел отпущения, признан умственно неполноценным и тихонько убран со сцены. Подлинные мотивы убийства – которые, конечно, были политическими – не выплыли наружу. Если уж убивать, то надо вот так. – И он улыбнулся, славя победу смерти.

– Я, помню, сам поверил этой версии, – сказал Брэдли. – Подозрительным казалось лишь то, что все уж слишком гладко прошло.

– Как вы думаете, кто осуществил эту операцию? – спросил Редпат. – Я случайно в курсе дела.

– Догадываюсь, что один из наших преступных синдикатов. Она была выполнена в сицилийской манере. Я думаю, были привезены специалисты из мафии, которые за определенную плату выполнили работу на высоком профессиональном уровне. – Брэдли потер руки – быстрый жест, означавший: «И концы в воду».

– Ваша догадка и мои заключения совпадают, – сказал Редпат. – Как вы полагаете, можем мы с вами извлечь что-либо полезное для себя из данного случая?

Пронзительный голос его зазвучал бархатнее, отягощенный подспудным смыслом; выдерживая взгляд Редпата, внезапно ставший настороженным, Брэдли тревожно размышлял.

– Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, Джулиус, – сказал он.

– Ну, зачем нам с вами ходить вокруг да около? Давайте скажем так. Готовы ли вы лично сдаться и позволить, чтобы вас, как овцу, повели на бойню, или хотите присоединиться ко мне в борьбе за принципы, в которые мы верим? Мне очень важно быть убежденным в вашей лояльности.

– У вас никогда не было случаев в ней сомневаться. Кроме того, я не намереваюсь класть свою голову на плаху, – сказал Брэдли.

– У вас есть связи с особыми людьми. Из всех нас один только вы с ними связаны. Помню, вы всегда выдвигали теорию, что рано или поздно может возникнуть чрезвычайная ситуация, которая заставит нас к этим связям прибегнуть. Я считаю, что сейчас такой момент наступил. Я достаточно ясно излагаю свои мысли?

– Более чем, – сказал Брэдли и почему-то вскочил. Редпат тоже встал, и они пожали друг другу руки.

– Не хочу излишне драматизировать, – сказал Редпат, – но у меня чувство, что судьба подает нам знак.

У Брэдли тоже было такое чувство. В горле у него першило, как это иногда бывало, когда он слушал музыку великих композиторов.

– Страна ждет от нас действий, – напыщенно сказал Редпат.

* * *

Три дня спустя офицер кубинских военно-воздушных сил, капитан Перес, начальник военного аэродрома в Гаване, получил на рассвете по телефону приказ предпринять боевые действия против сил вторжения, появившихся ночью в кубинских водах. Капитан, смелый, но ничем особо не отличавшийся человек, который достиг своего теперешнего положения в военно-воздушных силах только благодаря длительной службе, оказался в затруднительном положении. Было пятнадцатое апреля 1961 года. Накануне днем все основные военные аэродромы подверглись таинственным атакам с воздуха, в результате чего была выведена из строя четверть и без того немногочисленных военно-воздушных сил страны, в том числе и тренировочный самолет капитана «Т-33», который ничем не уступал любому боевому самолету, за исключением, конечно, истребителей класса «Миг» – «Мираж» – «Вампир». После налета у капитана остался лишь английский «Си-Фьюри», который был громоздок, не мог развивать больших скоростей и который Перес попросту не любил. За всю свою жизнь Перес ни разу не сделал боевого выстрела, и два других пилота – лейтенанты Феррер и Матеос – также не имели никакого опыта. Перес, проведший тревожную ночь, положил телефонную трубку, осушил четырнадцатую после полуночи чашку черного кофе, закончил письмо к жене, в котором давал ей указания относительно передачи имущества, а также образования детей, и пошел к самолету.

По полученным сведениям, высадка произошла в заливе Свиней, и через двадцать минут после вылета с аэродрома три самолета уже были над заливом. Перес заметил, что большая часть кораблей вторжения стоит на якоре в миле от берега, но что самый крупный транспорт «Либерти», все палубы которого были усеяны солдатами, подошел почти к самому пляжу и от него отходят десантные суда. Картина с высоты трех тысяч футов казалась мирной. Перес не знал, что из-за паники и неразберихи высадка производилась гораздо позже намеченного срока, вследствие чего между диверсантами с кораблей и парашютистами, сброшенными ранее самолетами из Центральной Америки, произошли столкновения. В результате один из батальонов, находившихся на транспорте, отказался высаживаться.

Перес сбросил одну из своих двух 250-фунтовых бомб, промазал по крайней мере ярдов на двадцать и отошел: его самолет был в нескольких местах продырявлен зенитным огнем. Он решил, что единственная надежда поразить транспорт – это спикировать на него, однако при выходе из пике у старенького самолета могли отвалиться крылья. Тем не менее с высоты 1200 футов , находясь в зоне зенитного огня, он направил свой самолет со скоростью 400 миль в час в центр палубы, заполненной охваченными паникой солдатами, и выпустил четыре ракеты. Они попали в среднюю часть судна, и оно почти немедленно дало крен. При втором заходе Перес потопил маленький транспорт, стоявший в море на якоре, и орудийным огнем разбросал строй десантных лодок.

Матеос, который, по мнению Переса, плохо видел и не мог попасть в цель, как бы она ни была велика, сбросил 500-фунтовую бомбу и попал в корму корабля, где находилось все оборудование связистов и запасы боеприпасов. Корабль взорвался и через несколько минут затонул. «Величайшая счастливая случайность в истории воздушной войны», – скромно описывал свой подвиг Матеос, и хотя Перес втайне с ним соглашался, эта случайность подорвала успех вторжения. В течение нескольких дней солдаты, высаженные на берег, вели слабые оборонительные бои, но те, кто был в курсе операции и следил за ее осуществлением, прекрасно знали, что надежды на успех нет. Когда президента обманным путем все-таки вынудили дать разрешение на бомбардировку Кубы самолетами из Центральной Америки, это делалось лишь в надежде провести эвакуацию солдат с плацдарма. Однако и эта отчаянная попытка провалилась, потому что не было принято во внимание различие во временных поясах и самолеты «Б-26» появились над плацдармом на час раньше самолетов с авианосца, которые должны были оказать им поддержку, и все они были сбиты.

Через четыре дня после поражения в заливе Свиней последние остатки высаженных на берег солдат сдались и были отправлены в тюрьму.